Сразу после выстрела

Был теплый день. Потоки ветра осторожно залетали в распахнутое окно и будто от неловкости возвращались обратно на улицу, колыхая легкие шторы. Солнце, проникая в комнату, рассыпало свои лучи по полу, стенам и газете, от которой ещё несло запахом свежего пергамента, и которую я не без некоторого удовольствия держал в руках. Заголовки были самыми обычными: либо статья начинающего журналиста о политике, либо объявления о продаже чего-нибудь ненужного, но притягательно необычного, либо  о встрече каких-нибудь известных особ, о важности которых люди узнают только из таких газет. Я без особого интереса перелистывал страницу за страницей больше для формальности, нежели из интереса, особо не вчитываясь.

Мне казалось, что ничто не может привлечь моё внимание, но на самой последней странице я остановился на небольшом отрывке, написанном достаточно мелко, как будто вместо него должно было быть что-то другое, но за неимение такового опубликован именно он. Подпись гласила: «Отрывок из романа начинающего писателя Вольского А.И. «Забытые порывы» ».

Я внимательно начал его читать и почувствовал сначала некий холод, а потом глубокую боль… боль,  пронизывающую этот отрывок и скорее всего принадлежащую автору, как то часто наблюдается у молодых писателей. Мой взгляд несся за строчками…

«…Он оглянулся и посмотрел на неё пристально, в самую душу, его глаза искрились подступающими слезами. Часто запинаясь, он проговорил: «Мне надоело.…Сколько лет меня уверяли, что у меня всё есть для счастья: и крыша над головой, и родители, и что большего ничего не надо, а при малейшем моем намеке на чувства и любовь к кому-либо смеялись.  Вскоре я сам уверился в своем навязанном счастье и смирился.… Но не моё сердце. Оно всегда требовало чего-то большего, чем просто жизнь в одиночестве и безмятежности. Я смело спорил с ним, но, копаясь в себе, понимал его и, как оно, тайно жаждал любви, от чего  часто страдал и плакал, когда того никто не видел. Мне не хватало этих теплых чувств, но я отвергал их, уверяя в первую очередь себя, что можно прожить долго и счастливо без неё. Я врал сам себе. Теперь же, сломленный презрением всех, я не могу признаться в том, что нуждаюсь в любви. Но даже если я откроюсь и соглашусь поддаться порывам сердца, никакого толка не будет. Я не был никем любим, и не буду, но сам любил... себе же во вред.… В конце концов, я понял, что не нужен этому миру, а этот мир теперь вряд ли нужен мне. Но от отсутствия любви и желания быть счастливым никуда не денешься и не скроешься. Я презираю своё одиночество, но сам уверяю себя в том, что оно прекрасно.… Сколько этих страданий…. Зачем и кому же это нужно? Зачем мучится, зачем чувствовать, зачем всё это? Почему отсутствие этого доставляет такую нестерпимую боль…?» - последние слова он проговорил, чуть ли не в истерике и, отведя взгляд от неё, застыл…»

Я присмотрелся к отрывку: неустойчивые, но многообещающие предложения. Мне стало интересно прочитать произведение полностью, поэтому я отправился в книжную лавку. Она находилась недалеко от дома, в котором была моя квартира.

Быстро собравшись, я вышел на улицу. Людей было немало, всё-таки почти центр крупного города в выходной день. Небо, по которому лениво двигалась пара больших облаков, сияло засвеченной голубизной. На дороге виднелись лужи, ещё не высохшие после ночного дождя.
 
Через десять минут я уже заходил в лавку. Двери осторожно захлопнулись за мной. Помещение было достаточно маленьким, но уютным, по стенам располагались шкафы с книгами, а в середине стояли два стеллажа. Справа я увидел ещё одного посетителя, который выбирал книги, рассматривая одну за другой. Он украдкой кинул на меня небрежный взгляд и отвернулся. Не обращая на него внимания, я подошел к хозяину лавки и спросил его, есть ли в наличии «Забытые порывы». Он кивнул мне, отошел к шкафу, взял небольшую книгу в мягкой обложке и положил передо мной, назвав цену.

Пока я доставал деньги загадочный господин, который оказалось, всё это время краем глаза следил за мной, а не копался в книгах, подошел ко мне и ненавязчиво уставился на книгу, потом, не отрывая от неё взгляда, негромко сказал: «Не советую… ». Я посмотрел на него, он же перевел на меня взгляд. Его голубые глаза сияли сосредоточенностью и серьезностью, а всё остальное лицо пряталось за аккуратно надетой шляпой и небрежно уложенным шарфом. Я оглянулся на продавца, который в свою очередь сосредоточенно наблюдал за мной. Переведя взгляд снова на таинственного господина, я спросил у него: «Почему же?» - «Написано неаккуратно, много сентиментальности.… К тому же автор явно сумасшедший и наивный, раз надеется, что эту книгу будут покупать» - он ответил мне с резкостью, развернулся и, как ни в чем не бывало, отошёл в сторону, видимо, не собираясь больше отговаривать меня.

Я заплатил за книгу, пошёл к выходу, но, не дойдя до него, я остановился на несколько секунд, смотря в одну точку. Вдруг меня осенило, и я не без иронии сказал: «Вы же автор этой книги…» - и повернув голову к загадочному господину, добавил: «Не так ли, господин Вольский?» - Он не поднял глаз, но явно остановил свой взгляд, фальшиво бегающий по строчкам маленького томика в плотной обложке, который держал в руках. «Почему же вы столь взыскательны к себе?» - я подошел к нему. Он продолжал так стоять, но потом, всё-таки взглянув мне в глаза, чуть слышно, но всё с той же резкостью и пронизывающим взглядом сказал: «Это произведение должно быть уничтожено…» - он замялся, но взгляда не отрывал, -  «Родители рассердились, что деньги были потрачены на его публикацию…». Я сказал: «Вовсе не должно».  Он отвел взгляд в сторону, теперь в нем читалась неуверенность. Интересно было наблюдать за столь живыми, но отчаявшимися глазами. Я продолжил: «Судя по отрывку, который я имел честь прочитать, вы многообещающий молодой писатель, человек с чувством жизни». «Вот только безумец» - сказал он и с досадой посмотрел на меня, с хлопком закрыл книгу, которую держал в руке, потом неаккуратно поставил её на ближайшую полку, и рванул на улицу. Я поставил томик как надо и последовал за Вольским.

Я вышел на улицу и огляделся. Молодой писатель, который ещё  минуту назад так уверенно и смело  отвечал мне резкими фразами, теперь же шёл, размахивая руками и крича с отчаянием и небрежностью: «Это смешно… Ха-ха….Любовь!... За что?!... Вам же смешно» - он обратился к какой-то прохожей, которая смутилась и, пытаясь не обращать на него внимание, ускорила шаг. В это время я уже следовал за ним. И пока я спешил, смог получше разглядеть его: Вольский был человеком среднего роста и достаточно худой, на нем болталось серое поношенное пальто.

В это время он незаметно опустил руку в карман и почти сразу грянул выстрел, который перепугал прохожих, кто-то даже вскрикнул, но подойти никто не решался.  Вольский же повалился на колени, держась за правую ногу, на которой медленно расплывалось темно-красное пятно. Я подбежал к нему. Из кармана писателя небрежно вывалилась его рука с компактным пистолетом, зажатым в ней. Обессиливший он вскоре совсем лег на асфальт. Я попробовал приподнять его, но он не дался, и, посмотрев на меня, тихо сказал: «Спасибо». Я посмотрел на него. Глаза были еле приоткрыты и теперь уже были почти пустыми. В это время он незаметно для меня повернул руку с пистолетом в сторону своей головы. Раздался второй выстрел.