Смех и слезы

Смех и слезы.

( Под названием хотел вместо Быль написать Дурь, но я так и не решился, это сделать.)

- Замуровали демоны. -  почему-то получилось вслух.
-Что?-  спросил дюжий охранник.
-Да здесь раньше был вход в лекторий, там внизу.
 -Не знаю, я здесь меньше месяца.
- Да уж лет восемь, десять, как заложили, - сказала шустрая старушенция гардеробщица.
- Давненько вы к нам не заходили… И вдруг накатило…
-Давненько вы к нам не заходили, - вопили изгаженные новостройками улицы.
 - Давненько вы к нам не заходили, - изумленно шептали знакомо-незнакомые укромные уголки города.
-Давненько вы к нам не заходили, - обреченно сипели закрытые навсегда кинотеатры…
Да давненько. Два десятка лет вдали от родных осин.
Я стоял перед парадной лестницей такого знакомого   Пушкинского музея, где целых три прекрасных года, со 2го по 4 курс, я приходил сюда в воскресенье по абонементу, спускался в лекторий, и слушал замечательные лекции по искусству, которые читали замечательные профессионалы, в наше время разделившие участь динозавров. И на волне негодующего неприятия вдруг вспомнилась одна старинная история из того времени…
Отвратительная промозглая погода осенне- зимнего безвременья   уже успела нагадить в душу, пока я воскресным утром добрался до музея. В лектории было тепло и уютно. Ласково пощелкивал диапроектор, в полутьме являвший нам шедевры мировой живописи, украшенные чудесным голосом чудесной женщины Людмилы Георгиевны. Кажется, она была сотрудницей музея, не помню точно.  В конце, как всегда, были ответы на вопросы. И, отвечая на самый последний, она вдруг сказала:
- А вы знаете всех этих вопросов не было бы, если бы, вы смотрели на картину не снаружи, а изнутри.  Я, как и весь народ, воспринял это как метафору чистой воды, То бишь, надо знать эпоху, особенности стиля художника и т. д. Народ разошелся, а я задержался, чтобы помочь Людмиле Георгиевне собрать слайды и репродукции. Пользуясь моментом, решил чуть- чуть повыпендриваться.
- Вот вы сказали, смотреть картину изнутри, но для этого должна быть какая -то методика входа в картину.  Мне казалось это смешным. Но Людмила Георгиевна на полном серьезе ответила:
- Конечно, молодой человек, но я уже не успею вам ее рассказать, тем более, это мое последнее занятие у вашей группы.
- А вы не могли назвать источники, что можно почитать по теме.
- Ну назвать-то я могу, это Сахаров и Успенский, но они издавались до революции или за рубежом, так что почитать вряд ли придется.
-Ну я попытаюсь, вдруг где-нибудь, да и найдутся эти господа.
-Попытайтесь, -  и она ушла. Навсегда.
Намекая на возможность почитать редкие книги, я не лукавил. Летом наша группа проходила практику в Государственной библиотеке имени Ленина. Мы писали программы оптимизации управления пневмопочтой. И так получилось, что я с двумя однокурсниками остался после практики на подработке по договору от института на отладке этих самых программ. И по сему, у меня лежало в кармане временное удостоверение сотрудника ГБЛ, которое давало доступ почти ко всем единицам хранения, ну за исключением секретных.
И злополучные книги в обмен, как теперь говорят, на АТ услуги сотрудницами библиотеки в скором времени были найдены, правда читать их пришлось в хранилище, но там были прекрасные уютные местечки для чтения. Я, такой любитель чтения, был далеко не единственный. Правда тогда результаты этой авантюры меня разочаровали. Ни открыть третий глаз, не войти в картину не получилось. Но.
Прошло время, наверное, месяц. Мы уже вовсю проходили импрессионистов и узнав на занятии о тайне замечательной картины, изюминки Пушкинского, втором портрете Жанны Самари Ренуара, я в предвкушении увидеть, как меняется зеленый цвет платья артистки Жанны, этой самой Самари, на голубой в зависимости от угла зрения мчался на второй этаж, где и плюхнулся на бархатный пуфик перед картиной. Народу в это утро в музее было немного, и мои исследовательские экзерсисы перед картиной не остались не замеченными. Темная смотрительница зала, где висела картина, встала из своего угла и подошла ко мне.
- Вы, наверное, после лекции Александра Борисовича? Проверяете меняется ли цвет платья?
- Да.
- А вы знаете что у этой .., она кивнула на картину , еще один секрет есть, при изменении ракурса, ее глаза наполняются слезами . От смеха.
-Почему от смеха?  Я взглянул прямо в темные глубоко провалившиеся глаза моего добровольного гида, они влажно смеялись. Но мой вопрос остался без ответа. Ее окликнула другая «музейная» женщина, и они активно зашептались в своем углу.
Я подошел к картине. Да все было так, как сказала смотрительница. Глаза Жанны Самари наполнялись слезами стоило отклонится взглядом. И тут произошло это самое событие.
Картина плавно, как бы, отодвинулась назад, и я увидел почти всю комнату, кусочек мольберта с тюбиком синей краски в руке художника и услышал заливистый смех натурщицы. Она хохотала до слез. К большому сожалению моих читателей, это не конец рассказа. События как ни странно развивались не по моему сюжету…
Уже началась сессия.  Для меня эта сессия обещала быть не самой удачной из-за чертового бух учета, который какой-то умник включил в курс экономической кибернетики, моей первой специальности. Вела этот предмет женщина с жуткой фамилией Карачун. Она казалась себе остроумной и любила использовать фразеологизмы изобильно нелепо. И вот, как-то я не сдержался и позволил себе наглость поправить ее.
Она, обращаясь к кому-то из группы, что-то забывшего при ответе, очень иронично сказала:
- Дорого яичко ко Христову дню.  Я поправил: 
- В подлиннике, это звучит так - дорого яичко к Пасхальному дню. Она промолчала , но более зловещего лица на тот период моей жизни я не видел. И с тех пор зачет для меня перестал быть реальностью.  И наступил день икс. Я сидел над билетом и нудно вытягивал из памяти всякую бухгалтерскую бредь. И вдруг, дверь открылась, и вошла зав кафедрой и начальница Карачун (так и хочется в нарушении грамматики просклонять- карачуна, моего разумеется), видимо для того, чтобы ускорить прием зачета. Зав.кафедрой была крупной, статной, энергичной брюнеткой. Я про себя окрестил ее Казачкой. Она просто излучала вокруг энергию, радость жизни и веселье.
-Ну кто готов ответить… мне? - спросила она. Понятно, кто истово рванулся за своим единственным шансом. Пока я собирал свои бумажки, Карачун подошла к зав кафедрой и что-то ретиво зашептала ей на ухо. Та внимательно и с интересом посмотрела на меня. Я предстал пред очи испытующие. Ну разумеется, я не блистал, но ответил все, ну почти. Я ждал приговора.
- Может быть вы зададите вопрос? -  обратилась «Казачка» к Карачун с несколько странной интонацией. При этом она даже не назвала ее по имени отчеству. Ба! Да они еще и враги. Ого! Враг моего врага… Карачун уже поняла, что зачет мне поставят и решила эффектно поставить точку в наших отношениях.
- Вот вы молодой человек, весь семестр кое-как изучали, несомненно, необходимый вам предмет. Вы вот скажите нам, как вы относитесь к труду.
- Отвечая на ваш вопрос, я просто обязан процитировать классика. Он очень точно выразил мое мнение: -Труд создал из обезьяны человека.
 Я посмотрел в глаза зав. кафедры. Дежавю! Ее глаза медленно наполнялись слезами беззвучного смеха.