Тишка

                ТИШКА
                1

           Утром позвонила младшая дочь Марианна и спросила, а не сможем ли мы взять себе хотя бы на время кошку, чтобы потом, если не приживётся, передать на передержку в приют. Дескать, вы ведь хотели обзавестись домашней питомицей.
- Та-ак, предлагаешь стать перевалочной базой… А котёнок-то уже самостоятельный? – машинально поинтересовался я.
- Какой еще котёнок, папа? Взрослая.
- А передержка – это что?..
- Всё просто, папа: в приютах для животных есть специальные вольеры. Там в клетках живут брошенные и бездомные собаки и кошки, а люди приходят и выбирают себе, какие понравятся.
- А откуда она у тебя?
- Мы с девочками с работы зашли в цветочный магазин, а она у порога нам чуть ли не в ноги бросилась, и давай ласкаться. Спросили у продавщиц: ваша? Те – нет, приблудная, иногда подкармливаем. Нам стало жалко и, мы её забрали, аж целый фонд по спасению организовали. Начальница переноску выделила; складываемся на корм, кошачий туалет, а вот взять к себе никто не может. У всех, как у меня, или уже свои есть, или нету возможности.
- Привози, посмотрим…   
        К вечеру следующего дня у нашего подъезда остановилась легковая иномарка и я поспешил навстречу.
- Принимай, папуля, - Марианна открыла заднюю дверцу и передала решётчатый пластмассовый контейнер с деревянной ручкой на крышке. Внутри кто-то жалобно мяукнул. – Носили в клинику, проверили на паразитов, привили. Всё чисто. Сами управитесь?
- А ты что же? Не зайдёшь?
- Дела, папуль. В выходные заеду, - и перед тем, как вернуться в машину, дочь обернулась: - У неё лапка одна, скорее всего, сломана. Вроде как неправильно срослась. Врач сказала, если что - привезти, они под наркозом опять сломают и выправят.
- Доча, а ей что – на Эверест карабкаться. Давай, сначала понаблюдаем…
- Наверное… И доктор о том же - якобы эта процедура страшный стресс для животного.
       Проводив дочь, подхватил контейнер, лоток для кошачьего туалета, пакеты с наполнителем и кормом и пошёл домой. Кошка не пискнула. Также молча она выбралась из приоткрытой дверки переноски; заметно припадая на левую лапу, сделала несколько шагов и остановилась посреди комнаты.
- Вот это да! – невольно усмехнулся я, обращаясь к жене: - Мало что хромая, так еще и чёрная, как ночь. Помнишь, как в песне: «говорят, не повезёт, если чёрный кот дорогу перейдёт...».
- Доводы не убедительны, - весело откликнулась Лариса. – Там ведь дальше-то какие слова? – «А пока наоборот – только чёрному коту и не везёт!».
      Кошка, почуяв, что разговор о ней, повернула голову и прямо посмотрела на меня. Взгляд был на удивление спокойный, поразили глаза: не просто зелёные, а какие-то выразительно-изумрудные.
- Ну, что, будем знакомиться, - жена протянула руку, чтобы погладить кошку.
     Та увернулась и на трёх лапах убежала за диван.
- Пусть обнюхается да маленько освоится, - сказал я. – Назовём-то как?
- А Фенькой!
- С чего это? Я понимаю: Мурка, Муська…
- Мне просто нравится, - пожала плечами жена.
- Фенька так Фенька… -  я вернулся в прихожую, разместил в углу пластмассовый лоток и насыпал в него наполнителя. Это станет своеобразной лакмусовой бумажкой для нашей новосёлки, и от того, будет ли она оправляться в одном, предназначенном для этого месте или предпочтёт справлять нужду где попало, теперь напрямую зависела её судьба. Животное уже достаточно взрослое, и переучивать таких, как правило, пустое дело. Да и мы окончательного согласия пока не давали, как говорится: период испытательного срока.
      Вечером опять позвонила дочь.
- Папуль, я совсем забыла: кошка скорее всего беременная…
- Не беременная, а сукотная.
 - Ну, я не знаю, как там правильно, но врач сказала, что у неё в животе котятки.
- Чем дальше в лес, тем больше дров, - вырвалось у меня, и я съехидничал: - Дело осталось за малым. Сбегайте с девочками опять к цветочному магазину, найдите там папу-кота и, до кучи, на воссоединение везите к нам. Чего уж там – потеснимся!
- Не злись, папуль. Я же думала, как лучше…
      На второй день я подметил некоторые особенности нашей новосёлки. Первое – она не жадная, пищу съедала, не торопясь и аккуратно, больше того, по опыту знаю, что в это время некоторых кошек лучше не гладить и не беспокоить – злобно зашипят, зафырчат, насторожатся, могут и цапнуть. А этой хоть бы что! Ты её гладишь, а она так же спокойно подъедает свой корм, основательно расставив передние лапы, причём, повреждённая левая у неё подогнута мохнатой с когтями подушечкой на бок, при этом весь вид кошки смотрится скорее трогательно, а не с какой-нибудь щемящей жалостью… Вторая особенность – это мурлыканье даже от легчайшего прикосновения и поглаживания, да иногда в такой раж входит, прямо как песню свою кошачью исполняет: громко, проникновенно и с чувством! Третье, как я отметил с определённым удовлетворением – Фенька знакома с туалетом, потому что, когда потребовалось, она без подталкивания и прочих намёков сразу направилась к лотку и всё проделала как надо. И наконец, четвёртое – кошка сообразительная и понятливая. Однажды подошла к матерчатому подлокотнику дивана, встала на задние и давай когтями передних лап, в том числе и покалеченной, скрести - еще чуть-чуть и ткань разорвала бы, но я подхватил её за шерсть ниже ушей, ткнул пару раз мордашкой в подлокотник и опустил на пол. Потешно припадая и подваливаясь на один бок, и тем не менее держа хвост пистолетом, Фенька во все лопатки бросилась наутёк, на какое-то время притаилась за шифоньером в уголке. Минуты через три выбралась оттуда и как ни в чём не бывало направилась к миске с едой. Зато буквально тут же сообразила и облюбовала где точить свои когти – о дверной межкомнатный косяк, словно понимая, что этим сохраняет нашу мебель. И это теперь её постоянное место для тренировок.
       А через несколько дней отпала нужда нести Феньку к ветеринару на операцию. Подоконники в квартире выше чем в метре от пола. Еще в первые дни у кошки были небезуспешные попытки взобраться туда, как я понял, подышать свежим воздухом, приток которого поступал через приоткрытые окна, и она это проделывала коротким прыжком сначала на стул, а уже с него и на подоконник. Там усаживалась и, вдыхая прохладный уличный воздух, наслаждалась видами нашего двора. Потом таким же способом, каким и попадала на окно, спрыгивала на пол.
- Наверное, киска скучает по воле, - сделала свой вывод жена и заключила: - Была бездомной, привыкла к улице, а там всегда ветерок, и ей теперь в квартире душно.
- А откуда тогда туалет знает?..
- Может, порода такая чистоплотная, передалось по наследству…
- Ну, ну…
      Всё, что мы видели, происходило на кухне, а в зале пространство перед оконным проёмом было пустым и свободным, опереться не на что, поэтому первое время Фенька сюда и не заглядывала, зато недавно я стал свидетелем того как она, мягко ступая, подошла к окну, на секунду присела и легко вспрыгнула вверх. Там степенно прошлась по широкому подоконнику и улеглась перед приоткрытой фрамугой. Нетрудно было догадаться и понять, что кость на покалеченной лапке срослась окончательно, болей Фенька теперь не чувствует и, ей, наконец-то, стало доступно практически всё, чем владеют остальные кошки. А то, что она по-прежнему иногда прихрамывает – так не ломать же из-за этого нашей питомице лапу, тем более сукотной и ожидающей приплода!

                2

        Кошка тяжелела с каждым днём, мохнатый живот расползался в ширину, но она по-прежнему была подвижной и прыгучей. Чёрная шерсть лоснилась, а глаза всё так же изумрудно поблескивали. И всё равно я старался приглядывать за ней, реже отлучался из дома, благо пенсионер: мало ли что может случиться в моё отсутствие с этим существом на сносях… По моим прикидкам она должна была разрешиться от бремени в середине февраля, однако и к началу марта ничего с ней так и не происходило. Правда, стала более медлительной, и никакой прыгучести, огромное пузо едва не волочила по полу, но аппетит был всё такой же отменный. Жена уже начала пенять мне: дескать, ей рожать, а ты раскармливаешь, как поросёнка… В ответ я напоминал, что наша питомица так старается не для своего чрева, что всё питание уходит на котяток, которых мы пока никак не дождёмся.
        И вот началось… Десятого марта в семь утра что-то толкнуло меня зайти в комнату, где в углу, рядом с комодом в коробке со сложенном вчетверо старым одеяльцем на дне было место нашей кошки. Заглянул. Феньки там не оказалось. Поискал глазами вокруг. Ага, вон она красавица на половичке под деревянным креслицем у моего рабочего стола, лежит на боку и поминутно облизывает свой объёмистый ворсистый живот. Хвост задран. Половичка под ним влажная. На моих глазах Фенька выдавила из себя первого сопливого слепыша, чуть погодя, попискивая, показался второй, за ним третий. Кошка принялась облизывать их. Я наклонился ощупать живот на предмет того, остался ли кто еще там. Вроде да. И тут раздался телефонный звонок. Дочь интересовалась, что у нас нового.
- Трое новосёлов, - пошутил я. – Только что вылезли… скорее всего там еще есть…
- Папа, не надо больше… - слышно было, что дочь растеряна. – Куда их девать-то?
- А ты думаешь – я смогу остановить процесс? Это же матушка-природа… Точно, доча, вот еще один липучий комочек вывалился. Гляди-ка, опять тужится! Пятый вылез! Вот так разбогатели!..
- И что же с ними делать, папа? – обречённо послышалось из сотового.
- А ничего! Теперь уж пусть растут. Раздадим поди…
        Между тем Фенька приняла и поочерёдно досуха облизала всех новорождённых и снова улеглась набок. Все пятеро сползлись к животу лежащей матери, торкались ей в брюхо, искали сосцы. Наконец, каждый нашёл свой, и началось мерное посапывание и причмокивание. Я сходил в кухню, поставил чайник, позавтракал, вернулся в комнату. Котята спали, уткнувшись мохнатыми мордочками Феньке в бок. Подрёмывала и она. При моём появлении распахнула свои изумруды, в уголках её глаз уловил настороженность.
- Да ты что, дурёха… - кто ж теперь позарится на твоих котят? – весело произнёс я. – Пусть живут…
        Кошка будто поняла всё, что я сказал, обмякла, успокоилась и спустя минуту, ласково мурлыча, принялась облизывать тех из сосунков, до которых могла дотянуться, не потревожив остальных. Я присел рядом, осторожно прихватил двумя пальцами за шерсть ближнего ко мне котёнка и перенёс его в коробку, тем самым показывая, что надо бы сделать и Феньке. А то ведь, однако загостились они на половичке под моим креслицем, меня за столом работа ждёт, а им пора обживать своё жилище. Перенесённый котёнок пищал и ползал на одеяльце, мать напряжённо подняв голову, смотрела в его сторону, и… ничего не предпринимала. Посидел я на диване, поворочал головой, да и поднялся, отнёс еще троих, оставив одного на коврике. Этого-то, небось перенести силы хватит, коль с окотом перенапряглась… Фенька ходила за мной, путалась под ногами, но, чтобы взять своё чадо зубами за шерсть на холке, как это проделывают что кошки, что собаки, и снести в коробку – это уж увольте! Походила она по полу промеж пискунами, поозиралась, и, лизнув напоследок ползающего в одиночестве котёнка, ловко прыгнула в коробку и улеглась перед четырьмя сосунками, видимо, посчитав, что им она нужнее. Вздохнув, я подхватил брошенного и втиснул его в серёдку к братьям и сёстрам, поняв, что Фенька по какой-то ей одной ведомой причине таскать за шкирку никого не намерена. Что ж, бывает и такое… Но может со временем инстинкты и заставят её одуматься…
        Через полторы недели котята стали прозревать, разлепляя свои сомкнутые глазёнки; один за другим встали на лапки, окрепли. Кое-кто уже карабкался по стенке коробки и переваливался на пол, в любопытстве отползая всё дальше и дальше от своего уютного жилища. Там он терялся, приходил в смущение и начинал попискивать, а потом и пронзительно мяукать, призывая хоть кого-нибудь спасти его. Фенька, полёживая себе на одеяльце, между тем зорко наблюдала за происходящим, но, чтобы пружинисто встать, потянуться и прыгнуть к уковылявшему за диван котёнку, это, как я понял, вообще не входило в её планы. Она лишь изредка с некоторым недоумением поглядывала в мою сторону, будто бы приободряя: чего, дескать, сидишь, хозяин?.. возвращай ребёнка маме…
         Первую кошечку, подвижную и трёхцветную спустя месяц забрал себе дочерин сослуживец, тот, который вместе с Марианной и привозил Феньку. Мы с женой были рады несказанно: процесс, так сказать, пошёл… И, чтобы ускорить раздачу, решили провести достойную рекламную компанию – пофотографировать наших питомцев и выставить их забавные мордашки в интернет. Дождались солнечной погоды, чтобы освещение в комнате соответствовало съёмке, жена изготовила свой сотовый, а я принялся отлавливать резвящихся на цветастой дорожке котят. Поймаю, подержу в ладонях, поглажу, успокою, выберу ракурс. Жена щёлкнет, глянет на монитор и, либо кивнёт: давай, мол, следующего, либо заставит меня сменить положение на диване и выставить фотографируемого в еще более привлекательном виде. Снятых котят я бережно опускал с ладони на пол – беги, братишка, резвись… Остался последний, самый непоседливый. Его я отловил в прихожей и, успокоив, приготовил к очередной фотосессии.
- Сдвиньтесь к середине дивана, - скомандовала жена. – Солнце мешает.
        Я приподнялся и, не поворачиваясь посмотреть куда сажусь, пересел вглубь. Под моей поясницей так смертельно мяукнуло, что сердце упало и я, как ошпаренный, роняя из рук непоседу, взметнулся вверх. Тут же ошарашенно оглянулся туда, откуда раздался этот душераздирающий обречённый крик. Серенький котёнок пытался встать, выставив перед собой передние лапки, задние лежали безжизненно у стыка спинки и сидения дивана. Мохнатая головка была подвёрнута к левой лопатке. Правый окровавленный глаз почти вывалился, из раскрытого рта выглядывал розовый язычок и стекала кровь. Я осторожно подхватил этот бедный комочек.
- Ты что делаешь? Ему же больно! – жена бестолково суетилась рядом.
       Ничего не отвечая, я ощупал лапки, проверяя, не сломаны ли, вроде – нет; пробежал пальцами по подрагивающему ворсистому тельцу, дотронулся до подвёрнутой шейки, попробовал вправить и привести в нужное положение голову. Тишка, а это был он, наш самый ласковый и безобидный питомец, только хватал ртом воздух, жалобно подмяукивал и заваливал свою голову набок. «Какая дикая нелепость! Да будь ты проклята эта глупая фотосессия!» - стучало в висках, когда я, то безуспешно пытался поставить котёнка на лапы, то прижимал его скрюченное и трясущееся тельце к себе, согревая.
- Лариса, звони Насте. Пусть прибежит, - Настя – это наша старшая дочь, она со своей семьёй живёт через квартал в семнадцатиэтажке, и у неё аж два кота и собачка, то есть опыт-то должен быть. – Надо бы его в ветлечебницу…
       Дочь была у нас буквально через несколько минут. Без лишних слов бережно завернула полуживого, со свёрнутой шеей Тишку в шерстяной платок и умчалась в ближайший ветеринарный участок. Потянулись томительные часы неопределённости. Я, как сел в своё креслице за стол, так и просидел весь день, уставясь в одну точку. Какое-то оцепенение накрыло меня. Ни мыслей, ни просвета в чугунной голове. Жена, видя моё состояние, предложила выпить стакан водки. Я махнул рукой: не до этого, мол. Какая водка! Вот набуровил так набуровил… Окровавленный Тишка так и стоял в глазах…
      Ближе к вечеру позвонила Настя.
- Доча, как он? Что говорят – надо усыплять или есть шансы?
- Упаси Боже, какое усыпление! Его осмотрели, переломов и вывихов нет, сейчас сделали систему, поставили обезболивающий. Он спит. Я его заберу себе домой. По дороге зайду в аптеку, куплю Тишке лекарств и еды. У вас пипетка есть, его кормить?
- Откуда! – энергия возвращалась ко мне. – Может, сбегаю, всего возьму?..
- Я сама…
- А деньги?
- Всё есть.
- Ладно, придёшь потом, отдадим.
- Да чего уж там, главное, чтоб Тишка выкарабкался.
         Два дня Настя носила Тишку на переливание. Подкармливали глюкозой. Для удобства процедуры у него на передней лапке даже была закреплена миниатюрная полая трубка катетера. Марианне, чтобы её не расстраивать, пока ничего не говорили, а когда чуть забрезжил просвет выздоровления и появилась надежда, что котёнок будет жить, сообщили и ей. Она тут же примчалась, забрала котёнка и в переноске отвезла в Москву на Профсоюзную, где якобы самые продвинутые ветеринары. Как бы там ни было, но и эти лекари «братьев наших меньших» не нашли у Тишки ничего, что вызывало бы опасения за его жизнь. Тут и я, разом воспрянувший духом, теперь каждому встречному с жаром утверждал, что, да, парня хоть и помяли малость, но ведь у котёнка еще, дескать, не кости, а хрящики, он махонький, и я даю 99,9%, что Тишка наш израстёт и выправится, и про эти чёртовые болячки и не вспомнит!
        Всё это время котёнок находился у Насти, она его приучала есть из пипетки особое желе, поила молочком. Выхаживала. Возвращать к Феньке в коробку пока опасались – он всё еще хворый, и хотя правый едва не выдавленный глаз вроде бы вернулся на место и кровавая пелена спала, однако котёнок на ногах толком не стоял, шкивало бедного из стороны в сторону, постоянно заваливался на бок; и главное, неизвестно было, как бы его приняли мать и резвые единокровные игрунки. А еще в голову лезли всякие страшилки про пресловутый естественный отбор, когда своего ослабевшего сородича, ставшего обузой, более сильные животные просто добивают, чтоб не путался под ногами.
        Прошло еще несколько дней. Однажды позвонила Настя и сказала, что сейчас принесёт Тишку на побывку, а то, мол, он весь истомился в тесной своей коробке, пусть, дескать, пообщается маленько с Фенькой, может, повеселеет, а то совсем грустный, забьётся в угол и сидит.
         Из переноски Тишка выбрался самостоятельно, голова всё так же склонена набок, но уши с кисточками как у рыси стоят настороженным торчком. Встал посреди комнаты. Пошатывается, однако в серо-зелёных глазках любопытство. Фенька было сунулась к нему, но тут же равнодушно отошла, не приняла. Жена и дочь переглянулись, а я пояснил:
- От котёнка запах не тот, родной-то давно выветрился, а теперешний, больничный ей ни о чём не говорит… надо бы заново притереться.
       Я поймал кошку, переложил её на согнутую в локте руку, а другой подхватил Тишку и легонько потёр его о материнскую шерсть. И тут же обоих выпустил. Фенька отбежала к играющим между собой котятам, Тишка, постояв с минуту, тоже наладился к ним. Видно было, что он старался идти ровно, однако его нет-нет, да и покачивало, а на середине пути так вообще кинуло в сторону, он плюхнулся на пол и растянулся в полный рост. Фенька оставила котят и быстро подбежала к Тишке. Обнюхала, и ну, всего его облизывать, примурлыкивая. Вычистила своим шершавым языком глаза и уши, помыла шею и подмышки. Тишка еще больше вытягивался и млел от такой ласки. Помытый, он воспрянул, перевернулся на лапы и полез к матери, искать сосцы. Нашёл и жадно прильнул.
- Доченька, впредь никаких лазаретов, - обратился я к Насте. – Видишь, он дома, а дома, как известно, и стены лечат. Пусть остаётся… – помолчал, и неожиданно даже для себя самого произнёс: - Тишку теперь никому не отдам!
- А как же Фенька? – воскликнула Лариса. – Мы ведь её хотели оставить, стерилизовать, чтоб не бесилась…
- Я думаю, места им хватит и двоим. Туалет знают, не обжоры… пусть живут…
- Ну, как знаешь…
      
                3
          Недели через две котят разобрали добрые люди. Первое время, по нынешней моде, присылали Марианне забавные видео о том, как те освоились на новом месте. Мы смотрели, радовались. Тишка хоть и окреп, однако иногда заваливал голову набок, но теперь он быстро выправлялся и всё также сосал Феньку. Наестся от пуза, кровь молодая взыграет, вот и начинает задирать мать, то за хвост поймает и теребит, пока не получит увесистую оплеуху материнской лапой; то притаится где-нибудь в простенке и вдруг обрушится сверху на проходящую мимо Феньку и, ну вдвоём кататься по комнате, переплетясь в шерстистый клубок, да так яростно примутся лягать задними лапами друг дружку, что я уж подумываю вмешаться и разбросать их по углам, но они как будто чувствуя мой настрой, разом прекращают драку и, как ни в чём не бывало мирно поднимаются с пола и направляются каждый к своей миске с кормом.
         Как я подметил, Фенька и сама, невзирая на увечье, кошкой оказалась прыгучей. Что уж тут говорить о Тишке, тот был как ртуть, неуловимый и неожиданный. Еще у него была одна примечательная привычка: он мог ни с того, ни с сего вертикально, как вертолёт, подпрыгнуть вверх метра на полтора и, кувыркнувшись в воздухе, мягко приземлиться на пол или на диван; в другой раз он как заправский монтёр на когтях мог забраться по отвесному дверному косяку вверх, ему вполне хватало сил и ловкости преодолевать две трети высоты, и оттуда спружиниться на лапы. Откуда что бралось – гадали мы, а дочь этот феномен объяснила просто, что это, дескать, травма сделала кота таким гиперактивным, и что Настя якобы где-то читала о подобных последствиях.
- А как же порода, - пытался возразить я. – Ты же видела, что и остальные котята любили попрыгать и полазить по шторам, чтобы оттуда спикировать нам на головы!
- Не-а, папа! Те были смирнее Тишки.
- Как сказать…
        В одно из очередных посещений Насти меня привлекло необычное поведение Феньки. Дочь сняла кроссовки у порога и прошла к Тишке, а кошка опрометью бросилась в прихожую и принялась обнюхивать Настину обувь, да не просто вдыхать, она урчала и ластилась, тёрлась о носки и пятки кроссовок, распластавшись по полу, вытягивалась перед ними, покусывала кожаные отвёрнутые язычки, заигрывала со шнурками.
- Что это с ней? Никак кота просит… - высказал я догадку.
- А то как, папа! Наш Тасян любит поваляться на моей обуви, вот и пометил, наверно…
- Надо срочно Феньку к ветеринару, - откликнулась жена. – А то как загуляет- всё перевернёт!
- Однако с этим пока повременим, - засомневался я. – Тишка-то всё еще не отстаёт от неё… Как поставит его на ноги, тогда и облегчим.
       Беспокойные настали дни. Фенька и Тишка теперь открыто задирали друг друга, гонялись по квартире, сшибая всё, что плохо лежало или стояло на их пути и, не обращая на это никакого внимания. Я их наказывал, но они даже не обижались, а оправившись от наказания, с еще большим азартом носились и обрывали шторы. Котёнка уже не кидало как прежде, и я начал подумывать, что кошку пора нести к ветеринару, чтобы она наконец-то успокоилась и зажила бы у нас как благочестивая и степенная матрона. Всё будто бы к тому и шло, да вот только было жалко Тишку отрывать от титьки, он ведь всё еще регулярно высасывал грудное молочко.
        Так и протянули до того дня, когда Феньке стало, видимо, совсем уж невтерпёж и, она в начале июня через открытое окно выскользнула из квартиры и, спрыгнув с высоты первого этажа в палисадник, исчезла в кустах. Я был в двухнедельном отъезде вне города, когда Лариса позвонила мне сказать о том, что кошка сбежала.
- Ищите, пока далёко не ушла. И партнёра не отыскала…
       Вечером еще один звонок: пришла Фенька. Она бы, может, сроду не явилась обратно, да неожиданный ливень заставил её вспомнить о доме и брошенном сынишке. Мокрая, она жалась под кустом и истошно мяукала в закрытые окна. Её услышал гостивший у нас внук Глеб, быстро сбегал в палисадник и принёс домой трясущуюся от холодной сырости Феньку.
       Как потом, когда я вернулся, поведала Лариса - кошки хватило всего на три дня, зато на четвёртый она учудила нечто такое, о чём стоит рассказать подробнее. После её возвращения во избежание соблазна окна больше не распахивались настежь, а для доступа свежего воздуха лишь косо приоткрывались фрамуги на кухне и в зале, через них-то точно не протиснешься. Эта проказница, я полагаю, всё просчитала своими кошачьими мозгами, потому что, выбрав подходящий момент, когда хозяйка чем-то отвлеклась на кухне, Фенька поднапряглась и опросталась у порога такой пахучей кучей, что Ларисе пришлось спешно раскрывать все окошки настежь проветрить квартиру и схватиться за тряпку, чтобы помыть и привести в порядок прихожую. Пока жена металась с уборкой, кошка выпрыгнула на волю и спокойненько растворилась в палисаднике. Сколько потом не бродила супруга по двору, не звала беглянку, никто не откликнулся. Один только Тишка бегал за закрытыми наглухо окнами по подоконнику и жалобно мяукал, потеряв мать.
        Утром на второй день после возвращения из поездки я подошёл приоткрыть окно в спальне, и надо же, увидел Феньку, ковыляющую по тротуару вдоль чугунного забора на той стороне проезжей дороги. Квартира наша угловая и, если два окна выходили в палисадник, то третье, на торцовой стороне дома глядело аккурат на укрытую деревьями и кустами насосную станцию, за этим самым решетчатым забором. Сердце радостно торкнуло и, я призывно на всю улицу заорал:
- Фенька! Фенька! Кыс- кыс, кыс! Жди, сейчас буду! Давай домой! Тишка соскучился!
       Услышав это, котёнок вспрыгнул на подоконник и, я едва успел перехватить его в прыжке к матери. Он возбуждённо мяукал и вырывался из моих рук. Однако наше беспокойство, казалось, вовсе не действовало на беглянку, она лишь раз мельком глянула в нашу сторону, изумрудные глаза её были красивы и равнодушны. Кошка отвернулась и, грациозно выгнув пушистую, с поблескивающей на солнце чёрной шелковистой шерстью, спину, проскользнула в палисадник. Закрыв окно, я выбежал во двор; ласково зазывая Феньку, раза три обошёл вокруг чугунной изгороди, обшарил внимательными глазами все закоулки, однако кошка как сквозь землю провалилась… Несколько дней я совершал прогулки вокруг насосной, иногда вслух звал Феньку, но всё впустую. После одного из таких поисков, вернувшись домой, сказал Ларисе:
- Теперь у нас одна надежда, что перед окотом Фенька придёт, - и вздохнув, добавил: - Может вспомнит, что мы её ни разу не обидели, и всех котят определили в хорошие руки…
- Будем ждать… - скупо обронила жена.
       Тишка, как я заметил, скучал недолго. Юность, резвость, любопытство к окружающим его вещам, пристальное внимание ко всему, что мы делаем, быстро вытеснили воспоминания о Феньке. Кот окончательно выправился; гибкий, пластичный, он с утра носился по комнатам, затем запрыгивал на подоконник, усаживался поудобнее и следил за голубями и галками, что гоношились в траве и на тротуаре. Изящные уши его, с рысьими кисточками, стояли торчком, продолговатый упругий корпус тигровой расцветки, но только не жёлтый, а светло-серый, напряжённо подобранные лапы, вытянутая шея, всё было собрано и готово к прыжку, однако разве бы дали ему прозрачные стёкла сделать это! Вот он с полчаса так посидит, по настраивается, да и принимается тихонько себе намяукивать, вроде как жаловаться на свою незадачливую судьбу. Я подхожу, беру его на руки, начинаю поглаживать по атласной шерсти, мяуканье сменяется мурлыканьем, да таким ласковым и доверчивым, прямо хоть сам подмурлыкивай! И вдруг Тишка изворачивается, ловит лапами мою руку, и давай её покусывать. Ну, это уже лишнее, я бросаю кота на диван, он будто бы там затихает, но стоит спиной повернуться к нему, Тишка сзади запрыгивает на моё плечо и пытается укрепиться на всех четырёх лапах. И делает это мягко, не выпуская из своих подушечек острых когтей. Степенно прохаживаемся по комнате, он опять довольно мурлычет мне в ухо. Благодать и полное умиротворение.
        Но если бы всё и всегда было так! Как говорит наша старшая внучка Ангелина: «гены пальцем не размажешь…». Дух бродяжий Тишку, как и его матушку, тоже не минул. Где бы и чем бы он не был занят, но лишь щелкнет замок в прихожей или раздастся мелодичная трель домофона, Тишка уже тут как тут. Стоит наизготовку. Едва приоткроется входная дверь, он в коридор и галопом по ступенькам наверх. Если не успел перехватить его, то надо подниматься до пятого этажа, где котик сидит себе смирненько на половичке при чьих-нибудь дверях и поджидает тебя, запыхавшегося и осерженного.
        Однако и здесь не всё так просто. Поначалу, памятуя о Тишкиной склонности к побегам, окна при нём старались на распахивать, только чуть открывая фрамугу, давали доступ воздуху. Кот демонстративно вспрыгивал на подоконник и, улёгшись, подставлял свою слегка вытянутую мордочку свежей струе. Видя это, я стал окошко раскрывать по шире. Тишка нет-нет, да и начал высовывать свой корпус за раму. Я зорко следил, чтоб он не махнул в палисадник… Пока признаков, что это может произойти не наблюдалось. Однажды при мне кот вылез за окно и осторожно прошёлся по внешнему периметру вдоль рамы. Тут бы ему и спикировать вниз на придомовую отмостку и умчаться в кусты, однако Тишка даже не глянул туда, зато он, чуть наклонив голову, с любопытством осмотрел угол кирпичной стены, и самостоятельно вернулся в квартиру.
        Еще он, лёжа на подоконнике, полюбил разглядывать прохожих, проезжающие по улице автомобили, и всё так же живо реагировал на сидящих на проводах или гомонящих в траве птиц, но, чтобы сломя голову прыгать с окна и мчаться за ними, или как было прежде, грустно мяукать, этого теперь он ни разу не предпринимал. Что вселяло надежду на то, что наш ласковый питомец окончательно одомашнил.
        И ничего, что Тишка отныне каждое утро ровно в половине седьмого как мурлыкающий будильник сначала встаёт у моей кровати, а спустя полминуты он уже растягивается передо мной поверх одеяла и ждёт, когда его погладят и приголубят. Это даже, скажу я вам, как-то дисциплинирует, пробуждает в душе чувство ответственности, что вот, надо вставать кормить мохнатого парня. А вообще-то, просто замечательно, что каждый очередной новый день начинается с этого, а именно – с заботы о живом, верящем в тебя, четвероногом существе.