Друг

В крошечной каморке было как-то по-особенному тихо, разве что треск старой лампады да царапание острых веток деревьев в окно разрушали давящую на уши и мозг тишину. Из-за метели свет от жёлтого фонаря мелькал, разбрасывая по окну теневую рябь.
Покусанные из-за нервов худые пальцы постукивали по странным металлическим браслетам на запястиях, словно отбивая ритм какой-нибудь незамысловатой песенки, а под большим засаленным свитером урчал от голода желудок. Но на кухне даже отдалённой едой и не пахло, только сыростью и бензином.
Аня не помнила, когда она в последний раз ела. Если вообще было что-то во рту, кроме как разведённой почти в мутную воду каши, которую она с жадностью выхлебала ещё добрые четыре дня назад. Девушка понимала, что если она продолжит сидеть в таком темпе и оставлять алые царапки на руках, как пометки о том, сколько она не ела, то умрёт. Но что-то ей мешало банально приложить свои худые ледяные ладони к грязному окну, не говоря уж о том, чтобы выйти из квартиры. Она понимала, что не помнит даже того, когда она окунала своё истощённое тело в тёплую воду, дабы смыть с себя слой пыли и грязи. А может и помнит, но где-то невероятно глубоко в подсознании, как жалкий отголосок сна или слабого эхо.
Но это было не так важно для неё. Живот, конечно, ужасно болел, как и запястья, но сердце болело ещё сильнее, и, временами ей казалось, что она всего лишь существует, сидя часами на стуле у лампады, в ожидании своего единственного друга. В такие моменты её сердце разрывалось в бешеной скорости, в предвкушении встречи. Именно этот страх и мешает ей даже встать. Её лучший и любящий друг.
Аня закрыла глаза, вспоминая детство: вечное одиночество, никому особо и не нравилась, предпочитала проводить время за книгой. Так о ней и сложилось мнение главной тихони. А после ничего и не помнила, словно она всю свою жизнь жила в этих стенах. Аня не любила, но и не ненавидела это место, просто другого она больше не видела.
Скрип двери прервал её мысли. Не успев даже встать со стула, как перед ней появился её друг в длинном зимнем пальто. На его каштановых волосах и плечах всё ещё был снег, а нос и щеки залиты морозным румянцем. И каждый раз, когда он приходил, Аня протяжно вздыхала — насколько он был ей мил и красив.

- И всё же я тебя дождалась, Дим
- Ты опять совсем ничего не ела?

Ответом стал смущённый кивок и урчание из живота. Да и вопросы были лишними, ибо огромный свитер на деле лишь только подчёркивал торчащую худую шейку и ручки, а штанишки мешком болтались на костлявых ногах. Шурша пакетом, Дмитрий высыпал на стол яркие фрукты и овощи, еду в ярких брикетах и даже сладости. На фоне увядающего сырого дома вся еда казалась ей сном, настолько приятным, что Аня не решалась к ним прикоснуться даже пальцем. И парень привык к такому поведению своей странной подруги, начав чистить апельсины сам, попутно заливая в тарелки воду и кидая туда кипятильник.
Черноволосая смотрела, как его высокий силуэт плыл по каморке, как его руки творили, как ей казалось, чудеса. Не хватало только крыльев за спиной, чтобы окончательно поверить, что её друг мог бы быть ангелом. Он был слишком добр к ней...

- Ты снова совсем не выходила из каморки?
- Мне было страшно.

Дмитрий не знал, болела ли её подруга, но он точно знал, что ему хотелось её опекать и заботиться. А почему и за что — сам не знал. Единственное, что у него ярким клеймом отпечаталось в памяти, так это то, что он попросился в гости к Ане, чтобы согреться. И пока пытался отогреть свои замёрзшие пальцы у керосиновой лампы, девушка сидела в самом дальнем углу, таращась на него своими мутными глазами и от невроза царапая себе руки в кровью. А когда Дмитрий решил протянуть её свою ладонь, то, словно разрывая клофелиновую тишь, Аня разрыдалась, закрывая свою голову руками.
Она не была чудачкой. Она была откровенно говоря больной на всю голову, но парень любил её такой, какая она есть, своей альтруистичной любовью, которую он не мог передать через эти апельсины и сладости, а фрукты и вовсе для него были пресными — зима, как никак. Но Аня ела их так, как будто бы в первый раз, пачкая свои пальцы и губы в соку, давясь и урча.
Дмитрия раздражал и собственный страх взять ответственность за неё. Что с делать с Аней, если у неё даже и документов не было. Только ветхая каморка, стены которой уже покрывались инеем, да дырявое пальто. Поезд уедет завтра, возможно, у него есть и последние часы, чтобы что-то предпринять.

Апельсин был раздавлен в его руках.

Дмитрий встал и, вцепившись пальцами в её лицо, впечатал свой горячий и полный любви поцелуй. Парень шептал ей в губы, умолял её остаться и говорил то самое заветное слово, которое Аня почти никогда не слышала в своей жизни - «люблю». Она впервые ощутила, как боль в сердце стала сладкой и приятной, а лицо Дмитрия становилось расплывчатым из-за горящих слёз, которые парень с особой нежностью утирал то пальцами, то губами, целуя её впалые щёки.

- Я не уйду. Пошли со мной. Бери своё пальто и уходим. Я забираю тебя с собой.
- Я боюсь, разве мне можно?
- Уходим!

Не успев даже возразить, как на её плечи уже легло тяжёлое пальто. Еле просунув руки в рукава, она посмотрела на паренька с долей надежды и страха, ведь она никогда не покидала этих стен. И, понимая, что из-за голода девушка попросту не встанет, парень подхватил Аню на руки, прижимая как можно сильнее к своему сердцу. Оно билось так быстро, что Аня стала бояться за него, и страх усилился, когда они стали покидать эту каморку. Свет становился всё дальше и дальше, а прекрасное лицо Дмитрия исчезало во тьме, вместе с самой Аней. И когда стало совсем темно, она почувствовала, как горячие и нежные губы парня вновь целуют её губы, с особой осторожность и любовью. И ей впервые стало по-настоящему спокойно.
 
- Пошли домой...

«А ну, просыпайся давай! Чего разлеглась?!» - грубый голос тучного мужчины эхом разбился по стенам тёмного подвала, словно молотом по наковальне. Тяжёлый ключ упал на грязный пол вместе с тарелкой ужасной похлёбки, оставив мутную лужу. Ответом была лишь мертвенная тишина. Огромная мужская тень легла на оголённое и истощённое тело черноволосой девушки, которая, казалось бы, словно спала крепким и самым сладким сном на свете. Её руки в металлических оковах обнимали саму себя. Мужчина слегка коснулся рукой до её осунувшегося лица, покрытого синяками. И снова. И снова. Он тряс её, пока уже в некой досаде не швырнул её, словно котёнка в стену, осознавая, что не смог навсегда сделать девушку своей. Ведь она уже спала мертвым и долгожданным сном, не выпуская саму себя из объятий, а на бледных губах царила нежная улыбка.

(с) А.С.Варнавская