Рыцарь джаза 2

   Великому Музыканту, 
   благородному Рыцарю джаза,
   незабвенному Борису Матвееву!

   Моя первая встреча с Борисом Матвеевым состоялась во второй половине  пятидесятых годов в Зелёном театре парка Горького. Там выступал оркестр Эдди Рознера, а наша пацанячья компания шаталась неподалёку. Когда зазвучала музыка, мы быстренько, знакомыми нам путями, забравшись на каменную стену, пробрались в театр и попрятались в выступах, в щелях, чтобы нас никто не высмотрел. Я устроился примерно посередине, где всё было отлично видно и слышно.
 
   Сцена была ярко освещена, на ней расположился оркестр в полном составе. В белоснежных костюмах музыканты выглядели празднично и торжественно.
Cлева сидела струнная группа – скрипки, альты, гитара. Они расширяли возможности оркестра, украшали его звучание своими трепетными, волнующими звуками.
 
   Справа в первом ряду сидели самые мои любимые музыканты – саксофонисты. Я забывал обо всём, когда слышал этот инструмент. Его звучание от высокого, как крик птицы,  до низкого, как рёв медведя,  всегда приводило меня в восторг, я растворялся в этом звуке, мне казалось, что это  поёт моя душа.

   Следующий ряд – четыре тромбона. Если в саксофоны я был влюблён, то тромбоны у меня вызывали уважение, они всегда ассоциировались с армией, с дисциплиной, с военными парадами. Возможно это потому, что к тому времени я уже успел посмотреть “Серенаду солнечной долины” и был в восторге от слаженных, артистичных движений тромбонистов, когда они играли “In The Mood”. Как синхронно они двигали кулисами и замирали, задрав инструменты вверх или опустив их вниз, в эти моменты они звучали дружно и мощно, как десяток пароходных гудков.

   Следующий ряд –  трубы. К этому инструменту у меня до сих пор отношение неоднозначное. Мне нравится звучание трубы посередине и внизу, но всегда раздражает, когда начинают играть в верхах, особенно, когда это делается с целью демонстрации мастерства исполнителя – взять самую верхнюю ноту и продержать её как можно дольше. Мне кажется это чем-то, не имеющим отношение к музыке, скорее к цирку или к спорту.

   Чёрный рояль, словно птица, расправившая крыло, стоял с поднятой крышкой и в его полированных боках играли блики от лучей  прожекторов.
         
   На верхнем подиуме стоял контрабасист, а справа от него, за батареей барабанов и тарелок восседал барабанщик. Стойки, сверкающие хромом, отполированные латунные тарелки, перламутр барабанов – всё это переливалось разными цветами. Центром внимания был, восседавший за всей этой красотой, барабанщик Борис Матвеев. Молодой, стильный, с модной причёской и горделивой осанкой, он был вершиной оркестра. Он притягивал мой восторженный взгляд, я внимательно следил за пластичными, чёткими  движениями его рук.

Сам Эдди Рознер в безупречно сидящем на нём  костюме светло-кремого цвета, с трубой в руке энергично, с азартом дирижировал, улыбка под щёточкой усов не сходила с его лица. Но вот наступило время соло, он плавным движением приблизил к губам трубу, буквально, лишь прикоснулся к мундштуку, и труба откликнулась мягким звуком, заполняющим всё пространство Зелёного театра и улетающим вдаль под шелест листьев. Аплодисменты гармонично вплетались в сценарий концерта, публика была довольна и счастлива.

   Конферансье объявил следующую пьесу “Караван”. Рознер взмахнул рукой и одинокий голос, как молитву, затянул протяжную песню. Перед моими глазами вставала бесконечная даль пустыни, пески, барханы. Лёгкий, жаркий  ветерок срывает песчинки и несёт их, несёт над раскалённым, безжизненным    пространством. Вдали появляется караван во главе с погонщиком, идущим рядом с первым верблюдом. Вереница животных, тяжело нагруженных тюками с тканями, с посудой, с восточными вкусностями и пряностями бредёт медленно и величаво.

   Неторопливо, размеренно, словно измождённый от жары пустыни,  начал своё соло Эдди Рознер. После нескольких тактов, словно далёкий, таинственный мираж, зазвучал весь оркестр, и Борис Матвеев начал своё медленное ритмическое повествование.  Оно у меня вызывало ассоциацию со звуком чёток, которые перебирает какой-нибудь бедуин, сидящий на верблюде. На фоне постоянных рефренов оркестра труба Рознера звучала словно молитва муэдзина, он ма;стерски выписывал восточную вязь. В моём сознании звуки трубы превращались в красивые, струящиеся строчки арабского текста, затейливой графикой   которого я искренно восхищался. 
Оркестр постепенно затихает, караван скрывается за горизонтом под жаркие аплодисменты публики.
      
   Прошли годы. Не стало оркестра Эдди Рознера, не стало самого маэстро, В то же время, моё почтение и восхищение Борисом Матвеевым, как личностью, как музыкантом, не исчезло.  Он был для меня образцом элегантности и стиля во всём, начиная с одежды, причёски и заканчивая самой музыкой, в которой он растворялся, которая для него была обителью свободы. Мне очень хотелось с ним познакомиться, но я робел, думал, что он недосягаем. В то же время я радовался уже тому, что могу его видеть и слушать. Именно так – видеть и слушать, потому что он был королём за батареей барабанов и тарелок. Осанка с прямой спиной, пластика движений, улыбка, добрый взгляд настолько гармонировали с его игрой, что одно без другого и вообразить себе было невозможно. Он был не просто гениальным музыкантом, он был Артистом.
 
   У Матвеева был собственный состав “Mersedes Jazz Band”, с которым он выступал в ресторанах, в клубах, на корпоративах и даже на улице. Непогода, а он в плаще и шляпе со своими музыкантами стоит у “Националя” или на Арбате и лабает “Hello Dolly”, “All Of Me” и всё такое прочее, что так любит публика и, конечно же, он сам. Даже на улице, в толпе он оставался Артистом.
 
   В программах выступлений музыкантов в “Джаз Арт” Клубе довольно часто появлялось имя Бориса Матвеева и это неслучайно, поскольку он своим мастерством барабанщика, проникновенным исполнением песен, как никто другой, очаровывал публику, увлекал её в мир старого, доброго джаза. Это было очень важно в период становления клуба, когда надо было эту публику завоевывать.

   В октябре 1995 года кинорежиссёр Алексей Габрилович снимал в Клубе живую хронику для шестой серии телевизионного фильма “Бродвей нашей юности”. Эта серия была посвящена послесталинскому периоду развития московского джаза от его зарождения в середине 50-х годов и до 90-х годов. Естественно, даже не возник вопрос относительно того, кто из джазменов будет главным на сцене. Этим музыкантом по праву стал Борис Матвеев – человек, который прошёл весь этот путь, оставаясь верным джазу. Он со своим составом открыл концерт и долго оставался на сцене, демонстрируя блистательную технику и придуманную им эффектную “фишку”. Во время соло он, отыграв  на барабанной установке, вставал из-за неё и начинал играть палочками на всём, что попадалось ему на пути. А путь был немаленький, сначала он обходил всю батарею, затем начинал двигаться по сцене, играя на микрофонных стойках, на стульях, на ножках и панелях рояля, на столиках посетителей, на полу и постепенно возвращался на своё законное место за барабанами. И всё это без пауз, без прерывания музыки, которую он создавал на ходу. Именно музыки. Это шоу  было беспроигрышным, публика всегда неистовствовала от восторга и восхищения.
 
   У меня установились дружеские отношения с Матвеевым  и, когда ко мне обращались по поводу музыкального сопровождения каких-то событий, корпоративов и т.д., я часто звонил ему, так как был абсолютно уверен в его ответственности и обязательности.

   В 2005 году, готовя программу очередного джазового парохода, я предложил Борису Васильевичу  отправиться с нами в джазовый круиз в июле и выступить со своим составом. Он с радостью согласился. И вот где-то в начале июня я еду на автомобиле в Ногинск и вдруг раздаётся телефонный звонок. Не останавливаясь, я включаю телефон и слышу в трубке дрожащий, прерывающийся голос, резаные, короткие фразы.

   – Алик, это Борис Матвеев. У меня “Скорая”.
Не знаю, чем всё закончится. Звоню, потому что могу тебя подвести с пароходом. Ты уж извини.

   Я постарался его успокоить, обнадёжить, что всё будет хорошо. В трубке слышалось его тяжёлое дыхание. Он прервал меня:

   – Всё. Меня уносят.

   Раздались гудки. Я, взволнованный от  внезапно возникшей опасности для Бориса, остановил машину и выключил двигатель. Хотелось тишины, чтобы лучше осознать то, что сейчас произошло.

   Подумать только, человеку плохо, возможно, близка роковая черта, а он звонит, чтобы не подвести меня с запланированным выступлением. Да!!! Человека с такой ответственностью, с такой порядочностью не часто встретишь в наше время.
Ах, Боря! Боря! Дай, Бог, чтобы пронесло, чтобы ты выкарабкался.
   
   Он вышел из больницы, но что-то серьёзное произошло в его организме, что-то сломалось. Врачи, больничные палаты стали чаще появляться в его жизни. 28 марта 2006 года, не дожив всего месяц до своего 78-летия, из жизни ушёл легендарный Артист, преданный рыцарь отечественного джаза Борис Васильевич Матвеев.  На панихиду в «Дом кино» пришло много музыкантов, артистов, кинорежиссёров, много его поклонников.

   Он ушёл из жизни в звании Заслуженного артиста России, но не правитель-ственные указы справедливо оценивают личность и заслуги человека, а народное признание. Именно поэтому Борис Матвеев – настоящий народный Народный Артист! Таким он был, таким и остаётся в моей памяти, в истории отечественного джаза.