Певец и его голос

       Если  мы  скажем,  что судьба  человека зависит  от того  или  иного  божественного  дара,  то нисколько  не  ошибёмся. Певец,  о  котором пойдёт речь, не был в  юности популярен  среди своих  сверстников. Низок ростом,  щупл,  рыж  лицом и шевелюрой,  горбоносый  и губастый. Словом, его облик давал  повод  для  едких  насмешек одноклассников. Учился,  как многие: то  серо,  то с нередкими проблесками  на  способность, и  когда  эту  способность  не замечали, обижался  с  амбициями звёздного  мальчика и замыкался в  себе. Но  он  пошёл  дальше,  избрав для  себя  формулу:  если сильный присвоил себе  право оскорблять, то слабый имеет  право  не  слышать. Своеобразная  защита  работала, и как говорят,  худо  без  добра  не  бывает. Однажды  он  заметил,  что у  него появляется славный голосок с  задатками могучего тенора. Втайне  от своих  сверстников  он стал  брать уроки у  репетитора, мечтая ошеломить своих  насмешников сольным  пением и покорить  сердца прекрасной  половины не  только    класса,  но  и  школы…
Однажды рыжая  его  шевелюра более ярко  запылала медью,  а  веснушки на лице засияли свежестью: из  его  белозубого рта лилась в  зал на притихших  слушателей  прекрасная песня о  любви. Тот  час же он сделался  мил и  прелестен,  девочки  стали по  нему  сохнуть,  понимая,  что  вчерашний  заморыш наделён божественным голосом, и  этот  дар принесёт  ему  славу, искры  которой  с  огромной  силой  зажигают в  сердцах  любовь и  обожание, зависть и ненависть.
Вскоре  молодой  человек стал Певцом.  Никто  не  обращал  внимания  на  его  невысокий  рост,  на  горбатый нос,  напротив, соотнося с  его  рыжей  шевелюрой, находили в  его  профиле  изящество и  красоту. Он  ездил по  миру с  гастролями, всюду    срывал  овации. Толпы  поклонниц  подкарауливали  его на каждом шагу,  он  их не  отвергал,  проводил с  ними   бурные часы,  дарил  им  новые песни  и поцелуи. Певец завел личных  композиторов  и  поэтов, а  прежний  репетитор  стал  его первым  маэстро и  всюду  сопровождал. Певец  был  счастлив!  Но память хранила годы серой  юности,  тихою  борьбу за себя,  которая  вывела  его   в  звёздный мир. Маэстро   видел в  том резон и пользу на  будущее,  говоря: «Уроки своего прошлого,  а  тем  более  поколений  забывать  нельзя,  ибо потеря памяти принесёт  детям повторение   ошибок своих  отцов». Молодой успешник в  принципе соглашался с  маэстро,  мысль  шла в том  же  направлении,  и он  часто  восклицал:
–Всему, чего я  достиг, маэстро,  я  обязан моему  голосу.
–Не  только,  но  ещё и  моей  школе, – обиделся  маэстро.
–О, да!– снисходительно согласился Певец,– всякая школа  оставляет свой  след, я  не  запутался  во  множестве их, и в  этом я  обязан своему  голосу.
– Не спорю, но ты,  мой мальчик, безобразно  стал  относиться  к своему  голосу, не  бережешь его,  не  щадишь. Что  станет с тобой,  если ты  его  потеряешь?
– Глупости, с  моим голосом  ничего    не  случится. Я  его  господин, владею  им как  хочу и  сколько захочу. Я не  остановлюсь,  если  даже  весь мир падёт к  моим  ногам,  а  самые привлекательные  девушки   пожелали  бы  стать  моими  невестами.
– Берегись,  нещадная  эксплуатация голоса может обернуться  катастрофой:   потеря дарования,  забвение,  гибель! От  тебя  отвернутся все поклонники и  друзья.  Даже я,   твой  преданный  маэстро, вынужден  буду  покинуть тебя. Твоя  слава  закатится  через  год,  а  через  два-три – при  твоём  образе  жизни ты  спустишь все деньги и  станешь нищим. Ты  же  ничего  больше  не  умеешь  делать, кроме, как петь.
– Вы ошибаетесь,  маэстро, я  могу ещё и  смеяться над вами!– и  певец  дико   и пьяно захохотал,  отчего маэстро закрылся  руками  и в  негодовании  выбежал  из  гримёрной.
«Ага!– сказал  себе  Голос,  услышав этакую  перепалку. Он  и  раньше знал  от  многих,  что Певца  сделал  его  Голос,  и всем успехам  обязан  только  ему,  Голосу.– Но что  же  имею я? Певец – славу,  поклонников и  поклонниц, деньги,  на  которые покупает  себе  развлечения и всё  прочее,  а  я  только и  довольствуюсь тем,  что меня хвалят: «Ах,  Николаша,  какой у  вас  голос! Ему  цены  нет!»
– Да,–   заносчиво  соглашался  Певец,– мой  голос слышен  на  всех  континентах.  Я  его  господин.  Умру я – умрёт  мой  голос.
«Ошибаешься,  милейший,–  подумал  Голос.– Миллионы  дисков после  того, как  ты  истлеешь в  могиле, ещё  долго  будут  напоминать людям обо  мне,  слушать  меня.  Не  будь меня, не  родился  бы  и  Певец».
Нетрезвый Певец валялся на  диване и храпел,  выдавая звучные  рулады. Голос  же  отдыхал после  утомительного  концерта,  он  поморщился  от неблагозвучной музыки,  вылетающей  из горла  Певца. Голосу  сделалось  до  безобразия скучно  и противно находиться   при человеке,  впавшем в  такое состояние, и  он пустился  в  размышления:
«Что  же можно  извлечь  в  сложившейся  ситуации?– задумался  Голос.– Обо мне с восторгом говорят:  какой живой  голос! Я  нисколько  не  возражаю. Но  ведь  из  этого следует далеко идущий  вывод. Если  я  живой,  то разве я  не  могу  быть  личностью? Причём с  исключительной  индивидуальностью,  какую я  выражаю. А  личность – это  самостоятельная  единица. Поскольку я выражаю  исключительную  индивидуальность,  не  может  ли  она поработать  на  меня,  а  не  на  Певца. Зачем  мне  Певец,  эта  вечная  похвальба в  его  адрес,  словно не я  создал  его,  а  он  меня.  Ещё  говорят,  я  у  него  от Бога. Тем  белее  это  пахнет самостоятельностью. Только  единственное  неудобство: кто  же  меня  будет тянуть,  то есть  петь? Сам я  не  смогу себя  воспроизвести:  у  меня  же  нет  глотки,  я же  не  материя,  я – звук. С  другой  стороны,  если  я   живой,  то глотка  должна  вырасти,  как  только я  выделюсь в самостоятельную  единицу. Но  разве  Певец допустит  такой  демарш с  моей  стороны? Надо найти  подходящий  момент и  покинуть  его,  скажем, из-за  расхождения во  вкусах  современного  исполнения песен.  Я  взбунтуюсь,  я  заявлю, что   желаю выражать  свою  индивидуальность иначе. К  тому  же Певец –  человек  ненадежный.  Однажды он  чуть  не угробил меня  холодным  пивом. Я вдруг  стал  пропадать,   и меня  спасли  врачи. Коль я  от Бога,  доколь  терпеть сие насилие? И так, вперед, у  Певца  очередной  запой,  удобный  момент покинуть  его  без сентиментальных  объяснений».
И  Голос исчез из  спальни певца,  оставив  после  себя тихий шелест слов: «Я рву оковы  несвободы».
Поскольку  Голос  решился  на  этот  отчаянный  шаг: свергая господство  над собой  Певца,  то, к  сожалению, сначала  он  не  обратил  внимания  на то,  как  в  его  исполнении звучала  только  что  воспроизведённая  строфа.  Да и  было  ли  ему время и желание  прислушиваться к  самому  себе,  когда  вершилось такое великое  дело! Он  полагал как  известный  полководец: «Сначала надо ввязаться в  драку,  а  потом  посмотрим». Быть  битому  полководцу  или  нет, Голос  понятия  не  имел,  поскольку его  самостоятельная  жизнь  только-только  начала  отсчитывать  секунды,  и,  подхлестнутый  своим  революционным порывом, он  полетел на  простор улиц  города,  Такие  порывы,  Голос  из  истории  знал,  бывают  страстными,  ошеломляющими  окружающий  мир и чаще  всего  кровавыми. Последнее  обстоятельство его   не  смущало,  к  тому  же  он  опирался  на избитую  фразу:  искусство  требует  жертв,  поскольку в  данной  революционной  ситуации жертвой  становился  покинутый  Певец. Голос же, как  бывшая  его  жертва, не  должен   впадать в сантименты и не  оглядываться на  всё,  что было в  прошлом. Только  вперед! Теперь он  самостоятельная  живая единица, и скоро о нём  узнает весь  мир! Ему  не  жаль  было даже старого  друга – маэстро,  ибо  жалость в определенной ситуации  и кругах  общества,  что  бородавка  на  носу. Да и как  он  мог  кого-то  жалеть,  когда  только-только  родился,  а  чтобы  самоутвердиться, надо  быть,  по  крайней  мере, волевым малым. Главное –  показать  себя, и  люди  оценят.
Тут  Голос  увидел шумную компанию молодых  людей и  решил  немедленно  обратить  на  себя  внимание. Он  вспомнил  одну  популярную песенку,  которая  нравилась прекрасным  девушкам, и бурно ворвался с  нею в  людскую гущу. Но…
О, Боже! Голос  не  слышал  самого  себя. У  него  же  не было  горла,  как  у  Певца!  Рождались лишь жалкие,  тихие  звуки,  как  шелест  ветерка, или  шипение  змеи. Трагедия  назревала, к  счастью, никто ничего  не  понял:   Голос был  невидимый,  и он успокоился.  Ему надо лететь к  кузнецу  и  отковать лужёную  глотку,  о  которой не  раз  говорили Певцу: «Да у  вас,  батенька, лужёная  глотка – петь по  столько  часов подряд!»
Певец  снисходительно  улыбался,  гордясь  своей  лужёной  глоткой,  не  уходил со  сцены часами,  давая  за  один  вечер  несколько  концертов, взбадривая  себя  горячительными  напитками,  сырыми  яйцами и, безусловно,  восторгом  публики. Если в  первые  годы  своего  звёздного  восхождения Певец всячески  оберегал    голос,  не  перегружал его,  боялся  простуды,  не  ел  мороженого,  нянчился  с  ним, как с  золотым младенцем,  то  теперь,  обретя громкое  имя, все  страхи рассеялись, и  он высмеивал  каждого,  кто  призывал  щадить уникальный  дар. Постепенно его  образ жизни стал таким, каким  он  стал к  моменту  бегства Голоса.
Беглец быстро отыскал  первоклассного  кузнеца, и  тот  отковал  ему  лужёную  глотку. Голос  принялся  репетировать,  чтобы в  ближайшие  дни   пуститься  в  турне   с  концертами. Но, увы,  это  был  совсем иной  голос,  уж он-то прекрасно  знал  себя,  помнил  всю гамму звуков, оттенков,  тот  широчайший  певческий диапазон, чем  славился на  весь  мир. Всё  теперь  утратилось  и  стало  лужёным. Требовалось множество  репетиций,  чтобы поставить  голос на  прежнее  место,  на  ту  высоту,  на  какой  находился  при  Певце. Но  кто  займётся  этой тонкой  работой?  Просить  маэстро было бы  в  высшей степени бессмысленно. Обратиться к  друзьям Певца  и его  поклонникам  –   не  менее  опрометчиво. Разве  что к  врагам Певца и  тем  самым  окончательно  уничтожить  его. Казалось, выход найден,  но всё  же  Певец был  ему не  то чтобы  дорог,  скорее  нужен.  Голос это  подспудно  чувствовал. Как бы  там  ни было,  Голос  растерялся и  не  знал,  как  мобилизовать свои  силы  для  достижения  задуманного   самостоятельного триумфа.

Пробуждение  Певца было  обычным,  поздним.  За окнами светило солнце, улица гудела сотнями моторов, и как всегда   болела  голова. Он принял  контрастный  душ,  вышел   из  ванной почти в  норме,  обтираясь огромным  махровым  полотенцем,  ничего дурного впереди  не   предполагая.  Сейчас  он выпьет бокал  вина, парочку  чашек кофе,  потом плотно  позавтракает  и  отправится  на  репетицию. Обычно  он мурлыкал  какую-нибудь  мелодию,  сегодня  такой  потребности  не  ощущал,  и  вообще желания  говорить. Это  показалось  ему  странным,  не  из-за этого ли легкого  жжения  в  горле. Он  пожелал  прокашляться,  убрать  неприятное  ощущение в  глотке. Но,  батюшки, у  него получился  не  звонкий кашель,  а  какай-то  ржавый  скрип несмазанного  колеса телеги. Что  за  чертовщина? Видно, вчера  переусердствовал с  холодным  пивом. Певец  вновь  попытался  откашляться,  но  из  глотки вылетели невнятные  звуки,  подобные бильярдной  киксе. Тогда  Певец  расправил  плечи,  вдохнул в лёгкие побольше  воздуха  и попробовал  взять высокую  ноту. Вместо  живого,  высокого  звука  послышалось  шипение  умирающего. Певец  похолодел, но  продолжал  снова  и  снова выжимать  из  горла  хоть  какой-либо  звук,  так поражавший слух его  поклонников. Но всё  напрасно.  Певца  бросало  то в  жар,  то в  холод. Он  сварил кофе и  стал  греть напитком закостеневшее  горло и  снова  пробовал  и  пробовал  извлечь звуки своего драгоценного  голоса.
Его  не    было, голос  пропал!
Растерзанный несчастьем Певец замертво  свалился  на  кровать.  Он  долго  лежал полутрупом,  пока в  дверь  тревожно  не  постучали и  не  донеслись  знакомые  голоса вопрошающие  откликнуться,  ибо пришёл  час  репетиции,  а  затем должен состояться концерт,  как  всегда, при  аншлаге. Но  Певец  боялся  пошевелиться,  откликнуться,  да и как он  откликнется,  если  потерял  голос, и кроме змеиного  шипения из  его  глотки  ничего  не  вылетает.
 Дверь попытались  взломать,  и  взломали,  но  тот  час же  ретировались перед  разъярённым  и  нагим Певцом,  лишь  обернутого в банное  полотенце. Пинками  и  кулаками  он  прогнал пришельцев, наглухо закрылся в  своей  спальне,  уже  в  полной  мере  сознавая свою  трагедию. В  отчаянии  он стал  опустошать квартирный  бар,  после  каждой  рюмки горячительного  напитка,  пробуя восстановить  голос. Но он  отсутствовал.
 Концерт был  сорван,  а  за  ним  и все последующие.  Афиши  срочно снимались до  выяснения  обстоятельств  и  недуга Певца.  Но  он никого  не  принимал,  даже  маэстро –  своего  верного седого  друга,  только  в  ответ  пьяно шипел в  замочную  скважину. С  трудом  к  нему пробился  его  личный  доктор.    Осмотрев   своего  пациента,  он  ничего  утешительного  сказать  не  мог,  и  даже затруднялся поставить  диагноз. Создалась  тупиковая  ситуация. 
Вскоре пошла  молва,  что Певец  потерял  голос. Об  этой  версии  он  узнал по  телевизору и  вдребезги  разбил чёртов  ящик. Друзья  несколько  раз  делали попытки  пробиться  к  нему для  выяснения его  здоровья  и  ситуации,  предлагая  помощь, выражая  сочувствие. Певец  не  принимал  никого, он уже  осознал, что его занесло в величайшую  Марианскую  впадину.  Среди  друзей  не  нашлось  того  отчаянного  водолаза,  который  бы  попытался достичь  донца  его  несчастья, понять ту глубину впадины, в  которую безнадежно  упал  Певец. И друзья  покинули  его,   он стал  впадать в  забвение,  чего  пуще  смерти  боится  всякий  творец. И  тут к  нему кто-то  властно  постучался,  совсем  не  так,  как  это  делали  друзья  и  поклонники,  предлагая свою  помощь.
– Открывайте! –  услышал  Певец лужёный  голос,  словно он вылетал от  десятка  литавр,  и Певец  догадался кто  за  дверью.– Ну,  смелее,  это я,  ваш  Голос!
Да,  он  узнал  свой  голос,  хотя  тот  порядком  изменился. Узнал так  же, как мать  узнает  свое  дитя через  много  лет  разлуки. Певец  несказанно  обрадовался  и  стремительно распахнул двери. Голос  вошёл, он был  невидим,  но  грохотал, как  прежде.
– Я к  вам  вернусь, – безо  всяких  предисловий заявил  Голос,–  но с  одним  условием.  Теперь  я  буду господином,  а  вы  –  моим  инструментом. Я  женюсь  на прекрасной  Ля или  Си,  заживу  счастливо и  осмысленно,  не так  как вы,  забулдыга! – Заметив  на  лице Певца  печать  возмущения,   Голос зазвенел  властно,  упреждающе. –  Да, я    не  допущу  прежней вашей вольницы, но, будьте  уверены, я   верну вам ваше  лицо.
Радость,  полыхнувшая в  глазах  Певца, тут  же сменилась полным  смятением.
– Как понимать эти слова?
– Очень  просто, вот  вы  уже  не  шипите,   изъясняетесь своим  голосом.  Как вам  это  нравится? Попробуйте взять   любую ноту, и  у  вас  получится. Вы   по-прежнему  запоёте,  но достигнутый  успех вы  больше  не  будете  относить на  свой  счёт,  а только  исключительно в  мой  адрес. Я –   ваш  господин,  а  вы  у меня  на  посылках. Подумайте!  Вижу,  вы  шокированы и  ещё  не  созрели до  такого  творческого  союза. А пока я  вновь покидаю вас.
– Постой, но ведь всё  это  сущая  нелепица!– в  отчаянии  воскликнул Певец.
– Иного я  не  ожидал  услышать. Прощайте,–  и  голос у Певца снова пропал.
Потрясённый  Певец  едва  держался  на  ногах не  только  от  физической  слабости,  которая посещала  его  всё  чаще из-за  чрезмерных спиртных  возлияний,   нарушения режима  приёма  пищи,  жизни  почти  без  движений, обросшего,  теряющего  человеческий  облик,  но,   скорее, от только  что состоявшегося  диалога.  Да и  наяву ли всё  это,  уж,  не с  головой  ли  что,  не  поехала  ли  крыша? Певец встряхнулся,  он  чертовски  устал  от безумной жизни  последнего  времени и  посчитал,  что  ему необходимо  хорошо  выспаться,  ведь  сон поправляет расшатавшуюся  психику. Он кинулся  к   домашней  аптечке,  разыскал  снотворное,  лихорадочно  проглотил  несколько  таблеток,  запил  водой  и  через  несколько  минут  его  охватил  глубокий  сон.
Проснулся  он от  требовательного стука в  двери,  и  сразу же  вспомнил  фантастическую сцену  со  своим голосом. Разумеется,  он не имел  никакого  решения относительно безумного  требования  своего    голоса,  но все же  стремительно бросился к  двери, впуская стучавшегося. К нему  явился  маэстро. Певец  заметался по  квартире,  как  тигр, только  что  посаженный в  клетку.
Одного взгляда маэстро было  достаточно,  чтобы  увидеть  и  понять  до  какой  черты  опустился его  любимец и  кумир  публики. Маэстро собирался напомнить  Певцу своё невесёлое  пророчество о  потере  голоса,  но язык у  него встал  колом, сердце  сжалось  от  боли, и  он  понял,  что не стоит    колоть  человека,  когда  он уже  заколот до  смерти.
Разочарованный  Певец не  приветствовал   маэстро и готов  был дать   головокружительный отпор   на  все  его упреки.  Но  маэстро  молчал, в  его  глазах  читалась неподдельная  скорбь и сочувствие отощавшему человеку,  обросшему, с  пергаментной  кожей  на  лице.  Они долго стояли друг  перед  другом с застывшими  вопросами  на  устах. Наконец,  Певец  не  выдержал  затянувшегося  молчания и  сказал:
– Я знаю, зачем вы  пришли! И  если ЭТО  правда,  если  я  не  свихнулся,  то  он  предлагает  мне  невозможное: называть  его   господином! Не я,  а  он – господин! Мыслима ли  подобная  наглость!
– Я в  курсе дела. Надо  соглашаться,–  не  моргнув  глазом, ответил  маэстро и  облегченно  вздохнул от  того,  что ему  не  пришлось самому   начинать  этот  тяжелейший  разговор и быть  осмеянным  по  причине  галлюцинаций.–  Битвы никто  не  выигрывает,  дорогой  мой, ибо  даже  победившая  сторона утопает в  море  крови от  поражения  своих  воинов. Любое  мирное  соглашение,  компромисс, лучше кровавой  победы,  и  особенно в  гражданской  распре. Вы  меня  понимаете?        
 – Ещё  бы!–  нервно  воскликнул  Певец,  чувствуя слабость во  всем  теле  и начавшееся  головокружение  от  голода.– Вы  не  представляете, как  будет  выглядеть  этот  невероятный  союз. Я  должен  ему во  всем  подчиняться,  быть у  него  холопом. Он  станет  мне  диктовать  условия.  Даже  денег  выдаст,  сколько  посчитает   необходимым.  А  женщины?  Мои  невесты перейдут к  нему. Он,  видите ли,  женится  на  Ля  или Си,  на  моих  прекрасных  дамах и    ещё  заимеет  многочисленных  любовниц.  То  есть   водрузится  на  моё  место.  Но  и это  ещё  не  всё,  в  наказание  приставит ко  мне  одну  из  тех женщин,  кто  не  желал  покидать  меня в  моём  теперешнем  положении. Но  кто  они?  Простые  кухарки,  вообразившие себе,  что мои  песни и я,  в  том  числе,  для  них   жизнь  или  смерть!
Певец полагал,  что  смутит  своего маэстро  столь  пламенной  тирадой и  по-прежнему склонит  чашу  весов в  свою  сторону,  но  покладистый  маэстро, качая седой головой,  изображая  отчаяние, ответил:
– Вам  надо  соглашаться  на  его  условия. Вы  снова  обретёте   голос,  подниметесь  на  эстраду.  Опять  турне,  опять  слава,  неужели этого  мало?
– Вы  ошибаетесь,  слава моему  голосу.  Хотя  вы  прекрасно  понимаете,  что он  без  меня –  ничто. Пусть  битвы  никто  не  выигрывает,   но в  них всё  равно  есть победитель, а я  хочу  победить  любой  ценой.
– О  какой  цене  вы  говорите!–  воскликнул  маэстро,– с  потерей голоса вы  потеряли себе  цену. Он,  как же  нелепо это  звучит, поможет  восстановить  вашу  популярность.  Соглашайтесь!
Певец  сделал  над  собой  усилие,  чтобы  не  раскричаться и  не  свалиться на  пол в  бессилии от  гнева и голода. Маэстро  видел,  сколько  сил  отдаёт  человек,  чтобы  не  потерять самообладание, находя в этом  обнадёживающий  знак.
– Однако  вы  не  хотите  быть  рабом  своего   музыкального  слуха,  подчиняться  ему  во  всём  и вся,– вкрадчиво продолжил  беседу  Певец.
– Но  я  полностью  подчиняюсь!  Я  следую своему  слуху и  только  тогда пишу  музыку.
– Пишите   музыку!– усмехнулся  Певец.–  Вы  нещадно  правите  свои  ноты,  отыскивая  тот   единственно  верный  звук, и  тогда несёте  мне  на  суд своё творение.
– Да,  но  это опять  же благодаря моему исключительному  слуху,  моему  стремлению к  совершенству.  Как  бы  я  это  делал,  если  бы  мне  медведь  на  ухо  наступил.
– Но  медведь ваш  далеко в  тайге,  и  слух постоянно  при  вас!–  воскликнул Певец,–  не  в  пример  моему  самозванцу. Представьте  себе,  что сталось  бы  с  вами,  когда,   проснувшись  однажды  утром,  вы  уже  не  вы, вместо  вас  в  вашей  постели с  вашей  женой  лежит  ваш  музыкальный  слух,  он  сам  пишет ноты,  и  ваша  жена  от  него в  восторге. Не  чушь  ли  это  собачья?
– Чушь, конечно,– содрогнулся  маэстро  от  столь кошмарной  картины  нарисованной  Певцом,– настоящая  чушь!  Но  чушь со  мной  никогда  не  случается. Я просто  не  допускаю  её в  свои  владения.
– Вы  забываетесь. Неужели  не  помните,  как  после вручения нам  премии и продолжительной  обмывки, вы  пожаловались  мне,  что написали  такую  чушь – то бишь, ассоциацию нашего  веселья?
– Но подобное  случилось  лишь  однажды.  Нашёлся  поэт,  написал  на  эту  чушь вульгарные  стихи, а вы с  упоением  пели  их  на  мальчишнике.
– Вот  видите, не  зарекайтесь,  что чушь  снова  не  посетит вас.
– Вы переводите  разговор  в  иную  плоскость. Речь  не  обо  мне,  пока  я  стою  на  катушках уверенно,  речь  о  вас.
– Речь, я  полагаю,    о  творческих  личностях. Каково  вам  было после  этой  чуши? Так вот  и  мне жутко  от  мысли,  что Он будет  нести из  моей  глотки всякую  ахинею.  Вы  подумали  об  этом?          
– Эта  страшная  мысль  не  могла  родиться в моём  мозгу. Но вы в  любую  секунду можете  оборвать  песню.
– И  уйти  со  сцены,  заплатить  неустойку? Он  не  остановится, и однажды меня   забросают  тухлыми  яйцами  и  помидорами.
– В  этом  что-то  есть,– задумчиво проговорил  маэстро.
– Так  вы отказываетесь  от  мысли,  что какова бы  кровавой  не  была  победа,  она  всё  же  победа  и  победителей  чествуют,  а  не  судят?
– Нет-нет, плохая  музыка, плохая  и  только,  её  никто  не играет  и  не  поёт. Не  велика  потеря  для  общества. Но  когда нарушается  извечная зависимость управления  одного  другим –   это  катастрофа.  Она  ярко выражена  на  вашем  примере.  Только  гармония отношений и взаимное  уважение сулят  нам  обоюдный  успех. Соглашайтесь безо всяких  условий и выстраивайте собственные линии сближения, не  надо  революций и междоусобиц, эволюционный  путь, только  эволюционный  путь! Уверяю, хуже  того,  что с  вами сейчас  происходит,  не  будет. Сидя в  одиночестве, вы  же  не  знаете,  что  Он  уже  творит?
– Спекулирует моим  голосом?
– Вот  именно! Он  проводит  презентации дисков в разных  городах и  странах. Он  срывает  такие  куши,  что  уму  непостижимо. Он,  видите ли,  может и  без  вас  обходиться.  Правда,  некоторое  время...– Маэстро  нервничал, сообщая эти  прескверные  подробности хмурому Певцу,  разделяя  его  негодование.
– Драгоценный  металл теряет блеск,  если  его  не чистить,  так  и  мои диски без прилива  свежих,  постепенно  растворятся в  лавине  новых  голосов,  которые хлынули с  эстрад. Чем  Он будет  козырять?
–Согласен, но вы  к тому  времени  и  вовсе зачахните. Но  ваше  второе  рождение,  второе  пришествие!  Это буря восторга и  оваций! Заключайте   твёрдое  соглашение в  рамках  этических  правил…
–  На  такой  ход  способны  только  порядочные люди,  но не какой-то самозванец,  хотя  и  мой  голос.
– Бывший!
–Продолжаете  язвить,  уничтожать уничтоженного!
–К  сожалению,  дальше препирательств мы  не  продвинулись,  а  время  моего  визита  истекает. Решайтесь, и снова  за  работу. Я  выступлю в  роли  посредника. Прощайте.
Дверь  за  маэстро  захлопнулась. Бывший  певец  остался  один.  Он  ненавидел  слово «бывший»,  как  своего  врага.  Но если  смотреть  правде в  глаза,   он  действительно  бывший певец и  кумир молодёжи. Певец,  мрачно  размышляя,  решил подкрепить едой  свои  силы  и  направился  в  кухню,  чтобы  на скорую  руку приготовить  яичницу  и  кофе.  Пока он   готовил, в  голову  пришла  жуткая  мысль,  а  не  потому  ли был  так  настойчив  маэстро,  что его предатель снюхался со  слухом  маэстро и  тот  тоже  оставил  старого  композитора. Теперь два самозванца сами будут  сочинять музыку и  давать  концерты?  Что  стоит  голосу  снова пойти  в  кузню перековать   у  кузнеца горло и  при  его  помощи  издавать  звуки. Певец  помнит  сказку  из  детства,  как  волк перековывал  свой  волчий  голос  на  овечий,   и у злодея  получилось:  он  обманул  козлят!
– Боже мой, именно  так  и  случилось! Но  каков  же  теперь у моего  голоса  голос?–  Певец  похолодел от  шальной  мысли.  Но  завтрак был съеден, сил прибавилось, несчастный приободрился и, чувствуя  в  себе  новое  качество,   попробовал  взять  ноту. И,  о  чудо! Он  взял её.
– Ха-ха-ха! Маска сорвана, всё встало на свои места!–  Певец  с упоением повторил   упражнение с  ещё  большим  успехом. Тогда  он  распахнул  окна,   и его  могучий тенор,  так  хорошо  известный жителям  города,  которые  спешили  по  своим  делам на  переполненных  тротуарах,  выплеснулся  из  его  квартиры.  Завороженные звуками исчезнувшего  голоса, пешеходы останавливались и  тянули  шею  навстречу  песне.  Стихли на  улице  гул  толпы  и  шарканье  ног,  рев  автомашин.  Своим  тонким  слухом Певец  уловил  это,  он  хотел   вскочить  на  подоконник  и  продолжать извещать своих  поклонников, что они  были  введены  в  заблуждение исчезновением  голоса.  Мол, слушайте, вот он  у  меня,    окрепший  и  такой  же  могучий,  как  и  прежде, но  артист вовремя опомнился:  вид  у  него  был  далеко  не  концертный,  а  дикий,  и он   продолжал  петь в глубине  комнаты,  радуя  себя  и  людское  море, собравшееся  под  его  балконом.  Счастливый  Певец  оборвал песню. В  ответ  услышал рев  восторженной  толпы  и принялся  лихорадочно  собираться  в  театр,  чтобы  заявить  о  себе.  И  только  надел  шляпу,  шагнул  к  двери,  как  услышал:
–Приятно,  не  правда ли,  вновь   обрести голос?– спросил  его  Голос.
– Что  ты  хочешь  сказать?–  насторожился  певец.
– То  и  говорю,  что  говорю. Ты  не  спеши,  попробуй снова взять  ноту.
 Певец  недоверчиво  покосился на  Голос,  встал в  позу  и  начал  упражнение,  но  вместо  бархатного  звука, он  выдавил  киксу. Певец  побледнел,  повторил  попытку, но,  увы, из  горла вылетал  беспомощный  хрип.
– Ты  что,  издеваешься  надо мной?– просипел Певец.
– Беру  на измор. Вот  мои  условия, они  несколько  мягче прежних. Я  подумал,  нельзя  же  быть  таким  жестокосердным,  всё  же  мы когда-то составляли  одно  целое и  неделимое.
–Вот-вот,  а  ты узурпировал власть  человека,  расчленил  монолит,  потерял всякую  совесть,  поступаешь со  своим, можно сказать,  отцом, как  последний  вор.
–Ну-ну, полегче на поворотах! Не то я развернусь и  покину  тебя навсегда, – громыхал  Голос  с  угрожающими  нотками.
– Ладно, уговорил,  выкладывай  свои  условия?
– Ты  их  знаешь: я – твой  господин и  лавры  успеха  пожинать  буду  только  я.
– Убейте  меня,  но я  не представляю всей  задуманной  несуразицы!
– И  не  надо,  марионетке  незачем  напрягать свой  мозг. Но у  тебя  есть  шанс  вернуть своё  лицо под  моим  управлением. И с  этой  секунды  прекращай меня  тыкать!
Певец  едва  сдерживал  свой  гнев, его  пыл  охлаждали  слова  маэстро,  уверяющего,  что  битвы  никто  не  выигрывает,  даже  победитель омыт  кровью своих  солдат. Какой-то сплошной парадокс и  дальше занимает его ум. Певец стал загибать пальцы.  Кощей Бессмертный,  чахнущий  над  златом, но  уничтоженный богатырём; бессилие  всемогущего  Бога  перед своим непокорным избранным  народом;  могила с  не зарытым  гробом, откуда  раздаются стоны  умершего,  но  их  никто  не  слышит. Они   не  предназначены ушам  оставшихся в  живых, а  только нечистой  силе,  которая в  итоге привела к  порабощению  одного  человека  другим. Да-да,  одна группа, грабит другую. Первыми это  сделали  древние,  сильным  понравилось  угнетать   слабых,  которых большинство. Но   угнетение тоже  управление одного другим. Древние мало  задумывались над плодами  порабощения. Как  бы  урожай  не был  бы  мал,  они  не  собирались  отказываться  от подобного  управления.  Современность   доказала:  порабощение одинаково плохо, как  для эксплуатируемого,  так  и  для  эксплуататора. Доказала,  но  не  отказалась.  Рывок  к  вечной  свободе разрушает извечную  зависимость управления одного  другим. И  только  гармония  отношений, как   утверждал  маэстро, и  взаимное  уважение несут  обоюдный  успех.  Но  как  втолковать это  моему голосу?
– Я примерно  догадываюсь,  о  чем  твои  мысли,– прервал  тягостное  размышление  Певца  его новоявленный  господин,– и разделяю  твое  мнение об  управлении. Отныне  ты  мой  раб и  будешь  лелеять  меня и  беречь и,  Боже  упаси,  пить холодное  пиво.
– О  да, мой  господин,  вон всю браваду,  дурные  поступки и привычки,– примирительно сказал Певец,  выходя  из  парадоксального   мышления и  выстраивая новую  линию своего  отношения к  самозванцу.–  Пора  возвращать своё  лицо. Публика  ждёт и  жаждет! Мне надо  принять  душ, пригласите,  пожалуйста, если  можно,  парикмахера,  гримера и всех, кто  мне  необходим  перед  выходом  на  сцену.
– Браво-браво!– сдержанно захлопал в  ладоши Голос,– управление  восстановлено. Эй, кто  там?  Пойдите к  услугам!..
  С. Сухобузимское, 2012 г.