Врачиха

               
 
По указанию жёнушки моей миленькой, отправился я на лодке за врачихой в соседнее село, по дороге сети поставил. Посадив её и назад поедучи, приключився с нами такое. Да всех страстей мне, братия, не переговорить вам. Потерпите, светы мои, не унывайте душами своими, пока говорить буду. Помыслититко, до тово не приходилось возить вра-чих из Москвы бешаной.
Едучи, гляжу на голубку нескверную, на её красоту, а ум не вмещает, и от этого беспрестанно душевное плавание от искуса внутрь принимаю.
- Ужож, – говорю, – сети надо проверить. Только рыбу выбрали, гля¬жу, рыбнадзор к нам направляется.
Боясь их бесчинства, за борт рыбу стал выбрасывать. Совесть нудит, а ничево не поделаешь. Велю ей то же самое делать. Она же не послу¬шала совета моего.
- Ты, – говорит, – варвар, там же икра чёрная.
Ащё она так икры захотела, что из-за неё на муки пошла: в спортив¬ные штаны трёхкилограммовых живых стерлядок себе внутрь в каж¬дую штанину через пояс запрятала. Я уложил врачиху на дно лодки, накрыв тюфяком ей голову, – от рыбнадзора спрятал.
Рыбинспекторы подъехали и автоматами устрашают меня, душу мою возмущают, а я им кланяюсь, а руки мои дрожат, быдто перед любов¬ным целованием, пуговицы на рубахе от волнения не застёгиваются. Начальник смотрит в лодку и спрашивает:
- Что у бабы ноги трепыхаются?
А я, слышавши раньше умных людей, говорю: – У неё – экологичес¬кий экстаз от греховной жизни. Они посмотрели на мя як на бешаного пса и уехали.
Врачиха лежит, токмо воздыхает и охает, потом совсем приморилась, быдто скончалася. Понял я, что она в обмороке.
Чтобы помочь ей, я, прикрыв глаза и отвернув голову, чтобы не обес¬честить ея своими очами, пошарил у неё в штанах, быдто в темнице, ухватил одну стерлядку и выволок из штанины.
Чего, думаю, ей мучиться, что ли зверь я. Быдто лукавый лис, запус¬тив руку во вторую штанину, насилу ухватил стерлядку, а она возьми да затрепыхайся, быдто ёж колючий, исцарапав в кровь её телеса не¬винные.
Придя в сознание, врачиха же умыслила во мне насильника. И когда я выдернул из ея штанов руку со стерлядкой, тогда же и время приспело ей женскую немощь отложить. Мужскую храбрость восприимше вце¬пилась в бороду, быдто рысь лютая, и, восхитив мя мужскою храброс¬тью, волочила мя по лодке без милосердия, утешая тумаками, быдто изверга.
А сама, миленькая, поскользнувшись, не устояв, упала и крепко го¬ловой ударилась. Лежит не двигаясь, быдто преставилась. И мне её сильно жаль стало. Я же, встав пред ней на колени, ужо ж думаю, как в чувства непорочную девицу привести. Видит душа моя, спасать ея надо, нашатырный спирт дать ей – так нету. Тогда снял сапог, онучу дал ей понюхать.
Ох! Увы, увы мне. Сразу оживе она, открыв очи, крепко выругавси на мя, быдто львица, вскочив, харю мне всю измяла. Ащё уязвенна, быд¬то за приставание к ней запечатала мя веслом по хребту. Я быдто соба¬ка от боли взвыл. Да то ж одно говорит:
- В Москве, хоть и бешаной, мужчины духи французские дарят, а ты, троглодит, красивой девушке онучу нюхать подсовываешь! Ты, что ди¬карь.
- Нет, – гордо отвещал я. – Я есть мужик Мифодий из Тунгуски, – и на ум, де, взбрело обещание. – Я те соболей подарю.
Сейчас подарок ей приготовил.
Милые мои сердечные други, помогите мне отыскать врачиху в Москве; примета у неё есть: на полстерлядки ниже нужницы на пра¬вой ноге шрам с тех пор должен остаться.