Вот я такая

Два приятеля свернули с бульвара и пошли вдоль улицы, которая, по их убеждению, не такая шумная.

Одному около шестидесяти, другому за шестьдесят. На одном короткая черная куртка из плащевки. На другом – кожаная куртка. У того, который в куртке из плащевки, правое плечо было ниже левого. На голове у него старая кожаная кепка. Он шел, склонив голову вправо, в сторону от своего спутника. Лицо в морщинах, но и в этом случае не лишено привлекательности.

Вначале говорил тот, который был в кожаной куртке. Видно, его слова сильно задели приятеля, бывает же так, что один говорит, а другой слушает, и тут выскажет мысль, из-за которой молчать уже невозможно, непременно надо сказать.  Этот, в куртке из плащевки, говорил быстро, громко, срываясь на крик. Другой же теперь молчал, лишь изредка вставляя короткие реплики.

-Еще недавно здесь было пусто.  Помнишь, как сидели тут на скамейке я, ты и Сафарян. Мы подговорили его уйти с пары. Какой тогда шел фильм?

-«Мимино».

-Ни машин тебе, ни людей. Теперь же из-за припаркованных машин, праздношатающихся мужчин и одиноких женщин так и не увидишь, что золотая осень. В такие дни меня преследует непонятная грусть. Но теперь она другого рода: не из-за того, что природы увядание, а из-за того, что куда это все, все эти поддержанные американские автомобили, все эти люди, куда они едут? куда они идут? что им надо?  в чем цель? как бездомные собаки, сбившиеся в стаю. И над всем этим небо, как мировая скорбь. Я иногда задаю себе вопрос: что должно было произойти, чтоб они так изменились.

-Кто они?

-Люди. Изменились в худшую сторону. И что интересно, как это, бахвалятся, но это не точно, грубо, бравируют пороками. Здесь я вспомнил одну женщину и случай, связанный с ней. Собственно, случай и раскрыл ее: какая она. Сразу же оговорюсь, что таких, как она, я не люблю.

И тут он перескочил на другое, на сон, который должен был оправдать и его, и смелость мысли, выдернутой из обычной истории, показать, что он реальный, естественный и мысль не искусственная. «Знаешь, - продолжал он, - иногда ловишь себя на том, что не такой, другой, это как во сне голым оказаться среди одетых. Тут мне приснился один из таких снов.  В нем я приехал в чужой город, но все указывало на то, что он не чужой, потому что, когда вышел из автобуса, то вроде как у нас на базаре на той остановке, на которой, и память мне услужливо подсказала, останавливалась двойка. Теперь я был босиком, из-за чего, как всегда в таком случае, стеснялся себя, но затем сказал: «А как должно быть, ведь я в постели. Было бы странно, если б я спал обутым. Странно то, что одетый», - и все в этом ключе, с обобщением, мол, так и в реальной жизни: кажется, не то сказал, не так, а потом оказывается то, и как раз своей глупостью, наивными мыслями попал в точку.

-Так что женщина? Ты начал и не закончил, - перебил его приятель.

-Подожди с женщиной. О ней потом. Был октябрь, как этот, с солнцем в пол накала, с желтыми листьями на деревьях, которые еще держались за ветки, вися на них, как старик на турнике. Я вошел в подъезд общежития шелкового комбината, откуда брал рабочих на стройку. Рано утром там из тесных квартир молодые мужчины  спускались во двор, где стоял сколоченный из грубых необработанных досок стол, и, собравшись вокруг него толпой, разговаривали, большей частью отпуская безобидные шутки в сторону Таракана. Еще его называли Толик-Америка. Таракан, потому что усы. А Америкой, потому что, когда однажды между мужчинами произошел спор, они друг другу доказывали, что именно тут, у них, жизнь, а в остальных местах – прозябание, он все хотел вклиниться в их разговор, мол, еще хорошо в Америке, но у него не получалось, все, что мог он, так это повторял: «Америка. Америка».  Он не обижался. Думаю, он как раз и был нужен для насмешек. В тот день накрапывал дождик, и никто во двор не вышел. Кстати, в том сне, где я был босиком, не такой, а тот же подъезд. Я вошел в пустую квартиру. Это могла быть квартира Коли-каменщика, но у него кровать за занавеской, своего рода альков, но не альков, а насмешка, издевательство. Голые стены, вначале белые, теперь покрытые слоем пыли – серые. Пол деревянный. Краска на нем или облезла, или ее специально содрали. Так вот, там, точно там, я одолжил туфли.  Коля был дома. Он не удивился, что я пришел. «Никого нет. Мы ведь договаривались», - начал я. «Сейчас найдем», - сказал он и повел меня к Игорю, который жил этажом ниже. Игорь вышел к нам в трусах. Коля подтолкнул меня, мол, заходи. «Неудобно. Вроде как не приглашали», - сказал я. «Глупости. Пошли», - шепотом произнес он. Я вошел в крохотный коридорчик, из которого одна дверь, открытая, без стекла, была в комнату, где на краю разобранной кровати сидела молодая женщина в штанах и трикотажной кофте с длинным рукавом, другая - на кухню. Поджав ноги, она пропустила Игоря к стулу, откуда, со спинки тот взял одежду. Возвращаясь, он остановился напротив нее. «Это я, - показал он на синяк у женщины, и добавил, кивая на дверь, - это тоже я. Она только вчера из роддома». У нее было такое выражение лица, как будто она приняло окончательное решение, поэтому не казалась несчастной, наоборот серьезной, и вся в мыслях о будущем. Из кухни выглянула женщина пятидесяти лет, маленькая, с испуганным выражением глаз и извиняющейся улыбкой.  «Это твоя теща?» - спросил я его, когда мы уже вышли из квартиры. «Хм, теща, сегодня утром приехала», - сказал он. «Нужен третий», - сказал я. «Может у тебя есть кто-то?» - спросил Игоря Коля. «Есть, - сказал тот. – Валик». Коля и Игорь смотрели на меня, мол, Валик подойдет. О том, что есть Валик, я узнал только тогда. «Ну, что ж, Валик так Валик», - сказал я. Игорь постучал в дверь: «Не открывает. Жена уехала в село. А он должен быть дома» «Спит», - сказал Коля. «Девять часов», - произнес Игорь «Давай я, - Коля стукнул в дверь кулаком. - Тихо». Было слышно, что за дверью переговариваются. «Решают, открывать или не открывать. А ну, еще раз», - сказал Игорь. Коля стукнул еще раз. Дверь открылась. Отступив в комнату, перед нами стояла женщина тридцати, или, может, сорока лет.

Тут он замолчал, как бы для интриги.

-И что дальше?

-Полная в ситцевом халате с коротким рукавом, черные тщательно собранные в кулак волосы закручены в гульку на темени,  на левой щеке желтое пятно, которое не портило ее, и, понятно, не делало красавицей - да что тут говорить, у нее «лицо, как дыня», «жопа, как арбуз». «Ты здесь?» - смекнув, что она у Валика не случайно, и тут же, в том, как он это произнес, открылось, что у него с ней отношения. «Здесь. Вот такая я», - играя, с вызовом сказала она. У нее за спиной пьяно улыбался Валик. Игорь подошел к ней и очень нежно обнял ее, так, что и я почувствовал, как нежно, как будто я обнял Риту. «Тьфу, - позже восстанавливая в памяти эту сцену, думал я. – Молодая жена и видно, что очень серьезная женщина, и старая мля, одна в третьем подъезде на третьем этаже, другая во втором на том же этаже, как на чаше весов. Для меня перевешивала первая. Но что примечательно, ведь эта толстуха – ничто, а туда же: игра глазками, модулирование голосом, с вызовом. И что интересно, таких, у кого ничего нет за душой (в первоначальном значении этих слов), с гонором последнее время много, большинство.

-Да, - промямлил его приятель. – Большинство. А чем закончился сон?

-Этим и закончился.

-Так это был сон.