Ползок

- Смотрите, к нам кто то вполз! - сказала Соня Армидина.
Да, в самом деле - в чуть приоткрытую дверь просочилось какое то существо.
- Это либо уж, либо совсем гадюка, - сказал Брюсов.
- Нет, это не змея вообще, - замотал головой Клюквин, - Это гобой!
- Что за гобой? - спросили Соня Армидина и ещё две толстеньких девушки.
- Такой музыкальный инструмент, - пояснил Клюквин, - Он жил у одного мальчика, которого пытались научить на нём играть. Но мальчик не хотел играть, и стал засовывать гобой в разные дырки. Один раз он засунул гобой в такую дырку, что тому ничего не оставалось, как только уползти ужом...

Тут надо закончить. Потому что дальше будет страшное - никакого гобоя к нам не вползало, это была самая настоящая ядовитая змея эфа. Хорошо, что у нас был лом и мы ударили по этой змее. Потом позвали дворника Кахила и тот унёс остатки изрубленной ломом змеи. Нам стало неудобно перед друг другом. Потому что до этого мы не были убийцами. А потом к нам пришёл мальчик и сказал, что ищет уползший гобой. Вот тут мы поняли, что на самом деле к нам вполз гобой, только, наверное, загримированный. Вот тут нам стало ещё страшнее.

 А потом Соня Армидина рассказала нам, что когда ей было 14 лет, она дружила с ужом, который поселился в развалинах деревянного дома, который разбили большой круглой бабкой. Это такой железный шар, его почему то называют бабкой, хотя ничего общего с бабкой у него нет. 14 летняя Соня Армидина приходила на развалины домика, уж выползал и они там чего то делали. Соня Армидина поила его молоком и обкуривала благовониями. Опоенный и обкуренный уж начинал ползать по Соне Армидиной и однажды повис у неё на попке. Мимо шёл Бубя Кин , который это увидел. Бубя Кин стал спасать, как ему казалось Соню Армидину. Бубя Кин схватил ржавый чайник, которым ударил Соню Армидину по попке, не попав при этом по ужу... Это оказалось очень гадко, но одновременно трагично, потому что уж уполз под доски. Бубя Кин убежал, а Соня Армидина села на траву и стала оплакивать ужа. Он так больше ни к кому не выполз. Рядом был лес, поэтому уж уполз в лес.
А на следующий день было первое сентября. Соня Армидина сидела в классе и слушала, как её одноклассник, олигофрен в лёгкой степени читал за Чацкого:
   Вон из Москвы!
   Сюда я больше не ездок!
Уж, в это время, уползал всё дальше и дальше в лес. Как Чацкий - вон из Москвы. Только уж не был ездоком, разве что на Сониной попке он немножечко покатался. Поэтому для него было:
    Вон из Москвы -
      - сюда я больше не ползок!
 Вот такую историю, рассказала нам Соня Армидина. Мы закурили. Тут из комнаты кто то выполз. Гобой. Загримированный. Наверное, решил - пусть гадкий мальчик его ещё раз сунет в какую-нибудь дырку, только побольше да поглубже. Загримированный гобой будет там ползать, чувствуя себя Чацким, только что покинувшим Москву!