Не зря он посетил сей мир...

  Я, Клавдий Лисий, трибун когорты XXII легиона, той самой, которую «острые» языки назвали 1-й иудейской, в настоящее время встречаю утреннюю зарю в башне Антония в северо– восточном углу Иерусалимского храма. За всю ночь не смог сомкнуть глаз для сна, хотя бы на минуту. И вот какая лента мыслей воспоминаний с переживаниями, нарушила мой покой: вижу дом, не такой как дворец, но с фронтоном и колоннами, с установленными на них фигурами богов и прославивших себя героев. А также беседка, в которой одновременно может находиться 10 человек. Вся эта усадебка, среди виноградника над Эгейским морем, среди скал. Вижу свою маму, она зовёт сына– подростка, т.е меня: Лизиас– младший, перестань прятаться и иди в дом на занятия, учитель пришёл и ждёт тебя.
 Затем, увидел юношу, и это опять я, только повзрослел. Разговариваю с отцом– воином, прибывшего на побывку, на короткое время домой. Навсегда запомнился наболевший, мой к нему вопрос.
- Отец, почему люди, как знакомые так и нет,– от мала до велика, тыкают в мою сторону пальцы и говорят друг другу, что я коллаборационист и сын коллаборациониста?
 
- Был я в ту пору младше, чем ты сейчас, когда увидел, как к нашему дому подъехала группа всадников. И, как я узнал от своего отца, твоего деда, что во главе их был римлянин Дейстар. Не сходя со своего коня, он объяснил цель визита: цезарь и сенат издали закон и утвердили план по формированию легиона под номером XXII, возглавляемый легатом Дейстаром. На должностях трибунов и центурионов граждане Рима, а рядовые легионеры из провинций, что восточнее Рима,– т.е из нас греков. Говорил мол, что служим одним богам, только н
азываем их на своих языках. Культура, ремесла, наука и искусство одинаково нами приемлемые. И вся остальная его речь, была произнесена в таком роде. А т.к, мы с тобой сын, из рода известных и сильных воинов, то меня зачислили кандидатом на службу цезарю, и я согласился. Пойми меня сын, налоги уже в то время, было нелегко отдавать в казну Цезаря. На семью мало что оставалось.

 - И вот, что касается меня, то я обошёл по службе и отца, и деда. Под моим командованием состоит около 1300 воинов, да и я,– это уже не я. У Цезаря Клавдия Калигулы, я приобрёл за немалые деньги римское гражданство, и только поэтому я сейчас являюсь Клавдием Лисием. Имение родителей пришлось продать, из-за презрительно– осуждающего отношения ко мне, со стороны соседей греков. Жить среди них не представлялось никакой возможности, но их можно понять, римское господство, как бремя усилилось, налоги постоянно повышаются и на тех, кто не платит, а равно и нарушают другие, установленные Римом порядки, подвергаются жёстким преследованиям. Вот тебе и общие боги, но они уже не благоволят не только к нам грекам, но и к Римлянам. Провинции, одна за другой восстают против господства Рима.

 Так и здесь, в Иерусалиме, в эти дни с великим трудом удалось подавить вооружённую смуту поднятую неким египтянином, под лозунгом: «установим царство Бога!». Частью, восставшие были поражены, другая часть их, попали в плен и были казнены. Правда сам зачинщик беспорядков ушёл в пустыню с остатками около 4000 бандитов.
 Мероприятие стало успешным благодаря тому, что я и небольшое количество воинов, оперативно и быстро действовали в соответствии с правильно поставленной задачей.  Вступили в бой, и закончили его победой. Но не от кого из высоких начальников, я не услышал даже слова благодарности за  службу, делаю якобы положенное. И иудеи, так же не понимают, что за уничтожение когорты, призванной к обеспечению внутреннего порядка в городе, Иерусалим был бы разрушен. Народ, частью уничтожен, часть оставшихя угнана в рабство. А впрочем, они сами, готовы убить друг друга.  И опять же, мы не даём им это сделать.  Но для иудеев мы лишь оккупанты.  О, как я ненавижу этот город, в котором я стал рабом, и населяющий его народ!!!

  Незамеченным наступило утро.  На пороге моего апартамента возник воин– легионер, приветствует меня и сообщает о том, что послан центурионом с докладом.
- стражей на башне замечено большое скопление народа, у входа в храм.  Слышны громкие крики толпы, и угрозы в чей–то адрес.  Я немедленно отдаю распоряжения центурионам, выступаем всею кагортою в полном составе, в боевом порядке.  При виде толпы людей, стало понятно, что возле храма собрались почти все жители города.  Вижу как из дверей вышла группа людей, и бьют какого-то человека.  Все вокруг кричат: смерть ему!.

 Попытка самосуда толпы людей, прекращена мной.  Крепко побитый человек взят под охрану, в окружение моих воинов.  Возвращаемся в башню, недовольство толпы подогревается криками по поводу каких-то проступков этого человека, всё это разжигает страсти толпы. Нас начинают теснить на ступенях башни. Таким образом, пришлось двоим воинам взять на плечи, и понести на них, этого человека. 

 Невольно поймал себя на мысли, глядя на эту тройку разных людей.  Один из них, вчерашний раб, гладиатор– фракиец, проявил себя с лучшей стороны в боях на арене, за что получил вольную грамоту из руки самого Цезаря.  И для него, находиться здесь и служить Риму– это великая честь и удача. Благосклонная улыбка богов.  Второй воин, прямая ему противоположность, отпрыск одной знатной фамилии, а находится здесь за совершенное им преступление, и грозили ему тюрьма и  оковы. В его случае, путь в элитные легионы, прославившие свои штандарты в  боях с галлами, парфянами, германами и другими- закрыт навсегда.  Боги и ему улыбнулись, но  только саркастически. Идём, наблюдаю обстановку вокруг нас, и опять мысли, наверное стал мнителен с годами.  Думаю о своём будущем- мечтаю, что вскоре завершу, ставшею ненавистной службу, и на пожизненном обеспечении, буду жить размеренной и тихой жизнью в столице империи.  Но представилась другая картина- встречаюсь с этим воином римлянином в колизее, и он, якобы не узнал меня спросил: гражданина Рима с каким именем, я рад приветствовать на привилегированной трибуне?
А затем, «неожиданно» узнав, приветствует с ложным почтением.  А после, расскажет про меня другим людям, что я грек, который деньгами и хитростью, достиг положения и почести.

  Но вот, мы пришли к башне Антония.  Неожиданно, неизвестное лицо, обратился ко мне на греческом языке.  Представился именем Павел из Тарса Киликийского, развеяв мои сомнения насчёт того, что в моих руках сбежавший с группой бандитов египтянин. Попросил у меня разрешение выступить с обращением к народу.  Но тут уже я сказал: что можно говорить людям, которые только что, готовы были растерзать его на месте. В чём причина конфликта? Спросил я, и не дожидаясь ответа, позволил ему говорить.  Павел сказал, что причиной являются религиозные разногласия в еврейском народе.
 

 Итак, Павел, получил хорошее образование, и сначала стоял на позиции убеждения в точности исполнения всего того, что написано в иудейском законе, т.е являлся фанатичным гонителем христиан, вплоть до их убийства.  Однако, после личной встречи с Иисусом Христом, обратился от злых дел своих, и стал проповедовать язычникам, спасение в Иисусе Христе. Об этом, своём пути, Павел говорил к народу. Все же, единодушно и в тишине, внимали Павлу, до слов о том, что он послан Богом к язычникам, что  и им открыта дверь  ко спасению. После этих слов люди в толпе, пришли в  ярость, и единодушно кричали о том, что этот человек должен умереть.  Нас отовсюду стали теснить, от того мы поспешно вошли в крепость и закрыли двери.

 На месте, я распорядился, в целях побудить Павла к даче показания по поводу происшедшего, бичевать его, т.к это была норма права.  Но если бы я следовал своим желаниям, то велел бы наказать эти безумных фанатиков из толпы, а Павла бы отпустил.  Слишком очевиден факт, что ненависть и презрение к нам, римским подданным, обьединяла евреев.  После того, как тарсянин объявил, что он является гражданином Рима, я поступил так: остановил бичевание и освободил его от оков.

  На другой день я повелел собраться первосвященникам и синедриону. Выставил перед ними Павла, и объявил свою цель– получение информации о том, в чём его обвиняют.  Собрание началось и закончилось быстро.  Назвав себя,
 Павел произнёс:
за воскресенье мёртвых меня судят.  Синедрион, после этих слов, разделился на признающих, и отрицающих воскресенье и началась словесная перепалка и раздор. Все,– каждый своё, кричали разом.  Поэтому, ради сохранения Павла я велел вывести его и доставить в крепость.

  Итак, я убеждён, что этот человек не заслуживает ни смерти, ни оков, т.к нет его вины, а выявлены только спорные мнения евреев, касающихся их закона. О сём я написал в письме, и вместе с Павлом в сопровождении воинов, отправил прокуратору Феликсу. Вполне возможно, что Павел положительным образом повлияет на этого человека, погрязшего в интригах и распутстве. Я же, в свою очередь, немало впечатлён,– так что, какая-то надежда на лучшую жизнь, далёким и едва различимым светом, посветила мне в конце омрачённого тьмой тоннеля.