Полина

 
 - Слушай, а почему именно латинскими буквами? У нас полно самолетов военных и грузовичков с русскими именами на борту и на нашей же кириллице. «Коккинаки» например.
  Мы с напарником сидели в тени под недавно «законченным» аэропланом и сегодня, поставив последнюю точку в процессе его восстановления, мозговали, а не присвоить ли детищу наших трудов какое-нибудь памятное по этому случаю имя. Я предложил назвать его именем своей маленькой еще дочери. Для долгой и счастливой будущности (тьфу-тьфу), хотя железная старушка наша и перевалила уже за свои сорок пять.
  А происходило дело в бывшей столице Пакистана Карачи, где пару лет до того некий наш умелец-командир решил посадить самолет, у которого не выпускалась передняя стойка шасси, вместо неё на люк аварийного выхода, находящийся под кабиной пилотов. Папа его, тоже командир Ан-12, сотворил такое же (видать – потомственное везение), но в Сибири, на грунт  и на глубоком снегу. Ну, а наш герой сделал то же самое при температуре под сорок и на бетонную полосу. Под люком этим вокурат узел заправки маслом. От искр всё загорелось и огонь, взметнувшись в кабину , задал жару всем и всему там находящемуся. Экипаж по канатам катапультировался через форточки так как грузовая была переполнена и туда было не пробраться. Пожарные погасили огонь, но очень многие системы и оборудование были покорежены. Самолетом долго занимались разработчики, ну а мы прибыли чтобы всё довести до ума, подлатать, опробовать, отрегулировать, отгонять движки, шасси и перелететь куда – то под Алма-Ату для уже более глубокого восстановления. Историю эту напарник рассказал мне как участник тех событий в качестве техника.
   В Карачи я был уже в третий раз, но к нему нельзя привыкнуть и удивляться начинаешь еще на подлете к городу, когда на посадке даже после дальнего привода экипажи начинают выписывать в воздухе кульбиты, уклоняясь от стай орлов, которых там примерно столько же, как у нас воробьёв, но размером они огромны и бесстрашны по отношению даже к серьёзным лайнерам, видимо понимая, что столкновение с ними последним ничего хорошего не обещает. Из аэропорта, где, по утверждению местных, трудилось до шестидесяти тысяч человек, до центра на такси можно добраться за час. Можно быстрей, но нельзя по причине очень свободного трактования водителями правил дорожного движения (если таковые там есть вообще). Все эволюции на дороге – обгон, перестройка в ряду, остановка, парковка - происходят произвольно с учетом размахивания руками из окон авто, постоянными сигналам клаксонов, сливающихся в общую какофонию. Пустоты между автотранспортными средствами плотно заполняют совсем уже безбашенные моторикши и пешеходы, перебегающие дорогу там, где им удобно. С учетом всего этого наличие огромного числа регулировщиков с автоматами в разноцветной униформе превращает поток транспорта в бурлящий сель. Но есть в этом потоке ни с чем не сравнимое чудо. Это автобусы. Не знаю каким литературным даром надо обладать, чтобы описать эти неповторимые произведения искусства, да и в художественном смысле тут отдыхают импрессионисты! Внешне напоминая наш ПАЗик, эти монстры горят самыми яркими красками: электрическими гирляндами, опутывающими всё изделие, пластиковыми, металлическими, стеклянными побрякушками различной величины, пришпандеренными по бортам, на носу и сзади, драконьими горбами на крышах и разрезанными тазами «под корону» на кабине, невообразимым количеством фар, с окнами и дверьми без окон и дверей, задрапированными плотными тканями с аксельбантами. При этом лобовое стекло водителя не является исключением и орнаменты наляпанного на нём великолепия оставляют драйверу смотровую щель, по сравнению с которой танковая покажется панорамным обзором.
  Гранд отель, заселенный на треть нашими летчиками, инженерами и техниками, менеджерами от авиации, сыграл в нашем пребывании в Карачи довольно положительную роль. Он, располагаясь в центре (хотя что такое центр в размазанном по огромной территории мегаполисе ?), позволил очень плотно окунуться в жизнь бывшей столицы, ознакомиться с достопримечательным местами, узнать нравы и обычаи населения.  Вышесказанное вылилось в первый вечер пребывания в том, что привезший нас таксист, знавший немного по-русски, предложил купить спиртного «для обмыть». Благодарные, мы вручили ему полста долларов и пошли располагаться. Через час ожидания  нравы эти выразились в том, что гонец стал богаче на пятьдесят зеленых, а мы убедились, что здесь воров больше, чем у нас. С интересными местами знакомил уже другой таксист (жена русская(!), лексикон которого был не богаче ,чем у Эллочки Ильфа с Петровым, с той только разницей, что состоял в основном из мата. Он громко матерился на всех военных и полицию на улицах, озираясь в беззубой улыбке на нас в ожидании эффекта, и задумался лишь однажды, когда я спросил, а вдруг у кого-то из них тоже русская жена и автомат АК-47 тоже русский (правда местной сборки). Но правда через пару дней мы знали местонахождение одиннадцати точек по продаже горячительного (при сухом-то законе). Всё это были маленькие пристройки в глухих переулках на задних дворах многоэтажек с небольшими амбразурами, на прилавке которых стояло насколько разномастных флаконов, наполненных, как оказалось из одной зловонной бочки. Также нас познакомили с прекрасными скорняками, - целый квартал кожевенных дел мастеров, изготавливающих свои меховые и замшевые изделия из контрабанды с Афганских гор, предлагал вам свои изделия как в готовом виде, так и на заказ. В будущем мы отоварились в одной такой мастерской-магазине, где по словам хозяина приобретала себе кожаные изыски консул России. Пешие прогулки по городу окунули нас в пестрый, шумный и пыльный водоворот местной жизни. И хотя не рекомендовалось забредать дальше пары километров от отеля, этого пространства вполне хватило для впитывания в себя насыщенного колорита Карачи. Рядом с изысканным дворцом из восточной сказки, окруженным благоухающим садом и обрамленным величественными пальмами, тут может ютиться жалкая лачуга чуть-ли не из камыша, а перед ней колдует «парикмахер», и, зажав пальцами картонки с лезвием, бреет лысину или подравнивает усы одному из многочисленных посетителей, сидящих вокруг на корточках. Картину может завершать невесть из какого шкафа выломанное зеркало, стоящее в пыли и облакоченное на «дом», с висящими на нем парой полотенец да ведро с водой для омовения побритых. Как не странно, в городе довольно много христианских храмов – наследия колониального прошлого. И это действительно произведения искусства. Один из них удалось осмотреть снаружи и внутри. Мрачное тяжелое строение из коричневого кирпича с высоченными окнами-витражами и массивным деревянными, обитыми медными украшениями, дверьми было окружено множеством пушек(!), величиной с французского  бульдога и походивших на таковых, предназначение которых я узнал через несколько месяцев из передачи по телевидению об ужасной резне, устроенной группой исламистов в ночлежке этого храма (а там был довольно большой сарайчик, где всегда ночевало и питалось сколько-то приверженных католицизму нищих). Так, что пушечки, будь они в исправном состоянии, вполне могли бы противостоять варварам. Ну и нагулявшись по жарким улочкам и наглядевшись помимо всего на многочисленные группки молодых парней в женских платьях с размалеванными губами (что как-то не вязалось с мусульманской страной), можно было освежиться соком сахарного тростника, который давили тут же какими-то доисторическими механизмами, запихивая в них с одной стороны тростник, и, запуская эту электрическую(!) бандуру с огромными валами и колесами, подставляя емкость под трубочку с другой, куда и стекала мутная зеленоватая жидкость, добавив в которую льда можно было утолить жажду, при условии, если вы не очень брезгливы.
   Восстановление самолета продвигалось довольно быстро. Нам никто не мешал, хотя и не помогал, за исключением небольшой группы местных товарищей, обеспечивающих процесс,- предоставление электропитания, масел, жидкостей, азота, кислорода, продление пропусков и многого еще необходимого для успешной его реализации.
   Через три недели хозяева решили, что наше пребывание в пятизвездночном отеле слишком расточительно и уменьшили количество звезд на две, переселив нас куда-то на окраину, откуда до аэропорта было не меньше двух часов, что в итоге снизило частоту нашего там пребывания до двух дней в неделю. Жилище наше было шестиэтажным домом со своей набережной, представлявшей из себя двухметровый обрывчик к глубоко впадавшему в город довольно широкому заливу из множества проток и островов, по всей длине усаженной живописными пальмами. Здесь же был немаленький бассейн и теннисный стол, за которым и в котором мы и проводили большую часть времени, ожидая экипаж. В отеле постоянно (потому, что очень медленно ) шел ремонт, в связи с чем нас несколько раз переселяли из комнаты в комнату и с этажа на этаж. Отсутствие телевизора восполнялось зрелищем этого ремонта. Лежа у бассейна можно было наблюдать, в частности, строительство лесов из длинных и гибких бамбуковых стволов, связываемых в замысловатую паутину до самого шестого этажа и колыхавшуюся под движением по ней рабочих. Отсутствие подъемных и иных механизмов, прыжки и лазания в этих бамбуковых зарослях ватаги цепких строителей вполне могло походить на джунгли с хулоками и макаками, и только радостные большущие глаза на смуглых, измазанных цементом и красками, симпатичных лицах вытаскивали из этого наваждения. В большинстве своем одеты они были в набедренные повязки и босы.
   Но самой примечательной фишкой отеля был его ресторан, где постояльцы питались три риза в день в восемь, четырнадцать и в двадцать один час. Ресторан был плавучим. Огромная железобетонная баржа с плоским верхом и без перил была причалена к берегу и на неё были уложены широкие деревянные сходни. Несколько раз в сутки баржа всплывала на приливах, и вам приходилось почти карабкаться вверх, и через шесть часов, когда ресторан спускался на отливе, осторожно спускаться на палубу по скользким после ливня доскам. Периметр пространства был занят подставками под горячие блюда, закуски и напитки, столиками с овощами, салатами, фруктами и сладостями, а посетители располагались в середине этого «шведского стола». Не смотря на нашу приверженность к острым блюдам, питаться в этом заведении длительное время было прямой заявкой на язву желудка. При всем разнообразии и бесподобном аромате специй, все они напоминали открытый огонь и гасились лишь поглощением арбузов. Из развлечений в ресторане по вечерам играла живая музыка – синтезатор в торце баржи с местными заунывными мелодиями, выводимыми на нем музыкантом. К сомнительным развлечениям можно было отнести жуткую вонь илистых отложений, в которых в час отлива сотни людей,  по колено или по пояс копошившихся в этой жиже, вылавливали какие-то морепродукты, а в основном продукты жизнедеятельности огромного мегаполиса, выносимые из залива отливной волной.
   Экипажа на перелет всё не было и, как мы узнали по телефону из офиса, его прибытие откладывалось на неопределенное время из-за неувязок по оплате почти годичной стоянки самолета на территории аэропорта и связанных с этим логистических услуг. К болезному нашему аэроплану мы ездили уже раз в неделю запустить пусковой движок для зарядки аккумуляторов и претворения в жизнь плана по присвоению ему имени. Благо нашлись какие-то большие куски картона у наших ремонтников в отеле, сперев которые я вырезал необходимого размера и стиля трафареты и с каждой поездкой надпись прибавляла одну-две буквы краской, заказанной у наших благодетелей пульверизатором, заказанным у них же. В конце концов она  была закончена и красовалась с левого борта чуть позади и ниже фонаря кабины экипажа. Получилось красиво.
   Звонок хозяина самолета и его скорый приезд обрадовал тем, что сулил завершение неопределенности с отлетом и выплаты договоренного вознаграждения. Но вечером перед его прибытием за рюмкой чая мы обсуждали , а не будет ли разгневан высокий гость самовольством в «разукраске» машины и не отразится ли это на уровне этого вознаграждения.
  Отчет происходил в аэропорту, где был предъявлен готовый к перелету лайнер с демонстрацией работы всех систем и шумом выводимых на «взлетный режим» двигателей. Итоговое совещание наметили в номере шефа, и когда мы вломились к нему, восхитившись очень богато накрытой «поляной», то первое, что услышали из улыбающихся уст было: «А как вы узнали, что мою дочь зовут Полина?»