17. Выселение в Казахстан 23 февраля 1944 г. -1 ян

                "Нет, я не беженец, и я не эмигрант,               
                Тебе, родительница, мой талант!
                И вся душа моя, вся мысль моя верна,
                Тебе, на жизнь меня обрёкшая страна! 
                Мне не в чём каяться, Россия, пред тобой:   
                Не предавал тебя ни мыслью, ни душой!»
                /Игорь Северянин/.
   Знать историю – святое дело. Мы все растём из прошлого. Помнить прошлое необходимо, чтобы видеть будущее и бороться за него.
 Поэзия выселения – поэзия скорби, в которой нашли место не только беды и страдания, но все отчаяния и надежды переселенцев.
 В те тяжёлые годы, став поэзией стойкости, мужества, мудрости, веры в жизнь, она помогла народу в нечеловеческих ожиданиях сохранить присутствие духа.  Всенародное горе застало семью Мальсаговых врасплох.
  Сегодня не найти человека, кто не знающего о трагедии нашего народа 23 февраля 1944 года. Воспоминания стариков возвращают нас к событиям тех давних дней, раны этого дня ещё не зажили, память сердца все ещё кровоточит.
  23 февраля, день памяти жертв, - самый чёрный день в истории нашего народа, по указу Сталина выплеснутого из обычного русла самым жестоким, бесчеловечным образом, попавшего под жернова страшного принципа коллективной ответственности. Была совершена варварская акция против вайнахского народа, нанёсшая ущерб генофонду нации. Были безжалостно уничтожены памятники, представлявшие большую историческую ценность, без которых ни один народ не мыслит своего существования. Народ лишили свободы и собственности. Весь народ был объявлен вне закона и выселен в дальние края.
  Произошло невероятное. С политической карты страны вдруг исчезли народы, ставшие уже не народами, а «спецконтингентом», расселёны за тысячи вёрст от родных мест в строго ограниченных зонах Казахстана, Средней Азии и Сибири. Некоторые называют эту акцию депортацией, некоторые геноцидом. Депортация, если посмотреть в словарь -это выдворение народов за пределы чужого государства. А геноцид - это истребление народа в своей республике.
  В течение суток жители республики были насильно посажены в поезда, и депортированы. Для выселения такого огромного количества людей понадобились десятки тысяч вагонов. Скорбные эшелоны тронулись в путь, увозя людей в неизвестность.  Многие не доехали. Это было неслыханное злодеяние со времен сотворения мира и стало результатом сталинской национальной политики.
   Самое страшное – потеря Родины, молодости, а с нею родного дома, имущества, и самое ценное: здоровья и родных. Человеческий разум не находит этому оправдания и объяснения. Наряду с чечено-ингушским народом под гнётом геноцида находились ещё десятки народов, тоже лишённых своей государственности, выброшенных со своей исторической Родины. Это: корейцы (1935 г.- август 1937 г. с Дальнего Востока); курды( ноябрь 1937 г.--из Азербайджана, Армении, Грузии); немцы( 28 августа 1941 г.- из Поволжья и других районов СССР); карачаевцы (2 ноября 1943 г. - из Карачаевской Автономной области); калмыки (28 декабря 1943 г.- из Калмыкской АССР); балкарцы (8 марта 1944 г.-Кабардино-Балкарской АССР); крымские татары (18 мая 1944 г. - из Крымской АССР); месхетинские турки (14 ноября 1944 г.- из Грузии); хемшиды (ноябрь 1944 г. - из Грузии); 27 июня 1944г. - из Крыма июнь 1949 г. из Грузии – прочие народы.
Как писал С. Златорунский:
             «Кто молча, кто издав
                тоскливый крик,
              Кто в ноябре, кто
                в марте, кто в июле,
              И юноша,
              И немощный старик
              В затылок, в спину
              Получали пули».
Вся наша страна подверглась геноциду Сталина. Нет человека и семьи, чтобы кто-то не пострадал, чтоб кто-то не побывал в застенках тюрем; нет семьи, которую не коснулось бы горе за сына, отца, мать, дочь. Вся страна была превращена в единый ГУЛАГ.
   Сама система переселения народов с родных земель на чужбину была заповедной, запретной, крамольной для всей литературы. Твардовский, спустя некоторое время после нашего выселения, писал:
                «Кто в час лихой,
                закон презрев,
                Он / Сталин / мог
                на целые народы
                Обрушить свой
                Верховный гнев».
  С 23 февраля 1944 года вступил в силу приказ, на основе которого каждый входящий или выходящий из населённого пункта без предупреждения ликвидировался на месте.
  По мнению известного правозащитника Сергея Липкина, «поголовная смерть одного, даже самого малого племени – есть бесславный конец всего человечества».
   Сталинский пресс оказался всё же неспособным уничтожить душу народа, его ностальгию по родной земле. Сосуд жизни народа не иссяк.
  Дорога на восток, проложенная суровым февральским днём нашим народом, оказалась долгой, трагичной и неизвестной.
 Вину, которую нельзя оплатить никакими деньгами, издревле называют неоплатной. Такова вина и нашего государства, общества перед теми, кого мы называем «незаконно репрессированными».
  Ингуши, отторгнутые от своей родины, враз были выброшены из своих домов и за борт судьбы. Что с ними сталось, очень мало кого волновало в   этом огромном мире. Этот путь приводил ингушский народ то к вершинам созидания, то к страшным безднам разрушения, всякий раз ставя волю ингушей перед выбором - выжить или исчезнуть с этой земли. А они выживали кто как может, и, несмотря на все удары судьбы, которые на них обрушились, жили с одной надеждой – возвратиться на свою маленькую Родину.
Для семьи Мальсаговых свинцовой тяжестью легло сообщение о решении Правительства выселить всех чеченцев и ингушей с Кавказа в Сибирь. В этот ненастный день Орцхо вместе с семьёй, за исключением старшей дочери Азы /1923 г.р./, о судьбе которой долгое время ничего не было известно/, были высланы в Кокчетав, а затем переместились в Караганду, во Фрунзе.
Сын Казбулат и дочь Аза были студентами медицинского института. Казбулат после первого экзамена приехал в с. Ахки-Юрт и готовился к сдаче второго экзамена, а Аза в этот злополучный день сдавала экзамен. Во время экзамена ингушей-студентов пофамильно посадили на автобус и без объяснений отвезли на вокзал без денег и без одежды. К её счастью, на вокзале она встретила дядю Арсамака и вместе с его семьей отправилась в далёкое насильственное путешествие.
23 февраля 1944 год - высылка чеченского и ингушского народов в Казахстан и Среднюю Азию. В это пасмурное утро всё мужское население старше 14 лет собрали в конце села. Казбулат, забежав домой за свидетельством, успел засунуть за пазуху любимую книгу отца «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Мать смогла взять всего лишь вещи первой необходимости на семью. Отца с сыном Казбулатом, а мать с остальными детьми отвезли на вокзал. На вокзале произошла встреча с отцом и братом Казбулатом, после чего они добирались в Арык-Балыкскую область в течение 23 суток. Мытарства, которые семья испытала в дороге, мы описали в разделе Высылка, поэтому не будем повторяться.               
Орцхо Мальсагов до этого придавал большое значение празднику 23 февраля. Этот праздник приносил ему радость, овеянную воспоминаниями о молодых годах. Но праздник кончился. В 5 часов утра все мужское население старше 14 лет собрали на окраине села, а всем остальным приказали собираться в дорогу. Орцхо и Казбулата забрали сразу. Разрешили взять вещи первой необходимости Всё ценное семьи Мальсаговых осталось на квартире во Владикавказе, поэтому на сборы ушло немного времени. Мать прихватила документы, взяла только мешок кукурузы, постельное бельё и одежду.  Совдат с сыном Ахметом и дочерьми Зарой и Марой привезли на вокзал. На вокзале они встретились с отцом и братом. Кто-то плакал от горя, а семья Мальсаговых плакала от радости встречи, от воссоединения с отцом и братом.  Высылка уже была не страшной, потому что отец и брат были живы и находились рядом. Это вселило надежду. Не зная о местонахождении Азы, полагались лишь на Всевышнего. Жаль было расставаться с Родиной, с квартирой, где практически осталось все нажитое за 30 лет совместной жизни.
   На вокзале ждали недолго. Вскоре людей погрузили в товарные поезда. Так печально начался для семьи Мальсаговых скорбный путь, путь «изменников» Родины.
  Многие из ингушей умудрились ехать безбедно. Партийные боссы ехали в спецвагонах со спецпереселенцами, а в скотских вагонах смерть хватала всех без разбору. Раз в день в вагон приносили похлебку, на дне которой лежали маленькие кусочки рыбы или говяжьи ножки. Люди нуждались и в еде, и в питье. От недоедания начался голод, вспыхнул тиф, смерть не разбирала возраст. Умирали и малые, и старые. Несчастные поочередно менялись местами, так как сидячих мест было очень мало, а больных много.
 Путь был длинный, длиною в 23 дня:
                «А сколько дел, событий, судеб,
                Людских печалей и хлопот
                Вместились в двадцать трое суток,
                Что обратились в 13 лет».               
  Это было самое страшное время, которое Орцхо вспоминал до второй репрессии. "По заснеженным просторам катились поезда, увозя спецпереселенцев. А их было немало. Без суда и следствия выселив из родных домов, лишив всего заработанного потом и кровью имущества, заставили ингушский народ тринадцать лет жить в ссылке».
   На остановках вагоны оцепляли автоматчики, высаживая из вагонов немощных стариков и детей. Поэтому, приближаясь к остановке, больных приходилось сажать, чтобы довезти их до пункта назначения и предать хотя бы земле, знать местонахождение могилы, а не выбрасывать из вагона. Тяжелее было с грудными детьми, так как они не умели сдерживать крики и слёзы.
  Многие остались лежать в земле, ставшей мачехой. В вагонах не было туалета. Ни голод, ни холод так не мучил людей, как естественная необходимость справить нужду. Горцы, воспитанные в строгих правилах уважения к старшим, стыдливые в таких вещах от природы, прятались за колеса, отбегали в сторону, пытаясь скрыться от посторонних глаз, но мало кому это удавалось. Страшно было смотреть на измученных, полуживых людей в такие минуты. Поезда останавливались всего на несколько минут. Эшелон трогался, люди спешили подняться, некоторые срывались, так как было очень скользко и попадали под колёса, а кто не успевал подняться, того солдаты пристреливали или же оставляли замерзать на 50–ти градусном морозе. На каждой остановке Орцхо вместе с сыном вытряхивали одежду всех членов семьи. Белый снег от вшей становился чёрным полем. Это было спасением хоть на какое-то время.
  На 23-ий изнурительный день мучения закончились. Вместе с другими семьями Мальсаговы высадились на станции Арык-Балык, а утром на санях с быками отвезли  в  селение  Верхний Бурлук.
   В Казахстане ждали новые проблемы. Главная из них – как бы выжить, как бы уцелеть в этой лихорадке смертей, карабкаясь по шаткой тропе жизни.
  Семью подселили к одинокой женщине, радушно встретившей людей с Кавказа. Её теплый дом казался раем, а горячий чай – райским наслаждением. Хлеб женщины пекли на закваске из картошки с добавлением муки. Получался мокрый, но для семьи «золотой» хлеб. На вагонах мужчины собирали уголь, обменивая его у казахов на отруби, и из него пекли хлеб. Материальное положение было крайне тяжёлым. Маленькая дочь была больна, и Орцхо с сыном пришлось устроиться на скотный двор. Других работ не было, а семью нужно было спасать от голода. После неоднократных заявлений Орцхо приехала комиссия. Семье было разрешено переехать в районный центр – в Арык-Балык. Орцхо получил работу в райпотребсоюзе, Казбулат устроился медбратом, а дочь Зара – в столовую.
  Среди всего того горького, постыдного, трагического, что довелось испытать, есть святые воспоминания, связанные с людьми разных национальностей: русскими, казахами, киргизами, которые в те страшные дни оказывали ингушам сочувствие и дарили тепло, понимание и помощь, делились последним куском хлеба.
   Человеческая память хранит не только злодеяния, но и доброту, человечность, милосердие. Народ, переживший неизмеримое горе, не ожесточил своё сердце. Хотя много было сделано для того, чтобы переселенцев воспринимали дикарями, разбойниками, но простой народ не поверил в этот бредовый наговор.
  Чужой боли, как известно, не бывает. Если бы это было не так, ещё тягостнее переносились бы тяжёлые испытания в холодной и голодной ссылке. В полной мере ингуши это ощутили, принимая помощь от разделявших с ними боль и горе, обретя в них настоящих друзей. Эта дружба продолжается между детьми.
  Выселенные с исторической земли, ингуши обрели и другую землю, которая стала, хоть и насильно, через кровь и слёзы, родиной не только для семьи Мальсаговых, но и для целых поколений.  Через смерть и страдания нации была осознана простая истина, суть которой в том, что народ не был врагом, но стал жертвой. Была осознана и другая истина, что правда не может быть помехой крепости государства и дружбе народов, живущих в нём. Правда не имеет национальности.
  Ингуши выжили!  Выжили, несмотря на голод, холод, 13-летнее преследование, несмотря на жёсткие законы, по которым жили спецпереселенцы. На день выселения Ахмету исполнилось 12 лет. Историческая Родина присутствовала и в его крови, и в его памяти. Как и старшие братья и сестры, Ахмет Мальсагов знает, откуда он родом, знает, что в Казахстане семья живёт временно.
                ВОСПОМИНАНИЯ АХМЕТА ОРЦХОЕВИЧА МАЛЬСАГОВА
                /2 января 1932 г.- 19.12.1993 г./
В памяти подростка двенадцатилетнего Ахмета запечатлелись несколько эпизодов из этой грустной жизни:
  «Наша квартира находилась в г. Орджоникидзе, по ул. Коминтерна, 18. А проживали мы временно в с. Джейрах, где спасались от немецких бомбардировок. Мой дядя по матери, Инаркиев Макшарип Мальсагович, был зубным техником. Многие ингуши болели зубными болезнями. А поскольку между Орджоникидзе и с. Шолхами было короткое расстояние, 4-5 км, все протезы и коронки доставлялись через меня. Дядя Макшарип жил в то время у нас.
  В очередном походе я заблудился, и при всём моём старании попасть в селение Джейрах я сбивался с пути. У сопки, где был расположен дзот, уставший и обессиленный, я зашёл в него, подложил под себя портфель с коронками и протезами и стал дожидаться утра.
  В это время в нашем доме начался переполох. Я и те, кто отправился на мои поиски, нашли друг друга. Обвиняли во всём дядю.
 Время прошло, и через несколько дней к нам во двор зашли солдаты с молодым офицером. Вопрос был короткий: «Есть у вас оружие?» У нас имелась, неизвестно откуда сохранившаяся шпага, и я отдал её офицеру. Он швырнул её в огород и скомандовал: «Собирайтесь!».
   По соседству с нами жили Ахриевы: Хасби с супругой-старушкой. Это были одинокие люди. Хасби попросил меня зарезать индюка на дорогу. Ничего страшнее для меня до и после не было. Но всё-таки я зарезал индюка. С этим индюком, с небольшой щепоткой муки, которую наскребла моя мать Совдат, и с небольшой суммой денег /они были у дяди/, мы отправились в далёкое путешествие по казахстанским степям. В дороге    я запомнил два случая:
 «Один раз я опоздал на поезд из-за естественной надобности и, подхваченный русским солдатом, до следующей станции ехал сам не свой от страха и голода.
   Вторая картина, когда мой дядя-врач вывел меня и людей на белоснежные степи Казахстана и заставил нас всех трясти свои рубахи и нательное бельё, боясь заражением вшами. Снег, белый снег Казахстана, становился чёрным: столько паразитов было на нашем белье.
  И, наконец, после долгих мытарств мы попали на станцию Кокчетав. Нам подали американские «студебекеры» и погнали по морозу в неведомый Арык-Балыкский район, в с. Верхний Бурлык. /Сто с лишним км!/.
  Я лишился памяти. Очутился голым в какой-то русской бане, где надо мной шептал молитву наш сосед Хасби.
 В остальном моя судьба, как и судьба любого другого ингуша, схожа во всех ситуациях. Мы выжили и к счастью никто из нашей семьи не умер в тяжелейших условиях.
  Как и каждая ингушская семья, мы жили одной надеждой: возвратиться на Родину, в г. Орджоникидзе, в мой детский Шалдон».
         Нами сделаны записи - Воспоминания дочерей Орцхо Азы и Зары.

                ВОСПОМИНАНИЯ ДОЧЕРИ ОРЦХО, 
                АЗЫ МАЛЬСАГОВОЙ
            /9 апреля 1923 г.  -  5 июля 2011 г./
  В день выселения 23 февраля 1944 года я находилась в здании медицинского института г. Орджоникидзе, где со мной учились Тангиева Зара, жена Шукри Дахкильгова и Маргарита Дахкильгова / Албогачиева/.
   В этот день мы сдавали экзамен по анатомии. В момент моего ответа в аудиторию зашли два солдата с автоматами с вопросом: «Кто здесь ингуши?»
  Я испугалась, стала искать защиту у экзаменатора, но от него ничего не зависело. Он был нем, как рыба. У меня началась истерика, я стала кричать, что буду на них жаловаться, звать на помощь ректора, но мой голос никто не слышал. Все боялись что-либо произносить вслух. Тогда я стала умолять солдат дать мне возможность забрать хотя бы с квартиры одежду. Они сжалились надо мной. Но, к моему несчастью, квартира оказалась опечатанной. Соседи боялись открыть дверь, даже воды не дали попить. Соседка даже туфли мои не вернула, которые я у неё спрятала от сестрёнки.     Я их берегла на выход. «Так тебе и надо, - посмеивалась над ней Зара, - так бы они уцелели, а то сам ни гам и другому не дам».  И меня с одним рублем в кармане, без вещей и без еды привезли на железнодорожный вокзал.
   К моему счастью, на вокзале я встретила дядю Арсамака и тетю Марьям. Они разделили со мной горе. Все мои мытарства в дороге нельзя было сравнить с тем, что я прочувствовала, оказавшись без семьи. Без отца я не мыслила своей жизни. Отец был для меня эталоном. Через год я узнала о местонахождении родителей. Отец сделал всё возможное для воссоединения.
  Отец всегда жалел меня больше других. Я всегда помнила поучения отца о нравственной чистоте и высоте, долгом перед семьёй и своим народом.
  Через некоторое время отец выдал меня замуж за
 Хамчиева Атарбека, племянника Гапура Ахриева. Моя свекровь была родной сестрой Гапура Ахриева. Я родила ему двух детей: сына Ахмета и дочь Зину. Через 3 года я узнала о том, что у него есть любовница и не смогла простить мужу измену, мы разошлись. Старший брат был против этого развода, но я не послушалась его, о чём сейчас сожалею. Так я вернулась в отчий дом.
  Отец, даже сидя в тюрьме, признавал мой эгоизм, винил за разрыв семейных уз, за решение в одиночку таких жизненно важных вопросов, как семейный, винил за отсутствие терпения в решении серьёзного вопроса, касающегося не только меня, но и судеб детей.
  Это я сейчас понимаю, что совершила ошибку, а тогда упрямство победило, взяло верх. Но ничего не изменишь. Все эти годы и сын меня корил: «почему ты не перетерпела, многие терпят ради своих детей, чем мой отец был хуже других, ведь он тебя никогда не ударил, не оскорбил».
  Самая большая радость за последнее время - возвращение отца».
  Р.S. Азе так и не удалось дождаться публикации своих воспоминаний, несколько месяцев назад её  не стало. Она умерла 5.07.2011 года.               
                ВОСПОМИНАНИЯ
           ЗАРЫ ОРЦХОЕВНЫ МАЛЬСАГОВОЙ - ОЗИЕВОЙ
                /18 ноября 1928 г. – 29 января 2016 г./
   Как бывший военный /выпускник Воронежского /Михайловского/ кадетского корпуса/ папа очень любил праздник 23 февраля. За день до этого отец был подтянут, весел. В семье царило полное взаимопонимание и согласие. По его просьбе я привела    в порядок его парадный костюм.
Утром мы вскочила от страшного стука.Солдаты заходили в каждый дом и сопровождали солдат до железнодорожного вокзала. Всем мужчинам старше 14 лет приказали собраться на краю села. Казбулат успел взять документы и по просьбе отца книгу Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре".
   Мама была в растерянности, обеспокоена тем, что забирают и сына Казбулата. Она привыкла к тому, что отца забирали уже неоднократно, но, чтобы сына, это было впервые. В душе теплилась надежда на недоразумение, надеялась, что произошла ошибка. Папа успокоил её, прося не создавать панику, быстро исполнять команду. «Это не то, что ты думаешь, это касается всех ингушей, береги детей». Она молча стала собираться, так как времени было очень мало. Все были в смятении. Мама спросила солдат: «Есть ли у неё возможность поехать в Орджоникидзе за вещами?». «У вас не то, чтобы поехать, а всего только несколько минут на сборы, поторопитесь, я не вправе отменять команду», - был ответ. Все наши вещи, в   том числе и одежда, остались на квартире, где в этот день находилась и сестра Аза. Она должна была сдавать экзамен. О поездке в город не могло быть и речи. Мама больше всего переживала за дочь, а я переживала за труды отца. Пришлось взять вещи первой необходимости, а, если честно сказать, практически собирать было нечего. Пока мама складывала, что попадалось под руку, я успела замесить тесто на 2 чурека, но допечь не успела, пришлось забрать их полусырые. А тут ещё младшая сестренка Мара /1942 г./ заболела. Отсутствие отца и брата застало нас врасплох.
   Население привезли на железнодорожный вокзал. Наше огорчение обратилось в радость при виде на вокзале отца и брата. Оказывается, всё мужское население привезли на вокзал. То, что наша семья воссоединилась, дало нам возможность не впадать в панику и возможность выжить.
  Вскоре нас посадили в товарный поезд. В вагоне были две перекладины: нижняя предназначалась для сидения, а верхняя – для багажа. Мест для всех не хватало, приходилось поочередно меняться. Днём молодые держались, тяжелее было к ночи. В других вагонах и этих условий не было. В вагоне было очень много людей: и больных, и стариков, и детей, которые плакали от голода и холода. Нуждались не только в молоке. Не хватало хлеба, еды. Молодёжь на остановках старалась набрать много снега, но этого было мало. Люди отдавали последние деньги за кувшин воды.
  Для меня присесть было большим удовольствием. Когда садилась, то скорее ощущалось чувство голода. Оглядываясь по сторонам, я наверху над головой заметила чей-то мешок с жареной кукурузой. Теряя от голода сознание, я украдкой карандашом продырявила мешок, /Пусть меня Всевышний и хозяин того мешка простит! /, угощала больную сестру и домочадцев. Если бы отец узнал об этом в тот момент, он бы не позволил. Но у меня не было другой возможности сохранить свою жизнь, пришлось идти на крайние меры. Тем самым наша семья спаслась от голода и неминуемой гибели. Впоследствии, когда отец узнал об этом, он долгое время не мог простить мне этот проступок. Тогда я мысленно представляла, как бы поступил со мной хозяин того мешка, если папа так отреагировал на это? И каждый раз после намаза я прощу у Всевышнего прощения.
   А как мы завидовали солдатам в тёплых валенках и полушубках!  Мы ведь не привыкли к таким холодам. Из-за отсутствия элементарных условий, еды, питья распространялись вши, а это приводило к заболеваниям тифом, туберкулёзом. На остановках вагоны подлежали проверке. Тяжелобольных и прикованных к постели снимали с вагона, и умерших просто выбрасывали из вагона. И возразить нельзя было, так как была команда расстреливать на месте. Нас предупредили. Мало кому посчастливилось быть похороненным.  Остальных прикрывали снегом или сдавали в морг. При большом скоплении трупов за крупную сумму денег родственникам давали возможность разжечь костры для топки земли, которая с трудом поддавалась долалению. Незахороненные безвестные трупы находили весной после таяния снега на обочине дорог.
   Молодёжь в углу вагона проделала тайком от охранников отверстие, прикрывались ширмой из простыни. При появлении военных нужно было успеть снять занавес и прикрыть дыру, потому что это грозило расправой. Сначала молодёжь из-за стеснения терпела, у многих лопались мочевые пузыри, появлялись болезни. На каждой остановке кто-то стоял на атасе. Этим и спасались.
  Через 23 дня мы доехали до пункта назначения – ст. Верхний Балык.
  Нас подселили к одинокой женщине. Она была прекрасной души человек, приняла нас как родных. Я никогда не забуду её добрый и ласковый взгляд, её радушие, заботу.
   Первые недели жизни проходили под постоянным и пристальным взором молчаливых соседей, проявлявших большое любопытство. Всё население оповестили о приезде бандитов, врагов. Во всяком случае, нас так представили.  Но нас это не пугало. То, с каким достоинством держался наш отец, мы думали: вот-вот эти страшные картины закончатся.  Мы жили надеждой. Но эта картина повторялась ежедневно, и не было ей конца и края.
  Через некоторое время нас перевели в районный центр Арык – Балык. Отец и Казбулат устроились на работу. Мне тоже посчастливилось найти работу в столовой. Отец очень переживал за меня, боясь растраты. У меня перед глазами всегда стоит такой эпизод.
  Ко мне в столовую часто заходил молодой человек, сын Ахриева Салмана и Макки. Ему было 25 лет, Еды он не просил, но в его глазах можно было прочесть мольбу о еде. Гордость и благородство не позволяли ему просить. Увидев меня, он молча отходил. Я всегда, вспоминая историю с кукурузной мукой, никогда не отпускала его голодным. Если меня не было, то официантка, по моей просьбе, всегда его кормила. А через некоторое время он пропал.
   Через неделю ко мне явилась его мать со слезами на глазах. Она сказала о его недуге, что он умирает и просит жареные котлеты. Я послала ему большой кусок мяса, курдюк. Через 2 дня он умер. На похоронах мать, увидев меня, благодарила, желала всяческих благ, приговаривая: «Ты продлила ему жизнь своим хлебосольством! /Если вспоминать всех тех, кого я накормила в тот период, на том свете мне Всевышний воздаст за это!
   Вскоре папа устроил меня в аптеку в должности фасовщицы. Лекарства в этот период были в порошкообразном виде. Я счастливый человек. Меня всегда, и даже в самый тяжёлый период – годы выселения, окружали добрые и понимающие люди, которых я всегда вспоминаю с благодарностью.
  В 1945 году заведующий ехал в командировку в Петропавловск. Когда я услышала слово «Петропавловск, я своим ушам не поверила. Неужели возможна поездка, неужели возможна встреча с близкими и родными людьми! Ведь в Петропавловске проживал дядя Арсамак с нашей сестрой Азой, с которой связь была потеряна после выселения. Дома я поделилась с этой новостью. Папа пришёл в аптеку и объяснил заведующему положение, в которой оказалась наша семья, о пребывании Азы с дядей, о болезни брата отца, Арсамака. Заведующий, внимательный к чужому горю человек, сочувствующий спецпереселенцам, взял меня с собой в командировку. Сколько было радости при встрече! Одним восклицательным знаком тут не отделаешься!
   При работе в аптеке мне помогли знания немецкого языка. Я свободно могла читать рецепты. Через некоторое время за моё добросовестное отношение к работе меня перевели в фармацевты. Папа к этому времени работал   школьным инспектором.
Все спецпереселенцы с настороженностью приняли известие о трудармии, куда стали забирать девушек, многих домогались солдаты и чтобы избежать этого позора каждый родитель стал выдавать замуж, независимо от возраста.
  Отец был знаком с семьёй Озиева Магомета. Меня засватали за его единственного    сына Руслана, которого я ранее не видела. С ним мы прожили долгих 60 лет в любви и согласии, родила ему двух сыновей и трёх дочерей. Все дети рождены в Казахстане, кроме младшего. Он родился в Грозном. Нас выселяли из города Орджоникидзе, но возвратиться на прежнее местожительство нашей семье не разрешили.
 Самым мрачным временем для нас было время ареста отца.
 Папу посадили 27 мая и через месяц приговорили к 10-ти годам лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях, из которых Орцхо-отец отсидел 5,5 лет и вышел по амнистии. Но сколько сил - и моральных, и материальных было затрачено. Мама не работала, младший брат Ахмет учился в школе. Казбулата посадили за хулиганство, за то что избил милиционера, который арестовал отца. В тюрьме Казбулат заболел. Отца нужно было всячески поддерживать посылками, кроме этого, и помогать матери, так как тяжелое материальное положение привело к ослаблению её здоровье. Мой муж Руслан Озиев всячески помогал моим родственникам, проявляя уважение и внимание".
 9 мая 1945 года. Радость победы в Великой Отечественной войне возрождала надежду на долгожданное обновление общества и скорейшего возвращения на Кавказ.
 Народ надеялся, что разберутся в невинности чечено-ингушского народа, всё станет на свои места, как говорится, поставят точку над «1». Но это было подобно горизонту. Чем ближе к нему, тем он дальше отдалялся от нас. Неизвестность, отсутствие информации выбивало почву из-под ног Орцхо, лишало его уверенности, опоры. Последний день расставания с дочерью стоял у него перед глазами, и это не давало покоя.  Орцхо был до глубины потрясён разлукой. Ему ничего не оставалось, как ждать, приходилось мириться и ждать известия из комендатуры. Он сдерживал порывы, чувства, подчиняя их своей воле, сохраняя при этом самообладание.
27 мая 1950 года заставило забыть февральскую боль.
 На основе писем, которые Орцхо писал жене и  детям из Иркутского исправительно-трудового лагеря, мы - авторы, не видевшие его, постарались дополнить его биографическую канву, мысленно прочувствовать, пережить и прожить заботами и хлопотами  Орцхо, который не только для Ахмета, но и для всего ингушского народа, всегда был  и оставался примером для подражания.
Через друзей, знакомых Орцхо узнал весть о том, что его дочь Аза жива и здорова, и к тому же она находится вместе с младшим братом Орцхо, Арсамаком. Сколько радости испытал Орцхо в эту минуты! Жизнь снова вселилась в него. Ему захотелось излить душу, поделиться своей радостью о том, что волновало, наболело. Но приходилось быть осторожным в высказываниях, держать язык за зубами.
В конце 1945 года дочь Аза воссоединилась с семьей.
Ингуши столкнулись с новой проблемой. Девушек стали забирать в трудармию. В семьях начался переполох. Каждая ингушская семья старалась выдать своих дочерей замуж, дабы избежать притязания и насилия со стороны солдат к девушкам. Старшую дочь Азу Орцхо выдал замуж за Хамчиева Атарбека, а через несколько месяцев вышла замуж и дочь Зара вышла за Озиева Руслана Магометовича. Орцхо был спокоен тем, что они попали в хорошие семьи.  Аза родила сына и дочь, а Зара – 3 дочерей и 2 сыновей.
1955 год был самым счастливым для семьи в связи с возвращением осуждённого Орцхо-отца. Это была первая реабилитация через 6 лет. До второй ему так и не удалось дожить. Она произошла лишь через 30 лет после его смерти».

Продолжение следует.

С уважением Айшат Мальсагова,
Орцхо Ахметович Мальсагов.