Танец... Рассказ из цикла Дедушкины рассказы тех л

Рассказ из цикла «Дедушкины рассказы тех лет»

     Аплодисменты, конечно, когда они звучат, это манит и волнует, душа трепещет от одного звука аплодисментов зала; огни рампы, то вспыхивая, то угасая, влекут подойти поближе, чтобы разглядеть тех, кто тебе аплодирует, потому что под светом верхних софитов, направленных на тебя, видишь только тёмное поле зала, заполненного зрителями, и зелёную подсветку табличек «выход» над дверями.
     Наш танец «Сезон колдовства» был признан лучшим на смотре художественной самодеятельности трудовых коллективов нашего завода.
Ведущей исполнительнице женской партии Светлане, как постановщику танца, был преподнесён большой букет цветов от жюри конкурса и приглашение на выступление в Сводном концерте коллективов самодеятельности области, который должен был состоятся в местном Академическом Театре оперы и балета имени Петра Ильича Чайковского, в котором в начале 70-х годов танцевала ведущие партии Надежда Павлова по окончании местного хореографического училища.
     После феерического выступления в понедельник в конце рабочего дня ко мне подошла Ольга, она была одна из участниц танца, а работала в соседнем конструкторском бюро, и села на стул. Я стоял у кульмана и делал раздеталировку сборочного чертежа.
- Сегодня в пять часов нас собирает профсоюз, - сказала она. - По поводу нашего выступления вчера.
- А где собирают? - спросил я, повернувшись к ней. - Вроде вчерашним днём всё и кончилось. А после драки, уж если они хотят чего-то там разбирать, кулаками не машут...
- Это Светлана собирает нас в кабинете начальника отдела. Там всё и узнаем. - Ольга встала и, собираясь уходить, спросила, - У тебя есть карандаш «ТМ»?
- Вот! - я протянул карандаш, который держал в руке.
- Спасибо! - взяв его, сказал она и направилась дальше, видимо,  предупреждать остальных.
     Вечером мы сидели в кабинете начальника отдела. На его месте восседал председатель нашего профсоюзного комитета, а рядом стояла Светлана.
- Я хочу сказать, что выступать в оперном театре нам придётся без репетиций, - начала она своё выступление. - Поэтому и собрали вас, чтобы обсудить план наших действий и попросить профсоюз выйти с просьбой прорепетировать танец на сцене нашего Дворца культуры ещё раз перед самим выступлением в оперном театре.
- Да нам, в принципе, всё равно, лишь бы подтанцовку или, как нас там называют в балете, кордебалет, вовремя проинформировали, - сказала Ольга, выражая мнение своих подруг. - Чтобы всё необходимое взять и сдать в камеру хранения, а не тащить с собой через проходные.
- Кстати, по поводу Колдуна, - тут Светлана обратилась ко мне, - есть мнение, что танец выглядит несколько тяжеловато, а не как у Махмуда Эсамбаева.
     Я понял, что это был намёк на мой несколько лишний вес, который не подчёркивал элегантность моей фигуры в обтянутом трико, и только покачал головой, с одной стороны понимая Светлану, которая выбрала, как говорится, из двух зол меньшее.
- Постараюсь, - сказал я, - сделать всё возможное, за тот месяц, который у нас есть. А прорепетировать хоть раз на сцене оперного... никак?
- Нет, - сказал председатель нашего профсоюза, - у них сцена расписана. На областной концерт кое-как выпросили и день, и сцену. А вечером сцена уже занята. Поэтому и концерт проводится днём в двенадцать.
- И ещё на счёт реквизита, - вспомнила Светлана. - У нас поролоновый котёл с костром порвали, когда везли обратно. Надо новый лист поролона. На нём нарисовать, вырезать, раскрасить и закрепить на каркасе. В этом профсоюз нам может помочь?
- Я записала: поролон, гуашь, - поворачиваясь к Светлане, сказал председатель. - Потом подойду и мы запишем, что ещё надо будет приобрести и сделать.
     Провести репетицию на сцене оперного театра нам так и не удалось. За два часа до выступления мы приехали всем составом и новым реквизитом в театр. Нам показали пару гримёрок, в которых мы и расположились. Поскольку я из мужчин был один, моя гримёрка была в коридоре... по вызову.
     И тем не менее, на сцену мы со Светланой всё таки попали ещё до выступления. Попробовали походить по паркету.
- Светлана, это же ужас, какой пол! - сказал я. - Не знаю, как они крутятся тут на своих пуантах, но... Нам, точно, надо было репетировать здесь.
     Я провёл рукой по паркету и тут же отдёрнул — в ладони сидело три неглубокие занозы. Достав их, подул на маленькие красные капельки крови, потом вынул платок и крепко сжал его в кулаке, чтобы остановить кровь. Паркет был не столько старый, сколько изношенный.
- Сейчас же всех собирай, чтобы были в полной готовности, и на сцену - быстро произнесла она, - бегайте там, где не будете мешать, там, где вас из зала никто не увидит. Ходите, тренируйтесь пока не выгонят! Да, ещё натрите подошвы канифолью, чтобы по полу не скользить.
     Я быстро побежал на третий этаж, даже не спросив, а где мы эту самую канифоль здесь возьмём, к нашим девчонкам, в отведённые для нас гримёрки. Месяц не прошёл даром — каждое утро начиналось с пробежки нескольких кварталов, пришлось экономить и на обедах, хотя до фигуры Махмуда Эсамбаева мне было ещё далековато.
     Ну, вот и последний аккорд танца. Мы замерли в завершающей позе: Светлана полулежит у моих широко расставленных ног с согнутой рукой над головой, как бы прося пощады, а я с распростёртыми руками и поднятой головой, как бы завершаю таинственный обряд колдовства. Позади нас стоит нарисованный на поролоне чан с костром, подсвеченный, как изнутри, так и снаружи, из которого вверх начинает подыматься струя густого белого паровоздушного тумана. Между прочим, наш чан с костром смотрелся очень эффектно, поскольку проходя за сценой мы обнаружили реквизит, который был готов для вечернего спектакля — это был царь-колокол или вернее его половина, выполненная, как бы сказал специалист топорно, из дерева, покрашенная и разрисованная под барельефы. Эта простота меня тогда очень удивила.  Девчонки на подтанцовке  застыли по обеим от нас сторонам в разных колдовских позах.
     Аплодисменты! какая-то женщина поднялась на сцену и вручила Светлане цветы. Закрывается занавес для подготовки другого номера, а мы  со Светланой выходим к рампе, она крепко пожимает мою руку, кланяемся и благодарим публику за поддержку.
     Мы стоим в кругу освещенные верхними софитами с обеих сторон. Огни рампы, то вспыхивая, то угасая, играют разными цветами. И не разглядеть тех, кто нам аплодирует, потому что под светом софитов, направленных на тебя, видны только тёмное поле зала, заполненного зрителями, и зелёная подсветка табличек «выход» над дверями.