Антон с войны пришел домой

                Софья (часть1)

 Сибирь, глубокая ночь, на улице стужа, от мороза лопается земля. Иногда слышатся торопливые шаги запоздалых прохожих. Скрип, скрип — хрустит под ногами промёрзший снег. Густой туман запеленал поселок. В эту пору не многие отважатся выйти на улицу. Только большая нужда заставляет человека окунуться в сибирскую, продрогшую от зимней стужи ночь. Поселок спит, но не гаснет свет в доме Софьи. Её муж не вернулся с фронта, оставив одну с пятью маленькими детьми. Как-то недосуг им было зарегистрировать брак, вот теперь и мается: не вдова, а мать-одиночка, родившая от одного мужика пятерых детей. Кто знал, что грянет война проклятущая, доверяли, любили друг друга, а вон как всё обернулось. Всю войну она держалась, общая беда силы придавала, все меж собой дружно жили, помогали кто словом, а у кого возможность была, делились, чем могли. Каждый понимал, что одному  не выжить. Сейчас война закончилась, люди отдаляться друг от друга стали, кому похоронка пришла, там горе и слёзы, а в чьи семьи фронтовик вернулся, там радость и смех. Ей бы тоже радоваться: мужики с фронта возвращаются, но нет среди них её мужа. Полгода назад, военком сообщил,    твой муж пропал без вести. Тут-то и посыпались беды, соседи на нее искоса смотреть стали. Одной не под силу поднять пятерых, Софья обратилась в детдом — старшеньких сдать на время. Отказали: «Мол, не имеем права».
— Если бы муж погиб, мы детей бы без разговора приняли. Да и мужа-то у тебя не было, потому что нет регистрации в загсе, не приходи больше сюда.
«Как мать-одиночка кое-как пенсию на детей выхлопотала. Да разве проживешь на нее? Двое на руках умерли. Из оставшихся — дочь в больнице лежит, скарлатиной болеет. Врачи говорят, подкормить надо, слишком истощенная девочка, может не выжить. Попыталась на работу устроиться по специальности — не принимают, говорят ребятишек у тебя много, работать некогда будет. Вот и отказывают под разными предлогами. Месяц назад из квартиры выселили, сказали, что она служебная, переселили в подсобную комнату в здании райфо. С мужем по-другому к ней люди относились. Он работал главным специалистом, бронь была, но он добровольно на фронт ушёл. Хорошо хоть деверь, Ушаков Максим Максимович, искалеченный, но живой с фронта вернулся, помог ей устроиться в райфо уборщицей» — жалела себя Софья.
Смахнув рукой слёзы, катившиеся из глаз, она стала отжимать бельё, взятое в стирку у райкомовских работников. «Какой-никакой, а приработок не помешает. Картошкой рассчитались, слава Богу, деткам на неделю хватит. Только вот руки сильно устают стирать на стиральной доске», — думала Софья, и чтобы облегчить себе работу негромко пела. Правда песня была заунывная, грустная, больше походила на стон, ну а другие напевы не шли в голову. «...Сижу за решёткой в темнице сырой, вскормлённый в неволе орёл молодой ... Мы вольные птицы: пора, брат, пора!» ...
У здания райфо, пронзительно скрипя тормозами, остановилась машина. Софье показалось, что у окна промелькнула тень, и она не ошиблась. В дверь громко постучали. Мужской грубый голос потребовал: «Хозяйка, открывай!»
Софья, испуганно вытерев руки о фартук, ответила: «Иду, иду…» Раскрыв настежь дверь, вместе с морозным воздухом в дом ввалился огромный мужчина в распахнутом тулупе, полностью заполнив собой маленькую каморку, называемую комнатой. Софья, глянув на лицо гостя, обомлела, и, теряя сознание, припала к его груди.
 — Братик, Антон, ну слава тебе, Господи, хоть ты живой с фронта вернулся. Война-то давно закончилась, где же ты пропадал? Ванечка-то мой не знаешь где? — сквозь слёзы осыпала его вопросами Софья.
— Последний раз я его видел под Москвой, — снимая с широких плеч тулуп, ответил Антон тихим голосом, словно оправдываясь и чувствуя за собой вину, что не сберёг Ивана, смущённо разведя руки в стороны, пояснил:
— После того как почти всю нашу дивизию уничтожили, из оставшихся и новобранцев сформировали новую сибирскую дивизию, и отправили  под Орёл, с тех пор я Ивана  не видел. Не горюй сестра, — успокаивал он её. — В беде не брошу, помогу поднять деток на ноги.
Спустя много лет стало известно последнее место службы красноармейца Ивана - 356СД. Он был убит 19 июля 1943 года в Орловской области.
Софья  не заметила, как проснулся и прижался к ней младшенький. Он стоял рядом с матерью и, подняв голову, настороженно смотрел на незнакомого дяденьку. Широкая, жёсткая ладонь осторожно коснулась головы мальчика, он вздрогнул.
— Не бойся, племяш, я в обиду тебя не дам. А где остальные дети, Софья? — осмотрев комнату, спросил дядя.
Софья, горестно склонив голову, рассказала ему, что из всех, в живых осталось только трое:
— Дочь в больнице лежит, а Слава второй день с кровати не встает. Дети-то всё время голодные бегают. Вот позавчера Слава собрал хлебные крошки в хлебовозке у золотопродснабовского магазина, чтобы накормить его, — она взглядом указала на младшего сына. — А хлебовоз (он из осужденных бандеровцев, по 58 статье) поймал его и вожжами так избил, что живого места на спине нет, вся в кровоподтёках. Весь вечер он плакал от боли и всё твердил, что вырастет и убьёт этого хлебовоза. Сейчас, кажется, заснул.
Забегая вперёд, скажем, что через четыре года Слава-таки встретил этого хлебовоза и тоже отстегал его бичом, за что был осуждён и отправлен в Красноярскую тюрьму на шесть месяцев. Уже оттуда он был призван служить в стройбат в Новосибирске, потом попал в дисциплинарный батальон. В общем, «не сложилась его биография», как принято было говорить в посёлке.
— Хорошо, что печь топится, сейчас сварю тебе картошки. Уж, чем богаты, — хлопотала мать. — Ты переночуешь? Опасно ведь по такому морозу в ночь на рудник ехать.
- Мне к утру надо быть на месте, — сказал Антон. — Я в кузове военнопленных японцев везу.
— Охранников-то позови, ведь замёрзнут.
— Да ты что? Какая охрана? Со станции Копьево до Агаскыра  ещё сопровождал охранник. Но в Агаскыре ему плохо стало, осколок в груди дал о себе знать, не смог он дальше с нами ехать. Так один и еду. Там, где позёмка переметает дорогу, пленные машину толкают. Просят, чтобы я в степи никого не оставил. В кузове, по-моему, двое  замёрзли.
— Братик, — обеспокоенно сказала Софья, — зови их сюда, чтобы  погрелись.
— Да ты что? Они же всё равно на руднике погибнут!
— Антон, ну прошу тебя, разреши им погреться. Не звери же мы, мы же христиане, не по-людски это. У них тоже есть матери и жёны, которые ждут  возвращения, — просила она со слезами на глазах.
— А знаешь сестрица, пожалуй ты права…
Напустив с собой много холода, вошли военнопленные. У порога, опустившись на колени, они благодарили хозяйку, потом, обращаясь к Антону,  что-то говорили на своём языке. Слышно было только одно понятное, повторяющееся слово — капитана, капитана. Сын Софьи испугался военнопленных. Он, ловко перебравшись через груду белья, спрятался между печкой и стеной, продолжая наблюдать за ними. У некоторых поверх обуви были намотаны тряпки. Одежда, скованная морозом постепенно оттаивала, наполняя комнату, паром и чужим запахом незнакомых людей. Изморозь, и льдинки на ресницах оттаивали. И непонятно было, слезы или капли воды текли по обмороженным щекам.
Софья в большой кастрюле сварила всю картошку, заработанную за стирку белья. Глаза этих несчастных людей надолго сохранились в памяти Софьи и её сына. Вскоре Антон начал собираться в дорогу.
— Ну погоди еще немного, — Софья, с жалостью смотрела на пленных, готовая вот-вот расплакаться. — Пускай люди отогреются. Может это последнее тепло в их жизни. Не бери, ты, грех на душу!
Уступив настойчивости своей сестры, Антон попросил:
— Ну, тогда наливай мне кружку чифиря.
Софья торопливо наполнила чаем солдатскую кружку. Тут же поставила на стол все имеющиеся чашки, кружки и стаканы, налила в них горячий чай для военнопленных. Японцы кивали головами, наверно благодарили. К сожалению, в доме ни сахара, ни конфет не было, она достала остатки заготовленной на зиму для детей сушеной земляники на капустных листах и предложила им. Домашнее тепло, вареная картошка и выпитый чай согрели японцев. Они перестали дрожать от холода, некоторые распахнули свою одежду, вбирая в себя домашнее тепло. Далеко за полночь Антон повез военнопленных на каторгу, на Трансваль. Не останавливаясь в поселке Главстан, где жила семья Антона, жена Лиля с дочкой Ниной, он подъехал к конторе Приискового рудника, чтобы подушно сдать военнопленных начальнику рудника. Но тот был занят и военнопленных разместил в бараке комендант рудника.
Когда Антон выходил из конторы, в коридоре ему повстречался прикомандированный офицер с иконостасом медалей на груди. Уступая дорогу, Антон бегло взглянул в его лицо. Оно напомнило лицо капитана с которым был в плену, но,  не подав вида, что знаком, прошёл мимо. Подполковник также узнал Антона и его сердце, ухватив когтистой лапой воспоминания, воскресило в памяти минуты душевной слабости. А ведь ему казалось, что часы, проведенные в том плену, навек забыты, вычеркнуты из биографии. И вот этот шофер, из мертвых восставший, сейчас может испортить карьеру и в целом всю последующую жизнь. Это по его же рапорту Антон в штрафбат был отправлен, и кажется, там погиб....(продолжение следует)