Не все спокойно в царстве насекомых

Расхаживая из угла в угол, Муха беспокойно покусывала лапки и бросала жиденькие взгляды на желтую буханку, что сияла ослепительно над столом в лучах заходящего солнца. Насекомые приползали в ее кабинет каждые полчаса – одно печальнее другого: слизкие, с копошащимися клешнями и выпученными сетчатыми глазками, в которых читались лишь тревога, растерянность, а порою даже – и страх. Их усики нервно дрожали, пока они пищали своими срывающимися голосками, уверяя Муху, что все в порядке, что все хорошо, что с каждым днем становится только лучше и будет становится еще лучше – пока они, ее почетный рой, удерживают рубежи гнезда, защищая его надежно от дихлофосных дуновений Запада.
Но Муха подозревала, что ей недоговаривают, что вводят ее в заблуждение, или же и вовсе обманывают, ведь она нарочно окружала себя теми, кто врать не только мог, но и умел, и даже делал это с большой охотой. В конце концов, она прыгнула к столу, схватила крошечными коготками огромную булку, - символ ее жирного благополучия, - и начала вертеть из стороны в сторону, ощущая как будто, что скоро и ее саму начнут вращать так и сяк, щупать и задавать вопросы под запись, мол, почему она сделала то, что сделала.
Когда в коридоре загремел торопливый гул ботинок и раздалось то, что заставило седые ворсинки подняться дыбом на ее пухлой спинке – а именно, человеческий возглас: «Где эта старая мразь, которая людей убивала?!», Муха оторопело надкусила край и из провала ее черного рта градом посыпались осколки зубов. Она бросилась со всех ножек к открытому окошку и полетела – полетела в небо: вниз головой, кувыркаясь, словно сшибленная ураганом.
«Брось батон, дура!» - пищали подоспевшие на помощь Мухе усатый Таракан и лысая Моль.
Но Муха буханку не бросала, а только лишь сильнее прижимала к себе, поднимаясь все выше и выше – к темным облакам, из которых росли фонари, покуда не отправилась прямиком в рай, оставив на черном асфальте бледное пятно...