Тот, кто не нажал свою кнопку

       Мы с мамой живем на скале, покрытой мхом и чахлыми березками. А вокруг нас, пока хватает взгляда, вода. С нами живут несколько мужчин, но детей, с которыми бы я мог поиграть, нет. Когда я спрашивал почему их нет, мама обычно отводила свой взгляд или переводила разговор на другую тему, а Юл, самый молодой из охотников, как-то раз грустно и непонятно ответил:
- Потому, что ты последний.
Я не стал его дальше расспрашивать. Он старше меня от силы на пятнадцать лет, может и не сдержаться, а в этом случае его ждет жестокая кара. Как Сандера. Об этом я вспоминаю с содроганием. Они были с ним почти сверстники. Примерно десять лун назад Сандер приплыл с охоты очень раздраженный, без добычи. Когда он грелся у костра с бледным и печальным лицом...Словом, не знаю что вдруг меня дернуло подойти к нему и заговорить. Он молчал в ответ, и это отчего-то меня очень сильно задело. Надо бы было просто уйти на ночлег в пещеру. Но в небе были такие яркие звезды. Все давно уже спали, как следует поужинав, а мне вдруг стало так грустно и одиноко, что захотелось пойти к Уступу Тишины, и броситься в море. Так у нас делали многие, кто, как говорила мама, вконец отчаялись. Я кинулся на Сандера сзади, как фель, и в шутку вцепился в его шею зубами. Он, видимо, от усталости просто не рассчитал удара.

    Что было потом, я не помню. Очнулся оттого, что на лицо мне капали горькие и соленые капли, и кто-то гладил меня по голове. Неяркий свет костра вызывал нестерпимую резь в глазах. Меня стошнило, а вскоре я вновь провалился в небытие.
Очнулся я вновь от горького плача матери. Пытался ей что-нибудь сказать в утешение, и не смог. Хотел погладить ее по щеке. Высохшая бледная рука с трудом слушалась меня, и я едва ли бы сумел осуществить задуманное, но она уловила мое движение сердцем и разрыдалась навзрыд.
Тогда-то, самый старший из охотников, Якоп, не говоря ни слова, вышел из главной пещеры ( где я лежал на единственном пружинном матраце доисторических времен ) с каменным взглядом. Брут, Линдер и Юл переглянулись между собой, и кто-то из них тяжко вздохнул.
Как потом я узнал, он ушел, чтобы привести в исполнение приговор над Сандером. Никто не надеялся, что я выживу. Я не понимал тогда, отчего моя жизнь в их глазах имеет такую ценность, что они пошли на это. Но чудо произошло после жертвоприношения.

      Сознание стало приходить ко мне чаще, и на губах моей матери начала порой проскальзывать неуловимая улыбка. Когда же я, скелет, обтянутый синей кожей запросил еды, Якоп принес откуда-то странную зеленоватую бутылку, и охотники весь вечер сидя у костра, пели удивительные песни, на каком-то непонятном языке. От их костра шла живительная сила. Вскоре я стал подниматься к завтраку, и меня, в виде исключения допустили к общему столу. Честно сказать в сегодняшних разговорах для меня было мало понятного. Говорили о каком-то солдате, не нажавшем какую-то "свою кнопку". Меня так и подмывало расспросить о непонятном, но из наставлений матери, я прекрасно помнил, что это не допускается.


  Когда же они уплыли на четырех утлых суденышках под парусом, с гарпунами в руках, я стал приставать к матери с расспросами. Она обещала после всех дел пойти в наше заветное место, и обо всем мне рассказать. Признаться, у меня было мало надежды, что так оно и будет. Но удача неожиданно мне улыбнулась. На улице дул ласковый ветерок. Ярко светило солнце. Всю нашу скалу при желании можно обойти буквально за пять склянок. На северо-запад есть довольно пологий спуск, с естественным каменным козырьком нависающих скал. Там свалены грудой лодки. Мама уже научила меня счету. Вместе со сгнившими посудинами я насчитал их двадцать восемь. Это означает только одно. Когда-то на нашей скале жило до тридцати охотников.
- И даже больше, - разглаживая мою взлохмаченную шевелюру, поправляет мама.
Мы сидим с ней, на нагретых солнцем перевернутых вверх днищем потемневших от времени и воды лодках. Это и есть то самое место, где мама, окончив все свои дела, вглядывается с надеждой и тревогой в морскую гладь, в ожидании мужчин. Все ли вернутся? Не с пустыми ли руками? Она выращивает между каменных гряд немного хлебных злаков и зелени, чтобы хоть как-то разнообразить стол. Моя же забота собирать птичьи яйца и помет, чтобы было чем удобрить посевы. Вода на скале дождевая. Мы собираем ее с мамой в нескольких пластиковых пакетах, зеленых от давности. Мама пропускает эту воду через мелкие камешки и песок, и кипятит в двух котлах. В одном она варит похлебку из солонины, в другом делает чай из особой травы. Мне его дают пить совсем чуть-чуть. От него всегда кружится голова. Добыча соли это уже дело Якопа. Вода вокруг нашей скалы соленая, и Якоп как-то это все ловко проделывает.
- Почему больше? - не унимаюсь я, - ведь Брут, Линдер, Юл и Якоп, каждый из них ходит на охоту в отдельной лодке.
Мама грустно вздыхает.
- Ты делаешься взрослым, и задаешь непростые вопросы.
- Ну, скажи, мам. Скажи.
- Много будешь знать, скоро состаришься!
- Нет, ты все-равно скажи. Ты же знаешь, что от скучной жизни это лучшее средство.
- О, мой сын, когда я была маленькой девочкой жизнь была веселой, даже чересчур веселой.
- И что же было такого веселого? Здесь? На этой скале?
Она промолчала, как-то странно улыбаясь. Одинокая слезинка бежала по ее худой щеке.
- Ну прости, я не хотел тебя обидеть. Но ты же мне обещала объяснить, что такое солдат. Я же не стал спрашивать об этом за столом.
- И правильно сделал, мой мальчик. Нельзя об этом спрашивать, особенно накануне охоты, а тем более в этот день.
- А что сегодня за день, мама?
Она опять замолчала. И отворачивала свое лицо, чтобы я не видел ее слез. Наконец, не сдержалась, заплакала навзрыд, словно маленький ребенок.
Я обнял ее за плечи, и заплакал вместе с ней. Сколько это продолжалось, я не знаю. Наверное, пока слезы у нас не кончились.
- Хорошо! Я нарушу запрет Якопа. Но ты об этом должен молчать. Обещаешь?
- Пусть меня загрызет фель, если я хоть слово кому скажу!
Она опять молчала, видимо не зная, как ей лучше начать.

      Он смотрит на меня своими огромными сияющими глазищами, и я вижу перед собой своего отца, каким мне представлялся он из рассказов бабушки. Что-то сохранилось о нем и на домашнем видео. Жаль, что не все старые восьмимиллиметровые пленки удалось сохранить и отсканить. Господи! Какие пленки, какое видео?! Здесь на этой проклятой скале, в этом ужасном пожизненном заточении?! Иногда мне кажется, что я сошла с ума, или уснула летаргическими сном, и все, что меня теперь окружает вижу не наяву, а в этом сне. Скала, посреди мироздания... люди, не умевшие собаку свою хлестнуть поводком, охотящиеся на свирепых мутантов. Сами эти ужасные мутанты. Девочкой я всегда тащила маму за рукав к ним в зоопарке, но тогда они были милыми, забавными зверьками. Правда они ведь и тогда хватали на лету не одну только рыбу. Но я не придавала этому никакого значения. У них были такие забавные усы, и чем-то они напоминали мне моего дедушку на фотографии. С дедом мне ни с одним не повезло. Оба они умерли еще до моего рождения. А та прошлая жизнь - вся была вкусной и сладкой, как десерт, или эскимо на палочке.
Что мне отвечать моему сыну? К счастью,он все еще не понимает, кто он, и что с ним происходит. Что произошло со всеми нами! Хотя, он мог погибнуть от руки Сандера. Так было бы, наверное, даже лучше. Боже, Сирена, как такое могло прийти тебе в голову?
Ты же мать! И это единственное твое дитя. Правда ты даже не знаешь, от кого он. В любом случае, не от Кристофера. Кристофер покончил с собой уже через месяц после того дня. Этого дня, о котором спрашиваешь ты меня, мой сын.

      
Мама о чем-то надолго задумалась. Но тормошить её я не стану. Тогда она совсем расстроится, и не расскажет о том, о чем обещала. Уж я-то её хорошо знаю.
Вот темные ее глаза чуть оживились, и в них засияли веселые золотистые искорки. Теперь можно и спросить.
- Маам, ну мааам...ну что такое, солдат? Он что самый удачливый охотник на фелей?
- Совсем нет.
- А что же тогда?
- Он тот, из-за кого мы все еще живы.
- Что значит все еще? Что с нами здесь может случится? Здесь же никого нет кроме тебя, меня, Якопа, Брута, Линдера и Юла.
- Здесь, на скале нет. Но мир огромен, так огромен, что в нем мало что и когда зависит всего от одного человека.
- Ну как же не зависит? Я могу пойти к Уступу Тишины, а могу и не ходить.
В глазах у мамы промелькнула резкая боль, словно молния осветила темное небо.
- Вот что, Крис. Обещай мне, что ты никогда не сделаешь этого один, без меня.
- А ты мне обещаешь этого не делать?
- И я тебе обещаю! Дум спиро - сперо.
- Что ты сказала?
- "Пока живу - надеюсь".
- Ладно. Ты не рассказала про того солдата. Что он для нас сделал?
- Он не нажал свою кнопку. Когда получил приказ.
- От кого? И что такое "кнопка".
- Тебе сложно объяснять, Кристофер. Сбегай посмотри гнезда, скоро должны показаться наши лодки.
- А завтра, завтра ты мне обещаешь?
- Если будешь слушаться и сегодня вечером вовремя пойдешь спать.
- Хорошо. Мам, ты мне крикни, когда увидишь парус Якопа.
- Конечно, мой мальчик. Мы будем их встречать как всегда вместе.

         Я люблю стоять на уступе скалы, над разбивающимися о гранит волнами. Только долго нельзя смотреть вниз, а то начинает кружится голова. Птицы привыкли ко мне за эти годы как к неизбежному злу. На нашем пятачке суши нет хищников, и у них нет других врагов, кроме меня. Я же всегда прошу у них прощения, перед тем как лезть забирать не родившихся птенчиков. Я не только за себя прошу, но и за всех нас и даже на этот раз за того, кто не нажал свою кнопку. Ведь если бы он все-таки ее нажал, как сказала мама, нас бы уже не было, и я бы не причинял птицам беспокойства. Я часто отвлекаюсь от своего занятия, и наблюдаю за их парением. Когда я был меньше, я даже просил Бога, чтобы он превратил меня в одну из этих прекрасных птиц. А в последнее время меня стали посещать другие мысли. Когда мамы не станет, я все же полечу отсюда, налюбовавшись на восход солнца. Здесь, как говорили охотники, достаточно глубоко, и если не повезет, умрешь не сразу. Поэтому никто из наших никогда не сводил здесь счеты с жизнью. Но быть может именно поэтому я приду сюда. Это мое место! Это единственное мое развлечение в мире, наблюдать за этими птицами. Еще бросать вдаль со скалы камушки. Этому меня научил Дик. И лазать за птичьими яйцами тоже. Но когда на одной из неудачных охот в его старшего брата вцепился зубами раненый фель и утащил в пучину, Дик перестал спать ночами. Если вслушаться, в ночи были слышны его приглушенные рыданья. Он сделался молчалив, и перестал ходить в море. Ах зачем Якоп ему это позволил?! Я не смел с ним заговорить, а ведь нужно было проявить настойчивость. Тогда бы он, возможно, остался жив! Не могу себе этого простить. А потом, потом его нашли там же, где и всех остальных, пожелавших по собственной воле уйти со Скалы, на камнях Уступа Тишины. Мне никогда не дозволялось видеть это, и провожать их в последний путь. Но тут я начал биться о землю, и кричать, что если мне не позволят взглянуть на Дика, я не вернусь с моего места к ним никогда!
 
    Дик был зашит в старую парусину. Когда-то давно все тридцать человек, включая мою мать и двух ее сестер ( меня тогда еще не было) прибыли на этот скалистый остров. Из остатков корабля, который разбился в тумане о скалы, они наделали себе шлюпок, нехитрой утвари, а из парусины стали шить одежду взамен пришедшей в негодность. Мама мне рисовала в детстве людей в этой одежде угольком на досках, когда рассказывала сказки. Такая забавная. Но со временем жители Скалы закалились и одежда им стала почти не нужна. Думаю, что Дик был отмечен особо, чтобы я не видел его лицо. Он лежал в своей охотничьей шлюпке, в изголовье горели свечи. Прорубили дно, и медленно оттолкнули от берега. Слезы застилали мне глаза, и я не видел как она, как он...словом, когда я посмотрел туда, где Дик...там была только гладь моря и кружили птицы. Так закончилось мое детство.

     Я всегда знала, что рано или поздно все произойдет именно так. Но почему обязательно в этот день? Вот на горизонте показался парус Якопа. Но только его одного! Томительные полчаса в мозгу прокручивались разные варианты будущего, но во всех из них выходило - это конец! Когда Якоп наконец причалил и медленно, не глядя в мою сторону, начал привязывать свое суденышко к пирсу, я не почувствовала своих ног. Что я скажу своему сыну?
Прошло еще какое-то время, и кто-то брал меня за руки, и говорил голосом Якопа, что не время отчаиваться, и парни еще, быть может, вернутся с охоты. Или что-то другое, вовсе не добыча отвлекла их от необходимости собраться на условленном месте, отмели, откуда видна на горизонте наша скала. Но я не верила ни слову. С детства мои дурные предчувствия меня никогда не обманывали.


- Грэг, пациентка безнадежна, ее счета давно просрочены. Хотите, чтобы убытки госпиталя списали на ваш счет?
- Босс, дайте ей еще один последний шанс, ведь ребенок, даже если его каким-то чудом удастся спасти при искусственных родах, останется сиротой. И, кроме того, её муж погиб, как подобает офицеру войск её Величества.
- Знаю. Прекрасно всё это знаю... но выделенные правительством деньги давно закончились. Или вы хотите, чтобы их рожденный сын остался совсем без средств к существованию?
- Нет, но...
- Так нажимайте же кнопку, черт вас возьми! Или у вас нет других пациентов, которых мы еще сможем вытянуть?
- Это приказ?
- Да, приказ.
- В таком случае, я отказываюсь его выполнять, сээр!