Приход тьмы. Глава 22. Клетка

Мрачным, серым, временами плачущим каплями дождя утром Герман на уставшей лошади подъезжал к Милаве. И чем ближе он к ней оказывался, тем меньше она ему нравилась. Пестрая Милава с рыжими крепостными стенами манила издалека рассыпанными вокруг себя домиками, контрастировала с зеленью и золотом полей, и даже пасмурный день не сильно усмирил ее краски. Но она выглядела неживой. Никаких полевых работ в этот ранний час, хотя уже было светло. Несколько раз попались самостоятельно пасущиеся и частично разбредающиеся стада без пастухов – и все. Никаких встречных или попутных всадников, обозов или пешеходов.
Герман въехал в пригород. Его не самое лучшее настроение получило подкрепление: живописные, одноэтажные, похожие на деревенские дома выглядели пустыми. Даже если они такими не были, он никого не увидел ни на улицах, ни в окнах, ни во дворах, разве что нескольких праздношатающихся собак.
Оглядываясь по сторонам, Герман миновал внешнюю улицу и выехал к мосту через Уар. Городские стены находились по другую сторону узкой реки, подступая к ней, насколько это было возможно без риска весенних подтоплений. Широкий и плоский мост вел над водой к прямоугольным, обшитым узорным железом воротам, обычно распахнутым в светлое время суток. Сейчас они были заперты. Вытоптанная трава и тропинки по берегам, мостки для стирки белья и забора воды, лавочки для ловли рыбы и кое-где неубранный мусор казались забытыми декорациями под влажным серым небом.
Герман осмотрелся еще раз – никого не увидел и не услышал ни сзади в пригороде, ни со стороны стен, ни на речке, кроме стаи полуодомашненных уток в чахлых зарослях ниже по течению. И вывел лошадь на мост.
Он миновал уже большую часть пути над холодной, серой и прозрачной, как его собственные глаза, водой. Стены, покрытые красным кирпичом, молчаливо приближались во всей своей красе.
Над высоким входом, на смотровой площадке, обрамленной двумя шестигранными башнями, показалось первое человеческое существо, которое встретилось Герману этим утром, - хорошо экипированный охранник, направивший на него заряженный арбалет.
- Вампир? – спросил человек остановившегося Германа.
Из-за зубцов смотровой площадки донеслась фраза второго стражника:
- Да стреляй – вампир.
- Нет, - тут же без раздумий отрекся от своего происхождения Герман. Может быть, это было некрасиво и, хуже того, недостойно и позорно для аристократа, но он успел сообразить, что, если скажет «да», у него не будет вообще никаких шансов что-то предпринять. Отрицать свое происхождение вампирам строго запрещалось, и это могло сказаться на дальнейших событиях, но Герман почувствовал, что отступать ему все равно некуда.
- Ладно. Ща проверим. Стой там, - сказал второй стражник, выглянув сверху, и пошел спускаться, тогда как его товарищ продолжал держать Германа на прицеле.
Пока Герман ждал своей участи, прислушиваясь к удовлетворенному дыханию уже успокоившейся после ночной поездки Шельмы, он попытался оценить обстановку. Милава пришла в состояние обороны. Все, кто мог, наверное, уже спрятались внутри. А причина этого, видимо, - щедрые и уже небеспочвенные слухи, старательно рассеянные по округе Северином Делио, «Истинным Светом» и «очевидцами». Хаос в действии. Делио вчера не просто бросался словами или хвалился планами, он приводил их в исполнение.
А вампиров проверяют и так всегда и везде, обычное дело, придется это терпеть.
Времени прошло больше, чем можно было ожидать. Герман под пристальным взглядом арбалетного болта даже успел осмелеть и спуститься с лошади, благо от Шельмы можно было не ожидать резких движений.
Наконец из ворот вышел спустившийся охранник, и не один, а уже трое. Четвертым был безликий человек со связанными руками, и зачем первым троим понадобилось тащить его за собой, было непонятно.
Герман встретил охрану так, как он всегда и везде встречал вооруженных людей – той кристальнейшей ясностью во взгляде, которая должна была без слов говорить о его честных намерениях, даже если он солгал несколько минут назад.
- Не боись, сейчас все узнаем, - сказал один из охранников, когда все, кто вышел из ворот, поравнялись с Германом.
Вампирский аристократ был спокоен и, как всегда, уверен в своей безупречности. Но когда один из стражников развернулся к связанному человеку и перерезал тому горло прямо перед глазами Германа, вампир почувствовал, как его собственные зрачки расширяются от моментально захлестнувшего его внезапного, шокирующего импульса.
Да, он прекрасно понимал, что цвет его глаз не поменяется даже от этого; да, он много раз видел вскрытых людей, сам вскрывал трупы и часто зашивал раненых; да, профессия подготовила его нервы даже к таким ужасающим искушениям. Его шокировало не это, а непредсказуемый, необъяснимый поступок людей, которые убили другого человека ради… ради какой-то проверки.
Собрав мысли и заставив себя обрести голос, Герман спросил:
- С каких пор людей убивают для проверки на кровь?..
- Этого можно, он Изгнанник. Зато теперь знаем точно, что ты не С ТОЙ СТОРОНЫ, - ответил самый разговорчивый из стражников и, взглянув на своего помощника, раздумывающего, куда бы бросить труп, предупредил его: - Только не в реку, идиот! Сжечь надо.
- А с каких пор… можно убивать Изгнанников? Они тоже люди.
Охранник по-деловому усмехнулся:
- Уж дня два как. Не можно, а нужно.
Герман окончательно пошел на риск:
- Я слышал, что этот указ еще не подписан…
Стражник посмотрел на Германа так, как обычно смотрят на людей, берущихся рассуждать о том, в чем не разбираются.
- Да прям! Два дня как привезли из Алекси;ны с печатью. В службе, говорят, лежит. А служащим еще и копии с указаниями раздали. Упорствующих – мочить, тела уничтожать. Чтобы не достались Злым Силам. Так что не умничай. Это везде теперь так будет. А ты чего так беспокоишься, сам из них?..
- Нет. Проехали… - сказал Герман и незаметно выбросил свою сумку в воду. Сделал это интуитивно, с большим сомнением, но сделал. Занятые трупом люди этого не увидели. Все, что могло в нем выдать вампира, было в ней. Как и послание Делио. Что бы ни было в нем написано, оно по меньшей мере бесполезно, а в худшем случае смертельно. Теперь уже слишком очевидно, что все было решено заранее, и это всего лишь изящная попытка убрать Германа, отправив на невыполнимое задание, после которого он не вернется.
А не вернуться у Германа были все шансы. Как только в нем признают вампира, он обречен. За эти дни отношения поменялись настолько, что неИстинных можно убить по закону, а вампиров и вовсе просто по собственной инициативе – закон никогда не защищал вампиров, не будет защищать и теперь. Герман предчувствовал, что ситуация когда-нибудь может стать подобной, но не представлял себе, что все случится так быстро. Для того, чтобы избавиться от Германа, Делио достаточно было просто отпустить его. Для того, чтобы избавиться от Феоны, тоже достаточно было ее отпустить, но Делио не сделал этого. Что это, ее спасение, извращенные планы Делио или его игры на чувстве надежды? Герман не доверял ему, знал о его взглядах и политике, но это никак не помогло, он попался в ловушку. Не мог не попасться. И сейчас он просто не знал, что делать дальше.
Развернуться и уехать… Но никто не собирался отпускать подозрительного человека, появившегося со стороны Серых Ельников. Стражники заботливо его окружили, и пришлось идти за ними под мрачные своды, в приоткрытые ворота, в черноту башни. Повод попрощаться и поспешно уехать, не получив при этом арбалетный болт в спину, на ходу придумать не получилось.
По ту сторону городских стен все выглядело как помесь базара и военного лагеря.
- Идиоты, вы зачем его сюда тащите? – кто-то окликнул стражников с галереи, тянущейся невысоко по стене с ее внутренней стороны. – Ну-ка, поднимайтесь все сюда.
Герману пришлось подняться по ступеням с двумя из трех сопровождающих. Шельма осталась с третьим, то есть теперь он лишился и лошади. Узкая галерея находилась на уровне чуть выше человеческого роста, но даже отсюда был виден бардак, царивший на ближайших улицах некогда аккуратного, разноцветного города. Похоже, Милава приютила часть обитателей местных селений и пригорода со всеми их пожитками, курами и козами.
Человек с повязкой «Истинного Света» поджидал стражников на галерее. У него все было чуть выше среднего: рост, упитанность, дороговизна одежды и, видимо, полномочия, потому что начал он по-хозяйски:
- Решили же не пускать никого, пока не отправим очередную часть людей в безопасное место, бестолочи!
- Так он не крестьянин какой-нибудь… - возразил один из стражей.
- Угу, и что вы сделали? Проверили на кровь.
- На вампира дюже похож.
- Да ну??? И как он – легальный?! Может, и мочить таких не будем, пусть ходят, прямо здесь? Вы видели, С КАКОЙ СТОРОНЫ ОН ПРИЕХАЛ???
- Я, черт побери, не вампир! – возмутился Герман. И хотя слова его являлись ложью, но возмущение в них было самым искренним.
- Проверим на собаках – узнаем точно.
- Вы серьезно?.. Это мракобесие не работает!
- Вот сейчас и увидим, - заверил Германа старший по званию и с этими словами просто столкнул его с галереи.

Когда Герман вынырнул из внезапной и ослепительной боли, он понял, что его рука сломана повторно. В очередной раз, в том же месте, с теми же ошеломляющими ощущениями. Сам он валялся под галереей на глухо огороженной площадке, а из противоположного угла на него смотрели четыре большие пегие собаки. Он попытался встать, и они зарычали.
Герман понял, что оказался в безусловно худшей и, возможно, последней ситуации в своей жизни.
Это был старый и совершенно ошибочный способ отличить вампира от человека. Считалось, что собаки, если их приучить, хорошо чувствуют кровь, которой питаются вампиры, и находят их среди людей. Когда возникала необходимость, этим способом пользовались, но Герман как врач понимал, что собаки просто учатся реагировать на запах крови независимо от того, человек перед ними или вампир, преступник или пострадавший. Да, собаки нечасто ошибались, но просто потому что вампиры постоянно имели дело с кровью и потому что никто не перепроверял, скольких людей к ним случайно причислили.
К собакам Герман обычно относился ровно. Они его не интересовали и не пугали, и он их тоже. Поверье, что собаки бросаются на вампиров, на практике не имело никаких оснований, да еще, наверное, приносило большие неприятности некоторым неудачливым людям. Но эти собаки могли быть настроены, как угодно. Кто знает, чему их научили? Пока Герман, едва взявший себя в руки и кое-как собравшийся с мыслями, выяснил только, что они реагируют на любые резкие движения, но совершенно не хотят нападать сами. Двигаясь предельно осторожно и медленно (впрочем, быстрее и не получалось), ему удалось встать на колени, но он все еще не осмеливался посмотреть вокруг. Собаки в поле его зрения вели себя настороженно, но не подходили. Четыре пестрые разномастные псины, казалось, были просто не рады внезапному посягательству чужого человека на их территорию. И Герман, почти уничтоженный болью и безвыходностью, молился, чтобы повторный перелом не вызвал у него кровотечения.
- Что-то не нападают, - донеслось сверху.
- Подождать надо. Они к этому делу не привыкли.
После последних слов наступила относительная тишина, и Герман часа на два остался совершенно один в обществе собак. Они явно были натасканы на охрану, а не на убийство, и в целом терпели его присутствие, если он не пытался встать. Но Герман и не пытался, ему было не до этого. Единственное, что он смог сделать, это удобнее расположиться в своем углу. Рука казалась безнадежной, боль путала и убивала остатки мыслей. Они едва подбирались к вопросу: что дальше? – и обрывались. Затишье в загоне с собаками, окруженное стенами и невнятным городским гулом за ними, представлялось благом по сравнению моментом, когда вернутся люди.
Через пару часов ситуация ухудшилась: ветер начал разгонять облака, и над головой появились лазурные пятна неба, обещающие веселое солнце. От одной мысли о нем у Германа к острой боли прибавилось тяжелое тошнотворное головокружение, лишающее малейшего желания двигаться и открывать глаза. Если он немедленно не выйдет отсюда, станет очевидно, кто он на самом деле.
Над головой снова возникли голоса.
- А у нас тут все то же…
- Потому что я не вампир, - сказал Герман, не поднимая взгляда. Он понимал, что заблуждение людей в возможностях собак сейчас может спасти ему жизнь, и этим нужно воспользоваться чего бы ему ни стоило.
- А ты встань и походи, - посоветовали сверху.
- Я не могу встать, мне не до этого! Вы мне руку сломали, между прочим. И обязательно будете отвечать за это!.. – Герман решил, что в этой ситуации единственная верная защита – это немедленное нападение.
- Ладно, ладно. Щас вытащим. А ты кто?..
- Юлиус Тирсо, горожанин, - без запинки ответил Герман. Еще бы – он прекрасно знал это имя. Он и выбрал его просто потому что такое звучание было максимально далеко от вампирского. Это был один из знаменитых врачей прошлых веков, и Герман был уверен, что ни один стражник в Милаве не знает, кто такой Юлиус Тирсо на самом деле.
Герману спустили лестницу, он обругал стражей, потому что одна рука у него снова не действовала, и они вытащили его сами.
- Откуда ехал и зачем? – спросил старший.
- Из Офирца. Те места, как говорят, опасны, а вы организованно переправляете людей. Но теперь я думаю, что лучше бы я сам справился. Отдайте мне лошадь и прощайте, от вас никакой пользы. И я вижу, что приехал сюда совершенно напрасно. Вы практически не справляетесь со своими обязанностями.
Герман вложил в речь все свое благородное негодование, подстегиваемое естественной и отчаянной реакцией на боль, но на сей раз скандальный тон не помог.
- Нет, - покачал головой главный. – Не можем. Посидишь у нас, пока кто-нибудь из Офирца не подтвердит, что ты точно Юлиус Тирсо. А потом переправим.
- Например, господин Делио? – осмелился сказать Герман.
- Да хоть он… - немного неуверенно согласился стражник. – Подтвердит, так мы за все ответим. Очень уж подозрительно с той стороны народ принимать.
Герман был вынужден пойти с ними по галерее до следующей башни, войти в нее, немного подняться и… он невольно выругался, потому что перед ним снова была камера.
На сей раз он не был слишком разборчив и не раздумывая занял место, которое условно можно было назвать кроватью. Сидеть взаперти и ждать, что в тебе опознают несуществующего человека, было бесперспективным занятием, но пока это было лучшее, что с ним здесь произошло.
- Может, врача найти? Рука раз сломана? – соизволил спросить охранник. – Это я, дурак, не рассчитал.
- Нет! – поспешно ответил Герман и подумал, не подозрительно ли звучит такой резкий отказ. – Она, наверное, не сломана. Все уже гораздо лучше, просто оставьте меня в покое.
Он не сомневался, что врачи, которые здесь остались, все, безусловно, люди. И если за дело возьмется кто-то из них, вымышленное имя тут же раскроется, вопросов добавят следы предыдущей операции на руке, и в целом врачу будет проще узнать в Германе вампира, чем кому-либо другому. Он даже подумал, что, если бы он был человеком, и перед ним стояла задача выявлять вампиров, он первым делом подключил бы к этому делу врачей, чтобы найти наиболее эффективный способ. В Милаве до этого, к счастью, пока не додумались.
Но состояние самого Германа было ужасным если не катастрофическим. Ему было безнадежно плохо, в голове было пусто, если не считать все заполняющей и везде проникающей боли, у него больше не было ни инструментов, ни денег, ни крови.
Он хотел надеяться, что, если закрыть глаза, этот мир просто исчезнет.
Дверь захлопнулась, и ему пришлось заставить себя заняться рукой. Снова. Сейчас было лучше, чем в прошлый раз, перелом был закрытым. И, конечно же, в тех самых местах, которые они недавно старательно собирали вместе с Феоной. Предплечье, несколько раз растерзанное и перекроенное, выглядело жутко из-за швов, шрамов и внутренних кровоподтеков. Теперь к нему еще добавились свойственные переломам неестественность, безвольность, неподвижность живого тела. Сейчас Герман мог только попытаться зафиксировать руку доступными средствами, то есть, теми же самыми бинтами, которыми она была замотана до этого. Через какое-то время она, конечно, срастется, так же быстро, как у всех вампиров. Но сохранит ли свои возможности?..
Даже это казалось сейчас Герману не важным. Он получил небольшую отсрочку, он понятия не имел, как отсюда выбраться, самочувствие его ухудшалось, где-то в Офирце осталась неразрешенная и сводящая с ума проблема с Феоной, и он точно знал, что у него очень мало времени, чтобы что-то придумать. Дальше будет только хуже.

О да, дальше было хуже.
Для того, чтобы восстановиться, вампиру нужна кровь. Без этого организм отказывался проявлять волю к жизни, и Герман чувствовал, что медленно проигрывает битву. Уже не первый день валяясь на подобии кровати, со всех сторон окруженный пульсирующей болью, он боялся даже просто открывать глаза, потому что повышенная светочувствительность добавляла ощущениям особенных красок. Днем в ничем не прикрытое зарешеченное окно лился свет, и Герман успел уже многократно пожалеть о том, что чрезмерно заботливые стражи не посадили его в обычную, темную тюремную камеру.
Но когда в комнату кто-то входил, открывать глаза приходилось.
На этот раз дверь хлопнула особенно резко.
- Два дня валяетесь. Ничего не едите, - заметил охранник, иногда без всякой системы переходящий на вежливое «вы». Видимо, он все-таки испытывал чувство вины за то, что обошелся так с человеком, толком не разобравшись, кто он. Вдруг еще и отвечать за это придется?.. - Может, врача?
- Нет! – Герман резко сел, открыл глаза, и его не стошнило только потому что было нечем. Вспомнился Дрозд. Бедный малый, тому не лучше было. А вот то, что признаки болезней частично похожи, это плохо, в этом вампирам снова сильно не повезло…
- Я уже почти хорошо себя чувствую, - сказал Герман и даже пошевелил рукой как можно небрежнее, чтобы изобразить хоть сколь-нибудь убедительно, что это ему ничего не стоит. – Мне просто надоело сидеть здесь и тратить свое время. Пока кто-нибудь приедет из Офирца и подтвердит мою личность, уйдет вечность. Почему я не могу просто уехать?
- Лучше вам не становится, - возразил охранник.
- Ну это же ясно как день. Я приехал с проклятой стороны, потому мне и плохо. Нужно всего лишь время, несколько дней, чтобы это влияние исчезло. Ведь в стенах Милавы достаточно Истинной Веры.
Как ни странно, выдуманная Германом от безысходности мистическая ахинея, в которую он сам никогда бы не поверил, полностью устроила бдительного стража в качестве объяснения. Ни логики, ни доказательств не потребовалось, простая схема суеверия оказалась убедительнее.
Охранник помолчал и сказал именно то, чего боялся Герман:
- Вы поправляйтесь, а мы на вас еще посмотрим. Ежели ничего подозрительного, уедите. А разгуливать по городу мы вам не дадим.
И снова хлопнувшая дверь оставила Германа в одиночестве, и он продолжал с удвоенной силой биться мыслями в безвыходной, беспросветной ловушке обстоятельств. Два дня. Он уже должен был вернуться. Феона теперь уверена, что он ее бросил. Если она еще жива. Если она еще Феона…

Феона стояла напротив зеркала. У нее были закрученные узлом мокрые волосы, на ней была только обернутая в несколько раз белая простыня, позаимствованная с ее же кровати. Зеркало было гладкое, узкое, до самого пола, в него можно было видеть себя полностью. Честно говоря, Феоне никогда не приходилось смотреть на себя в такое зеркало. Но Делио оно было необходимо, чтобы следить за деталями ритуальных облачений. Или… оно ему просто нравилось.
Феона четвертый день сидела одна взаперти в комнате этажом ниже той, в которой происходила беседа. Она выяснила это, когда ее сюда перевели. Судя по всему, это была комната Делио, из которой убрали по максимуму все его личные вещи. Остались только некоторые книги божественного и исторического содержания, которые Феона читала от нечего делать, и обезличенные предметы быта.
Комната, безусловно, являлась самым комфортным помещением в этих стенах и вообще самой комфортной из всех, в которых когда-либо бывала Феона. Роскошь в традиционном понимании меркла по сравнению с этими современными бытовыми удобствами, даже если выглядели они скромно и ненавязчиво. Одни окна без сквозняков чего стоили… Такой передовой подход к обустройству собственной территории был пока почти единственным, чем Делио заслужил уважение Феоны наряду с его целеустремленностью и феноменальной способностью использовать обстоятельства.
То, что Делио не отправил Феону обратно в камеру, она однозначно расценила как вариант подкупа, но гордо воротить нос и ограничивать себя не стала, как и убиваться бесплодными мыслями и переживаниями. Осталась только тяжелая неизвестность о пропавших без вести Ладе, Дрозде и Германе. Но у Делио все равно имелись какие-то планы, и повлиять на них прямо сейчас она никак не могла, даже если они окажутся самыми чудовищными из чудовищных. Побег, естественно, невозможен, ведь замки на двери и оконные решетки не идиоты ставили, а информации сидя в четырех стенах особо не раздобудешь. Окна выходили не во двор и не на Офирц, а в безлюдные, немного мутные дали под серым небом, приносящие слабый и устойчивый запах дыма. И пока ничего не происходило, Феона спокойно обдумывала события, читала то, что ей приглянулось, и занималась тем, что в дороге и в камере давалось сложно – приводила себя в порядок. Поэтому по всей комнате была развешана ее выстиранная одежда, а сама Феона смотрела на себя в зеркало в белых драпировках простыни. Обычный быт, от которого она по своим профессиональным убеждениям не собиралась отказываться. Если кому-то это не нравится – не надо было ее здесь оставлять. Феона была далека от мысли, что она кому-то что-то должна в этой жизни, особенно в тех ситуациях, в которых оказалась не по своей воле. Оставалось жить привычной повседневностью. И ждать.
И все-таки повернувшийся в двери ключ заставил ее встрепенуться. Она обычно видела слугу раз в сутки, а связкой ключей он начинал нещадно греметь еще на улице. На этот раз было по-другому, потому что в комнату вошел Делио, один и без предупреждения. На нем был непорочно-белый плащ, оттеняющий своей чистой первозданностью элегантную, несколько воинственную серость церковных одеяний. Говоря честно, одухотворенный образ был Делио настолько к лицу, что по дороге сюда он мог бы легко совратить нескольких новобранцев на путь «Истинного Света» одним своим видом.
Первым делом Делио округлил меланхоличные темные глаза, и так постоянно распахнутые перед миром в порыве благого откровения.
- Неожиданно… - сказал он, увидев Феону, хотя в целом выглядела она почти прилично, обычно так изображали в театре языческих богинь.
Феона в ответ пожала плечами и приготовила фразу о том, что человек имеет право заниматься в личное время личными делами. Но у Делио, видимо, тоже было уже заготовленное вступление разговора, поэтому он просто начал его заново. Окинув комнату немного печальным взглядом и вернувшись глазами к Феоне он сказал:
- Герман Элфи не вернулся…
В глазах было ожидание ответа.
- Ну да… - Феона еще раз пожала плечами.
- Прошло даже больше времени. Если бы хотел вернуться, вернулся бы, - Делио поймал глазами взгляд Феоны и не собирался его отпускать. Но Феона равнодушно промолчала.
- Он не стоит доверия. Да, я понимаю, что я протянул время. Пожалуй, больше пользы было бы, если бы я просто оставил его в Ельниках. Представляешь, это был бы мой идеал – бешеный вампир с усиленной жаждой крови и бесконечной способностью восстанавливаться, - оттенок печали сменился в его взгляде восторженным сарказмом.
- Что ты к нему привязался??? – Феона хотела возмутиться обычным нейтральным тоном, но получилось похоже на богиню гнева. – Он что, стоит такого внимания?.. Ну не вернулся и не вернулся, это его дело! Разве это сейчас важно? Что там с твоим указом?..
Она понимала, что Герман принял правильное решение, что так и надо, что это полезней для общего дела и безопасней для него самого. Просто… он не приехал за ней. Она и ее жизнь не значат для него больше, чем его собственная свобода, больше, чем его изначальные цели – и это совершенно нормально. Они ведь почти ничем не связаны. А опустошающее чувство одиночества здесь совершенно неуместно…
- Я не знаю, что с указом, - почти сочувственно сказал Делио. – Мне не приходило никаких вестей.
Он говорил честно. То, что он знал лично, никак не было связано с вестями извне. Он все еще контролировал глаза Феоны, пока она пыталась ничего ими не выражать. Ей это удалось.
- А что с Ладой? – спросила она.
- Лада мертва. Тело сожгли. Могилы нет. Так будет лучше для всех.
Феона отрешенно смотрела в один из завешенных синей тканью углов комнаты.
- Здесь не было костров, Делио, - спокойно возразила она. Что такое костер для сжигания тел, она прекрасно знала.
- Такие трупы сжигают сейчас в общей яме, это не здесь. Ты думаешь, она одна ТАКАЯ? – Делио произнес это без малейшего злорадства. Казалось, он сам немного под впечатлением от того, что происходит.
Феона отвернулась, чтобы собраться с мыслями, и наткнулась взглядом на зеркало, из которого на нее с прекрасным испепеляюще-ледяным гневом смотрела Феона и на заднем плане – с почти мистическим влечением – Делио.
- Знаешь, что, Делио, - сказала она, не поворачиваясь, потому что знала, что он тоже видит ее в зеркале, - Я не буду твоим проповедником! Уже нет ни разницы, ни смысла. Я разберусь сама, что мне делать, и решу, кем я буду в твоем мире.
Она многое хотела бы сейчас выяснить у Делио. Что творится за стенами, в каком положении находятся Изгнанники, во что верят люди, кем представляется она сама для тех, кто знает, откуда ее привезли сюда... Но подумав, решила, что легче разузнать все самой, если удастся выбраться отсюда, чем надеяться на беспринципного собеседника, постоянно преследующего исключительно собственные цели.
- Ты законно держишь меня здесь? – спросила она через плечо.
- Нет, - признался Делио. – Но с каждым днем это становится все менее незаконным.
- Я тебе не нужна. Мой ответ – нет. Держать меня дальше бессмысленно. Если не боишься того, что наговорил мне, отпусти меня.
- Я не боюсь, - сказал Делио, не меняя взгляда. – Мне жаль слышать твой ответ, но я готов отпустить тебя туда, если ты сама на это готова.
- Я понятия не имею, что там. Но, разумеется, я уйду, как только ты перестанешь мне препятствовать.
Делио скользнул глазами по зеркалу.
- Отдайся мне, - сказал он, и Феона обернулась с искренним удивлением.
- Что, Делио?.. Вот от тебя не ожидала. Тебе что, не хватает женщин?..
- Хватает. Но я хочу тебя.
- Только не говори, что это правда. Это же пошло и неизмеримо скучно. Не разочаровывай меня такой предсказуемостью… Нет, я не осуждаю людей за связи, я не придерживаюсь ложной добродетели. Но есть неуместные вещи, вот это как раз из тех.
- Боюсь, тебе придется согласиться. Ты уходишь и не оставляешь мне выбора.
- Ооо, Делио… Скажи еще, что это я тебя соблазняю, это уже совсем дно. Принуждение – для неудачников. А такие люди, как мы с тобой, и без того все время окружены добровольным вниманием.
- Нет, боги гнева, конечно, никого не соблазняют. Ты слишком примитивно обо мне думаешь. Я пришел сюда уже с мыслью о тебе. Могу объяснить.
- Делио, мне не интересны твои мысли. По многим причинам.
- Тогда можешь считать меня неудачником, - Делио шагнул вперед, и кроме него и Феоны зеркало уже ничего не вмещало. – Если ты откажешь, я убью тебя, - в голосе прозвучал не ультиматум, а простая, не требующая доказательств уверенность. – Ты знаешь, что я умею это делать. И знаешь, что я это сделаю. Убить Ладу было рискованно, убить тебя – в несколько раз проще, стоит тебе только сделать выбор. Сейчас тебя почти нет в этом мире. Я принесу для тебя «Химию Потустороннего» и открою на той самой странице. Это будет похоже на самоубийство твоим же зельем, на воссоединение с Силой Зла. И тебе достанется вся слава в моей истории. Постарайся понять сейчас правильно: пусть даже ценой твоей смерти, но ты станешь моим возлюбленным врагом!
Пару секунд назад Феона была уверена, что он этого не сделает, теперь стало очевидно, что сделает. Сейчас Делио был абсолютно открыт и искренен. У него снова, как в калейдоскопе, сходилась его картина мира и снова полностью его устраивала. А Феона больше всего ненавидела играть по чужим правилам.
- Не говори только, что была обо мне лучшего мнения. Обо мне невозможно быть лучшего мнения. Я открыл тебе всё… Мне нечего терять в твоих глазах.
Феона никогда ничего не просила. Не стала она просить и сейчас. Пора выходить из игры.
- Ну и убей, раз так решил! У меня сразу закончатся все проблемы, которые ты мне наобещал в великом множестве. Мне надоело во всем этом участвовать. Я подожду здесь, а ты все сделаешь. Мне тоже особо нечего терять. Я вообще не понимаю, зачем ты спрашиваешь, ты же все равно можешь сделать все, что тебе нужно.
Феона тоже говорила совершенно искренне. Она и так предполагала, что, скорее всего, повторит судьбу Лады. Это было бы даже честно. Несмотря на то, что ее не покидало ощущение собственной исключительности, Феона знала, что здесь она просто следующая в очереди на погребальный костер. Зато теперь никто не сможет манипулировать ею – и пусть Делио остается один под рухнувшими замками своих невоплощенных желаний.
Но потом она пришла к выводу, что выбрать смерть – это позорное бегство. Этим она подарит Делио удачную легенду и еще больше сделает его героем. Для нее все закончится, но здесь все только начинается. Здесь где-то решаются судьбы ничего не подозревающих людей, здесь где-то умирает Дрозд, оставленный всеми без помощи, здесь во Фриле ее будет ждать девочка Хлоя, к которой она смогла прийти по трупам бешеных тварей, но больше никогда не придет. Хватит ей смелости не бросить их всех?
- О чем ты думаешь?.. Просто еще раз скажи, что ты выбираешь, смерть или меня?
Феона подняла серые, как небо, глаза.
- Тебя, Делио.
Слова сбросили проклятие напряженного ожидания, и Делио теперь мог сделать последний шаг сквозь незримую черту, как будто до этого она была для него непреодолима. Он обнял Феону с благоговением смертника, которому она вынесла приговор о помиловании.
- О боже, Феона, ты восхитительно разумна!
От белого плаща Делио исходил запах свежего уличного воздуха. Не дороги, костров и помещений, а какой-то безликой чистоты – такое впечатление, что ткань еще ничего этого не знала.
- Ты зря говоришь, что я могу сделать все, что захочу. Мне нужно не это. Мне нужны твои настоящие чувства. Я хочу, чтобы ты поняла и почувствовала, как я. «Такие, как мы с тобой» - таких, как мы, больше нет в этом мире. Неужели тебя не заводит мысль о том, что мы – полная противоположность, мы противостояние друг друга, я негодяй, ты святая, один из нас когда-нибудь уничтожит другого… но именно это позволяет сейчас совершенно бескорыстно отдаваться друг другу, – голос прозвучал предельно близко, как будто в самом сознании, – и это нас ни к чему не обязывает.
Как ни странно, у Делио не возникло и тени мысли, что он сам лично может просто не нравиться, и он был абсолютно прав. При всей мерзости глубин своей души, он был как минимум интересен.
Феона честно попыталась проникнуться его идеей, раз уж таковы условия, на которые она пошла. В конце концов, Делио привлекателен, скорее всего, хороший любовник, очарован ею, не требует от нее никакого предательства ни ее собственных убеждений, ни других людей, не склоняет к измене, потому что она теперь уже точно свободна и одинока, не заставляет (по крайней мере, на словах) провести с ним жизнь или стать такой, как он сам; он предъявил ей ультиматум и лишил ее возможностей для морального выбора – то есть он позаботился обо всем. Идея была основана на некоем контрасте физической симпатии и моральной несовместимости, от нее веяло сумасшествием, но помешательство – это последнее, в чем можно было заподозрить Делио. Мысленно Феона все это поняла и даже в некоторой степени оценила, но чувств, ни хороших, ни плохих, пока особо не прибавилось.
А Северина Делио, напротив, уносило в глубокий омут его собственных ощущений. Даже просто падение простыни, соскользнувшей под его руками на пол, было для него предельно медленным, зачарованным и физически обволакивающим, как дыхание. Он посмотрел на Феону с еще большим восхищением:
- Ты станешь моим единственным светом!
Феона уже согласилась быть сейчас этим воплощением в запутанном лабиринте символического мира Делио: он почти достучался до ее самолюбия. Но отвлечься от внешнего мира у нее так и не получилось. Даже сквозь его поцелуи и блуждающие руки голову Феоны заполняли настойчивые, неисчезающие мысли о неизбежном: что будет дальше и что ей теперь делать? А еще совсем некстати перед глазами возник и никак не хотел исчезать образ Германа. Такой, каким он был при первой встрече, в комнате над таверной, перед вынужденной операцией – загнанный в угол, разбитый и униженный, отводящий глаза, открытый перед Феоной больше, чем она сейчас перед Делио.
- Скажи, что ты любишь меня.
- Я люблю тебя, - машинально ответила Феона, так и не вернувшись из мыслей.
Делио аккуратно отстранился с почти наивным разочарованием:
- Не делай мне одолжения, - он смотрел так, как будто она была для него все еще недоступна. – Феона, ты не здесь. Мне не нужна твоя покорность. Она убьет в тебе тебя. Мне нужно, чтобы тебе сейчас тоже было по-настоящему хорошо, и я сделаю это, можешь мне поверить. Я хочу не обладания, а близости. Не думай о постороннем…
- Делио… - взгляд Феоны был безнадежно далеким, – я ценю твои слова, правда. Но мне сейчас не до этого. Ты слишком многого хочешь, я и так здесь, с тобой. Отвлечься от мыслей я не могу, изображать чувства не умею, и тебе, вроде бы, этого не надо. Довольствуйся тем, что есть.
Делио взглянул на нее с выражением погашенной ветром свечи.
- Тогда… в следующий раз. Мне не надо было сообщать тебе сразу столько всего, что так тяжело пережить. Ты, конечно, можешь уходить, если хочешь... Подождем следующей встречи. Она же будет?
- Не планирую, - сказала Феона, развернулась и пошла одеваться, ибо получила непредвиденную свободу и тут же ею воспользовалась. Похоже, это очередной раз, когда она сама все испортила, но в данном случае это как раз то, что нужно.
- Будет, я знаю, - произнес Делио с той убежденностью, которая не требует даже уверенной интонации. – И мы будем точно знать, чем она закончится. Но ты не представляешь, чего мне это стоит.
Феона молча собирала по комнате свои вещи, игнорируя Делио. Передумает, так передумает, он все равно может в любой момент изменить решение. Но Делио вел себя на удивление дисциплинированно. Он с легким лирическим сожалением наблюдал, как Феона одевается и отрешенно застегивал пуговицы в порядке, обратном тому, в котором часть из них успела оказаться расстегнутой. Изменить решение ему, видимо, не давали принципы, но они, конечно, не имели ничего общего с совестью.
Когда Феона окончательно собралась, все так же не прерывая молчания, он поцеловал ее и повел на улицу. Они шли тем же путем, что и Герман четыре дня назад: в низ башни, через прямоугольный выход, во двор, по узкому проходу до конюшни. Небо было серым, в нем гулял ветер, а с ветром играли летающие галки. Люди, которые встречались им по пути, вблизи или издали, приветствовали Делио с учтивым поклоном, это был отличный повод особо не пялиться ни на него, ни на Феону. И Феона терялась в догадках, что о ней сейчас думают эти люди и за кого принимают, ведь даже на расстоянии всем видно особенное отношение провожающего ее Делио. Чем это объяснить: все так и задумано и вписывается в его планы или на этот раз его баснословная предусмотрительность просто дала течь?
Он сам вывел ее лошадь и отдал ей вещи Лады, своих у нее здесь не было. А потом протянул ей кулон на шнурке – простой заостренный силуэт храма, символ Истинной Веры.
- Возьми. Это может спасти тебе жизнь, если ты захочешь.
Феона с огромным недоверием посмотрела на предмет в руке Делио. Этот человек никогда ничего не делает просто так. Но потом все же взяла только для того, чтобы не начинать спорить и не задерживаться здесь, и Делио улыбнулся.
Прощание вышло проще некуда. Делио распорядился открыть ворота, Феона, упорно и сознательно не замечая его взгляда, села в седло и проехала мимо него за стены.
- До встречи, леди! – произнес Делио ей вслед.
Феона едва сдержалась, чтобы не обернуться. Совершенно неуместная и неудачная реплика! С чего это, откуда вдруг «леди», нормально распрощаться нельзя было? Но Делио совершенно очевидно требовал ее внимания, для него это была какая-то жизненно важная игра, поэтому она не стала доставлять ему такое удовольствие и поехала дальше не оглядываясь.
Ветер шевелил на склоне Офирцского холма травы – те, которые были живыми и зелеными. А колючие кусты репьев, которые уже успели к осени частично иссушиться, продолжали стоять неподвижно наперекор ветру. Сам ветер был не безвкусным, а слегка горелым, и не прозрачным, а неуловимо замутненным. Это было неудивительно. Теперь все вокруг знали, что в Серых Ельниках хозяйничает пожар. Его было видно в темное время суток в виде копошащегося зарева на горизонте, которое медленно блуждало во тьме, каждую ночь переползая с места на место.
Оказавшись во внешнем мире, за стенами, Феона внезапно осознала, что нужно куда-то ехать и что-то делать, прямо сейчас. А она понятия не имела, куда и что, мысли собрать было нереально. Но очевидно, что не обратным путем, в сторону Серых Ельников: сейчас за ней, наверное, наблюдают, и более подозрительное направление трудно себе представить.
И Феона развернулась к Офирцу. Красивому, зловещему, серому, каменному Офирцу, возвышающемуся совсем рядом. Неизвестно, что ждет в нем, но начать придется с него.