кредит доверия

            
    Притащився я летом в банк кредит брать. Человецы стоят в очереди, роптят. Работницы быдто мушицы летают по этажам, очередь медлен¬но продвигается. Наконец дождався, токо дверь открываю в отдел, сразу жаром мою душу жго быдто огнем.
Ужто думаю умом своим, за грехи мои уморить мя надумали, ить не пьяница, да и смирён. Изнемогшее естество своё, одержимый стра¬хом, трепещуще подошед к инспектору.
Воссияя солнце не так ласково, как она мя встретила. Быдто вла¬дычица, она искрения выспрашивает тайны мои сокровенные, понуж¬дает мя, как чадо ея, всё подробно рассказывать. Зачем кредит мне надобе? Восседая быдто у престола, сокрушая мя недоверием за пору¬чителя мово, которого поставляю, ругаяся на мя за его сомнительное добронравие.
Обновитися тебе, Мифодий, надобе, яко орлу возлететь высше облак, доброе дело затеял, наставляет мя. Шелковыми теми руками кре¬дит выдала, и сжалилась душа моя за ея добрый нрав, с прибыли решил купить им кондиционер в отдел.
А сам, испивши святых словес её разума, бизнесом занялся.
Ведаете ли вы, миленькие гражданы, яко короста после этого со мной приключилась. Пока я свою Миланью-супружецу милосердовал, смирение её побеждало всякий грех, послушлива была. Любовь и про¬чая исправление её душа и телеса токмо от мя требовали, взирая на мя, как на начальника и свершителя ея страсти и похоти.
Перед отъездом по делам предпринимательским умом своим возлетев с жеровле ростом.
- Миланья, – не подумав, говорю, – обнови свою ветхость.
И уехал на три месяца.
По возвращении домой встречает мя друже, зовёт в свой ресторан токмо поужинать. Злобы ради на жёнушку мою миленькую и умысла себе благоприятного, одержимый страстью трепещущей, согласился.
После хмельного пития душа ли, тело ли, омрачённые прежними думками, благостью мя восхитили.
Друже, хлопнув ладонями, лицем душевным кому-то улыбнулся, и сразу музыка заиграла. На сцену, восхитив мя женской прелестью, всяк творяй дела телесами, вышли две голубицы не скверные. Али дере¬вянный я, тут и бесчестие разум мой замутило. Одна из танцовщиц поглядела на мя да воздохнула. Одежда её из трёх ниточек да тёмной вуали, лице прикрывающей.
Досадуя на себя, мясце кушать перестал, затаив дыхание, быдто во адовы сокровища, на её обесчещенные телеса гляжу. Ох, мя грешново мысли поганые задавляют, и вижу: дева хощет победу надо мной сотворить. «А что, Мифодий, нравится дева красная», – друже спрашивает.
Я говорю:
- Хмельным питием погубил в себе рассудительну силу. Зови княж¬ну миленькую. Тут и свет погас.
Подошла она ко мне в сумерках и на колени села.
- Милые мои други, от её прикосновений лукавый помрачение моим помыслам навёл.
- Сотворяй со мной всё, что хочешь.
Умом своим разсуждаю. Воспылав похотью, про жёнушку свою Миланью забыл, тут и свет включили. Совсем примрачило ум мой, увы, увы мне, на коленях Миланья сидела.
Лучше бы ме не родитися, нежели видеть её прелести там, где со¬ромно правильным человецам пребывать. А она, обняв мя за шею, тихо шепчет:
- Возлюбленный, молю, выслушай мя.
После твоего отъезда, Мифодий, я, горько сокрушаючись от услы¬шанного, сильно обиделась на твоё поругание. И ащё в городе многие сластолюбницы, грехолюбницы, делая без опасения всякие неправды, ныне ходят пространным путём, и мужья их любят. А я ни блудница, ни мужеложница, ни пьяница, всякие неправды не делающая, а твоя вер¬ная нужница и постница. Надобе приласкать мя за моё добронравие, а ты запечатал мя обидою.
Прискорбное житие оскорблённому человеку на земле, быдто пла¬ваешь в утлом судне и не знаешь, сможешь ли доплыти до жизни бла¬женной.
К своим домашним разсуждениям услышавши души повеление, я рукою своею наморала заявленьице на курсы обольстительниц – гейш. Клавдия присоветовала. Вот и занималась у неё три месяца, сегодня экзамен сдаю пред тобой.
Мифодий, ужто естество моё подобно каменю не способно изме¬нить самое себя? Ты же сам перед отъездом, гневаяся, на мя плюскал.
- Миланья, жёнушка моя миленькая, ты яко сено истлеваешь, сидючи дома, утруждайся, промышляй благие дела, совершенствуй свою душу и тело в моё отсутствие.
Ты советовал мне изменить самую себя и как сторонник антрополо¬гического релятивизма, утверждал, что мя натура воспринимаше всё к бесконечным пересотворениям. Быдто утроба моя одушевлённая не есть гниющее дерево, съедаемое червями. Она может быть разрушена, а из¬начальная природа преобразована в соответствии с твоим указанием перевоплощения мя из обдержанной умом Миланьи с роскошным жи¬вотом и сибирским размахом бёдер в тончавую, высокоинтеллектуаль¬ную городскую женщину с измождённой срачицей.
Я, как послушная жёнушка, предполагая облагораживание своего естества, изжила в себе устойчивые изначальные задатки смирения, при¬сущие животным. Разсудив умом своим, поняла, что у мя с тобой закон¬чилась биологическая эволюция со времени переезда в город, и мы пе¬решли в стадию культурного развития. В твоё отсутствие, утруждая своё естество, я преодолела возникшие противоречия между биологичес¬кой и социальной формой моего бытия. Ну, дружец мой, не сердитуй жо, правду тебе говорю, спасибо, что ты открыл мне глаза на городс¬кую жизнь. Оказывается, здесь отношения человецев с природой реа¬лизуются только через социально-культурную жизнь, а я, как свободное природное существо, сейчас универсально отражаю в себе прошлое, настоящее и будущее. Я, быдто воспряв от сна, токмо сейчас поняла, что я есть общественное существо, и моя жизнь возможна лишь при условии коммуникации с другими человецами, не токмо с тобой.
- Согрешила, окаянная! Вот дурак! Ради сластей земных, что над Миланьей сделал? Какову бабу загубил? Что деется? Пропал, погиб и некому пособить. Добронравие своё загубила!
- Мифодий, успокойся, с успехами в бизнесе своём ты стал отно¬ситься ко мне словно к рабыне, быдто трудами своими небо купил, поэтому в тебе появились антиперсоналистические тенденции, но это со временем пройдёт.
- Кто тебя клякать так научил? Нелюбовна ты мне стала, прельщая здесь суетные души дешёвым хмельным питиём любодеяния.
- Мифодя, помыслы злые отринь, я по-прежнему твоя верная нужница.
Ужто баба правду говорит? Усомнился ум мой. А всё едина поги¬бель, выдав кредит доверия, поверил её словам. И по сему, будучи частью природы, подчинившись её законам, обнял Миланью, жёнуш¬ку свою миленькую, утробу мою возлюбленную, и увёз домой. И от¬бросив мысли об абсолютном приоритете культуры, в спальне мы пе¬решли в стадию времён кроманьонцев, утруждая себя формами чело¬веческого бытия.