Непрощ. Ч. II, гл. 11. Легенды Лешачьего Хутора

Часть II БИТВА В НЕБЕСАХ


11. Легенды Лешачьего Хутора
 
Февраль на нашем Острове Безбрежной Тишины выдался снежным. Океанические волны метелей намывали за ночь  вокруг нашей отшельничьей раковины столько белого, зыбучего песка, и он к восходу солнца так успевал слежаться, что, встав поутру, приходилось брать в руки пихло и прорубаться сквозь этот омертвелый коралловый риф, эти залежи меловых отложений с отпечатками в них ископаемых ящеров, проделывая глубокий противотанковый ров до дровяника в сарае. Я нарезал  из паросского мрамора сугробов кубические глыбы. Мне мерещились в них -и Афина Паллада, и Аполлон, и Дионис.
Я вырезал из одного такого куба весёлого Санту в колпаке и с мешком подарков за плечами в санях, запряженных оленями. Я боролся со снежными заносами всеми силами. И всё равно занесённый по самую крышу сарай  почерневшим галеоном времён испанских конкистадоров и английских пиратов едва торчал кормой и носом со дна сновидений и день за днём его становилось всё труднее откапывать. Хлев и конюшенка парили дыханием Звёздочки и Пегого. И заскирдованное на крыше сарая сено сохраняло тепло, исходящее от коровы, коня и перегниващего навоза.
Лешачий Хутор издавна слыл в этих краях местом гиблым, нехорошим. Говорили, что в стародавние времена, когда ещё жили в лесу, молились колесу, обитала на окружённом болотами  острове колдунья. Обернувшись несказанной красавицей, могла она заманить в своё логово хоть конного, хоть пешего -и всё с помощью Лешего. И что очарованный ею странник аль витязь оказывался в чудесном дворце с просторными залами и ломящимся от яств столом. Кормила она его, поила, спать укладывала,- и вдруг оказывалось, что не во дворце он вовсе, а посередь трясины. И тянут его за ноги в бездонную хлябь Кикиморы. Много коней и всадников в тех зыбучих трясинах сгинуло. И татар в оторченых огненными лисами малахаях, искавших в Лешачьем Хуторе поживы, и омороченных добрых молодцев в собольих шапках. Некоторым даже мерещилось, что на том острове крепость стоит , обнесённая острогом, что в том остроге - народ на площади гомонит, скоморохи на дудках играют. Медведь учёный на цепи танцует да в лапы-ладоши хлопает. А на базаре - снедь, -конца края ей нет. Белорыбица с прилавков лыбица. В ковшах меды ходят по рукам туды-сюды. Бочкарь обод на бочку набивает. Кузнец коня подковывает. Гончар, кружа педалью свой станок, горшок из бесформенного куска глины ваяет. «Эй ты! -те нужны хомуты? Вот они сёдлы для всей вашей кодлы! А кому мечи-кольчуги да богатырски подпруги? Для подруги парча, доха с княжьего плеча!» И, мол, княжит в том городе, сидя на позолоченном резном деревянном троне, та самая волшебница. А спинка того трона - сплошь изузорена Птицами Гамаюнами с женскими головами, русалками с чешуистыми хвостами-власы по плечам, живут по ручьям, омутам да рекам, задуряют бошки доверчивым человекам. Лягуха ква да ква, а было тех трона -два. На одном князь сидел, на другом княгиня - и лицом и телом -богиня. А подлокотники того трона -у князя были -боевые индийски слоны, а у княгини -львицы рыкающие. А ножки тех тронов были -у княгини -лапы кошки, у князя, слышь, пока чара недопита!- вишь-лошадины копыта!
 
И был у той княжны муж, из рода Зимних Стуж, что погиб в схватке с зорящим древнерусские города Огнедышащим Змеем. И велела княжна сжечь мужний трон посередь того града, хоть и сама тому была не рада. И когда взметнулся ясен огнь к облацы, взвились ввысь птицы гамаюны, плюхнулись русалки в воды -и ушли на самую глубину. И вышли боевые индийские слоны из пепла - и призраками растворились во тьме. И заржали, хрипя, кони- и взметая огненные гривы к жемчуговым звёздам на небесах, что сыпались и сыпались искрами из образовавшейся в костре  витой трубы огненной раковины-и ринулись те кони в необъятные степи...А было у княжны три сына -кровиночки. Старшой взял отцов меч , хотел Змею снести  голову с плеч. Щит да кольчуга на кону-хоть в икону его! Ну. Обдало мОлодца огнём да серою да спознался он с полонянкой стервою. А то дщерь была Змиева- со времени ещё онова. И подлила подлая витязю яду, чтобы не было ни складу ни ладу, чтобы Лада ждала его вечно, чтоб ржавело на пальце колечко. Но осталось у княжны ещё два сына. Один сын -алтын, другой полтина. У овина девки хороводы водят, баламутят русалки в омутАх воды. Та это сказка аль не та, отворяй уши, да считай до ста. Спи малец, будешь ты молодец, вырастишь выше колокольного звона -победишь того аспида-Змия-Дракона.

...Трон княжны  и обнаружил я однажды за поленницей дров, за перегородкой в столярной мастерской, куда вела дверь с вырезной из берёзового капа ручкой. Сверкал пиками княжьей дружины набор стамесок, долотец, ножей для резки дерева. Пилы и лобзики разных калибров скалились зубьями. Деревообрабатывающий токарный станок с ножным приводом ждал в углу умельца, чтоб зажужжать, сообщая заготовке вращение и чтоб полилась из -под резца стружка винтовым серпантином. На верстаке выстроившимися в боевой порядок танками шли в наступление  фуганки с рубанками. Из-под ножа одного ещё кучерявилась стружка. В струбцине была зажата пахучая сосновая доска. Создавалось впечатление, что столяра-краснодеревщика застала врасплох недобрая весть-и он вынужден был все бросить, чтобы отвлечься на более важное, неотложное дело. Не успел он довырезать последний наличник - и прислонённый к стене он стоял рядом с другим таким же. А вот резной трон был завершён. Его золотило светящее сквозь  закуржавевшее стекло окна солнце. Пели свои песни распластавшие крыла Гамаюны в коронах царевен на спинке экзотического стула. Русалки изгибались телами, подобно лукам Купидона. Слоны подлокотников поднимали хоботы. Я сел на трон, вдавив копыта ножек в мягкую подстилку из смешанных со стружками опилок . Казалось, сейчас это чудо кресло взовьется на дыбы - и проломив крестовину окна, под звон осыпающихся стёкол вынесет меня вон...
- Ты чо тут копаешься?- заглянула в столярку раскрасневшаяся Валентина. Уже задав сена корове и коню, она пошла в дровяник, чтобы поторопить меня, и  набрав в охапку поленьев, с нетерпением ждала меня в распахнутых дверях, потому как к нам пожаловала гостья.-А ! Столярка! А я про неё совсем запамятовала...Ну да айда в избу, Варя ждёт!

Варя пришла в Лешачий Хутор с новостями. Вместе с солдатским овчинным тулупом на крюку, лыжами и пимами у печки, она отражалась в боку самовара и, принимаясь уже за третью чашку чаю, без умолку болтала, перемежая новости с древними легендами.
- В колхозе  жизнь оживает. Всю осень расчищали поля от железа и трупов. Теперь готовят трактора, плуги, сеялки к севу. В мехмастерских работа кипит. Председатель с фронту вернулси на култышке и с пустым рукавом. Медалей-иконостас! Красавец! А так всё бабы. Думают возвращать в базЫ коровок. Каких-то по отделениям немчура съела. А каких и так, аспиды, ради куража перестреляли. Закопали мы кормилиц зазря вместях с трупами побитых да погоревших в танках немцев у болота...
 Валентина слушала, подперев голову кулаком, нянча на коленях малыша, подливая в чашку чая, подкладывая в розетку варенья!
 - Ну а сынок-то твой возмужал! -поглядывала она в мою сторону, пока я подбрасывал в печь поленья.-А чо эт у него на щеке -то? В танке обгорел? Вот беда! Так говорили-на него похоронка приходила! А он живехонек. Выходит чево-то напутали. Ну, в рубашке родился! А в колхозе-то собирается робить? Нам мужики на трактора -край как нужны, а то всё бабы да бабы! Вот и мама рассказывала што опосля гражданской было бабье царство. Мужиков-то повыбили. А скоко их по этим болотам утопло! Лезут в трясину, не зная броду. Ноне-то опять, как бои стихли, по осени дожжык лил, как из ведра, вода поднялась, к тебе и не пробраться было. А я уж-на лыжАх, как покрепче подморозило. Вот так и при Наполеоне, когда гнали их, и они , разбредаясь ели конину и друг друга. Прабабка -то моя вот на этих же лыжАх сюды запёрлася на Рождество. А тут вертеп разврату. Гусарик с твоей прабабкой гулеванит. А у неё тогда уж трое пацанов было. Мужа -то под Бородином прихлопнуло из пушечки пузатенького корсиканца. Старшой - у Дениски Давыдова в отряде голову сложил. А она, хошь и из обедневших княжон-дворяночек была, а балы -то ой любила! И вот прабабушка-то моя тук-тук. А она открыват ей -натурально в нигляже. Тутока тогда всё иным было. И крыша повыше-и колонны на аглицкий манер и садик с фонтаном, и скульптурии Венеры, Амуров и Аполлона вдоль дорожек. И полотняный заводик на месте сарая. И конюшенка -на десяток орловских  рысаков для выезда и скачек. Но в феврале -то уж всё позаметелило, запуржило. И открывает барыня моей прабабушке двери и говорит: "Заходи , Фёклушка -красавица! Садися за стол. Не всё ж те на заводе с полотном возиться!"
И садится бабка Фёкла за стол - и смотрит на гусара, што цедит шампанско из хрустально хужера да виноградом заедат. «А то мой сын!-говорит барыня. - С Парижу вернулси. Не погиб он в боях-то..." А под образами кормилица сидит, малышку кормит, это значит -новый барин...Дык и в гражданску така ж блазь с моей бабкой вышла. Тока вместо гусара -белогвардейский охвицер -и тоже вродя как воскресший сынуля, то бишь твой отец...
-Да знаю я те побасенки...Што ты мне, Фрося, снова да ладом это талдычишь...Вон -под тем дубом их могилки. На одной агелочек с крылышками, на другой - вензельный крестик. А скульптуры те красные в болото сбросили. И колокол с колоколенки, и купола. Тут ведь и церковка была, поставили- то её вроде как на языческом капище, Перунов  с Велесами утопив в трясине, штоб народ от идолов отвадить...А этот то домик, муженёк мой на фундаменте спалённой комсой церквы и поставил, потому как  под разграбленной большевиками усадьбой земля стала проваливаться-и ушла под землю. Когда муж погреб рыл, открывались какие-то ходы в  подвалы той усадьбы. Построили то её на месте крепости. Теперь там яма, за сараем. И ход ведёт в глыбь -неведомо куды...
- А я это, Валюша, к тому, што ты ж у нас - княжеских , небось кровей, как прогнавший ляхов князь Пожарский! Княжна!
-Да какая я княжна-так седьмая вода на киселе!-возражала Валентина, подливая гостье чайку да подкладывая варенья.
- Теперь можешь не прятать своё дворянско происхождение. Теперь у нас и Иван Грозный , и Александр Невский вместях с Иосифом Виссарионычем...Смотрю, он у тебя в красном углу. Не 37 ноне -кулачный год. Ныноча-все иноче. Я веть тожеть из купеческого роду. Как Козьма Минин...
 
Я всё ещё гремел поленьями, потому как мне не очень то хотелось садиться за стол с этой сорокой.
-А он чо у тя бирюк такой? Онемел что ль? Сел бы за стол-то!- обернулась ко мне болтуша.- Я вот и пирожков с зайчатинкой привезла на гостинчик...
-Контуженный он. Говорить ему трудно. Вроде как с акцентом получается...
-Чо не узнаёшь? Ты ж за моей Галюхой ухлястывал! Вот передам ей, прибежит радёхонька!
-Узнал!-буркнул я односложно, чтобы скрыть акцент. - Она мне писала!-  развивал я придуманную Валентиной легенду.
-То-то же! Ну и поженим вас! На Паску! Мужики теперь наперечёт.
 
Я промолчал.
-А откуда у тебя, Валенька, такая красивая серебряная ложка с вензелем, и чашки вот эти фарфоровые -и вон смотрю подсвешник с купидоном на комоде? Из прабабушкиного сундука што ль? Да и серёжки смотрю у тебя золотые! Аль наследство бабкино, аль муженёк в тех подвалах, куда ход через погреб, клад отыскал?
 Малиновый уголь солнца  уже касался вершин деревьев. Заплакал малыш в колыбельке. Кот шипел на гостью и дыбил шерсть на загривке. Разлаялся собачонок, просясь с улицы  в тепло. Гостья засобиралась домой.
-Куда ты одна по такому снегу? Через час стемнеет. Я запрягла Пегого. Веня с Володей проводят тебя да опушки. Тут наезжено. Мы дрова возим. А там уж -рукой подать до колхозной  поскотины...Да ружье прихватите , мало ли! Волчишки шалят! Вчерась вон за сараем выли.
 
Выехали. Веня заправски управлялся с вожжами, как он это делал и тогда , когда мы грузили на сани брёвна, предварительно спилив двуручкой сухостойную берёзу или сосну, освободив её от сучьев и располовинив. Всё это Веня делал , как истинный вестмен.
 Сунув лыжи и бамбуковые палки в сани, Варвара отвернулась от меня, делая вид, что помогает править конём. Ехали молча. Я лежал в санях в обнимку с заряженной двустволкой и не знал-радоваться мне визиту говорливой Варвары или нет? С одной стороны до бесконечности прятаться в лесу- не получится. С другой - Варвара растрезвонит теперь по деревне, что сын Валентины вернулся живёхонький. И начнётся! Начальство заявится проверить, что за воскресший такой? Невеста Галина опять - таки. Как с ней быть?
  Остановить сани- ружьё в спину болтуши- отвести в сторону-выстрел-и свидетельницы как не бывало? «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». А заявившаяся к нам Варвара была не только любопытна, она вынюхивала своим крысиным носом- каким тут духом пахнет русским аль не русским? Ну и отстрелить ей этот нос вместе с дурковатой башкой! Чтоб эта болтливая голова превратилась в «тотенкопф». К завтрашнему дню волки и лисы растащат говорунью по кусочку, размыкают кости по болоту. Весной снег растает -и всё поглотит трясина! Или я не выпускник танковой школы СС? А это не представительница низшей расы? Или я не Шеттерхенд, а Веня -не Вениту, и мы не воюем с бледнолицыми и их коварными и лживыми «скво»? Но что-то меня останавливало.
 Может быть то, что мне не хотелось становиться персонажем легенды, которой не хватало в полном собрании легенд деревенской сказительницы. Сказания о том, как во времена лютой Опричнины, нашли мать и сын из Лешачьего Посада на опушке этого же леса полумёртвого боярского сына-и как выдала посадница найденного отпрыска опального рода Хрусталёвых за своего погибшего вместе с отцом -воеводою под Казанью старшего сына, что ушёл он на войну, на коне с мечом в кольчуге и шеломе, а вернулся пешим в драном армяке да лаптях. И как налетели коршунами опричники, прослышав про беглеца и, повязав, увезли его на правёж.

 продолжение http://proza.ru/2022/11/11/1160