Сибирский nature-поэт

  – Садись уже, – послышался мужской голос из старого УАЗа, – опоздаем.
  Но Андрею было впервые безразлично. Выкуривая последнюю сигарету, он пребывал в странном состоянии духа. Перед ним бесконечная таежная гладь, прорезанная ухабистой и мокрой линией, которую из вежливости или, скорее, из жалости называли дорогой, и такое же неправдоподобное серое небо. Если Андрею выпадет возможность стать художником, то на своей самой лучшей картине он изобразит темно-зеленое пятно, врезающееся посередине холста в темно-серую краску острыми пиками, напоминающими верхушки сосен. И все это было так паршиво: ранняя весна, отсутствие мыслей, отсутствие желания оставаться или уезжать, тяжелые сумки около ног. Сейчас только водитель определял его судьбу и заставлял действовать.
  Бросив бычок, Андрей обернулся назад и посмотрел на скудный лагерь из старых армейских палаток, между которыми на слабонатянутых веревках висели стираные вещи. Рядом с дымящимся костром лежали собаки. Брезентовые тюки и деревянные поддоны намокли от росы, антенны радиостанций свистели на ветру, так красиво дополняя природу, что хотелось подойти поближе и начать аккомпанировать.
  Вчера ночью вся экспедиция провожала своего товарища домой, да так искренне, что сейчас вряд ли найдется человек, способный пробудиться от большого количества выпитого.
  – Мда… – на выдохе случайно вылетела мысль Андрея.
  Больше, пожалуй, и не скажешь.
  Уезжал он без сожаления, но все-таки, за два месяца полюбил это место и этих людей, чьи повадки были изучены не хуже местных бурых медведей.
  Андрей был одним из тех людей, которые мало о чем сожалели в своей жизни. Выстроив в своей голове странную систему приоритетов и принципов, он тяжело воспринимал плохую новость, притуплял все чувства и надолго задумывался о чем-то вечном и неутешительном. Но вскоре, на удивление всем, как ни в чем не бывало, возвращался в привычное русло.
  Ту плохую новость, аккуратно сложенную, он хранил в левом кармане потертой рубашки, надетой поверх туристической куртки.
  Отрывистый скрежет стартера и заведенный двигатель привели его в чувства, и через пару минут, подпрыгивая на заднем сидении на ухабах и ямах, под маты водителя они неторопливо ехали в ближайшее село.
  Дороги. Сколько бы еще дел и событий могло произойти в его жизни, если бы не они. И не свежий асфальт, и не бесконечная гладь рельс, а именно дороги, полные луж, разрывов, свежеспиленных деревянных настилов, дороги, через которые перебегали зайцы и лисы. Про здоровый сон и подавно можно забыть, семичасовая езда превращала его в сонное полуживое желе. Иногда путь до точки занимал неделю, иногда путь и был точкой длиною не один месяц. Бывшая романтика путешествий и исследований становилась рутиной. Так бывает, когда юношеское увлечение становится не просто смыслом жизни, а всей жизнью, отказаться или изменить которую можно только смертью или тюрьмой.
  Все же, выбор Андрея был добровольным, и свою привычку он всячески поощрял. Внутренний аскетизм не был обоснован ненавистью к обществу: он не любил его так же как и обычный человек, грехов за ним замечено немного и немало, впрочем, как у обычного человека, воспитан и обучен как обычный ребенок, выросший на стыке двух веков и идеологий. Наверное, эта неразбериха от всего демократического на сваях социалистического родила такую личность как наш герой.
  – О чем задумался, молодой? – спросил водитель.
  Андрей посмотрел на него в зеркало и их взгляды пересеклись. Они были одинаковы в своих судьбах, разве, что пассажир сам выбрал такую жизнь, а водителя сломили обстоятельства, но каждый по-своему был счастлив.
  За рулем сидел стареющий мужчина вдвое старше Андрея, на его глаза и седые брови съезжали кожные складки. Лицо водителя было грубое, в рубцах непонятного происхождения, но все же доброе, вызывающее доверие и уважение.
  – Да так… о прошлом. В дороге всегда так: оцениваю прожитое и нажитое, – отвечал Андрей.
  Водитель снова сверкнул на него глазами в зеркало:
  – Да глупости какие, не забивай голову. И настоящим не поживешь и будущего не построишь. Сам таким был, теперь живу в сибирской глуши без дел, средств и целей. – задумался он – Ну как «без»? Есть все, что надо. Я не прихотлив.
  Водитель быстро закрутил ручкой стеклоподъемника, набрал воздуха и со звуком, собрав горечь и гной, смачно харкнул в окно.
  – У меня есть мысли по этому поводу, но боюсь вас обидеть.
  – Брось ты, вижу, что не глупый, мне только в радость, – успокоил его мужчина.
  Андрей, ухватившись руками за передние сидения, подвинулся ближе. Они съехали с дикой дороги, на более приспособленную, что вела в деревню.
  – Мысленно, через образы или предметы, я люблю возвращаться к прошлому. Пусть налево и направо кричат, что нельзя им жить, что оно мешает двигаться дальше и быть настоящим. Это чушь, придуманная слабыми людьми, которые не могут совладать со своим внутренним миром. Люди не понимают, что самое ценное в жизни – воспоминания, которыми они, сидя у костра в приближающейся старости, будут смаковать и наслаждаться, – задумчиво говорил он. – Нужно уважать свое и чужое прошлое, людей, бывших в нем, что бы они нам не причинили, потому что только так возможно запечатлеть особенные моменты из тысячи одинаковых дней.
  С минуту они молчали и смотрели на дорогу. Водитель переваривал услышанное и пытался что-то возразить, но в бессильных мысленных спорах проигрывал и опускал руки.
  – Интересный фрукт. Ну, дай Бог, чтобы ты так жил, я не научился, – ответил он, в надежде закончить разговор.
  Оставшийся путь ехали молча. Андрей пытался дремать, но ровная на первый взгляд дорога временами предательски подкидывала ям и резкие повороты. Каждый раз, закрывая и открывая глаза, перед лицом было одно и то же: плотный лес, овраг, встречная полоса, попутная полоса, овраг, километровый столб, плотный лес. Разве что вечер забирал светлые оттенки у зелени и серого неба, становилось еще мрачнее. Водитель включил фары.
  Вдали появились огни, а это значит, что путники приближались к вертолетной площадке. Недалеко открывался вид на маленькие дома с печными дымящимися трубами и проводами электропередач.
  На звук двигателя из радиобудки вышел чумазый парень и подошел к машине:
  – Не прилетит сегодня, – начал он. – Как узнали, что одного человека везти придется, так отказались сразу. Нечего, говорят, соляру тратить. Вертолет – не птица. Завтра вместе с районным фельдшером прилетят, а вечером улетят. Простите, мужики, – улыбался парень.
  – Ничего страшного, – ответил водитель парню.
  И обращаюсь к Андрею, с улыбкой добавил:
  – У меня перекантуешься, помоешься, поспишь и поешь нормально.
  Андрей усомнился в его желании помочь: утром будет просить деньги за предоставленные ночлег и еду.
  – Спасибо, конечно, но у меня тут есть, у кого переночевать.
  – Ну, смотри сам, – произнес водитель. – Тогда оставь сумки тут, чтобы не таскаться туда-сюда, а я тебя отвезу, куда тебе надо.
  Он так и сделал. Попрощавшись с молодым парнем и оставив пару купюр за хранение вещей, сел снова в УАЗ.
  – Куда тебе, молодой?
  – К Усурмановой.
  – Ай, хитрец, последнюю девку у наших мужиков холостых увел… Понаехали, – засмеялся водитель.
Андрей снова о чем-то задумался. Он не любил моменты, когда сердце скулило и напоминало о своем существовании. Что касается Усурмановой, то видеть он ее не хотел.

После тяжелого дня я прилягу,
Голову громко на постель опущу.
Разве для этого звезды взрывались,
Чтобы конем запрягаться в узду?

Кровь равномерно забежала по телу,
Слабость и радость я ощущу.
Эволюция – зло, дайте новое тело
С горсткой монет
                на это дело.


  – Спасибо большое, выручили меня, – отсчитывая купюры, говорил Андрей.
  В это время водитель приятно улыбался и доставал кошелек.
  – Давай, молодой, успехов тебе, – пересчитав деньги, с улыбкой сказал он и сел в машину.
  – До свидания, э… – хотел назвать его имя Андрей, но так и не узнал за два месяца пребывания в тайге.
  Водитель уехал.
  Стояла привычная могильная тишина сибирских деревень ранней весной. Снега уже было меньше, но влажный холодный воздух пробирал до костей. Он стоял на дороге перед небольшим, но уютным деревянным домом, в котором жила молодая девушка. Ее родители уехали на несколько недель в город, чтобы заработать немного денег: продать соленья, дикое мясо, шкуры и вышивку, прикупить вещей и отдохнуть. А пока дочь, студентка в академическом отпуске, присматривала за хозяйством.
  Андрей подошел ближе к воротам, во дворе загремела цепь и громко залаяла охотничья собака. Шторки на окнах зашевелились, и где-то в мутном окне показалось лицо. Дальше послышалась суета и хлопанье дверьми, звук надевания шлепанец и скуление собаки.
  – Заходи, держу, – крикнула девушка.
  Он открыл воротину. Хрупкая девушка с восточной внешностью держала за поводок большую собаку, которая так и норовила броситься. Добежав до крыльца, где пес не достанет, он остановился и ждал ее.
  Болезненный прыжок чуть не снес его. Девушка все телом повисла на Андрея, обвив его руками и ногами. Параллельно осыпала не одним десятком поцелуев.
  Оторвавшись от нежностей, посмотрела ему в глаза и с отвращением облизала губы.
  – Ты соленый, пойдем в баню, я недавно затопила, – нежно сказала девушка.
  – Привет, ты такая красивая сейчас, – то ли соврал, то ли правду сказал Андрей. – Пойдем.
  Но на самом деле он просто констатировал факт, тут не было огромных чувств или тайных смыслов. Ни любви, ни ненависти, только похоть и немного ответственности за то, что он появился в ее жизни.
  Когда они впервые встретились, девушка переживала расставание после предательской любви, которая, к тому же, была первой и долгой. Он за неделю небольших ухаживаний и прогулок смог снова заставить ее поверить в то, что она красива и достойна высших чувств. Дарил ночи, подобные сценам кинофильмов. И все это чудо в лоне сибирских лесов, скалистых берегов рек и изрезанных озерами пустырями осело в ее сердце, как самые лучшие воспоминания в ее короткой жизни. Восхищаясь мудростью возлюбленного, его философскими размышлениями и трезвым взглядом на все происходящие, день и ночь девушка засыпала с мыслями о новом возлюбленном.
  А что Андрей? Андрей развлекался…
  Он хлопнул по ее ягодицам, стянутыми шортами, улыбнулся и проводил рукой. В бане они были долго, а вот помылись и вышли за десять минут. На улице было уже совсем темно, свежий прохладный воздух паром отзывался на их горячих телах. Стоя на крыльце, они, молча, курили. Девушка была счастлива, еле видимая улыбка не сходила с ее лица.
  – Я завтра улетаю, – негромко сказал Андрей.
Девушка пока еще ни о чем не догадывалась.
  – И когда вернешься? – не глядя на него, спросила она и открыла скрипучую дверь дома. – Пойдем, я замерзаю. Ты голоден, наверное. Пошли, говорю.
  Парень, которого все чаще называли мужчиной, и молодая девушка вошли в дом. Характерный запах старых деревенских домов и скрипучие деревянные полы напомнили Андрею детство. Казалось, что люди, живущие тут, добровольно остановили естественный прогресс человечества и игнорировали все его прелести и удобства. Побеленная печка, прибитая к столу потертая клеенка, ковры на стенах и калоши на входе – это только малая часть того, что было перед его глазами.
  Девушка включила газ и поставила на огонь сковородку с холодной жареной картошкой, в холодильнике нашарила сало, консервную закуску и бутылку водки. Все свои действия она игриво сопровождала историями за прошедшую неделю в деревне. Андрей в свою очередь старался изображать заинтересованный вид и задавал вопросы, чтобы не быть в тишине дома, помогал нарезать хлеб, разливать водку по стопкам и компот по стаканам. Он представил, что они семья, любящие друг друга не первый год, и брезгливо поморщился. Все-таки, в душе он был снобом и эстетом, презирающий довольствование людьми всем, что имеется в их распоряжении.
  – За что выпьем? – поднимая стопку, произнес Андрей. – Предлагаю, за хорошую дорогу.
  Поставив шипящую картошку на разделочную доску и быстро вытерев руки о полотенце, она присоединилась к столу.
  – Ой, точно, ты же уезжаешь. Выпьем.
  На секунду повисла тишина, пока вилки не стали царапать дно сковороды.
  – А надолго? – спросила девушка.
  – Навсегда, – как ни в чем не бывало, ответил Андрей.
  – Знаешь, за что я тебя люблю? – спокойно произнесла она. – Ты временный, невечный. Как симпатичный мальчик из детского лагеря. Ты – на чуть-чуть. К таким людям самые искреннее слова и чувства. Можно сказать столько всего за короткое время, сколько не скажешь за десять лет брака. Я буду скучать.
  Еще тогда на крыльце она все поняла, и дала себе время переварить тяжелую для сердца информацию.
  – Алия, прости, – чокаясь об ее не поднятую рюмку, сказал Андрей.
  Немного раскосые глаза, прямые брови и смуглая кожа придавали ей необычную красоту, а длинные волосы и маленькая грудь превращали двадцатитрехлетнюю девушку в подростка. Если бы она родилась в городе и развила вкус к одежде и макияжу, то обеспечила бы себе хорошее будущее, а пока Алия пьет водку с двадцатидевятилетним Андреем в никому неизвестных координатах на карте России.
  – Как там ваши медведи? – решила сменить тему Алия. – Изучили?
  – Да так, кое-какие материалы насобирали, видео и фото наших мишек наделали. Вот сейчас все, что на данный момент есть, отвезу в исследовательский центр.
  Но Андрей не сказал правды, точнее не договорил, да и не надо разрушать и так достаточно хрупкий мир девушки.
  – Покажешь? – спросила она.
  Остаток вечера, плавно переходящего в ночь, Андрей рассказывал о жизни в лагере и разные истории, происходившие с ним во время вылазок в разные части заповедника вместе со своей группой, подкрепляя свои слова фотографиями, зарисовками и отчетами научного состава экспедиции. Сам он был приглашенным по знакомству на содействие и помощь в исследовании бурых медведей. Потом он говорил о прочитанных за два месяца книгах, целовал ее в губы и снимал шорты. Уже поздней ночью в постели Алия и Андрей шепотом рассуждали о будущем и о возможной встречи.
  Эти последние ночи перед расставанием всегда магические и особенно искренние, словно примирение после большой ссоры. В этот момент каждый пытается ухватиться за медленно исчезающего близкого человека и успеть запомнить каждую его частичку, запах и голос. Но сейчас, он крепко обнял ее сзади, они тихо спали, и каждый набирался сил перед завтрашним днем: Алия перед очередной тяжелой потерей, Андрей перед очередной тяжелой дорогой. В будущем медведей он будет вспоминать чаще, чем ее. Она как приятный момент в памяти, как минутное хвастовство в мужских пошлых разговорах.

Щуришься.
Это же солнце светит,
чтобы осчастливить тебя.
Март не греет, а только дразнит
летнем июлем пленя.
Луч.
Маленький.
Сквозь миллионы туч
подарит свою теплоту.
Улыбнись в благодарность,
отбрось ремесло,
посмотри откуда его принесло.

Пусть день станет лучше, а люди добрей.
Забудь про январь и февраль на сегодня,
полюби желтизну неземную,
расслабь прищур,
но береги оболочку глазную.

  На вертолетной поляне ничего не изменилось со вчерашнего дня, разве что железная птица, доживающая последние года, тихо сидела около радиобудки, скрипела от ветра и телодвижений людей в ней. Недалеко стояли двое. Оба прощались.
  – Как я люблю твои прямые черты лица, эти грустные карие глаза с надвигающимися на них бровями, – к чему прикасались пальцы Алии, то отражалось в ее голосе, – а эта щетина, тебе не идут бороды, а усы, тем более. Нужно все сбрить, понял?
Она снова крепко обняла Андрея.
  – Садись уже, – крикнул из кабины фельдшер и посмотрел на пилота, – опоздаем.
  – Ну, пока, не забывай.
  Кратко без лаконичности ответил Андрей. Последний раз, взявшись за плечи Алии, он посмотрел в ее глаза, из которых текли слезы. Он снова причиняет боль. Несмотря на отсутствие чувств и безразличие к женским эмоциям, совесть не давала ему покоя, а хуже всего были эти постоянно всплывающие в голове вопросы: как быстро она меня забудет? будет страдать или без промедления найдет мне замену? он будет хуже или лучше, чем я? будет ли она счастлива? Глупое и бессмысленное переживание, которое не имеет смысла оглашать и портить романтичность момента прощания.
  – Прочитай что-нибудь, пожалуйста, – попросила Алия.

Я есть бездомный
И пока бездонный
        в меня сыплются горы дерьма.
Для кого-то забава быть одиноким
Для меня бесконечно тоска

И мы любим друг друга
Все чувства взаимны
Мы навеки скрепили сердца

Подруги, не будьте наивны,
Повторюсь, моя спутница жизни
Грешница, лира и муза – Тоска

  Маленькая буря подняла всю пыль и волосы, стоящих внизу людей. Деревушка становилась меньше и была такой ненужной и неправильной. Кому взбрело строить именно тут эти дома и дороги? Плохая новость снова болью отозвалась в его кармане и проникла в сердце. Надо было отвлечься.
  – Слушай, – крича сквозь шум вертолета, обратился Андрей к больному, сидящему рядом с фельдшером, – а как мужика зовут, который на УАЗе катается?
Они оба наклонились друг к другу.
  – Саня, – кротко ответил он и добавил, – пять лет назад из тюрьмы вышел, после десяти лет отсидки. Страшный человек. Когда хочет убивать, то на неделю уходит в лес и стреляет в животных. И даже не приносит их в село, говорит, хоронит со всеми почестями. Ну а что? Есть у человека заморочки, ну и пускай, главное, что теперь он не опасный. Да и помощник хороший, тем летом помогал мне крышу чинить забесплатно.
  Андрея передернуло, и он сел, отвернувшись к окну. Там внизу лежало огромное зеленое животное, пушистое такое, ласковое, размером с землю… Скучное зрелище.
  «Родился человеком, а умираешь демократом, материалистом, моралистом, декадентом, верующим, натуралом, эгоистом, снобом, ханжой, невеждой, а теперь и немного зоологом, но уже не человеком. Увы», – задумывался Андрей, и, как ни крути, приходил к грусти, а там и плохая новость.
  Через какое-то время зеленый зверь начал редеть: появлялись реки и скалы, маленькие дымящиеся деревушки с такими же людишками, словно паразиты на его теле. Виляли дороги, и вскоре показался асфальт.
  Цивилизация. В России на бытовом уровне это слово давно потеряло значение. Цивилизация значит место, где живут люди лучше, чем ты, где моются под краном, а двери в магазинах открываются сами. «Что ж хорошего во всем этом? – думал Андрей – люди такие же, ну умней, ну красивее и богаче, а толку?»

Сидишь и ждешь вдохновения.
Не живешь по законам
Не бережешь в себе гения.
Летишь над тайгой, над тайной природы.
В лесах покой, стихотворения прозой

На колени упасть и закрыться руками.
Позабыть все, что было.
Это не мы.
Это не с нами.
Спрятать скромно сердец.
Проснуться новым, наполнить душу грехами.

И лететь над тайгой, думать о доме.
Писать детской рифмой стихотворения.
И иногда.
Совсем немного.
По вечерам. В одиночестве.
Беречь в себе гения.

  Приземлились. И все же, ничего хорошего в этих дорогах: в город ехали долго, еле передвигаясь и останавливаясь в каждых деревушках, подбирая по одному пассажиру. Оттуда с ворчливым таксистом на старенькой иномарке Андрей добрался до своего дома.
  Обычный панельный десятиэтажный дом нового образца с еще не почерневшими от смога стенами и порядочными соседями. Полный комплект удобств для жизни и развития: шаговая доступность от торгового центра, школы и детского сада, благоустроенный двор и парковка, консьержка и видеонаблюдение. Родители в свое время позаботились о своем юном даровании и подарили ему квартиру в этом доме для создания семьи и взросления.
  Не сказать, что этот город чем-то отличался от других российских городов: те же серые хрущевки, дедушка Ленин на главной площади, пестрая реклама на всем, что можно, и люди. Люди разные: хорошие, плохие – как везде. Весны здесь больше, чем в тайге: было сухо и тепло, сквозь серую труху из старых листьев, веток и мусора, рождалась ярко зеленая жизнь. Солнце приятно пригревало лицо. Улицы оживали новыми красками и оттенками. Андрею было приятно, что город его ждал и подготовился к встречи.

– Если честно, я скучаю,
скажи, чем ты заполнишь пустоту?

Тишина.
Так наивна и нежна.

Советский звонок.
Дверь деревянная.
и ветер сквозит в пролетах.
Любовь в сердцах и самолетах,
что летят как птицы на юг,
оставляя домашний уют.

Плюют желчью души,
капая на первый этаж
А мы стоим и ждем кого-то,
превращаясь в безликий стаффаж.

Расставание не живет без прощания.
И слова не найдут приют.

- Прости, родная, не скучай,
а пустоту – имбирный чай.

  С трудом отыскав ключи, он вошел в квартиру. Ушла. Ушла и забрала ребенка. Он снял с себя тяжелые сумки, разулся и прошелся по квартире. Как будто всю жизнь так и прожил: ни одного напоминая, что раньше здесь любили и ссорились, вместе готовили ужин, играли с маленькой дочерью. Все было на своих местах, но такое холодное и бездушное, что ни мебель, ни другие вещи не внушали присутствия людей и даже присутствия самого Андрея. На полках накопилась пыль, в холодильнике были только соленья, но и этого было достаточно, после еды на костре и сна в спальном мешке на хвойном настиле рядом с буржуйкой. Подумав об экспедиции, он заскучал. Хотелось сбежать от этих наваливающихся пустых стен, скрипучего от его потных носков линолеума и одиночества, звенящего в ушах. Это не его жизнь, чья-то чужая, в городе он увядал. За окном темнело, и зажигались окна соседних домов.
  Андрей разобрал вещи, долго возился со стиральной машиной и все-таки справился, лежал в ванной и наслаждался горячей водой, гладко побрился, сам состриг лишнее волосы и сейчас голый сидел на мягком и удобном диване. Странно, что ему редко приходилось скучать по домочадцам, когда он был в разъездах и делах, но стоило заехать в черты города, как сердце обливалось трепетной кровью, постоянными мыслями, что сейчас он их обнимет и почувствует, услышит голос, впадает в гипноз от мимики и телодвижений.
  Сложно было выбрать по чему же он тоскует больше: по дикости или цивилизации. Борьба животного и человека не давали ему покоя. Хотя вряд ли в этом есть что-то человеческое, он метался между собакой и волком, одинаково мечтая услужить и быть правителем.
  Протягивая руку к письму, Андрей бросил взгляд на обручальное кольцо. Алия не могла его не замечать, и любовь ее была просто словом. Это лишь игра в чувства, подделка, чтобы не было скучно. Убить время новыми мыслями и в конце весны уехать обратно на учебу и в очередной раз все начать сначала. Дурак и дура.
  Отвлекаясь на раздумья, он снова убрал письмо и, не поужинав, крепко уснул, укрывшись одеялом. Ни постельного белья тебе, ни нижнего. Одним словом – дикарь.

Черные ночи.
Серые дни.
Так проходит несколько суток.
Я кутаюсь в плащ и развожу костры
         от таежных ветров-проституток.

Откройте мне двери от тайн лесных,
что скрывают стражи-медведи.
Село.
Рано утром
в похмелье и слякоть
сдать килограмм меди.

Водки-матушки и банку тушенки
мне подарит судьба-чертовка.
И вот они тайны снова открыты:
смерть – моя оконцовка.

Укроет трава и болотная тина,
и так несколько суток.
Эх
Вызвать бы нимф лесных
в народе – простых проституток.

  На следующий день наш герой с папкой документов шел в исследовательский центр, но, если говорить точно, то это был небольшой кабинет при институте, с парой компьютерных столов, шкафом, окном и маленькой тумбочкой с чайником и кружками.
  Андрей впервые хорошо выспался и чувствовал себя навеселе. Надев старый свитер и потертые джинсы, он шел по улицам и любовался архитектурой домов центра города. Парень был слишком не городским и с трудом запихивал свою конституцию в улицы. Другие люди спешили на работу или стояли в утренних пробках. Серая брусчатка рябила в его глазах.
В институте Андрей позавтракал в студенческой столовой и теперь подходил к кабинету.
  – Здравствуйте, – скромно сказал он женщинам, щелкающим по клавишам клавиатуры.
  – Андрей? Здравствуйте, какими судьбами? – сказала приятная женщина в очках, – мы вас только через месяц ждали.
  – Семейные обстоятельства, – положив папку ей на стол, сказал Андрей. – Тут все материалы, собранные на данный момент.
  – Отлично. Слушайте, вы так исхудали, надо и нам туда поехать, да, девочки? – улыбнулась она. – Ну, расскажите, что там интересного было.
  – Да, да, расскажите, – поддержали ее подруги и оторвались от компьютеров.
  Андрей смутился от такого количества женского внимания, сел на стул и начал вспоминать. В голове всплыли таежные картины из фюзеляжа вертолета, матерные анекдоты у костра, огромные платины бобров, рыбалка в тихих речных заводях. Но неожиданно для всех задумчивость сменилась улыбкой во весь рот.
  – Помните деда Мишу? Ну, Егоров который, глуховатый ходил такой. Вспомнили? Так вот, в один день, он подвыпивший решил проверить фотоловушки и пропал на полдня. Все начали переживать за его здоровье, но начальник нас успокаивал, – оказалось, напрасно. Поздним вечером он пришел бледный, напуганный, с бешеными глазами. Молча сел у костра, поджал ноги и накрылся одеялом, и еще час как под гипнозом, не моргая, смотрел на огонь. Каждый раз, когда хотел что-то сказать или ответить на вопрос, начинал заикаться, махал рукой и опять утопал в костре.
  Женщины внимательно смотрели на Андрея:
  – Ой, бедный Миша, грибов поди съел.
  – Грибы тут замешены, но он их не ел. Наутро, проснувшись, Миша присоединился к завтраку и начал свою историю. Оказывается, после того, как он проверил фотоловушки, неподалеку увидел поляну грибов и в предвкушении ужина начал их собирать. И чтобы не таскать наполненную корзину, оставил ее неподалеку, а сам периодически возвращался с новой порцией. И вот, срезая очередную пару штук, подняв голову, увидел в пяти метрах медведя, который утопив нос в корзину, чавкал грибами. Совсем позабыв об артрите и хондрозе, он сиганул на стоящую рядом сосну, и сидел там до самого вечера, в сильнейшим шоке. После этого еще неделю не выходил из лагеря и был за повара. Еду готовил ужасно, но чего не вытерпишь ради здоровья товарища.
  Закончил Андрей и посмотрел на переживающих женщин. Разговор затянулся надолго: кто клялся, что не отпустит своего ребенка на эти лесные забавы биологов, кто качал головой и задавал кучу вопросов.
  – Ну ладно, с вами хорошо, конечно, но у меня еще есть пару дел, – сказал Андрей, поднимаясь со стула.
  – А с тобой ничего не происходило, Андрюш? – поинтересовалась одна женщина.
  – Да так, однажды дорогу волк перебежал, – стоя у двери, отвечал он, – редко их встретишь в наших краях.
  – Ого, это хорошая примета, жди счастья.
  Он напоследок посмотрел на их улыбающиеся лица, в их материнские глаза.
  – Ага, спасибо, – вспомнив сложившуюся в своей жизни ситуацию, выдавил из себя Андрей, – удачи вам, – и закрыл за собой дверь.
  Устав от разговора, он с облегчением выдохнул и шел по коридору на выход.
  – Подождите, – выбежала одна из женщин – деньги. Деньги-то заберите в кассе. Вам выплатят зарплату за экспедицию. Вот квитанция.
  «Спасибо, волчонок», – подумал Андрей и свернул в кассу.

Чуть продвинешься и снова застой.
Что мешает движению нашему?
Может быть смерть вождя-пролетарщика?
Или потуги мужа-либеральщика?

Снова мы мчимся и чуем свободу:
Столько эмоций, но снова стоим.
Когда же я выйду из этого автобуса,
Который по городу едет в час пик?

  Андрей наконец-то вышел из автобуса и, улыбаясь самому себе, свернул блокнот и убрал ручку. Да, он писал стихотворения и сильно стеснялся этого, как любой уважающий себя поэт. Читал он их разве что своим фавориткам, с которыми просыпался по утрам, или незнакомцу в плацкарте поезда. Вряд ли это было мимолетное увлечение, скорее отдушина, заставляющая отвлекаться от проблем, и на некоторое время успокаивала его. «Процесс важнее результата», – говорил он сам себе и, исписав блокнот стихотворениями, безразлично выкидывал его в мусор и покупал другой. Эстетика, романтика и поэзия не придают смысла жизни, но неплохо ее украшают.
  Теперь никакие рабочие моменты не могли помешать Андрею искать свое семейство, которое совершенно предсказуемо рано или поздно бы исчезло из его жизни. Каждый день с трепетом он думал и вспоминал о дочери и жене, нервничал и волновался, винил себя за бездействие, эгоизм и измены. Его проблема была в другом: он совершенно не умел отдавать себя чему-то одному со всей душой.  В итоге: слово «семья» приравнивалось к словам «друзья», «работа», «отдых» и «увлечения». Вечный самоанализ и тошнота от мирских забот не могли подарить ему спокойствия души, сложившийся порядок вещей его никак не устраивал, но в силу своей доброты, он не стал политиком, активистом или революционером. Андрей отдал себя лесным божествам  – Дриадам, Наядам и Сатирам – и при удобном случае всегда этим хвастался.
  Ветер. Всюду ветер теплого города, который с каждым днем становился мягче и приятнее, унося пыль растаявших снегов. Перед глазами Андрея был один из самых старых районов города, который своими серыми хрущевками и заросшими сломанными детскими площадками напоминал его школьные годы. Здесь жила его теща – прекрасная, между прочим, женщина и мать.
  Стоя на лестничной площадке, он стучал. То громко, то тихо. Косточками пальцев чеканил всем знакомые мелодии. Но никто не открыл входную дверь. Соседи сказали, что уже давно женщина не появлялась в доме. Отчаяние от бессмысленности своих действий новым слоем легло на его душу, и тяжестью уплотнила старые переживания.
  Солнце начинало садиться, и серые дома под уходящим лучами теряли свою индивидуальность. На лавочке около подъезда он представил, как бы выглядел район из ревущего грузового МИ-8: безразличные крыши одинаковых домов создавали странные узоры, голые весенние деревья и кусты словно щетина врезались в глаза и где-то между домами в поиске парковочного места маневрировали автомобили.

Ассигнации стали деньгами
Автомобили ищут покой
А я познаю мироздание
Аккумулируя головой
!

  Хорошо начавшийся день, логично превращался в угрызение совести. Надо было что-то делать дальше. Сидя на детской площадке и шурша песком под подошвой, он планомерно сгрызал сам себя. Было стыдно, что он совсем ее не узнал за эти пару лет совместной жизни: с кем она дружила? где училась и последний раз работала? что любила посещать? Все пропало. Осталось только имя – Полина.
  Хотелось напиться. Залить свой стыд и окончательно опустить руки.
  Желание не заставило себя долго ждать, и через час бывшая скамейка площадки превратилась в стол. Это заметно скрашивало ожидание тещи. В Андрее одновременно теплились надежда на то, что она все-таки придет, и водка, которая была значительно добрее, чем окружающий его мир. Тихо. Он сидел и скрипел качелями, детей давно уже не было на полночной улице.
  К сожалению, алкоголь поспособствовал паре неприятных событий. Негромко, но продолжительно Андрей стучал к соседям, которые предположили, что теща могла уехать на дачу. Не удовлетворившись ответом, пел песни в подъезде, мочился в мусоропровод и миролюбиво ехал в старом добром УАЗе, только полицейском. «Вот русские, что МИ, что УАЗ, а внутри одинаковые, только плоскости разные», – рассуждал он философски.
  Сотрудники были добры к нашему герою и предпочли отделаться поучительной беседой, чтобы не возиться с ним в конце смены.
  Есть такие места, которые оправдывают твою порочность (не путать с прощением), чтобы ты не вытворял. Например, бар, квартира друга холостяка или пьяная лавочка. Просыпаешься на утро, а тебе не стыдно и тепло, потому что оправдали. И он ехал, бежал, шел туда, где будет понят и оправдан на протяжении всей жизни.
  Рано утром Андрей был дома и крепко спал. Ничего не снилось. Странно.

160 год 2000 года.
За окном невнятная погода:
осенняя стужа,
замерзшая лужа.
Сосед – ума как на масло хлеб,
Затеял ремонт квартиры:

сверлит,
стучит
и варит.
Моя личностью все понимает,
но больше нету сил.

"Бросай все увлечения,
спускайся на обед!
Юбилей сегодня дома нашего – 200 лет!
Наливай рюмяху, Вова,
Помянем дедушку Хрущева!"

  Когда-то, примерно, четыре года назад, скорее всего, в июле, группа туристов разбила у подножья небольшой горы ночлег. Происходило это далеко от Сибири – на Кавказе.
  Тогда было все иначе в жизни Андрея: молодость казалась бесконечной, сигареты пахли ядом, деньги не имели значения, ровесники еще не расписывались в ЗАГСас, а семья была обычным словом обозначающая некоторое количество родственников, где есть тети, дяди, разные племянники и братья. Вся жизнь была приключением, словно он герой не романа, а кинофильма, в котором рано или поздно американская мечта хеппи-эндом поставит в его жизни точку.
  Гора одиноко возвышалась над палатками и людьми, закрывая летнее солнце. Подножие было просторной зеленой поляной полной горных радужных соцветий, и где-то посередине стояли три палатки: зеленая, синяя и красная. Андрею не раз приходилось упиваться горным воздухом, смешанным с запахом заснеженных камней и цветов, в то время как молодая девушка по имени Полина была здесь впервые. Она с сильнейшим энтузиазмом и рвением покоряла дикую природу, чтобы впитать в себя всю красоту нетронутой человеком земли.
  Компания из семи человек обустраивала будущий ночлег и готовила ужин. Перед этим с приятным наслаждением ребята сняли походную одежду и облачались в шорты, футболки и тапочки. Становилось хорошо, и все заметно повеселели. Старшие и опытные туристы травили байки, подводили итоги дня и, греясь у костра, составляли маршрут на следующий день.
  За два дня небольшого пути Андрей в привычной для себя манере успел немного привлечь внимание Полины. Она не была лучшим вариантом из того, что предлагали обстоятельства похода, но было в ней что-то магически притягательное, пленившее исключительно его: возможно, хрупкое тело, в котором слабо выражались традиционные женские прелести; или необычной красоты лицо, запоминающееся на всю жизнь своими гладкими чертами, веснушками, дополненное длинными выцветшими волосами и бровями; возможно, мягкий и нежный голос. Если спросить Андрея, что его в ней привлекло, то устанете ждать ответа, он до сих пор не разобрался.
  Устав от гогота товарищей Полина и Андрей решают уединиться недалеко от палаток в поле, где, сидя на одеяле, закрывшись от посторонних глаз цветочным ковром, разливали термос с холодным вином по кружкам и смотрели на звезды. Говорили мало, только о важном. И ветер. Ветер был теплым – цветочным.
  – Красиво да? – не отводя взгляда от звезд, произнес Андрей – Я слышал одну историю, что в одном американском мегаполисе поздней ночью произошло землетрясение, из-за которого во всем городе пропало освещение. После этого тысячи людей оборвали звонками полицию, службы поддержки и спасения, чтобы рассказать о странном звездном облаке, протянувшемся на все видимое небо. Люди впервые увидели Млечный путь.
  Она приподнялась и посмотрела на Андрея.
  – Это скоро станет большой проблемой, – поддержала его Полина, – в нашем городе ты много звезд увидишь из-за иллюминаций и освещения? А это далеко не мегаполис, между прочим.
  – Вот именно, представь, как люди в Москве живут, наверное, думают, что картошка на деревьях растет, а луна свет от прожектора, – посмеялся парень, все так же смотря вверх.
  Полина замолчала, она была впечатлительной, и переживала чуть ли не за каждую букашку. Девушка смотрела на Млечный путь, который на горных склонах становился таким большим и близким, что если протянуть руку, то водяная рябь космоса заиграет пульсирующими звездами.
  – Грустно так, – выдохнула она. – Если у людей не будет неба, то никто из нас не станет заниматься вопросами мироздания и определения себя в этом мире. Это станет достоянием кучки ученых. Через сотни лет все погрязнут в рабстве и иллюзиях.
  – Ну, куда тебя понесло, туристка? – с улыбкой обнял ее Андрей. – Работа лаборантки в институте плохо на тебя влияет.
  И сразу же бессвязно добавил:
  – Милки вэй
  Полина захохотала и после этого Андрей ее полюбил. Этой странной незрелой и неопытной любовью.
  Дальше все было слишком быстро, необдуманно и дерзко: после этой поездки Полина переехала в квартиру к новому молодому человеку; Андрей все так же работал в экспедиции, участвовал в исследованиях при институте; в течение года Андрей и Полина зачали ребенка, и проблемы девушки становились серьезнее.
  Через пару лет в одиночестве Андрей часто с грустной улыбкой будет вспоминать эти счастливые моменты беззаботных и безответственных чувств.

Закрываешь глаза
Свет
Утепляющий тело плед
На дворе загорается ХIХ век
Под мостами спят бомжи.
некогда порядочные люди.
Где-то
Не удерживая век
Сидит
Сибирский nature-поэт
Во дворах выключается свет
Похмелье
Рассвет

  Снова Андрей куда-то шел. А что еще оставалось делать? Голова медленно закипала, и легкая пленка пара стояла в глазах, движения размазывались в городском пространстве, а ноги несли его снова туда, откуда он раз за разом уходил и прощался навсегда. Давно уже потерян счет дней и ночей в этом городе. Неделю? Месяц? Сколько времени тянется этот алкогольный трип, уже не знает никто. На улице окончательно распогодилось, и уже без опаски можно засыпать в парках, на набережной, на лестничных площадках, заводить с разными незнакомцами дружбу, длинною в несколько часов, и медленно становится человеком с низкой социальной ответственность и высокой личностной деградацией. Асфальт мочила морось, город не желал просыпался, из домов на балконы разных мастей выходили одинаковые люди. Одинаковые во всем: поза, трусы или шорты, сигарета в руке, сонные лица.
  Это все превращалось в круговорот сумасшествия и бессмыслицы, особенно, когда очередное желание запрокинуть бутылку маленькой жгучей каплей отзывалось на языке. Кончилась, собака.
  Есть люди, способные пережить войну, голод, страх, смерть своих детей, есть люди, способные жить с осознаем своей неизлечимый болезни. Почем есть и те, кто совершает суициды из-за несчастной любви, те, кто прячется в алкоголе и наркотиках от социума и непонимания мира, страдальцы, опускающие руки при каждой неудаче и ревущие день и ночь от несправедливости мира? Где тот критерий слабости и силы? Если человек обладает небольшими, что довольно редко встретишь, навыками критического мышления, то в своих мыслях он раз за разом будет думать о том, насколько многогранен мир в каждом из нас. И не стоит судить, а тем более смеяться над слабостью и отсутствием силы воли других – раз за разом говорит нам психология, педагогика и сама жизнь.
  Снился сумбур горных рек, где и камень, и вода пенились внизу водопадов и порогов, отчего он даже не слышал свое дыхание и шаги. Обстучав ноги от грязи, Андрей молча взлетел и на огромной скорости несся параллельно водопаду, чтобы упасть в пучину.

Не заставляй меня быть одиноким,
Возможно, кому-нибудь и пригожусь.
Пусть гордо летают надо мной сороки.
По жизни я обыкновенный гусь.
 
Лечу вдоль водопадов и камней
Огибаю реки и озера.
Сорока останется сорокой,
А гусь с поджаристой
               хрустящей коркой.

  Поздним утром он все-таки проснулся. Паршивый и мерзкий приподнялся на локти и странно удивился новой квартире, удивился и стыду за то, что не помнит, потому что хорошее он бы не забыл. Какая маленькая комната, а сколько вещей хранят эти полки: коллекции маленьких кукол со смешными лицами и разноцветным волосами, наверное, еще школьные вымпелы и награды (взрослый же не станет унижаться участием в таких незначительных мероприятиях, а тем более гордиться). Еще тут были мягкие игрушки. И картины. Они были ее, и это было лучшим в этой квартире. Да что там, в этих изображениях было больше смысла, чем в ее жизни.
  На кухне что-то шипело и легким ароматом манило подняться, пересиливая головную боль и шаткое положение тела. Пахло, по-моему, вареной говядиной, предвещавшей борщ. Хотелось тихо одеться и хлопнуть дверью.
  – Яна, прости, – сомнительно человеческим голосом сказал Андрей, – я уйду сейчас.
  И надевая футболку, он зашел на кухню.
  – Как я тебя не вспомню, ты появляешься в моей жизни, – улыбалась девушка, – это так забавно. Кушать я готовлю не тебе, а мужу, так что не рассчитывай на теплый прием.
  – Я сейчас уйду, это все было случайно. Не знаю, что на меня нашло, – он грузно сел на стул, опустив голову и плечи поближе к коленям.
  Яна спокойной вытерла руки и подошла к Андрею. Ее рука мокрым теплом от готовки отозвалась на мужской спине.
  – Когда же ты станешь мужчиной? Помнишь тогда, когда мы еще были вместе, ты часто говорил, что всегда будешь ребенком: умным, красивым и старым. Тогда зачем ты стремишься быть взрослым и постоянно борешься за это положение? Создавать семью, работать, получать образование и самостоятельно распоряжаться деньгами, а еще не понимать что ты родитель. Зачем мучить тысячи людей, окружающих тебя, Андрей?
  – Мне что сдохнуть надо? Ты как была дурой, так и осталась, – спокойно отвечал он.
  – Разница между нами только в том, что приходишь ты ко мне, Андрюша, а не наоборот, и сплю я с тобой, а не ты со мной.
  – Все-таки было? – подняв голову, с омерзением произнес Андрей.
  – Нет, я пошутила, – и отвернулась снова к плите.
  Он доверял ее мудрости и молча жевал все нравоучения. Можно подумать, что к бывшей и уже замужней женщине у него остались чувства, но это не так. Хоть и ненавидели они друг друга, но ближе и роднее человека он так и не встретил. Да и подходил тот возраст, когда наладить старые отношения проще, чем искать новые.
  Недавно он зашел в ее квартиру в пьяном угаре и слезах, он все ей рассказал, но сейчас не мог вспомнить ничего. И она молчала, потому что ничем не могла помочь. Было бесполезно.
  Они сидели на жестких табуретках. Шипела сковородка, уже пахло луком и жареной морковью.
  – Ты хороший человек… – произнесла Яна.
  Но Андрей, поднимаясь со стула, тут же ее остановил.
  – Зачем эти ярлыки и рамки, штампы и клеймения? Кто определил эти значения хорошего и плохого? Это уже давно не конкретные категории, а относительные величины. Я не плохой и не хороший, понимаешь? Я человек со всеми своими радостями, грустями, проблемами и событиями. Я живу, видишь? А плохо или хорошо, разбирайтесь сами.
  И ничего не ответить, Андрей хлопнул дверью и, спускаясь вниз, поворачивая на лестничных проемах, плевался. Ему хотелось выйти победителем из всей этой ситуации. Не вышло, конечно, но попытка – опыт.
  Он продолжал думать. Хуже мыслей после перепоя, может быть только секс при таких же похмельных недугах.
  «Ты уже давно не мужчина, хотя никогда и близок не был к этому слову, которое в некоторых выражениях звучит как награда, но чаще как оскорбление и упрек. И каждая женщина говорила: "Разве это мужчина? Настоящий так не поступит. Куда все мужики подевались? Вроде здоровый нормальный мужик, а как баба" или "вот это мужик, побольше бы таких. Где бы мне такого найти? Мужчина с большой буквы М". Сколько ее не люби, какой бедняга бы с ней не находился, он неоднократно будет в двух этих амплуа в зависимости от настроения любимой и поступков любимого. Ты можешь спасать мир от страданий и бед, но настоящим мужчиной тебя сделает только завтрак в постель. И я это к чему? Разные женщины любят разных мужчин, и в отсутствии идеала, тысячи самцов запутываются и многого не понимают в природе символа Венеры. Это тяжелый психологический выбор и процесс – поиск внутри себя зрелого полноценного человека, способного на все ради семьи» – думал про себя Андрей.

Ты думаешь, я сумасшедший,
Но снова рискуешь собой.
Отдаешь свое хрупкое тельце
Мертвому сердцем. Мертвым душой.

И мы проспим все остановки
Сойдем на конечной поздней весной.
Ты думала, станешь однажды счастливой?
Прости. Не сегодня.
Прости. Не со мной.

Заплачешь, завоешь, пустишься в пляс.
Посмотришь в зеркало осторожно.
Тихо спросишь: где он сейчас?
Там, где все ему можно.

  Все закончилось. Водка камень точит. В случае Андрея это был большой душевный булыжник негативных эмоций и переживаний, нельзя было оставаться в постоянной прострации и ждать неизвестно чего. Он снова готов действовать, как на следующий день после прилета в этот роковой для него город. Вряд ли бы он стал счастливым в другом городе, они все одинаковые.
  Снова привел себя в порядок, выстирал вещи, помылся, приготовил еды, от вкусноты которой желудок выл от счастья, пересчитал остаток зарплаты и прочитал несколько страниц.
  Даже один день пресной жизни вызывала в его душе неприязнь. Надо было привыкнуть, понять и стать частью этой городской машины, но Андрей как маленький мальчик продолжал капризничать и топать ножками.
  Перемещаясь из комнаты в комнату, он сидел то на диване, то на стуле и ощущал себя беспомощным и слабым перед смелостью и мужеством Полины. Злость сменилась на скучание, вплоть до тоски.
  Еще одна неделя прошла странно: он бродил по городу в надежде встретить семейство. Парки, площади и улочки приветливо улыбались торгующими бабками, бродячими собаками и маленькими детьми, с которыми Андрей был особо мил. Захаживал к старым знакомым, даже к школьным друзьям. Многие давно уже переехали, стали другими и не могли понять жизненного уклада поэта, впрочем, как и он их.
  В один из этих дней ему посчастливилось увидеть самого настоящего поэта, читающего свои стихи прилюдно, с полной отдачей и взрывом эмоций. Зависть и восхищение застывали на его глазах, ему хотелось уйти, но ноги не шли. Господи, как он читал, лучшим зрелищем мог быть только процесс написания. Дикция, интонация, стилистика, сложные рифмы и речевые приемы. Он смотрел глубже, чем разинувшие рты обыватели, и с каждым хвалебным словом уничтожал в себе писателя.
  Домой Андрей шел в необычной грусти. О чем-то думал и держал в руках блокнот, топал по шершавому и твердому асфальту, от которого грелись ступни и уставала спина. Около дома покурил, бросил бычок в урну, смял блокнот и бросил его туда же. Еще одна неделя, бесполезная весна потерь.
  Недалеко сидели двое молодых людей, на вид лет двадцати, и странно что-то обсуждали:
  – А что искусство? – сказал самый младший из них белобрысый парень. – Любые попытки сделать его массовым и доступным приводили как раз к обратному. Чем проще оно становилось (на первый взгляд), тем сложнее его понимал обыватель. Вот мне достаточно показать тебе полотно Кандинского, чтобы твое лицо презренно сморщилось и обвинило его в дискредитации живописи, – показывая раскрытую книгу с картинкой и смотря на реакцию друга, продолжал парень. – Во. А я что говорю?
  Друг, и правда, сморщился и собственноручно перевернул станицу на репродукции картин эпохи возрождения, но белобрысый не сдавался:
  – А, между прочим, он прошел огромный творческий путь от старых академических художественных догм до создания великого абстрактного искусства, которое к нашему невежеству затронуло практически всё, что нас окружает, и предоставило возможность творить любому.
  Другой парень был немного повыше, ужасно бедно одет. Он пытался тихо возражать белобрысому, что Андрей ничего не мог разобрать. В итоге, это превратилось в монолог:
  – Сейчас мы имеем серьезную проблему: люди в общей массе не умеют оценивать искусство, тем самым погружают себя в серый духовно нищий мир. И виной этому наши родители, учителя и политика государства, не способные воспитать чувство вкуса к прекрасному, желание двигаться вперед. Как результат: порождение слабоинтеллектуальной и слабоэмоциональной личности, бесполезно существующей и удовлетворяющей биологические потребности, попросту это легко управляемый человек без собственного мнения и идеологии, мотивации, воображения, – он встал и продолжил. – Некоторые считают, что искусство закончено. Это аналогично мнению современников Ньютона, считающих, что больше нечего изучать в этом мире, пока не появился Эйнштейн. Вот, нам нужен такой же новый гений, но в искусстве.
  Тот, что бедно одет снова что-то промямлил и это не удовлетворило белобрысого:
  – Современное искусство уже не просто развлечение, крик или призыв, а философия, которая пытается отвечать на вопросы, как изобразить и показать время, движение, пустоту, смысл жизни и человека, общее счастье, свободу, гармонию, чистоту и красоту как категории, и еще много абстрактных, физических и чувственных категорий. Сложно? Невыносимо сложно и так необходимо для будущего развития человечества.
  Андрей заинтересовался этим увлекательным спором и незаметно пытался приблизиться, чтобы не упустить что-нибудь важное. Бедный начал краснеть и вибрировать губами, исподлобья смотря на своего оппонента, который все еще не останавливался:
 – Читая книги, ради сюжета мы превращаемся в потребителей развлечений, упуская восхищение идеей и стилистикой, упускаем поиск ответов и осмысление труда автора и его состояния при писательстве. В картинах мы смотрим на предметы, когда надо смотреть на краски, перспективы, гений автора, игру мазков и музыку, которую создает этот шедевр искусства. Можно долго продолжать, затрагивая фотографию, фильмы, архитектуру, скульптуру, да и прочие искусство, которое не входит в рамки понятий. Искусство не должно умещаться в жалкие центры современного искусства и пылится на серверах компьютера. Каждый ребенок творческий и способный, и только в гармонии с искусством он может стать Человеком с широким и гибким мышлением, способным определять самостоятельно себя и свое предназначение в мире, – уже задыхаясь он начал подводить итог. – И сейчас мы должны продолжать идеи наших умерших борцов за искусство и обязаны показать всему миру, что у него нет рамок и понятий, а есть только идея и контекст. Каждый человек должен понять, что он сам часть искусства, а его жизнь – один большой перфоманс.
  Неожиданно бедный поднялся и встал напротив белобрысого и из его красного надутого лица, извергающимся потоком, появился ответ:
  – Искусство, говоришь!? С первого наскального рисунка и до постимпрессионизма в творчестве был талант и глубина. Потом оно стало игрушкой буржуа и кучки богачей, которые свое безвкусие и бедноту ума прятали за кошельком, возводили бездарность в абсолют, и лишь малый процент из всего этого мусора можно было назвать искусством. Чертовы капиталисты! Занимались бы и дальше своими заводами, зачем лезть туда, в чем они простофили? Теперь мы имеем несколько культурно извращенных поколений и продолжаем погружаться в творческое болото. Сейчас говорить об искусстве, как говорить о погоде с незнакомым человеком, оставшимся наедине в комнате, – всегда чувствуешь напряжение от своего невежества и непонимания, но надо же о чем-то говорить. И писатели туда же. А поэты, совершено бесполезные люди для современного мира, – достояние небольших групп людей. Тянут на себе классику двухсотлетней давности и ничего нового не могут принести. Все что можно, уже написали, о чем можно сказать, уже сказали, остается только повторяться и подгонять текст под современные реалии. Скукота и отсутствие развития. Да и зачем, когда для этого есть музыканты, продюсеры, генераторы рифм, поколение «П» и жертвы системы образования. Поэзия – это поэты золотого и серебряного века, все остальное – тексты в стихотворной форме.
  Андрей ужасно возмутился и зашел домой. Крики за хлопнувшей подъездной дверью стали еще громче.

Небо упало ко мне на колени,
Пробудив от усталости
                жизни мгновений.
Облаками обнимет хилые плечи
И заполнит раны,
                сердца увечий.

Не забирай меня, гладь голубая,
Многого в жизни я не успел:
Не открывал свою душу людям,
Не сделал великих дел.

Не обнимал ее на закате
Не дарил маме цветы.
Перечислять
                строк не хватит.
Хотя бы сегодня
                – не забери.

  Это было совсем недавно, раз остались такие полные и яркие воспоминания того дня. Возможно, это было год назад или как раз перед отъездом к судьбоносным медведям. Где-то за городом в небольшом родительском доме Полины маленькая девочка бегала по коротко стриженой траве двора, с игрушкой, напоминающей летальный аппарат. Со звуками "вжуу" и "врууу", делая на поворотах скрипучий визг, она проносилась вдоль березовой поленницы, кухонных окон, беседки и деревянного забора с воротами. Андрей сидел за столом комнаты, где открытые окна приносили медово-цветочные летние запахи и звуки полетов дочери. Добавив к этому чудесному купажу утонченные тексты Набокова и проникающие в комнату лучи, останавливаемые лишь небольшими створками, он пребывал в полной гармонии с собой и любил жизнь.
  Полина спала в этой же комнате. Спала чудесно и безумно красиво, словно притворялась спящей или легла накрашенной. Сложив аккуратно руки под голову и поджав ноги к груди, легкое дыхание песней дополняло уличные звуки, и заставляло ее длинные ресницы гипнотически вибрировать.
  Он откинулся на спинку стула и захлопнув книгу, замер и почувствовал, как ветер гладит его правую щеку и внешнюю часть предплечья. Там далеко терлись друг о друга и шелестели верхушки деревьев, кряхтел на ямах неизвестный мотоцикл.
  Но в жизни всегда существует порок, не дающий спокойно и всецело наслаждаться новым днем, семейным и материальным благополучием. Рано или поздно этот порок черной маслянистой точкой капает на извилины мозга и стремится завладеть каждой клеткой тела и паразитировать, порождая переживания и боль, питаясь душевными болезнями и муками близких. Андрей еще не понимал, что случилось с ним, но знал, что больше любви к жизни – только ненависть к будущим страданиям. Все собственные биологические процессы приводили его в ужас и страх, каждую клетку своего тела он презирал и желал уничтожить. Смеялся над своими низменными мыслями, детскими диалогами со взрослыми людьми и над тем, что он никто, ничто и нигде.
  Все наши пороки, неврозы и навязчивые идеи от недостатка реализации личностных потребностей. Потребность Андрея была в одиночестве – в банальном, избитом, но болезненном, которое накапливается в душе с каждым прожитым годом, где он не реализовал себя. Все эти годы сопровождаются постоянной ответственностью, лишними действиями и бессмысленными событиями, бюрократией, образованием, воспитанием и редкими отдыхом, но не одиночеством, в котором снимаются все каждодневные маски, душа и тело спокойны от людского гнета, мысли приобретают чистоту и весь слой грязного социума трескается на теле. И где-то там он, самый настоящий, чистый, первый и последний человек, обитающий в каждом из нас.
  За неимением возможности очиститься одиночеством человек начинает искать их в лживых и временных освобождениях, которые, в конечном счете, еще больше очерняют душу и забирают светлое видение жизни: слабость к вину и к игре, похоть и измены, бездействие и эгоцентризм, безразличие к радости.
  Его тело начинало уставать, солнце близилось к закату, и дочка, набегавшись, сидела посреди двора, рвала маленькими ручками траву и подкидывала над собой. Увидев на крыльце отца, бросила все свои важные дела и кинулась в объятия, которые подняли ее высоко-высоко, примерно на сто восемьдесят отцовских сантиметров.
  – Как насчет того, чтобы лечь поспать, красотка чумазая? – вытирая большим пальцем ее щеку, сказал Андрей.
  В это время на крыльце появилась Полина, уже не сонная, но и без признаков удовлетворения, щурилась.
  – Дорогая, ты неважно выглядишь, – опуская дочь, которая побежала к матери, сказал Андрей, – ты здорова?
  – Все хорошо, Андрюш, – улыбнулась она – хочу мясо на углях. Сделаешь?

Мое призвание -
осенние распри на подкорке
творческого изыскания.
Совершенствуюсь или деградирую –
не замечаю я.
Все слишком медленно течет,
чтобы заметить счет
событий,
времени,
и дат.

Мое страдание –
любовные сказки,
мыслей канат.

Соревнование
всех нас:
без теплой души и прикрас.
Весенние тучи.
Ветра.
Скроют нас
от лишних тел
и чужих глаз.

Уснем на пленэре.
И на старом плеере
включу музыку севера,
чтобы в чистом поле
почувствовать запах клевера.

  Новая попытка все вернуть на свои места. Какие места – мало понятно. Снова и снова он бродил по городу, выжидал тещу, бывал в детских поликлиниках и садах. Только во сне где-то в старом хвойном лесу, полном рыжими иголками на земле, он отыскивал легкие очертания родных, пытался обнять, запомнить лица и голоса. Бесполезные воспоминания и сны, слишком много времени прошло с их последней встречи – все пропало. Андрей боялся представит ту боль, которую испытывала она.
  Так случается, когда тебя оставляют одного со всеми чувствами, недосказанными словами и временем, которое теперь будет тянуться вечно, а в голове бушует огромный ураган мыслей, воспоминаний и мечтательных образов. Все нынешние мучения – справедливая награда за упущенные моменты и чужие слезы, и он бы хотел заплакать, но эти глаза из камня могли только упрямо глядеть в одну точку. Андрей страдал не от любви, а от власти над Полиной, которую потерял.
  Оставалось только ждать. Время притупит, поможет забыться и отвлечься. Снова уехать и стать другим. Когда-нибудь. Надежда еще тлела.
  Неужели это все так наивно закончится, толком не начавшись?
Человек странное существо, в плохом настроении оно подводит себя к определенной черте полного упадка жизненных целей, безысходности и бессмысленности. Андрей смотрел в зеркало и чувствовал себя уродом, говорил и чувствовал себя неграмотным, читал книги и чувствовал себя глупым.
  Что будет, когда они отыщутся? Он хуже своей семьи в тысячи раз и не достоин быть рядом с ними. Что-то странное творилось в нем, внутри все переворачивалось и не приводило к логичному концу. Полное состояние незавершенности всего вокруг и конец выгорания. Он хотел прогуляться по парку всем семейством или приготовить ужин уставшим домочадцам, рассказывая жене свои мысли и стихотворения, устроится на работу и каждый вечер приходить счастливым домой. После таких раздумий приходил в себя и плевался, но вскоре бессознательно возвращался к ним. Это и был его стимул. Медленно ломались принципы, пусть поздно, но он становился другим, взрослым что ли. Беспокойное одиночество ломает даже самые сильные души, оставалось только выбрать в какую сторону будет слом.
  Спустя несколько часов блуда одновременно с исчезающим солнцем приходила грусть и подавленность, приходил и автобус, на котором он снова ехал домой. Кушать не хотелось, желудок переваривал боль уже неизвестно какой день.
  Старый ПАЗ плавно двинулся, треща коробкой передач. Усталая кондукторша рассчитала Андрея, и он сел на задние ряды. Пошатываясь на поворотах, словно в колыбели, Андрей дремал. От рева двигателя и периодически появлявшихся ям, перед глазами рисовалась таежная дорога и от этого улыбка растягивала его щеки.

Приход любви ты омрачишь собой,
и перестану я существовать.
Смету все старые осколки
и снова брошусь собирать.

Из года в год ищу кого-то,
с кем мог бы разделить обед.
С кем постелить кровать,
прожить тысячи бед,
страданий,
моментов переживаний
и потерь,

почувствовать немного счастья.
Весною на гору забраться:
кричать! кричать!
от радости побед сердечных,
доверия,
тепла,
чувств безупречных.

И вот...

Как только обрету покой,
ты снова омрачишь собой.

  Очередное утро и очередная пролистанная страница американского романа, ставшего современной классикой. Необычный выбор для человека с жизненным укладом далекого от интеллектуальных и гуманитарных начал. Совсем недавно его разбудил гул автомобильной аварии, случившейся на дороге около дома на расстоянии девяти этажей от квартиры. Андрей совершенно не запоминал авторов, прочитанных книг, а иногда только на середине произведения вспоминал, что когда-то уже видел эти буквы и образы создаваемые ими. С каждым годом чтение все меньше и меньше приносило удовольствие. Раньше ему хотелось взглянуть на иной мир, выйти за рамки обыденности и поддаться игре воображения. Теперь все иначе: бессознательное желание читать вызывалось завистью к писателям, тем людям, которые смогли превозмочь общественное мнение и себя, смогли выпустить свои мысли в свободное плавание. Но он продолжал читать, даже еще больше, впитывал сюжеты и идеи, вынашивал образы и примерял их на свою жизнь, совершенно не имея представлений, для чего это все делает.
  За окном послышалась сирена скорой помощи, а это значит, что надежда еще есть. Отложив книгу, Андрей начал одеваться, чтобы спуститься вниз и зевакой посмотреть на аварию, а может и помочь.
  В дверь позвонили. От удивления Андрей замер и чесал голову, раздумывая о не прошеных гостях. В глазок по обыкновению он не посмотрел, открыл дверь и время остановилось. Что творилось с ним в эти секунды, вряд ли кто может представить. Как в мире умещается столько несправедливостей и глупостей? А может быть и не стоило человеку развиваться до такого уровня, чтобы эти глупости замечать и возводить в нечто удивительное? А куда деть столько страдальческих мыслей самобичевания, предсмертных запоев и сотни других постыдных действий? Вопросы непроизвольно носились в лабиринтах извилин, сердце придурковато прыгало в груди, а физиономия становилась тупой до омерзения.
  – Что ты так смотришь? Любовницу привел, признавайся? – сказал практически позабытый женский голос.
  Ноги сжались в сильных объятиях, и детский радостный крик привел его в реальность, а затем и в восторг. Как же он был счастлив. Не проронив ни слова, он крепко сжимал руками дочь, поднимая и опуская ее, не веря, что это она, что это они все сейчас здесь – рядом с ним. Радостную и довольную улыбку жены сложно было разглядеть в сотнях поцелуев Андрея, а теща от такого внимания точно отдаст ему титул лучшего зятя.
  Сколько бы ученые не возводили сексуальное в начала начал, чтобы оправдать человеческие ужасы, но разве оно имеет смысл, когда хочешь подарить счастье своим близким и будущим детям? Сейчас вряд ли найдется человек способный переубедить Андрея в обратном. Ему хотелось вдохнуть их, окутать своим теплом без остатка, сберечь от всех бед и проблем, стать уютным и милым, лишь бы они не покидали его больше никогда.
  Все три женщины разных поколений были похожи друг на друга: одинаковые голубые глаза, густые волосы до плеч, слегка пухлая нижняя губа и маленький нос. Отличались они разве что ростом, гладкостью лица и тональностью голоса. Андрей никогда не переставал удивляться, когда девочка, женщина и бабушка находились вместе, как будто случился пространственно-временной сбой, в котором один и тот же человек был насильно выдернут из своей прошлой реальности.
  – Это вы меня так проучили, да? – улыбаясь, говорил он. – Я сходил с ума без вас, любимые мои. Как я рад, я все понял, я… – продолжал он.
  Полина прищурилась и удивленно посмотрела на своего почти сошедшего с ума мужа:
  – Как это проучили? Я же письмо тебе еще полтора месяца назад выслала, что мы уезжаем отдыхать к маминой подруге в Ялту. Ребенок море впервые увидел, да и самим отдохнуть хотели, пока ты шастал по своим полям, – удивленно говорила Полина.
  Он с удивлением посмотрел на свое семейство. И правда: загорелые и довольные. Он совсем перестал что-либо понимать, молча, перерыл сумку, достал письмо и протянул его жене, параллельно возвращая себя на землю от восторгающихся мыслей.
  Все четверо, уселись на диван и окружили смятую бумажку, пятилетняя дочь подпрыгивала на нервно трясущихся коленях отца и увлеченно смотрела на буквы. Полина и ее мать внимательно прочитали письмо, переглянулись и захохотали. Андрей замешкался в испуге и требовал немедленных объяснений.
  – Ну что я могу тебе сказать… – протянула с улыбкой жена. – Кого-то по приезде домой ждет сюрприз и не самый приятный. И как вообще можно было не узнать мой почерк!?
  «Что же было в тот день, когда он получил письмо?», – задумался Андрей и принялся помогать раскладывать вещи из дорожных сумок.

Самое смелое в жизни решение
Стать живым без пыльного мнения.
Года идут: рутина и рабство,
Беготня за ненужным богатством.

Но посмотри:
Тут воздух морей,
Улыбки зверей,
И ветер свистит между строк,

Лунное лето,
Прощание привета.
Спасибо за это все.

В глубокой старости,
Не вставая с постели,
Он понял с большим сожалением,
Что живым надо быть
Желательно – с рождения.

  В тот день, когда он получил письмо, дождь поливал так сильно, что не подобрать гипербол. Все это предвещало отсутствие работы на несколько дней, и единственным развлечением была добрая продолжительная пьянка, которая прерывалась доставкой «гуманитарной помощи» с посёлка. Костёр под навесом иногда шипел от падающих капель, рядом поднимали и опускали животы, спящие собаки, а у входа в палатку сидел Андрей, на коленях которого стоял кассетный магнитофон. Остальные товарищи гудели внутри.
  – Мы уйдём из зоопарка ааа-ааа – тихо подпевал он, трещащим динамикам.
  И так было хорошо на душе, что не хотелось абсолютно ничего. Свежий сибирский ветер и проливной дождь, идущие по лесу, костёр, низкие темные облака и все это пропущено через призму этилового спирта, музыки и субъективного восприятия.
  Прервал эту медитацию, подъехавший тот же УАЗ. От скрипа тормозов Андрей скривил лицо и остановил музыку.
  – Чего ты грустишь, молодой? – закричал водитель – Принимайте груз.
  Водитель поджал плечи и побежал к задней двери, копаться в кузове.
  Андрей прибывал в туманном состоянии, но звук гремящих бутылок в ящике у его ног, взбодрил.
  – Андрей Ко.., Андрей Но… – что-то ворчал водитель – Тьфу ты! Короче, кто у вас тут Андрей?
  Андрей поднял голову и посмотрел на водителя, щурившегося на письмо.
  – Я.
  Он протянул руку и почувствовал теплую и мягкую бумагу письма.
  – Ну, все, бывайте, ребята. Поеду я, пока дорога совсем не испортилась.
  Снова мерзкий скрип, хруст коробки передач и клубы пара из-под днища УАЗа. 
  Вяжущими и неловкими пальцами Андрей открыл конверт и бросил на землю. Тут же желтую бумагу забрали земля и дождь, затеряв адресанта. Он попробовал немного прочесть письмо, но постоянно терял смысл текста и значение слов. Разозлившись на почерк, он сунул исписанный лист в карман, взял пару бутылок и зашёл в палатку. К будущему сожалению в ней сидело ещё два Андрея, Миша и Егор.
  Только через день он случайно добрался до письма, а дальше все было, как было.

  «Я устала. Все, что раньше я любила в тебе, превратилось в тяжелое бремя, которое больше не могу нести в себе. Можно прожить в надежде и скуке бесконечно долго, если знаешь, что это кому-то нужно. Я думала, что появление ребенка в нашей жизни превратит тебя из вечного подростка в мужчину и семьянина, но ты раз за разом менял нас на все, что угодно твоей утонченной душе. Ты никогда не наберешься ума, не сделаешь открытие, не станешь святым и не напишешь самую лучшую научную работу, признай это, в конце-то концов, и займись своим благополучием. Вырасти, пожалуйста, я искренне тебя прошу, пока не стало поздно.
  Надеюсь, что ты больше никогда не появишься в нашей жизни и не причинишь нам боль.
  Спасибо за гражданский брак, прекрасного ребенка и счастливую молодость. Я хочу жить дальше и чувствовать себя любимой женщиной, но это будет не с тобой. И не пытайся нас искать, побереги свои нервы. Прости».