Инга

    Прекрасно понимаю, что пара строк, написанных ниже, вызовет у многих если не удивление, то непонимание точно. Итак, готовы? Делаю признание: я не люблю домашних животных. Нет, конечно, если я их вижу, они не вызывают какой-либо неприязни или бешенства, пусть себе живут, но только у кого-то другого.
Были когда-то у нас дома и волнистые попугайчики Фифа и Фафик, и французский бульдог Патриций, и рыжий красавец-кот по имени Бакс. Но впечатления от соседства с ними вспоминаются только неприятные. Попугаи щебетали весь световой день как сумасшедшие, а заставить их замолчать могла только простыня, накинутая на клетку. «Француз», как только закрывал глаза, начинал храпеть прерывистыми пароходными гудками, ну а кошачья шерсть вообще витала в воздухе и оседала не только на брюках, но и на лацканах пиджака.
И если бы даже под страхом смерти мне пришлось приютить в квартире живность, я бы выбрал черепаху. Ни забот, ни хлопот. Спит себе спокойно под диваном или креслом. А коли нахлынет порыв нежности, можно посадить её на колено, постукать пальцем по панцирю, посмотреть на вытягивающуюся шейку, погладить когтистую лапку, и всё, пускай ползает дальше.

Наверное, таких, как я, очень мало, ведь почти у всех моих знакомых есть кошечка, собачка или хомячок. А у некоторых и все сразу. И как только речь заходит о них, глаза знакомых наполняются теплом, появляется лёгкая улыбка, и ты понимаешь, насколько человек переполнен любовью, которой хватает не только на близких людей, но и на животных.
Совсем недавно пришлось ненадолго слетать по делам в Москву. В таких коротких поездках я всегда останавливаюсь у родных, и в этот раз я запланировал пожить у дяди, родного брата мамы. Надо отметить, что за последние годы где мы с ним только не встречались: и в пасмурной Перми, и в прекрасном местечке Тарусе, что под Калугой, и даже на берегу Средиземного моря, в приветливой Хайфе. А вот у него дома в Москве я не был очень давно. Но в памяти хорошо сохранилось не только ощущение тепла и уюта, но и постоянное чувство тревоги, что однажды утром я не влезу в брюки или не смогу застегнуть пуговицы на рубашке. А дело в том, что жена дяди, Света, обладает удивительным умением превращать простые продукты в необычайно привлекательные и вкусные блюда, оторваться от которых невозможно, даже, как говорится, сжав волю в кулак.

Но это опасение ушло на второй план от напоминания о том, что в семье дяди десять лет назад появилась собака. Не маленькое тявкающее существо с выпученными глазёнками и с тщедушным тельцем на тонюсеньких ножках, а прямо собака-собака — огромный ротвейлер Инга. Я, конечно, много слышал о ней и знал, что ни одна выставка, престижная и не очень, не обошлась без её участия, где она занимала первые места. А ещё я знал, что под её медали выделена целая стена, а для многочисленных кубков были изготовлены специальные полки, выдерживающие приличный вес. Но знать — это одно, а понимать, что в течение четырёх суток ты будешь под постоянным наблюдением прирождённого бойца — это совсем другое.\

     Я упёрся пальцем в кнопку звонка, и дверь распахнулась. Я не видел, кто её открыл, да я вообще ничего не видел, кроме тёмно-коричневого чудовища, с открытой пастью, торчащими клыками и вывалившимся языком. Чудовище злобно рычало и пыталось вырваться из рук хозяйки, с трудом удерживающей кожаный широкий ошейник.
— Инга, свои! — скомандовала Света и незаметно сунула мне в руку пару сушек.
— Дай ей, — прошептала она так тихо, словно собака могла понять, о чём мы говорим.
Я трясущейся рукой поднёс сушку к пышущим теплом ноздрям. Зверюга, натянув ошейник, подалась вперёд, и угощение, хрустнув, мгновенно исчезло в зубастой пасти.
Инга уселась и, рыча, уставилась на хозяйку, требуя объяснений. Меня представили: рассказали кто я, почему приехал, и вообще — что я в доску свой и меня обижать нельзя.
Я присел на корточки и протянул Инге вторую сушку.
— Ты моя красавица! — пробормотал я и аккуратно провёл ладонью по мощному лбу. — Да ты умница моя!
До сих пор не понимаю, для чего нужны были эти слова: или чтобы втереться в доверие к собаке, или для самоуспокоения. И тут я увидел её глаза: большие, с красными прожилками. Настороженные и подозрительные. Разумные и серьёзные.
Я осмелел и почесал её за ухом. Почесал уверенно и сильно, давая понять, что это я её принял, а не она меня. На что Инга ехидно улыбнулась: мол, ладно, живи пока, а там разберёмся.
Чтобы закрепить успех, я моментально вспомнил всё, чему учили на актёрских курсах в театральном кружке, и хотя это было в далёкой юности, у меня получилось. Улыбка растянулась до боли в висках, взгляд наполнился радостью, а щёки покрылись влюблённым румянцем.
Инга склонила голову набок, в её глазах читался вопрос: «Ты чего, дружок? Думаешь, я поверю твоим гримасам? Видала я таких!»
Я снова погладил Ингу, она рыкнула, лизнула мою руку и отошла в сторону, разрешив наконец обняться с родными.

Остаток вечера мы провели за столом: сначала ужинали, потом долго пили чай и, конечно, разговаривали. Инга не подходила ко мне, да и я старался не привлекать её внимания. Но оба поглядывали друг на друга: я с остатками опасений, она — с интересом, продолжая изучать меня на расстоянии. Наверное, она всё ещё рассматривала меня как скрытую угрозу. Собака уже не казалась мне страшной, скорее наоборот. Упругое тело, мускулистые лапы — всё гармонично и пропорционально. Да и её оскал больше не пугал и был похож на широкую улыбку.
Проснувшись утром, я заметил, что дверь в комнату, где я спал, слегка приоткрыта. В тёмной щели поблёскивал глаз Инги.
«Вот же шпион, следит за мной!» — подумал я и негромко сказал:
— Иди сюда, красотка, иди!
Инга рыкнула, но не пошевелилась.
Я сел на диван, вытянул руку в её сторону и повторил:
— Иди ко мне.
Собака взмахом головы открыла дверь и влетела в комнату. Проскользнув по полу, она резко остановилась, подошла ко мне и положила лапу на моё колено.
— Привет, привет! — улыбнулся я и погладил её.
Инга метнулась под большой овальный стол и тут же вынырнула оттуда, зажав в пасти потрёпанный огрызок резиновой игрушки. Я подставил ладонь, но она замотала головой и кокетливо завиляла задом.
— Поиграть хочешь? — сообразил я, и схватился за торчащую в зажатых зубах резину.
Инга дёрнулась и вырвала её из моих рук.
Это продолжалось минут пятнадцать. Она разрешала мне уцепиться за игрушку и тут же вырывала её, пританцовывая от удовольствия.
За завтраком Инга сидела рядом на полу, положив лапу мне на колено. Я вопросительно посмотрел на Свету.
— Ну так и быть, — сказала она. — Дай ей кусочек.
Я протянул Инге просвечивающий ломтик ноздреватого сыра. Она проглотила его и нежно коснулась меня лапой.
— Ещё хочет, — сказал я.
— Так она постоянно хочет, — засмеялась Света и, сурово посмотрев на Ингу, прикрикнула:
— Ингуша, как тебе не стыдно?! Только что поела. Ты же приличная девочка! Что о тебе подумают?
Инга что-то проурчала, виновато опустила голову и легла на пол.
Улучив момент, пока родные не видели, я ещё пару раз незаметно под столом скормил новой подруге несколько кусочков ветчины. Она с благодарностью смотрела на меня и широко улыбалась, высунув язык.
Инга не отходила ни на шаг, она сопровождала меня повсюду. Я в комнату — она со мной, я на кухню — она опять рядом. Она ждала меня у дверей ванной комнаты и туалета, и снова была рядом. Инга тёрлась о мою ногу, а я при каждом удобном случае наглаживал её по голове или щекотал за ухом.

Днём я поехал по делам, но встреча затянулась надолго. Я позвонил дяде сообщить, чтобы меня не теряли и к ужину я вряд ли успею. Поблагодарив, что предупредил, он сказал:
— Ты знаешь, я очень удивлён, но, по-моему, Инга тоскует по тебе. Она почти не выходит из комнаты, где ты ночевал.
Вернулся я поздно. Позвонил в домофон, и скоростной лифт за секунды поднял меня на седьмой этаж. Дверь дядиной квартиры распахнулась. Расталкивая хозяев, на площадку выскочила Инга и, виляя хвостом, начала меня лизать.
«Сейчас до смерти залижет!» — подумал я, теребя её за слюнявую морду.
Она носилась по длинному коридору и восторженно рычала. Пока накрывали на стол, мы с Ингой терзали резиновую игрушку. Она вырывала её из моих рук и радовалась как ребёнок.

Через несколько дней я уезжал. Стоя у порога, мы прощались с родными. Инга чувствовала всё. Она не резвилась, не улыбалась. Высунув язык, она молча смотрела на меня умными, печальными глазами.
Я наклонился, погладил её и сказал тихо, чтобы слышала только она:
— Не скучай, я ещё приеду.
Инга что-то буркнула и лизнула мне щёку.
В самолёте я задремал. Мне снилась большущая собака. Я протянул к ней руку и почувствовал знакомое тепло.
— Инга! — встрепенулся я.
— Ой! Простите, пожалуйста, — смущённо сказала стюардесса, протискивая по проходу металлическую тележку с едой и напитками. — Случайно вас задела. Кофе, чай, воду?
— Чай, — раздражённо буркнул я, сожалея, что не успел досмотреть сон до конца.
По прилёте я позвонил в Москву.
— Привет, добрался, всё нормально. Как там Инга?
— Скучает, — ответил дядя. — Лежит, прижавшись к дивану, на котором ты спал.

Такси, разбрызгивая грязные лужи, мчалось по пустому ночному шоссе. Я вспоминал Ингу, которая, если поверит, то никогда не предаст, но и никогда не простит. И если я решусь на животное в доме, то это будет точно не черепаха. Это будет собака — такая же, как Инга: большая, красивая, умная и верная.

03.11.2022