Розовый дом

  Быстро добежала после уроков до квартиры, бросила пакет с тетрадями и тут же вышла опять на вечерний проспект. На улице сыро, прошел дождь, может быть, и снова пойдет. Но это неважно. Она летит своими легкими ногами по тротуару, на душе как бы тоже легко, по крайней мере, есть цель. Нет, на душе совсем нелегко, просто когда перед тобой целый путь к чему-то важному, то на время спадает гнёт, который давит уже не день и не месяц. Уже полтора года.

  На самом деле ее дорога по проспекту – всё время прямо, прямо, и только в конце нужно повернуть налево, пройти две многоэтажки, и третья – вот цель. Это элитная постройка, окруженная заграждением с кодовым замком. Да, элитная постройка розового цвета: шестнадцать этажей прекрасных квартир, с большими застеклёнными лоджиями в пол, всего два подъезда. Почему смешного розового цвета?.. В первом подъезде на пятнадцатом этаже находится квартира. Просто квартира. Теперь там кто-нибудь живет, незнакомый. А может быть, никто и не живет.

  Она говорит себе: не беги так быстро, растяни время. Иди спокойно, смотри по сторонам, пусть легкость пробудет с тобой подольше. Всего двенадцать кварталов и две площади, 8526 шагов, плюс-минус, показывает шагомер на руке. Но ноги несут вперед. Она всю жизнь на самом деле ходит быстро, а в детстве и юности вообще всегда бежала, преодолевала пространство.

  Она говорит себе: никто же не знает, что я каждый вечер хожу к розовому дому, я никому не скажу, никого это и не касается. А на душе как бы легче, совсем немножко, но легче.

  Она говорит себе: не смей плакать, всё в порядке, все так живут, и никто еще от этого не умирал. Разве вообще могло быть по-другому? Можно ли удержать рядом взрослого сына, у него своя жизнь, планы, амбиции. Он хочет жить в Европе, точнее в Германии. Он готовился, учил язык, благо несколько лет в языковой гимназии. У него в Германии есть друзья.

  Она говорит себе: да-да, это жизнь, ведь и сама ты когда-то уехала из дома, от любимых родителей, из милого южного городка, уехала, не особенно выбирая, лишь бы отделаться от привычной жизни, избавиться от родительского глаза. Ничего особенного не предполагала совершать и не совершила, просто училась, потом работала, появилась семья. Но без родителей. Это главное. Казалось тогда, что они это воспринимали как само собой разумеющееся: школа закончена, пора ехать в университет, получать образование, становиться самостоятельной. И даже потом, через годы, когда было нестерпимо трудно, она спрашивала себя: уехать к родителям? Ведь будет крыша над головой, будет еда, удобства и многое, что может предоставить устроенный и благополучный родительский дом. И каждый раз она себе говорила: нет, никогда. А родителям по телефону: всё хорошо, всё нормально, сынок здоров, деньги есть.

  А теперь она бежит к заветному розовому дому, где больше не живет ее сын, который давно уехал в Европу, точнее в Германию. Полтора года назад. Он так и сказал: обратно в Россию, к тебе – никогда! Я никогда не вернусь. Разговаривая с  сыном, всё же осмеливалась задать ему вопрос: а как же я? В последних разговорах был такой мотив, и ответ вполне ясный: ты еще молодая, подумаешь, пятьдесят, выглядишь гораздо моложе. Заведи друзей, найди какое-нибудь увлечение, теперь у тебя будет полно времени на себя.

  Она добежала до поворота, пути осталось на три минуты. Вот он – дом розового цвета, высоко вверху пятнадцатый этаж, разглядеть довольно трудно, к тому же она никогда не была в этой квартире, сын всё откладывал приглашение. Он поселился в ней по просьбе друга, чтобы присматривать в его отсутствие. По рассказам она знала, что там всё есть, и мебель, и техника, и даже посуда. Друг уехал с молодой женой в Европу, точнее в Финляндию, и возвращаться не планировал. Но пока квартиру решил сохранить до полной определенности.

  Она стояла на противоположной стороне улицы, чтобы легче было увидеть пятнадцатый этаж, тянула время, она стояла с таким видом, как будто кого-то ждёт, и никак не могла отправиться в обратный путь. А из окна квартиры, она знала, виден почти весь город до горизонта, точнее огни улиц и освещенные окна домов, ничто не заслоняет взгляд. Можно бесконечно смотреть россыпи огней и мечтать о счастье. Это возможно в тридцать, а в пятьдесят?

  Она медленно доходит до поворота на проспект. Впереди двенадцать кварталов и две площади. Этот путь нужно пройти. И зайти в квартиру, где не горит еще свет, где ее ждут только школьные тетрадки, которые нужно непременно проверить до завтра. Не плачь, моё бедное сердце, не плачь. Всё правильно, так и должно быть.

  Вот большой магазин с сияющими витринами, отделы с каким-то товаром, ходят люди, кто-то выбирает одежду. Если у тебя будут деньги, ты сможешь поехать к нему в гости и обнять его, потрогать волосы. Это жесткие волосы мужчины, не того нежного мальчика, с которым несколько раз лежали в больнице, который ненавидел детский сад и поэтому часто болел. Вот, кстати, и больница, нет, это незнакомая больница, просто темная, мрачная больница.

  В школе он тоже много болел и тоже не хотел ходить на уроки, но как-то дни текли, годы двигались, трудные голодные годы, когда рушится страна и непонятно, что будет завтра. Она на самом деле связывала многие сложности характера сына с этим временем. Бедность, агрессия, растворенная в людях, среди детей какая-то первобытная дикость нравов.
 
  Богатые родители приезжали за детьми на машинах, а она приходила в школу за сыном всегда, до 8-го класса, боялась темных закоулков, он, кстати, не возражал. Мальчишек часто били в подворотнях. Учили плохо, и учился он тоже плохо, слезы, слезы, репетиторы, к ним тоже провожала и встречала. А мальчик хотел быть музыкантом, композитором, первая электрогитара, хотел одеваться экстравагантно, выделяться на фоне «серой массы»: черное пальто, белый шарф. Но за это тоже били, причем уже в самой школе, и взрослые как будто этого не замечали. Пришла к директору своего учреждения посреди учебного года: разрешите привести сына на занятия к нам. Разрешили, и даже за обучение не платила.

  Именно здесь он нашел друзей, они создали музыкальную группу, громко играли и громко орали под барабанный треск. Она стояла однажды в уголке школьного зала и смотрела, как скачут десятки подростков и самозабвенно трясут головами в такт гремящей музыки, напоминающей последний день жизни на земле. Музыки, которая спасла поколение, дала ему смысл и право существовать.

  Угрюмый юноша, умница и красавец, стал студентом на основании договора об оплате обучения, правда, он считал, что выбранная профессия не для него: когда я стану знаменитым музыкантом и буду зарабатывать кучу денег, я не дам тебе ни копейки! У него был свой счет к матери, которая, как ему казалось, не понимала его. Каково ему было? Как болела его душа? Слёзы, слёзы, неужели это длилось восемь лет? Неужели мы это выдержали? Теперь заветный диплом программиста помог ему уехать в Европу, мы не вспоминали, чего стоил этот диплом.

  Однажды встретила одного из друзей сына, Ванечку.

  – Ты теперь где?

  – В музыкальном училище!

  – А университет?

  Он посмотрел снисходительно прозрачными, как у ангела, голубыми глазами:

  – Я диплом получил. Маме сказал, ты хотела, чтобы я окончил вуз. Твою просьбу выполнил, теперь я буду барабанщиком.

  Дома, дома, машины, автобусы, сияющие вывески, отражающиеся в мокром асфальте. Когда-то она любила смотреть на горящие в темноте вывески магазинов, прищурив глаза: они напоминали букеты с волшебными цветами. На площади уже почти никого, мелко сыплет осенний дождь. Ни-ког-да, ни-ког-да, ни-ког-да… Если я заработаю много денег, то смогу приехать к нему. Дети не бросают родителей, у которых есть деньги.

  Как же заработать много денег, фантазёрка, у тебя даже на современный телефон денег нет. По сети разговаривать он не может, очень занят, но коротенькие письма всё же пишет через день-два. Конечно, времена изменились, можно начать какой-то бизнес, но это характер нужно иметь… Если хочешь быть рядом с сыном, стань богатой, вариантов у тебя нет. Или подохнешь через пять лет, так и не дожив до встречи. Вот тебе и задача, решай ее.

  Медленно, медленно по лестнице к квартире. Тихо, темно, можно и свет не зажигать. Но завтра уроки, тетради, какие-нибудь разборки. Нужно жить, жить. А вечером опять бегом к розовому дому! Сын мой, свет мой…