Нетания

Я нарочито внимательно разглядывал витрину крохотного обувного бутика. Магазинчик был закрыт, ежели вообще работал по выходным. Нет, меня не интересовала элитная женская обувь, - я вслушивался в разговор двух аккуратных старушек на безупречном французском.  Болтали – как и положено обеспеченным дамам – ни о чем: мода, погода, рецепты кулинарии. Безукоризненные прически, строгий маникюр и подобающая возрасту одежда подчеркивали статусность собеседниц с виртуозностью косметического карандаша. На столике курился ароматный кофе и такие же пахучие тонкие сигареты. Я попытался представить этих женщин стирающими вручную мужнины трусы или рубящими на огромной разделочной доске капусту, но только даром потерял время – они меня заметили. Пришлось пробормотать c дурным прононсом bonsoir и спешно ретироваться.   

Ноябрьский вечер набирал обороты: жара отступила, и разномастный люд высыпал на улицы. Местных отличало полнейшее пренебрежение к правилам хорошего тона, туристов – огромные порции съестного в уютных ресторанчиках. Первые слегка раздражали, ко вторым испытывал сочувствие, переходящее в черную зависть. Цены в бархатный сезон кусались пуще самых голодных блох, сновавших по курортному городку на спинах ленивых кошар, коих легко повстречать где угодно, но только не на помойках. Безродные муськи беззастенчиво оккупировали отели, общепит и другие места обитания расслабленных отдыхающих (видел одну под дверью в мужской туалет).
   
Возвращаться в гостиницу не хотелось, и я еще долго бродил по узким улочкам, пока окончательно не заблудился. Панике не поддался, ибо заплутал в кривоулках своей пестрой биографии давно и безнадежно. Где-то там, позади остались повзрослевшие дети, ушедшие в себя друзья и жёны. Да и сам нынче больше походил на церемониальную раковину – сколь жизнь не вдувай, на выходе пустота. Впрочем, ежели прижать меня поближе, еще можно расслышать эхо окружающего мира. Иначе зачем же я вырядился в чесучовую пару, ручной работы штиблеты и прикуриваю от патентованного S.T.Dupont. 

Легкий ветер принес с моря запах нагретых камней и гниющих водорослей - запах беспечного одесского детства. Ума не приложу, как вернуть то состояние безмятежности, когда на рассвете качаешься в рассохшейся плоскодонке, подставив лучам солнца впалый живот и заносчивый шнобиль.  И не беда, что не умеешь плавать, а вода настойчиво сочится под ноги, - твоя очередная победа плещется на дне лодки, растопырив брюшные плавники, и тычется в облезлые борта деревяного узилища. 

Ну вот, вроде, улица знакома. Через десяток шагов дом для престарелых. Поравнялся. Чистенький палисадник, круглые столики, свет за окнами внутренней столовой – богадельня в хорошем значении этого слова. С одной стороны радуюсь, что человеческий неликвид доживает не в скотских условиях, с другой – стараюсь не смотреть в их сторону. Ибо неловко за детей и близких, что упаковали некогда востребованное существо в пусть и опрятную, но все же тару на вынос.
 
Из темноты палисадника, близко-близко послышалась тихая речь на незнакомом языке. Оглянулся. Едва разглядел сидящего в инвалидной коляске.

-  Он просит сигарету, - пояснил прохожий.

Я поспешно достал пачку и протянул постояльцу.
 
-  Тода раба*, - старик взял с достоинством, но я уловил щемящую обреченность и в голосе, и в жесте.

Шло время. За столичной суетой выветривался запах моря. Детали отпуска прятались на дне памяти, словно выстиранные плавки в платяном шкафу. Не сдавались лишь две картины: неторопливая беседа благополучных француженок, и как я угостил сигаретой собственную старость.

*большое спасибо (иврит)