Сага о Степанове-92. Стрёмное погоняло

Прозвища в тюрьме раздают запросто —
хочешь ты этого или не хочешь,
но можешь огрести погоняло на ровном месте,
бац — и случайно брошенное кем-то точное слово
повиснет отныне на тебе до самой старости.

Бывший директор завода Степанов,
человек крупного телосложения,
носил очки и громко храпел по ночам,
поэтому с ужасом и нетерпением ждал,
какая же кликуха прилипнет к нему в СИЗО.
Даже подкатывал к старшему с этим вопросом.

Синий от наколок авторитет Серёжа Бург,
похожий внешностью на Кащея Бессмертного,
а голосом на персонажа Вицина уголовника Хмыря
из старой комедии про джентльменов удачи,
над Степановым тихонько посмеивался:

— Какое тебе погоняло под сраку лет?
Старый, он и есть Старый, чего тут плохого?
Был бы помоложе, не такой здравый,
так давно бы что-нибудь учудил.
Правда, Весёлый?

Молодой глупый воришка по кличке Весёлый,
печально кивал лопоухой стриженой головой,
в тысячный раз проигрывая Бургу в нарды.
Весёлым его прозвали за тягу к приключениям —
чудил он почище клоуна, постоянно и бестолково,
заставляя всю камеру хохотать над собой,
потому и прозвали его бродяги Весёлым —
вот только смеяться при этом он совсем не умел.

Не был Красным Васей и шустрый малец,
которого весёлые контролёры якобы случайно
подкинули в чёрную хату — для развлечения,
а больше для того, чтоб научить уму-разуму,
уж больно дерзкий пацан блатовал.
Через час прописки,
устроенной ему по всем правилам,
мальчишка в ужасе выломился на продол,
и наученный горьким опытом,
ворвался в очередную камеру с криком:
— Вечер в хату, я — вася, я — красный!
Долго ещё хохотало СИЗО над Красным Васей.

В одно распрекрасное раннее летнее утро
Степанова растолкал его семейник Константин.
Сон зека — вещь святая, если будят свои,
значит, случилось нечто из ряда вон выходящее.

Оказалось, что пришёл этап с централа,
и первый же вася притаранил маляву,
в которой большими ворами предписывалось
идущих с этапом лютых беспредельщиков
Глобуса, Бройлера и Наполеона
в хаты не пускать и мочить не жалея сил.

Имена были до боли знакомые,
всех троих знали как отъявленных скандалистов,
тупой, толстый и наглый наркодилер Бройлер
как-то раз упросил наивного Степанова
написать за него кассационную жалобу,
а когда по ней в суде отказали, начал нести чушь —
что бумага юридически недействительна,
поскольку не сам-де Бройлер её накорябал,
он желает немедленно подать новую,
а нехороший Степанов написал намеренно ерунду,
чтобы несчастного безвинного Бройлера извести.

Степанов было всполошился и закипел,
но его успокоили —
такая вот беспринципная гнида оказался Бройлер,
впрочем, как и все, кто связан с наркотой,
таких историй за ним уже вагон и тележка.

В это утро от Степанова требовалось вот что —
старшего срочно вызвал в оперчасть «кум»,
и он остался единственным в хате,
кто знал легендарного Бройлера в лицо,
мог опознать неуловимого беспредельщика,
дабы отправить того на мороз.

— Бройлер в хате! Бейте его! Бройлер заехал!

Степанов растолкал агрессивных сокамерников —
на полу у двери сидел молодой парняга,
явный спортсмен, которому уже навесили,
поскольку он встал в бычку и начал буксовать.
Яростнее всех рвался в бой Весёлый,
готовый за компанию уработать кого хочешь.
Степанов присел к пострадавшему,
задал единственный вопрос и засмеялся,
услышав ответ: «Ну удивил ты сегодня, Господи!»

— Ша, господа! Это пассажир по имени БОЙЛЕР!
Погоняло у него такое, воду греет он,
типа кипучий, нагревается быстро, может ошпарить.
Ну, «шабибон» по-тюремному, вспомнили?
Во-о-от! Кипятильник, короче, понятно?
А отписано нам было за Бройлера!
Бройлер — это цыплёнок, значит. Не он это…
Понятно? Этот — Бойлер, а тот — Бройлер.
Ошибочка вышла, господа…

Через полчаса вернулся старший Серёжа,
он договорился отправить спортсмена к своим,
те умудрялись качаться даже тут, в СИЗО,
любили помериться силушкой, побычить.
Оказалось, что всех трёх мятежных сидельцев
засунули от греха подальше в отдельную хату.
Вечером Степанов наварил каши с тушёнкой,
они дунули со старшим и Костиком косячок,
и Бург, любитель чая-купца, вдруг сказал:

— Что за времена! Погонялы мутные стали!
Вот раньше были Краб, Джем, Лопата…
А тут фраер какой-то этапом заехал,
так у него кликуха — Фрэш!
Это что ещё такое? А-а-а, понятно теперь.
Жмых по-старому, значит, мля!
Ну и звали б так, а то манерничают — фрэ-э-эш…
А я-то сдуру куму ляпнул — петух, мол, поди?
Эх, Костя, куда катится этот мир!
Весёлый, хочешь кашу за нами доесть?
И сковородочку нам потом замоешь, да?
А в нарды сыграешь, если я фору тебе дам, а?
Вот, безотказный человек наш Весёлый,
уже месяц у меня выиграть пытается,
всё проиграл, одни трусы остались…
А давай твои трусы заиграем, Весёлый, а?
Ну да, конечно, трусы — это дело святое…
Ну, тогда на шалобаны, как вчера?

Планета заканчивала очередной виток,
в мире было опять тревожно от новостей,
а в Энском СИЗО сидельцы укладывались спать.
Под светом вечно горящих лампочек
на шубе стен играли причудливые тени,
вызревала шишка на лбу Весёлого,
зевал на посту усталый контролёр —
всё было обыденно и до боли знакомо
в этом холодном и неуютном приюте бродяг,
ставшем для многих на время настоящим домом,
и только страшный наркодилер по кличке Бройлер
строил свои очередные дьявольские планы,
зловеще подвывая в кормушку:

— Бу-у-ург! Степа-а-анов! Я вас найду-у-у…