Непрощённый. Ч. I, гл. 10. Письма Эльзы

10. Письма Эльзы. Рождество.

В канун католического Рождества я срубил в лесу ёлочку и на радость Валентине, Вене и малышу Серёженьке, мы стали наряжать пушистые зелёные ветки. На снятой с берёзовых полен бересте я намалевал прихваченными из танка трофейными красками рождественский вертеп. И хотя сквозь лики Марии, Младенца в Яслях, стоящих в хлеве  Вола и Осла проступали "нотные линии" бересты, я приспособил на этом небольшом пространстве и Волхвов с Дарами, и Вифлеемскую Звезду в небесах. Звезду на макушку ёлки  я соорудил из крышки консервной банки. В качестве игрушек мы навешали эмблемы орлов, металлические пуговицы, срезанные с мундиров вермахта, СС и РККА, бусы из разноцветных пластмассовых пуговиц, советские значки из Вениной коллекции.
Но не всё содержимое этого сундука с сокровищами мы развешали на ветвях ёлки. Эсэсовские черепа остались на дне жестяной коробки. Да и медаль "За отвагу" из шкатулки мы не стали тревожить, поскольку это ещё был не 9 мая 1945 года.

 Когда рядом с октябрятским и комсомольским значками Веня стал крепить к ветке раньше не попадавшийся мне на глаза знак с мечом поверх свастики, эллипса, обрамленного листьями и надписью по кругу   "1922-1932  MIT HITLER  IN  KOВURG",* я взвесил на ладони овал размерами не больше голубиного яйца - и почувствовал неимоверную тяжесть этой крохотной железки. Как же, как же! Такую штукенцию носил на кителе рядом с рыцарским крестом спроваженный из танкистов в пехоту - хряк Шульц, любивший похвастать, вспоминая драки с коммунистами в Кобурге во время дебютного марша коричневорубашечников. "Эх и огрел же я этого юде по башке палкой! Так аж кровяка хлынула и его морда стала одним цветом с его красным флагом. Его древко  он выронил,  падая, падаль! И мы промаршировали по красной тряпке." Откуда в Вениной коллекции взялась эта реликвия? Сгорел ли в Аду своего  пылающего "Фердинанда" некрофил Шульц? Выпотрошила ли Валентина эту "блесну" с булавкой застягашки на тыльной стороне из брюха полакомившегося его останками на дне реки налима? Оставалось только гадать.
   
Для того, чтобы скоротать время и немного приподнять настроение, я, сразу переводя на русский, стал читать вслух обнаруженные в планшете письма Эльзы Фрицу.
 "Теперь у нас Рождество. Мы нарядили ёлку , украсив её конфетами...Наш Йоган подрастает! Он очень смышлёный мальчик. И я ему объясняю, как мы будем жить в домике на берегу Волги, когда разгромим русских. Мы посадим в нашем садике яблони, вишни и груши. И у Йогана будет много братишек и сестрёнок, потому что я очень тебя люблю, Фриц!"
- Каждый мечтает по своему!- комментировала Валентина, сидя за столом, и  подперев кулаком подбородок, созерцала звезду на ёлке, ангелоподобного мальчика Володю Ульянова в овале посреди алого пятиконечника, языки пламени над звездочкой пионерского значка, бронзовый барельеф вождя мирового пролетариата на малинового цвета  флаге над буквами ВЛКСМ.
- Вот Фриц-чо захотел, прогнать нас с Волги, штоб себе земельку захапать! -добавлял Веня-Вениту...Но бесстрашный вождь апачей Вениту не позволит бледнолицым загнать гордое племя в резервации! Мы будем воевать! И ты, бледнолицый брат Шеттерхенд, поможешь мне вернуть нам землю наших отцов!
  И Веня воинственно потряс луком. И  корона из пёстрых перьев  подобранного на поле после боя филина с перебитым крылом качнулась на его голове. Выходить повреждённую осколком птицу так и не удалось. Нахохленный филин сидел целыми днями вкогтившись в спинку стула, угрожающе надувался и разевал клюв на поползновения кота -цап-царапнуть. Мы даже прозвали его ласково Филей. Но  он отказывался от еды - и в конце концов угас. Веня выдернул из его хвоста и крыльев несколько перьев на память - и, не позволив коту растерзать птицу, похоронил Филю за сараем.   
 Кроме перьевой короны вождя племени в карнавальном костюме Вени-Вениту были колчан со стрелами, томагавк, куртка, штаны и мокасины хоть и не из кожи бизона, а только из холстины. Но выглядел защитник гонимых аборигенов вполне убедительно. Договорившись устроить маленький карнавал, нарядились и мы с Валентиной. Она довела до красного цвета свою кожу, смазав лицо соком моркови и свёклы, намазала брови сажей с вьюшки, нацепила на шею трое пластмассовых бус, серьги- в ушах были из настоящего золота. Наряд довершило расшитое платье из той же холстины, мокасины, ленточка опоясывающая лоб и синее перо селезня в волосах, оставшихся всё же белокурыми. Моя "скво" радовалась, как ребёнок, примеряя всё это.
- Назовём  тебя Летящей Уткой! - невольно любовался я ею.
"Скво" подхватывала на руки малыша и, смеясь, включалась в игру:
-А Серёженьку наречём Серебристой рыбкой...

Ещё летом, когда грохот боёв откатился так далеко, что нашим островом овладела звенящая тишина,  сидя на крылечке, я читал Вене и Валентине вслух Карла Мая.
 Наша игра в индейцев была в самом разгаре. Мы вжились в роли героев  увлекательно написанной, остросюжетной книги. Мы срослись с ними. И не только у рождественской елки, но и день изо дня я ходил в курточке, на рукава которой Летящая Утка нашила бахрому. Не нарушая табу на выстрелы, я не палил из охотничьего ружья мужа Валентины. Но оно и патронташ на поясе  всегда были при мне, подобно винчестеру    "Твёрдой руки" -старины Шеттерхенда. И даже махая топором при рубке дров, я ставил свой «винчестер» рядом, прислонив ружьё к стене сарая.
 В свою очередь Веня не расставался с луком, стрелами и томагавком. И садясь на коня , которого он звал "мустангом", с улюлюканьем носился вокруг избы, распугивая курей и гусей.  Правда, стрелял он из лука только по воронам, которые нажравшись человечины  на полях под Прохоровкой, галдели, вили на деревьях гнёзда и плодились в неимоверных количествах.
 Чтение книги про гордого воина Вениту и его бледнолицего брата Шеттерхенда я перемежал с чтением писем Эльзы. Страстный коллекционер всего, что подворачивалось под руку, Веня отпаривал марки от конвертов с адресом полевой почты. Он делал это  над чугунком с варёной картошкой  - и разноцветные мотыльки почтовых марок с изображениями надоедливых орлов тысячелетнего рейха со свастиками в когтях, фюрера, летящих самолётов и ползущих танков спархивали с сероватых прямоугольников, чтобы усесться на мальчишеской ладони. Он разглядывал эти филотелистические дива -их, зубчики, надписи, цифры номинала, дату на штемпеле -и прятал драгоценность в тетрадку, словно цветок в гербарий.

... Золотя перила крылечка, августовское солнце падало световыми пятнами, профильтровавшегося сквозь крону берёзы луча  на развёрнутые страницы книги, и я шевелил губами , удивляясь дикторской бархатистости собственного голоса.

-«Знаете ли вы, уважаемый читатель, что такое «гринхорн»? Гринхорн — прозвище, которым награждают на Диком Западе новичка. «Грин» — по-английски «зеленый», «хорн» — «рог». Стало быть, гринхорн — это еще не созревший для настоящей мужской жизни субъект, недотепа, рохля, олух, остолоп, молокосос, что там еще… одним словом — желторотый, ни на что путное не способный новичок.»
-Это про меня!- восклицал Веня, натягивая тетиву лука, чтобы пустить стрелу в каркнувшую с ветки ворону.
-Нет, гордый Вениту!-это про бледнолицего из нашего экипажа. Про радиста и стихоплёта Ганса, с которым трак на гусенице поменять -одна морока.

-Гусеницы у нас тут и крапиву объедают, и капустные кочаны! -подхватывал малыш.-А потом они, окукливаясь, прячутся в хитин - и из куколок появляются на свет крапивницы и капустницы. Крапивницы красивые, а капустницы не очень. Я их ловил-на булавку -и в коллекцию, но кот всё порушил...
-Вот и Ганс у нас был не окуклившейся гусеницей. Салага...Пупок зелёный. Да ты слушай: "Гринхорн — это пентюх, который, тянет руку хозяину, вместо того чтобы раскланяться сначала с дамами, и которому даже не придет в голову встать со стула в гостиной, когда туда входит леди. Заряжая ружье, гринхорн сначала забивает в ствол пыж, потом пулю и только уж потом сыплет порох. Гринхорн говорит по-английски до тошноты старательно и правильно, зато от языка настоящих янки или ядреного охотничьего жаргона его так коробит, что он, как ни бьется, не может запомнить или воспроизвести ни единого слова. Гринхорн принимает енота за опоссума, а мулатку не может отличить от квартеронки. Он курит сигары и презирает тех, кто жует табак. Получив оплеуху, гринхорн бежит жаловаться судье, вместо того чтобы дать сдачи, как это принято у настоящих янки. След дикого индюка он принимает за медвежью тропу, а спортивную яхту — за пароход с Миссисипи".
-А у на тут не Миссисипи, а река Псёл! Я видел , наблюдая из-за ив на опушке , как утонул в нашей реке ваш танк! Засосало его трясиной! Кругом топи и болотА!
- Вообще-то "Тигр" приспособлен к перемещению по руслам рек! Задраиваются все щели - и это уже субмарина...
-Ага! А ты Капитан Нэмо! У меня есть такая книжка! Папка покупал в Орле...
- Ну не Нэмо, но все-таки -и не "гринхорн". Правда, мы тоже намаялись, когда переправлялись. Вначале мостик под головной машиной  рухнул, когда на пути оказался ручей, где воробью по колено, потом мост через Псёл -псу под хвост коммунисты пустили, взорвав, так что хлебнули мы речной водицы с илом и пескаришками! Выползаем на другой берег, а на шестерни переднего моста гнилая сеть , забитая  тухлой рыбой намоталась. Ударило в ноздри, что при газовой атаке! Да ты слушай! Вот...про тебя, только в будущем, когда война кончится. Ты уже будешь не Вениту, а Шеттерхендом. И сможешь сказать: "Еще бы, ведь я получил высшее образование и никогда не боялся экзаменов. Будучи молод, я ещё не понимал тогда, что настоящим университетом может быть одна лишь жизнь, ибо она заставляет своих учеников сдавать экзамены ежедневно и ежечасно." Шеттерхенд знал уйму языков и разбирался практически во всём. А вот у нас в экипаже -  ребята , как и я, прошли лишь "школу жизни". Кроме танковой "учебки" -сплошные школьные коридоры. Я вот  так и не поступил в Венскую художественную академию, Фриц не доучился в политехе, Ганс - собирался то ли на филолога, то и на историка выучиться, но всё это осталось в мечтах. Война!
 -А меня мамка на телеге до тех пор, пока в школу бомба не угодила, возила на занятия. Мне математика, физика нравятся...А особенно ботаника, биология и астрономия. Астрономию, правда, только брательник проходил, пока не призвали его. Но я весь его учебник перечитал,-всё- всё. Про планеты, созвездия, Галактику нашу Млечный путь...Это такой большой блин из звёзд, а Юпитер на пельмень похож, мы их зимой впрок намораживаем, а Земля наша -малю-ю-ю -сенькая! Горошина зелёная а то и маковое зёрнышко....
 
 Мы сидели за рождественским столом. На тарелках дымились пельмени. Съев десяток и ощутив некоторую тяжесть в моём бензобаке, я продолжил чтение писем Эльзы её мужу  Фрицу.
"...У нас всё хорошо. Но с продуктами стало хуже. Да и с парфюмерией. Скаканули в цене французские духи. Мыла завались. Но судачат, что его варят из заключённых концлагерей. Не знаю-правда или нет, но пахнет оно отвратительно...Много тут разного происходит и из-за притока военнопленных. У некоторых появилась возможность иметь работников-русских , украинцев , белорусов...Мы думали,  что они пригодны лишь для работ в каменоломнях, где выпиливают их скал брусчатку, годятся только на строительстве дорог и бункеров, оказалось это совсем не так. Работник моей подруги Магды оказался смышлёным парнем и отремонтировал ей "Фольксваген", который не могли  восстановить наши горе- механики. Понятно-почему. Все дееспособные на фронте...Две работница Фриды, на которых она рассчитывала только как на поломойку и дворничиху, оказались -одна великолепной поварихой, другая -  золотошвейкой. И Фрида   открыла на первом этаже небольшую кондитерскую, и рядом -маленькую швейную мастерскую...Правда с работниками случаются и эксцессы. Один  прилежный остарбайтер оказался связанным с подпольем - и они покушались на самого гауляйтера. Но гестапо предотвратило теракт. Об этом писали в «Фёлькишер беобахтер» . По радио и в газетах сообщают о наших успехах на Восточном фронте, но многие фрау перестали ещё зимой получать письма  от своих мужей. И всё же все мы мечтаем о земельных участках на Украине или на берегу Волги - и если у нас будут такие же работники, как славяне  и славянки у Магды и Фриды, то мы заживем припеваючи...Хотя  говорят, русские всё -таки ленивые...Англичане нещадно бомбят Берлин. Мы прячемся в метро, как в бомбоубежище. А то и днями из него не выходим на свет. Места мало. Теснота. Спим вповалку и на перронах станций, и на лестницах. Но U-ban-не резиновый. Даже места на шпалах рельс-в дефиците. Шпалы- подушки. Рельсы - спинки кроватей. Спишь -и видишь во сне-несётся поезд, а мы -то даже и не успеваем проснуться. Вот такая жуть...Ходили мы ещё до бомбёжек с Йоганом в наш ZOO и видели там слонёнка. Видел бы ты, как радовался наш сынишка! Кажется, этого слонёнка-малыша  родила слониха, которая (помнишь!) съела моё мороженное. Какое милое существо! Тянет розовый хобот за печенькой, ушами хлопает. Хвостик задирает. Но во время налёта английской авиации слоненок погиб. Из разрушенных вольеров разлетелись попугаи и орлы, из клеток разбегались-обезьяны , тигры , львы и пантеры. Так болтали...Может, это и не так. Но Магда видела как гестаповец пристрелил из пистолета бродившего между развалин и бросившегося на него бенгальского тигра. Может, и сочиняет. Но гестаповцы и по бездомным кошкам палят почём зря..."

-Жалко слонёнка!- прокомментировала прочитанное Валентина. Свеча уже почти догорела. Огонёк потрепыхался розовым мотыльком – и погас. И только месяц бросал отсветы на икону и фотографию Сталина в красном углу, высвечивал фантастическим мерцанием сугробы и снег , разлёгшийся горностаевыми мантиями на ветках деревьев...
 Но уже в лепешку расплавившаяся свеча в деревянной плошке вдруг чудесным образом регенерировала. Свеча была вставлена в бронзовый подсвечник с аллегорией-Амур целится из лука в свою "жертву". На ёлке сверкали разноцветные планетки стеклянных шаров. Я - гувернёром малолетнего барина -нога на ногу - сидел у пылающего камина. Мой ученик елозил кистью по холсту. Его mutter лорнировала нас, развалясь на диване. "Вольфганг! Вы с ним построже...Пусть читает и Гёте, и Шиллера, и Гейне!"
 Ярое пламечко мигало- и всё исчезало. И Валентина выдвигала ящик комода? и доставала оттуда семейный фотоальбом.
- Вот -это мы в Москве на вэдээнха, - жарко дышала она мне в ухо, нажимая на "ха!"- Все втроём ездили! А это мы в Крыму , в Евпатории! Мы с Колей в колхозе передовиками производства были. Висели на доске почёта. Я знатная доярка, он-тракторист.  Так нас и в Москву посылали, и на курорт путёвку давали. Ну и плотничал он, наличники резал, мебель , стулья делал. Так отбоя от заказов не было. Вот и водилась у нас копеечка…   
 
 Раскадровкой чёрно-белого  кино замелькали фотографии. Вот  семейство на фоне торчащего булавами куполов храма Василия Блаженного, у пьедестала, с которого Пожарский тянет руку то ли пытаясь погладить отрока по голове, то ли угрожая чужакам, коленопреклонённый  Минин со щитом в длани, сбоку сказочный замок Спасской башни со стрелками часов, сомкнувшимися на римской цифре XII и пятиконечной звездой на острие. Вот -опять все вместе на фоне крымского дворца с колоннами. А вот -всей семьей -на сенокосе. Стог. Наверху с граблями -Валентина с подоткнутой юбкой. Внизу -муж и сын с вилами...

Улучив свободную минуту, я продолжал читать и перечитывать бестселлер Карла Мая, находя всё больше и больше удивительных соответствий и несоответствий происходящего с нами и сюжетами настольной книги Адольфа Гитлера.
"Здесь судьба свела меня с семьей, у которой я нашел кров и работу в качестве домашнего учителя,"- читал я как бы про сегодняшнего самого себя.
"...У палатки горел костёр. На огне поджаривался огромный кусок мяса. Хокинс ловко поворачивал вертел, сделанный из толстого сука и опиравшегося на  рогатины по обе стороны костра. Интересно было наблюдать за ним, так сосредоточенно  и даже с усердием он занимался стряпнёй..."
 Как же это было похоже на нас! Заменить Хокинса на пехотного унтера Карла -и картинки совпадут всеми линиями рисунка. Как под копирку!
"Когда я вернулся , Сэм, стоя на коленях перед забитой коровой, ловко снимал шкуру с задних ног и вырезал окорок.
-Вот!-сказал он.-На сегодняшний вечер у нас будет жаркое!"
Ах, этот истинный вестмен* Сэм, ему , как минимум -по одному на взвод,  уподоблялись и пехотинцы , и танкисты , устроившие "охоту на бизонов" в русских деревнях. Из наших "гринхорнов" "получались отличные охотники и следопыты", но многие уже стали "желанной добычей для койотов ", а всё потому, что "настоящий вестмен никогда не задумывается по рыцарски он поступает или нет, главное-будет ли польза..."
 
Рассказывая Вене о своих фронтовых товарищах, я говорил и думал о них как о живых. И я в самом деле -не был уверен- живы ли они или мертвы. Как и не был уверен, что не Фриц меня, а я его  дотащил до опушки леса. Мне грезилось-  в вырытой мной могиле лежу я, а не он. А сверху на меня навалились ещё трое обугленных танкистов. Я даже видел, как вечно юморящий Фриц сваливает эти головёшки на меня , и , позвякивая лопатой о мелкие камни, засыпает меня сверху землёй.
 Уверенности в том, что всё происходившее случилось не со мной не было ещё и потому, что однажды я очнулся в больничной палате. Надо мной склонился эскулап в белом халате с торчащей из кармана ручкой молоточка невропатолога. Это был главврач медицинского блока Дахау Герман Гросс, где нацисты проводили эксперименты по исследованию пограничных возможностей человеческого организма, замораживая, размораживая, заражая бациллами, воздействуя на психику и хирургически вмешиваясь в мозг. Впрочем, вполне возможно, что всё это было  связанно с жестоким похмельем перед моим переводом в танковую школу. Мы  тогда надрались с  Фрицем по самое не могу, начистили рожи двум нацикам -и в итоге нас отоварили резиновыми дубинами по головам, затолкали в автозак и куда-то отвезли. Так что попали ли мы вообще  в танковую "учебку"? -вот вопрос.

К православному Рождеству мы с Веней навырезали из бересты ангелочков. Четыре штуки. Двух я посадил на крышу сделанного намедни рождественского вертепа, двух развесил по веткам уже осыпающейся ёлки.
 Мне представлялось-это души моих замороченных Гитлером и Геббельсом друзей. Они парили над нами, трубя в золотые горны. Они возносились над укрытой снежным одеялом кровлей с трубой, из которой вился дымок от сгоревшей в русской печке моей эсесовской униформы. Они улетали в сторону разбомбленных немецких городов и витали над их перекрёстками, отпечатавшимися крестами Балкенкрайцев с башен наших танков, бронетранспортёров и крыльев самолётов Люфтваффе. Они зыбились дымом, стелящимся  над руинами домов, кирх, синагог, театров, музеев и зоопарков.

http://proza.ru/2022/11/11/1147