Дуб и тополиха

Эта история случилась, когда деревья были большими. Нет, реально большими. Вдоль дальнего края нашего двора, отделяя его от проезжей части, росла целая череда высоких пирамидальных полей, а среди них каким-то образом затесался тополь не пирамидальный, а самый обычный, раскидистый. Вернее, не тополь, а тополиха. Каждую весну она засыпала весь наш двор своим тополиным пухом, очень похожим на пушистый снег. Мальчишки любили его поджигать, если удавалось стырить из дома спички. Он горел, как бигфордов шнур - стремительным, бегущим пламенем. Так быстро, что взрослые даже не успевали нарвать поджигателям уши до того, как пламя пробежит вдоль всего поребрика тротуара и погаснет в луже. Видя что, что ничего страшного не случилось, чаще всего просто махали рукой и шли по своим делам, предварительно, конечно, отобрав спички.
Это о тополе. А теперь о таком явлении, как штаб. В детстве мы просто обожали устраивать всякого рода "штабы" - я уже как-то упоминала об этом. Стоило попасться на глаза кому-нибудь из наших заводил укромному местечку между гаражами, под лестницей в подъезде, под раскидистым кустом ивы, в незакрытом подвале - неважно, и готово дело :уже кто-нибудь тащит туда обрезки доски, выброшенный на помойку колченогий стул или ящик от дивана, деревянную тару от овощного магазина, какие-нибудь огромные картонные коробки из-под телевизоров - и начинается строительство.
Почему сие сооружение называлось именно "штаб", понятия не имею. Впрочем, для военных игр их тоже использовали. Внутри штабы меблировали. На мусорках можно было найти много интересного и пригодного для штабной жизни - например, однажды Ваське Экскалатору даже попался сломанный торшер. Васька считался умственно-отсталым и учился во вспомогательной школе, но разобраться в электропроводке и подключить в домовую сеть торшер, который они с Губасовым починили, видимо, входило и в программу для олигофренов. Так что они ввернули лампочку и наслаждались цивилизацией, покуда тетя Клава с нижнего этажа не ворвалась в штабное помещение, размахивая кухонным полотенцем. Как выяснилось, лампочку бесстрашные электрики выкрутили из ее "предбанника".
Причем, штабы себе устраивали, как пацаны, так и девчонки. У девчонок, правда, больше внимания уделялось внутреннему убранству, нежели функциональности: венки, кусочки ткани, разные коврики и одеяльца, принесенные из дому. Танька Якимова как-то даже притащила подушку от геморроя, сшитую из старой шубы, а Надя большую плюшевую скатерть - думаю, вечером ей за эту скатерть влетело.
Штабы эти ревностно оберегались от чужих вторжений, мы даже выставляли часовых на время обеда, чтобы "чужие" не разорили гнездышко. Разумеется, существовали эти штабы недолго - как правило, уже на следующий день " чужие" дорывались-таки и разоряли.
И вот кто-то из пацанов - скорее всего, обладающий инженерным мышлением Женька - подал идею устроить очередной штаб на вершине тополихи - в надежде, что уж туда-то пресловутые "чужие" за ночь не доберутся. Нас, девчонок, на дерево не позвали и даже запретили к нему приближаться. Тогда мы, помнится, на это обиделись, а сейчас я, скорее, благодарна и вижу в таком запрете заботу сильного пола о слабом. Пацаны же притащили доски и верёвки, уложили эти доски в развилке, хорошенько привязали, получив что-то вроде платформы, а потом на этой платформе стали сооружать навес на случай дождя.
Среди строителей оказался и злой в тот день, как тысяча чертей, Серёжка Губасов. Мать только что взгрела его за двойку, полученную за невыученный стих – «У лукоморья дуб зелёный». И Серый вымещал раздражение, вызванное пресловутым дубом на несчастной тополихе, безжалостно выгибая ветки и кромсая ножиком их кору. Пацаны, в каждом из которых, не смотря на «яблочные» налёты и замученных гусениц, где-то глубоко жил гринписовец, стали возмущаться этим вандализмом. Слово за слово – и, конечно, в конце концов двое повздорили.
Будь сторонами этого "вздора" любые другие пацаны, все бы обошлось - хоть у одного, да хватило бы ума понять, что распря на высоте четвертого этажа может плохо закончиться. Но повздорили два самых безбашенных наших приятеля - Губасов и Андрюшка Котовский. Сначала они просто переругивались, потом принялись легонько пихать друг друга.
-Эй! - встревожился предусмотрительный Клюв. - А ну, кончайте!
- Слезайте вниз, - предложил вариант-лайт Женька. - Там разберетесь. А то...
Но он не успел закончить - после очередного Андрюшкиного тычка под грузным Губасом им же замученная ветка подломилась, и он полетел с дерева головой вниз, сбив на лету не до конца закрепленную конструкцию.
- -Ай! - по-детски вскрикнул Андрюшка
- Б... ть! - сочно припечатал Экскалатор.
И пацаны, спускаясь по веткам с проворством обезьян, кинулись к распростертому Губасову, на первый взгляд окончательно и бесповоротно мёртвому.
Пока они спускались , однако, «труп» зашевелился и захныкал, пытаясь ощупать голову.
- Не двигайся! - приказал Клюв. - Может, у тебя позвоночник сломан. Двинешься - и па"галич.
Губасов двигаться передумал, но заплакал в голос, обтирая щекой перекопанную грязь под тополихой.. Клюв стащил с себя рубашку и подсунул между землей и Губасовским лицом.
 - Так и лежи пока.
- А тебе где сильнее больно? - деловито спросил Котовский.
- Убью, га-а-ад, - провыл Губасов.
- Потом убьёшь. А сейчас гово`ги, где больнее, ду`гак, -  велел Клюв.
 - Голова-а...
- Плохо дело, - авторитетно заметил Экскалатор. - Мозги ушиб. Теперь дураком будешь.
- Личный опыт? - сердито спросил Клюв.
- У него кровь, - показал пальцем Женька. - Надо "скорую".
-  Молодец, додумался. И чего стоишь столбом?
От страха Клюв сделался раздражён и нетерпим. Виноватый Андрюшка наоборот вовсю «вилял хвостом». рассказывая, как его,Андрюшкин, брат «ещё не с такой высоты» падал – и всё в порюдке - поболело – и прошло.
- Побежали в «скорую» звонить, - дёрнул его Женька.
Однако в этот миг во дворе появились старшие – Толька, тот самый брат Котовского, у которого «поболело – и прошло» и его приятели – Жорка Кондратьев и Мишка Евсеев.
- Что тут у вас? – грозно вопросил Толька.
- Твой брат его с дерева спихнул, - доложил Женька. – Во-он оттуда.
Старшие, задрав головы, уважительно обозрели остатки штабной конструкции в ветвях. Толька развернул брата « к лесу передом» и отвесил лёгкого пинка:
- Дуй, зови мать его.
Не прошло и минуты, как мать Губасова прибежала к дереву тяжёлым галопом и подхватила сына на руки.
Клюв заикнулся что-то про перелом позвоночника, но могучая дворничиха отмахнулась от него, как от мухи, и таким же тяжёлым галопом с серёжкой на руках скрылась в своём подъезде.
Отступлю и задумаюсь: что бы случилось, произойди всё это в наши дня? Ох, боюсь, не обошлось бы без милиции, суда и компенсации морального и материального. Но на дворе стоял конец семидесятых. Поэтому Толька выдал брату ещё один «поджопник», и все разошлись, обсуждая, какова дальнейшая судьба Губасова – в том смысле, будет ли он парализован и станет ли дураком.
Губас появился во дворе к вечеру, изрядно перемазанный зелёнкой.
- Хотели уже везти швы накладывать, - сказал он. – Ништяк, так заживёт. Где Котовский? Я ему ещё должен рыло начистить.
- Я же не нарочно, - пискнул из-за спины Клюва Андрей.
- Он не нарочно, - подтвердили хором Женька и Клюв.
- Парни, а хотите мороженого? – Андрюшка зашарил в кармане шортов. – У меня рублю есть.
- Ладно уж, - дёрнул зелёной щекой Губасов. – Проехали. Айда за мороженым – Котовский угощает. Слышь, пацаны, чо прикольно-то, - вдруг заухмылялся он.
- Чо «п`гикольно»? – передразнил интеллигентный Клюв, которого простецкая речь Губасова порой коробила.
- Так я же стих теперь знаю. Как треснулся башкой об тополь, так вдруг – раз – озарение пришло. Во , слушайте: «У дукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…», - и Серёжка без запинки отбарабанил бессмертное творение Пушкина.
- Молодец, - серьёзно кивнул Клюв. – Завт`га двойку исправишь. Мать и тебе на мо`гоженое даст. Только никому не гово`ги как тебя оза`гило.
- Почему? – удивился Губасов.
- Не создавай п`гецедент. Тебе ещё до десятого класса учиться. Не выде`гжит че`гепушка.