Гремучая Чуча

Журнал "Арбуз", сорок пятый выпуск

  Охота на Чучу была разрешена только три дня в году. Вообще-то от Чучи вреда никакого не было. Бродила она по лесам соседним и пригоркам, в речках купалась, а что она кушала, так и вообще никто не знал. Но все её беды оттого происходили, что была она не простой, а гремучей. Да и гремела она хоть и постоянно, но не так уж и громко. На неё, может быть, никто бы и внимания не обращал. Но были в деревне две бабки скандальные, которые, как Чучу заслышат, такой крик поднимали! Мол, совсем никакого покою не стало, людей от дела отвлекает, спать никому не даёт. От них шуму было гораздо больше, чем от Чучи, но виноватой всё равно Чучу считали.
  На Чучу каждый год охоту устраивали. Брали всё оружие, какое под руку подвернётся, и шли в лес всей толпой: мужики с косами, бабы с ухватами, дети малые - с рогатками, а иные добры молодцы луки со стрелами брали. Только всё было без толку: даже когда Чучу слышно было, никто её увидеть не мог, а во время охоты она вообще затихала, хоть и трудно ей было не греметь.
  А из охотников так и не знал никто даже, какая она из себя. Бывало, белку, зайца или глухаря поймают и всё допрашивают, не он ли Чуча и есть. Но никто никогда е признавался, все говорили, что им и самим от Чучи не сладко приходится. Сама Чуча порой уходила в места безлюдные, беззвериные, но греметь, когда её никто не слышит, ей тоже не в радость было.
  Как-то раз собрался народ (уж в который раз!) Чучу добывать. Большая толпа собралась, все от мала до велика, только Васятка, сын свинопаса общинного, дома остался. "Я", - говорит, - "лучше тута Чучу эту самую подкараулю. Раз уж её никто изловить не может, так что всё равно, где за ней гоняться, по лесам или по собственной избе". А когда все ушли, сел он корзину плести да самому себе сказки рассказывать. Про Змея Горыныча рассказал, про Бабу-Ягу, начал было про Кощея, и вдруг чует: вроде кто-то дрожит поблизости так, что корзина у него в руках трясётся. Сунул он голову в корзину и не увидел никого, только вдруг кто-то за нос его ущипнул.
 - Ой, кто там?! - Васятка хотел было испугаться, но сразу же передумал, потому что вспомнил, что никого на свете не боится, даже злобного борова Цезаря, который в отцовском стаде самым главным был.
 - А ты никому не скажешь? - послышалось из корзины.
  Васятке любопытно стало, а тут из корзины как громыхнёт что-то, и понял он сразу, кто там прячется. Пожалел он, что к корзине крышку сплести не успел, но Чуча будто мысли его прочитала:
 - Меня, - говорит, - крышкой корзинной не удержишь, я между прутьев прошмыгну - вот такая я неуловимая.
 - А ты покажись, - сказал Васятка. - А то слышать-то тебя все слышали, а вот увидеть бы...
 - Не могу я... - грустно ответила Чуча. - Мне для этого надо вспомнить, какая я на вид, а я уж так давно в невидимости пребываю, что и забыла совсем.
 - А чего ты трясёшься?
 - Сказки у тебя уж больно страшные. Видала я их всех: и Горыныча, и Ягу, и Кощея самого... Кощей-то меня и заколдовал. Будешь ты, говорит, отныне Чучей, а кем раньше была, забудешь навеки, пока в зеркало себя не увидишь.
 - А что это такое - зеркало?
 - Не помню я. - Чуче стало вдруг так себя жалко, что она даже всхлипнула. - Знаю только, что это такая штука, на которую глянешь и самого себя увидишь. Говорят, они, зеркала эти, только в царстве Шемаханском есть, а я дороги туда не знаю. И спросить не у кого: кто меня не боится, все поймать норовят. Я бы поймалась, да не могу: неуловимая я.
  Тут Васятке и самому грустно стало: во-первых, Чучу пожалел, а во-вторых, сказки, которые он сам себе рассказывал, оказались истинной правдой, и он их, прямо как Чучу, только слышал, но никогда не видел. Взял он корзину, встал, да и пошёл куда глаза глядят, а Чуча как громыхнёт, да так громко, что все охотники услышали и на звук побежали.
 - Ты меня не выдашь? - спросила Чуча, напугавшись.
 - Нет. Только сиди тихо, - предупредил её Васятка.
  Охотники на Васятку и не посмотрели, мимо пробежали в ту сторону, откуда им грохот послышался. Пошли они по дворам шарить, под крылечки да на чердаки заглядывать, а Васятка с Чучей пошли своей дорогой, то есть Васятка пошёл, а Чуча на нём поехала.
 - А куда ты меня тащишь? - вдруг поинтересовалась Чуча.
 - Увидишь, - коротко ответил Васятка.
  Вспомнил он, что за дальним полем колодец был старый-престарый, но никто к нему по воду не ходил: во-первых, далековато было, а во-вторых, страшно. Говорили, тот колодец давным-давно колдуны вырыли, и если заглянуть туда, то самого себя увидишь, только не сейчас, а в прошлом или в будущем... Будущее своё знать никто не хотел - тогда дальше жить было бы неинтересно, - а прошлое своё и так все знают. Так что, Васятке самому туда смотреть ни к чему было, а вот Чуче хоть на какую себя посмотреть надо было... Только когда они до колодца добрались, совсем темно стало, волки завыли, птицы ночные закричали, кикиморы по болотам захихикали - ужас как страшно. Васятка к колодцу подходить побоялся, а Чуче сказал:
 - Вон в тот колодец загляни - и сама себя увидишь. Только, если окажешься ты страшной, не вылезай, пока я не уйду...
  Бросил Васятка корзину с Чучей, а сам как припустил в сторону дома, не оглядываясь назад и по сторонам не глядя. Не успел он сотни саженей пробежать, как позади него громыхнуло, и всё вокруг золотым светом залилось. Васятка только быстрей вперёд побежал...
  А Чуча как заглянула в колодец, так сразу сама себя узнала и снова превратилась в Жар-птицу. Сначала хотела Васятку догнать, чтобы слетать с ним в сказочную страну, где у неё был дом родной. Но потом подумала: "А вдруг слишком страшной ему покажусь? У этих людей не угадаешь, чем удивишь, чем напугаешь...".