О житье-бытье моём...

 Как меня не спрашивай, как не пытай, никогда не забуду мово Ванюшку. Встречались мало, всё на обчих работах. Так было тяжко. Вона когда назём на поля возили, много его скапливалось после зимы, помогали друг другу семьями: я на телеге, а он с вилами управлялся. То сеяли, то жали, гоношились на сенокосе. Помогали всем на работах тяжёлых, трудоемких, где одной семье ни в жисть не справиться: строили ли чего, перевозили ли. Избу, крышу где починить, а также срочное что: до дождей убрать урожай, скосить сено, выкопать картошку. Помочь устраивали "обыденщиной", "об один день". Потому как всё, устроенное за один день, было защищено от нечистой силы. А, потом, как положено, апосля  застолья, аль после поедания каши ходили парни да девки по деревне, величая, славя хозяина угощения. И мне, как самой красивой, летом доверяли нести украшенный сноп, а подружки гремели серпами, трещотками, отпугивая злые силы. И сызнова все садились за столы – и продолжалось празднество.
 Жизнь наша нелегка была. То непогода, то холода. Поэтому кажный житель деревни почитал своим долгом принять участие в помочи. Хотя она была и добровольной. Отказаться от работы было по деревенским законам неписанным безнравственно. Обчеством осуждали таких. Да и опыт подсказывал, что в помощи рано или поздно сам нуждаться станешь. А уж по осени столько хлопот бывалоча: и капустку рубили, и засол на зиму грибной, огуречный делали, ить мал да велик в зиму больно охоч до него был. Хотя работа была не очень приятной и достаточно тяжелой, проходила она дружно да весело: лошадей украшали бубенчиками, лентами, много шуток сопровождало самый последний воз, пели песни и частушки; снопы льна да конопли перед обработкой сушили в овинах. Дабы лён и конопля не успели отсыреть, их быстро сушить надобно да раскладывать не густо. И Ванина семья, и наша толк в этом знали.
 Папанька заботился о нашем благе да и маманька в стороне не стояла. А мы все дети, ну, от мала до велика, но и то — в помощь. Многие девоньки обучались женским работам. Прямо лет с семи могли отправляться в няньки присматривать за малыми. А уж припасы как готовили, ни дня ни ночи не ведали. Ить и ослушаться нельзя: кажный день год кормит. И завсегда лабаз ломился от заготовок. "Все топоры вместе, а грабли — врозь", так и мы с Ванюшей. Он в своей шатии заглавный, а я среди девок всех краше да неутомимее – враз работа в руках горела. Хоть и виделись маловато, но друг друга давненько заприметили. Все в обчестве знали, как милы мы друг дружке.
 Не жаловала меня его маманька, но Ванюша тужить не велел: мол, не долга её власть над ним, мазанку справят и прости-прощай. Лихости в общении с девками Ваня себе не позволял, этим ещё сильнее люб был мне. Да ещё рукастым знали все его: зарабатывал в доход семьи да себе на справу. А уж я: косить, грести, метать стога, готовить с десяти лет приучена была, прясть, ткать, всяку работу другу домашню выполнять ловка. Стоили друг друга. Хранила себя до брака. И, хотя парни норовили заполонить своим вниманием побольше девчат количеством любовных связей, крепко себя блюла. А Ваня себе такого не позволял. Удивлял всех смелостью в драках. Да и как иначе: с раннего возраста мальцы принимали участие в обчих мужских работах да потасовках дружных, одобрение старших было для них оченно важно. Не женатики подчинялась своим родителям, а также людям того же, что и родители, возраста. Как парни одного поколения оставались "парнями" друг для друга, так и женщины одной беседы/возраста/ оставались "девчатами" для себя. Молодец должон был семье признания в среде мужиков добыть, чтобы в своё время быть принятым в состав деревенского схода из хозяев-мужиков. У старших — отцов — учились ответственности и принятию решений. Отцы-большаки несли полный ответ перед всем миром за поведение всей своей семьи, а также за её достаток. Вот так-то  и жили.
 По осени управились с делами, да разговор о свадебке встал. Готовилась семья Вани принять меня к себе. Обновили соломенник, набив его листьями кукурузы. Сказывал он, как укладывали лист к листу, плотнее, продольными рядками, чтобы мягше да удобнее почивать нам было. Застилали всё рядном добротным. Просватанья причёт соблюли как его маманька подсказала. Подкрепились курой варёной да водицей студёной. Припал ко мне Ванюша, аж сердце зашлось. А за дверкой бани шушуканье, смешки да возня: много, поди, желающих было подсмотреть да подслушать как мы столкуемся. Не ладно всё это, да не мы первые, не мы последние прошли чрез энто. Как горшки бить стали, все успокоились, да заново за стол повели.
 Став молодкой, вышла я из подчинения своим родителям да семье мужа перепоручилась. На совет да помощь маманьки завсегда рассчитывать могла, и на том спасибо. Большуха — хозяйка в своём дому, не забижала меня шибко, сносно жилося. потому как Ванюшка их любимцем был да опорой. После свадьбы круг моих обязанностей был ограничен и установила его свекровь твердёшенько. Готовность подчиниться её воле, какой бы она ни была — злой или доброй, вменялась законно. Почти всё было в её ведении:  огороды, скот, домашняя утварь, одежда и всё то, что связано с её изготовлением, заготовка и запасы продуктов под её контролем. Пока "на большине" была свекровь, она всё варила, пекла и готовила, смотрела за малыми. "За свекровкой — стол, за невесткой — двор".
 Проверка навыков моих случилась в первое же утро пребывания в новом доме. А второй день — мету пол, а на него кидают мусор: всякое старьё да сено, песок да деньги. Веник мне свекровка подала. Чисто мела, а говорили: "Ой, не умеет и мести невеста, не чисто ещё и метёт". "Полно-те врать-то" – и не скажешь, знай крепись.  Ох, и так это было тяжело! Раз за разом изгалялись. Ну, дык положено так. Испытывали моё терпение долго, на энто собирались посмотреть и подруги свекрови, старшие да посторонние, родня мужа. Не имела права сопротивляться. Остановил всё мытарство мой молодой муж.
 Ох, а как варила я куру! Только что без пера в первой разок-то. Видела прежде этих мерзавок, а как приготовить их не ведала. Голову долой, ощипала да в суп.  Вот крику было! Ванюша только и оберёг.
 Муж и родители его отвечали теперь перед миром за меня. Вышла замуж и переселилась навсегда в семью мужа, назад дороги нема. В справе Вани была одёжа, брички, оружие, для себя чаво. Энто всё его капитал был. Тятька евоный "держал" сына "хорошо". Мы со свекровью, помню, вместе пекли рыбник. Тесто замешивали в четыре руки — старшая и я, этим свекровь передавала право готовить еду мне, а ужо вовсю я старалась. К слову, вот как о возрасте баили: девка – от рождения до замужества, молодка – от замужества до первого ребёнка, баба – замужняя женщина, но покуда не хозяйка в доме, а большуха – хозяйка сама. Оценивал всё в жизнях наших наш род. А родом для женщины была не её собственная семья, а та семья, в которую она вошла, вступив в брак.
 Парнем Ваня отвечал за себя и,  как он — атаман, то и за свою "шатию" перед старшими. А я в ответе за свою честь перед родителями. Женатый мужчина отвечает за себя и свою жену — перед отцом и "обществом". Большаки заботились как о семейном благе, так и о благе общины: сходом отвечали перед обчеством за сбор налогов, распределение земли, отправку на военную службу и многое другое. Условием благополучия всех было разумное и добротное поведение домохозяев.
 Мой мир. И он совсем не похож на мир большухи — с духами-хозяевами, магией, смертью — здоровье семьи и скота, в том числе и защита от магических чар "завидующих соседок" – в Ваняткиной маменьке ценилось всё на вес золота: успешность да мир между членами семьи, запасы, одежда. На её ответственности и праздники, на которых гостят "по семьям". Много чаво другого… Ах, времечко…
 Справили наконец и мы свою мазанку да своим семейством зажили. Всем миром навалились, да одолели работу. Кто назём с глиной да соломкой месил, кто носил, кто мазал стены, кто ровнял их. Да как под крышу стены поставили, так и побелили бабы всё начисто. Обычно всем миром помогали вдовам, сиротам, погорельцам, больным и слабым: а ну какая-нибудь баба с мал мала меньше ребятами не успеет чего сладить, соберут ей помочь, и всем миром бабы потрудятся на благо горемычной. Но и просто помочь к месту завсегда была.
 Пол земляной сперва был, а потом и хороший справили. Вот хлопот было! Маманька мужнева пришла да говорит, мол, хоть и слепа шибко, а дырья в полу хорошо вижу. Камышовую кровлю заменили на должную, да костру с горища повыкинули. Это мы потом могли в любое время картоху трескать, дрыхнуть на горище, гармонь трепать. Дети потим пошли.
 Старых дев называли "сивокосыми", в помочь они мне были, а как же иначе. Хоть и остались старыми девами, продолжая заплетать косу, но старикам да старухам помогали и тем, кому необходимость приспичила. Чаво зря будто в проруби болтаться. Все рука об руку. Кабы не энто всё, тяжко больно бы жилось. И было бы как в песне, что мамка певала:
 "Боже мой, сколько работы,
Даже нельзя и уснуть.
Много тоски и заботы
И вся истомилася грудь.
Некогда даже молиться,
Ляжешь в постельку, во сне
Хата знакомая сниться
И мать на родной стороне.
Боже мой, как исхудала,
Даже узнать и нельзя.
Видимо так много страдала
Ах, эта несчастная мать.
Не капли лица не осталось
От прежней её красоты.
Годы прошли, миновали;
Ах, молодость, где ж это ты?!
Бывало, так часто я вижу
Как рано ты в поле идёшь.
И, всё-таки, в порыве несчастья
Ты грустную песню поёшь"*…
 Так и жили. А к началу тридцатых годов всё и кувыркнулось. А уж про сороковые и говорить неча.
 "Ты, Германия, Германия,
Страна неверная,
Заключила мирный договор,
Напала первая.
У германца силы много,
Он пошел на нас войной.
Но Победа-то осталась
За советской стороной.
Рано Гитлер план составил,
Чтоб парад в Москве сыграть.
Не задумался об этом,
Что Москвы-то не видать"*…

*"Сон труженика", автор Спиридон Дмитриевич Дрожжин /1848-1930/
*народные частушки военного времени, из немногих уцелевших. Записаны в п. Пежма Морозовского с/с  Ниной Васильевной Кашинцевой.