Тимофеева яма

                Притча               
 
 Давно это было…
  Жил на Урале, в нашем селе, кузнец Тимофей. Роста он был высокого, плечи имел широкие, кудри – льняные, глаза – цвета васильков.
Жена его, Иринушка, под стать ему, ладная да румяная; и ребятишки у них –
послушные да работящие.
  Слава о кузнеце далеко по деревням и сёлам гуляла. Мастер он был превосходный, работал ловко да споро. Лошадь подковать или борону подправить – это он в один момент сладит. Не было на селе такого случая, чтобы кто-то работой кузнеца был не доволен.
  Год  назад выковал он железную узорчатую ограду вокруг сельской церкви. Даже из города люди приезжали, чтоб полюбоваться на этакую красоту.
  В кузнице у Тимофея, в помощниках, медведь ходил. Его Тимофей еще несмышлёнышем в лесу повстречал. Видимо, отстал он от медведицы, или что иное приключилось – неведомо, только взял кузнец медвежонка к себе в дом и вырастил его. Сначала Мишка с Тимофеем в кузницу с опаской заходил, от огня жмурился, от стука молота в угол забивался, но потом ничего – пообвык.
  И вот как-то пришла Тимофею мысль в голову из медведя молотобойца сделать, сила-то у него немереная. Сельчане, прослышав про его затею, посмеивались сначала, но, не прошло и года, Тимофей при помощи старания и терпения научил Мишку кузнечному ремеслу. Сшил он медведю кожаный фартук, чтоб раскаленная окалина от металла на шерсть ему не попадала, и молот у Мишки особый был. На конце деревянной ручки была веревочная петля приспособлена, Мишка в нее лапу просовывал, чтоб во время работы молот из его лап  ненароком не вырвался. Встанет Тимофей возле наковальни, одной рукой, клещами, раскаленную заготовку держит, другой рукой молоточком по ней постукивая, медведю показывает, где ему молотом ударить нужно. Ну, мишка рад стараться, первое время, бывало, так ахнет молотом, аж наковальня затрясется, а от заготовки тонкая лепёшка остаётся. Тимофей, понятное дело, был недоволен, но вида не показывал,со временем научил мишку вполсилы молотом работать.
  В воскресный день оденет кузнец рубашку белую, причешет волосы гребнем и пойдет по улице. Рядом жена в сарафане нарядном, впереди дети: сыновья все в отца лицом удались, дочери – в матушку родимую. Кто повстречается – поздоровается, а пройдет – оглянется и подумает: «Эх, и ладное у Тимофея семейство!»
Из соседних деревень да сел стал народ к кузнице Тимофея съезжаться, работу привозить. Вот станет он их пытать:
– Что же это вы, в такую даль ко мне колесите, аль у вас в деревне кузнецы повывелись?
– Да нет, – говорят, – кузнецы на месте, и заказ исполнят они  вовремя. Будут ли его поделки долго служить, то ещё неведомо. А что у тебя делается, тому износу нет.
 Прослышали про то кузнецы из соседних сел да деревень и стали прилежнее свою работу справлять, чтоб показать, что они в мастерстве Тимофею не уступают и ничуть не хуже работать умеют.
Но нашлись три кузнеца: Селиван Пашнин из деревни Перепёлкино, Семён Астахин из села Боярцево да Никита Скрипченко из села Осташкино. Кузнецы-то они были никудышные – один поспать да поболтать любитель, другого за уши от рюмки не оттащишь, а третий вроде и старательный, но, не подумавши за работу хватается, потом по нескольку раз ее переделывает. Задумали они отвадить народ от Тимофея, сделать так, чтоб молва о нём, как о мастере, угасла.
Говорит Селиван:
– Есть у меня топор заморской работы, от прадедов достался, так лезвием того топора можно запросто гвозди рубить. Вот принародно покажу я Тимошке тот топор да скажу, что сам его сковал – пусть он попробует такой же сробить, ни в жизнь не получится. Осрамится он.
На том и порешили. Явился Селиван на следующий день к Тимофею и давай топориком поигрывать: вот, мол, смотри, народ, какую я диковинку смастерил. И с этими словами положил на наковальню толстый гвоздь, лезвием топора по нему ударил да усмехнулся:               
– Был один гвоздь, стало два.
Подошел Тимофей, взял в руки топор, головой покачал:
– Не сороке в поднебесье летать, не тебе своими поделками народ дивить. Ты бы, прежде чем чужую работу присваивать, подумал: а что если я скажу тебе второй такой же топор сделать? Сробишь?
Молчит Селиван.
– То-то. – Говорит Тимофей. – Завтра к обеду приезжай ко мне с этим топором, я за это время свой сделаю. Вот мы и проверим, чей инструмент крепче окажется.
На следующий день собрался народ возле кузницы – всякому любопытно, чем спор закончится. Вышел Тимофей, показывает топор, что за ночь выковал. Потом достает железный прут (с вершок толщиною), кладет его на наковальню. Размахнулся, топором ударил, рассек прут на две части.
– Теперь твой черед, – говорит Тимофей Селивану. Подошел Селиван, повертел прут в руке, бросил на наковальню, взмахнул топором, ударил – лишь до половины прут рассек.
– Экий ты неловкий! – Взял Тимофей из рук Селивана топор, примерился и – раз по железному пруту! Кусок лезвия топора и отскочил.
– Ты че натворил? – побледнел  Селиван. – Вещь заморскую спортил. Отдавай мне взамен свой топор, иначе на всю жизнь врагами сделаемся.
А Тимофей и говорит:
– На, бери. Нужда будет – другой сделаю.
Народ вокруг хохочет – вот как получилось!
Вновь собрались Селиван, Семен да Никита.
– Что же это выходит? Хотели осрамить Тимошку, а наоборот все повернулось, только славы ему добавили…
– Если так дело пойдет, без хлеба останемся.
Тут Семен и говорит:
– То, что Тимошку в мастерстве нам не одолеть, это ясно. А мы его с другого боку возьмем. Будем к нему по очереди в гости ездить, его работу хвалить, самого славить, да водочку с ним пить. А коль к чарочке потянется, тут и конец его мастерству придет.
И что же? Зачастили кузнецы в гости к Тимофею. Приедут, хвалят, работой его восхищаются:
– Ай да кузнец Тимофей Васильевич! Тебе бы в самом Петербурге работать с таким-то талантом…
– Уважь, сделай милость, сядь с нами, чтоб потом всем могли похваляться, что пили, дескать, с самим Тимофеем Васильевичем!
А Тимофей все за чистую монету принимает, не отказывается.
Семен-то как в воду глядел: не прошло и полгода, перестал народ из соседних деревень да сел к Тимофею ездить. Да и в родном селе пошла молва худая: 
– Спортился наш кузнец , плоховато стал работать. Да и когда ему делом заниматься, коли у него Семен, Селиван да Никита днюют и ночуют, да постоянно одну и ту же песню тянут:
– С таким знатным мастером, мол, да за одним столом и честь большая выпить.
 И в семье у Тимофея все вкривь да вкось пошло: если раньше Иринушка была мастерицей песни петь, то теперь стала молчаливой да задумчивой, а ребятишки – угрюмыми да задиристыми.
А тут еще история с медведем вышла. Как-то во время очередной пирушки пришла блажь в голову кузнецу Семену Астахину. Захотелось ему, чтоб Михайло под балалайку кадриль сплясал. Тут, к слову сказать, Тимофей заступился за Мишку:
- Пляскам Михайло не обучен, а вот научил я его молотобойцем в кузнице работать. И славно он с этим делом справляется.
- А я его сейчас и плясать заставлю.
И с этими словами подскочил Семен к медведю, схватил его за лапу:
 - Ну-ка, давай пляши, медвежья морда.
Никто и глазом не успел моргнуть, а мишка свободной лапой слегка задел Семена за плечо, тот и отлетел к противоположной стене. Тут Тимофей из-за стола поднялся:
 - Ты что это, Михайло, друзей моих обижаешь? 
Подошел он к двери, распахнул её: 
- Иди прочь с глаз моих!
Михайло посмотрел на хозяина, шумно вздохнул и вышел за порог. А на следующий день, когда медведь ни в избе, ни в кузнице не объявился, Тимофей забеспокоился, бросился его искать, но все напрасно. Пропал Мишка и все тут.
А был в селе старый дед Анисим; вот он и говорит:
– А че, робята, надоть кузнеца проучить, чтоб он от водочки бегом бегал.
– Как же проучить его?
– Есть у меня думка. Надо только, чтоб народ мне помог малость. Чаю,  Тимофей направится – парень он совестливый.
– Сказывай, дед, чего делать надо.
Вот на следующее утро пришел дед Анисим к Тимофею и говорит:
– Слышь, друг, беда у меня приключилась, телега в болоте увязла, подмогни, вытащи её на сухое место. Я уж тебя отблагодарю.
А Тимофей в ответ:
– Идем, показывай, где твоя телега.
Вот вышли за деревню, идут по дороге. Дед Анисим сзади тащится, охает:               
– Ой, ноженьки мои, совсем неходячие стали. Слышь, Тимофей, сворачивай направо, через луг ближе будет.
Свернул Тимофей направо, прошел шагов двадцать по лугу и вдруг – что за напасть? – ушла из под ног земля и полетел он вниз. Встал, огляделся – находится он в яме. Вверх голову задрал – яма-то глубокая, аршина четыре с половиной будет. Хорошо еще, что на дне ямы толстый слой соломы оказался, а то и ноги недолго переломать.
А сверху голос деда Анисима раздается:
– Тимофей, куды это ты угодил? Не поранился ли, родимый? И какому дурню приспичило яму тут вырыть? Я вот догадку имею, не иначе, это гончар, Иван Савичев, руку приложил. Яму выкопал и, верно, глину здесь добывает для своих поделок. А сверху ветками её прикрыл, чтоб ветром мусор какой в нее не заносило, даже заботы не поимел, что сюда скотина какая или человек может угодить.
А Тимофей потирает ушибленное плечо.
– Ты бы, дед, чем языком молоть, лучше за веревкой сходил да вытащил меня отсюда.
– Понял, будь спокоен, я сейчас в село сбегаю, веревку притащу и тебя из этой  ямы вызволю.
Ушел дед Анисим. Сидит Тимофей в яме – время идет, а деда все нет.
– Да куда он, старый, подевался? За это время можно десять раз назад вернуться.
Уж темнеть стало, дело к ночи клонится.
«Не приключилось ли чего с дедом?» – думает Тимофей.
Вдруг слышит, наверху старческий голос дребезжит, частушку выводит:
– Отчего конфетки сладки?
   На них сахарный песок.
   Отчего девчонки баски?
   На них краски на вершок…
«Никак Анисим надрывается… – удивился Тимофей. – Что это на него веселье вдруг нахлынуло?»
Угадал Тимофей: заглядывает в яму дед Анисим и нараспев говорит:
– Голубь ты мой, Тимофеюшка.  Я вот вернулся к тебе, полюбопытствовать хочу: зачем это я в село подался?
– Да ты никак напился, старый? Я тут в яме сижу, а ты...
От ярости Тимофей говорить не может, задыхается.
А дед Анисим в ответ:
–  Вон кума встренул, а у него именины, ну и пригубил чарочку малую.
– Ты ответь мне, дед, принес веревку? – грозно спрашивает Тимофей.
– А… Вспомнил, веревку же надобно. Ну, ты не серчай шибко, я это дело мигом исправлю.
А Тимофей разошелся, не остановить его:
– Ах, ты, старый пень, поманили тебя бутылочкой, ты и о деле забыл. Подожди, вот выберусь я наверх, покажу тебе, где раки зимуют!
– А ты шибко не ругайся! Ты вон сперва на себя глянь. Я вон тебя намедни просил ось для телеги подладить, а ты мне в ответ? - Иди, мол, дед, со своей телегой, у меня гости, пируем вместе. Тоже о деле запамятовал. А еще учить лезешь старика. А за то, что ты мне грозить удумал, я тебя совсем из ямы вытаскивать не стану, сиди в ней, пока мохом не обрастешь.
Сказал так дед, запел опять песню и ушел.
А Тимофей в яме сидит и думает:
«Ужели и вправду дед не вернется, чтоб меня вызволить?»
Вдруг слышит Тимофей стук копыт и скрип телеги.
«Похоже, мимо кто-то едет. Позвать на помощь, что ль? Стыдно – насмешки в селе будут, что в яму попал. А если дед обо мне забудет, тогда что?»
Набрал Тимофей воздуху в грудь и несмело так крикнул:
– Помогите!
Подождал малость, а стук копыт как бы удаляться начал.
Представил Тимофей, что ему в яме всю ночь придется просидеть и затрубил во всю глотку: «Помогите, люди добрые!»
Прекратился стук копыт, потом шаги наверху раздались и голос тревожно спрашивает:   
– Кто здесь?               
А Тимофей в ответ:
– Да вот, в яму упал…Не можешь ли мне веревку бросить да из ямы вытащить?               
А голос наверху:
– Рад помочь, да веревки нету. А вожжи с лошади снимать времени нет – бабу свою в город к фельдшеру везу. Ошпарилась она щами. Намедни попросил кузнеца нашего, Тимофея, ухват отковать. Так он с похмелья, видать, металл пережег. Баба чугунок со щами стала вытаскивать с печи, а ухват и поломался, щи бабе под ноги-то и разлились. И что сталось с кузнецом? – ума не приложу. Был кузнец – все деревни да села нам завидовали – а как стал с водкой дружбу иметь, ухват завалящий сделать не смог. Ну ладно, ты не обижайся. Из города буду возвращаться, подсоблю тебе.
И опять скрип телеги да стук копыт. Сидит Тимофей, молчит, и самого-то будто кто кипятком обдал:
«Что же это получается? – думает. – Видать, действительно разучился я работать. Это ж позор – ухват отковать не смог, человека покалечил…»
Стал Тимофей вспоминать, как он в последнее время делом занимался. Вышло, что и работать-то ему некогда было: то он в гостях, то гости у него, то он пьян, то с похмелья.
– Эх, ты, яма проклятущая! Вот только выберусь я из тебя – верну себе славу былую кузнеца первого…
Карабкается Тимофей наверх, срывается и снова кверху стремится. Сколько времени прошло неведомо. Только вдруг услышал он, как кто-то к яме приближается. Ветка хрустнула, трава зашуршала. Тимофей обрадовался, уж собрался голос подать, но шаги стихли, какое-то сопение раздалось, а потом кто-то в яму сверху заглянул. Тимофей присмотрелся: «Так это же Мишка»! Видимо, когда он на помощь звал, мишка услышал его голос и  явился.
Наклонился медведь над ямой и свою лапу Тимофею протянул. Ну, Тимофей изловчился, рванулся кверху и за медвежью лапу ухватился, а мишка потянул Тимофея на себя и из ямы вызволил. Обнял кузнец медведя: «Спасибо тебе, Михайло, что в беде меня не оставил». И еще попросил у медведя прощение за то, что обидел его, и сказал:  «Пойдем, Михайло, в кузницу, работа там нас ждет».
Только зорька узкой полоской зардела на востоке, а в кузнице вовсю работа кипит, зычный голос Тимофея раздается.
На другой день приехал кузнец Никита, да опять старую песню завел, что, дескать, с большим мастером и выпить честь большая, то да се...
А Тимофей ухмыляется:
– Ты, давай-ка, одевай кожаный фартук, да становись со мной за наковальню. Тогда и будет тебе честь, что я тебя кузнечным тонкостям обучать стану.
Никита осекся, но фартук живо надел.
Спустя какое-то время вернул себе Тимофей былую славу первого кузнеца в округе. А кузнецам, что к нему поучиться ездили, все показывал, ничего не утаивал, да только никто его перещеголять не смог. Тут так: чтобы большим мастером своего дела быть, родиться с талантом надо.
А на селе яму, куда Тимофей провалился, так теперь и звали –  «Тимофеева яма». Да Тимофей не обижался, даже наоборот. Идет, бывало, по дороге, свернет к яме, постоит, подумает, улыбнется чему-то и дальше в путь отправится.
Прошло лет пять. Стал Тимофей замечать, что Мишке молотом по наковальне стучать тяжеловато стало. И решил он его от работы в кузнице освободить. Первое время Мишка крепко обижался, что его Тимофей в кузницу перестал брать. А потом ничего, пообвык, другое занятие нашёл.
 ¬Сдружился он с дедом Анисимом, в селе дед заядлым рыбаком слыл. Вот и стал он Мишку с собой на рыбалку приглашать. На улице чуть-чуть только рассветает, подойдёт он к дому Тимофея и кричит:
- Эй, Михайло, пойдём рыбу удить!
Мишка тут же из избы выскакивает и к деду.
 Вот приходят они к речке, дед Анисим на берегу с удочками располагается, а Мишка зайдёт в воду по пояс и смотрит. Рыба какая проплывает мимо, он лапой её хвать, да на берег выбрасывает. А поближе к полудню дед Анисим разговор заводит:
- Ты уж давай, родимый,  из воды вылезай! Я тебе обед приготовил –  шаньги с творогом. Что-то мы сегодня с тобой перестарались маленько, вон, глянь, сколь рыбы выловили – гора целая! Пройдусь-ка я в село, да попрошу мужиков рыбу забрать. Сегодня опять в каждом доме бабы будут  уху варить, да пироги рыбные  печь.
Так что дед Анисим и мишка жителей села чуть ли ни каждый день заставляли рыбные дни устраивать. Но только никто не жаловался.
А тут ещё такая история вышла. Остановился недалеко от села табор цыганский. Ну, остановился и остановился. По  вечерам костры жгут, песни поют. Цыганки по селу ходят, погадать предлагают, товар просят  у них купить: колечки, бусы, серёжки разные.               
Постоял табор с недельку, и тут как-то вечером быстренько собрались цыгане и уехали. А наутро не досчитались жители  села двух коней и мишка пропал. Тимофей и другие сельчане на лошадей повскакали и вдогонку за табором бросились. Только из села выехали, видят – бежит к ним навстречу мишка и гонит трёх коней перед собой. Двух лошадок хозяева сразу признали, а вот третья ничейная оказалась.
К полудню устроили в селе сход. Собрался народ, решает, что делать с чужим конём. Дед Анисим предложил, если в течении трёх дней объявится хозяин – вернём ему пропажу, но сначала ответ пусть даст, зачем воровство в селе учинили. А если никто не прийдёт, тогда лошадь передадим семье Аникиных. У них шесть малых детей, и в нужде живут. На том и порешили.
Прошло три дня, неделя, за конём так никто и не пришёл. А медведь на всю округу стал известен. Народ стал в село приезжать, любопытствовать, что это за мишка такой диковинный: и в кузнице молотобойцем может работать, и  рыбу ловить, а тут ещё у цыган коня увёл. Сельчане быстро смекнули, что с этого дела можно прибыль поиметь. Стали они игрушки мастерить, из дерева фигурки мишек вырезать. Вот медведь на пеньке сидит, на гармошке играет, а этот в лапах бочку с мёдом держит. И такие ладные и забавные эти игрушки получались, что на ярмарках народ их охотно покупал.
А Тимофей приезжим людям, что к нему в кузницу приходили и про мишку расспрашивали, подкову на счастье дарил. Но подкова особая была, в два раза меньше настоящей, и клеймо на ней выбито было: стоит мишка возле наковальни с молотом в лапах. Сделает Тимофей подарок и скажет: « Повесишь её над дверью, следом, глядишь, и счастье объявится в твоём доме». Люди улыбались и верили кузнецу. Да и что тут мудрёного, ведь каждому человеку хочется, чтоб счастье его стороной не обходило.
Правда или нет, но молва в народе ходит, что у тех, кому кузнец подкову подарил, следом  достаток в дом пришел, а хворь да болезни отступили.