Два Ивана

- Выходи, давай, кому сказал. Оружие в сторону. Да, мать твою, в сторону я сказал и ко мне, ползком.               
Испуганный солдат с синей повязкой на руке, медленно полз в сторону Ивана. Сложно было понять, молод он или стар. Осыпавшаяся земля от взрыва снаряда, превратила его в земляного червя бурого цвета. Когда он поравнялся с ботинками, Иван поднял его с земли, смачно ругаясь, чтобы нагнать страху. На всякий случай. Три дня назад в соседней роте, случай был, брали пленных, один ранен был, стали его перевязывать, а он нож выхватил и медбрата ранил, едва спасли. Вот тварь такая. Иван обыскал пленного и повёл в блиндаж. Лицо и руки того были в крови, и слегка подумав, Иван спросил:
- Раненый, что ли?
- Нет, - тихо сказал пленный.
- Так, а кровь чья?
- Это Витькина, его осколками посекло. Он там остался.
- Живой?
- Какое там...
Они немного помолчали... Иван подсунул пленному ящик, служивший попеременно, то столом, то стулом, и глазами показал, чтобы тот сел.
 - В ногах правды нет. Зовут тебя как?
 - Иван...
 - Как, как? Громче...
 - Иван.
 - Тёзка значит. О, как. Курить хочешь?
Пленный кивнул головой. Закурив сигарету дрожащими руками, он побелел и закашлялся.
- Так ты не куришь? Так брось. Нечего к плохому привыкать.   
Он выкинул сигарету в сторону и раздавил её носком сапога.
- Знаешь, я ведь тоже не курил на гражданке. Ну, сам понимаешь. Стресс.      
Иван сел на ящик из-под патрон и уставился на пленного. Немного пообсохнув, земля облетела с лица, и голубые глаза горели озёрами на бледной коже вражеского солдата.
- Ого, глазища у тебя! Наверное,, девчата любят?   
- Женат я.   
- Одно другому не мешает, если ты понимаешь? 
Солдат молчал, не выказывая согласия.
- Ага! Значит, это любовь. И у меня любовь. Машенька.   
 Иван не понимал, чего это он вдруг про жену начал рассказывать.     Сидели они молча, пока пленный не попросил воды, видимо осмелев после таких откровений. Ругая себя мысленно, за мягкость характера, Иван громко гаркнул, чтоб страху напустить:
- Твою мать, совсем, с..а, обнаглел. Попить, потом поссать тебе, а потом может и подушку с одеялом дать, б…ь.
Другие ребята просто филигранно ругались матом. Это некое искусство, требующее таланта. Иван так не умел. Но время от времени, для усиления эмоций, использовал пару тройку слов, чтобы не выглядеть белой вороной.
Пленный опустил голову и скрестил руки на затылке, как обычно делал сам Иван, в минуты раздумья.
- На, умой лицо, - с этими словами он протянул флягу с водой и стал наблюдать, будет тот пить или забоится.
Пленный Иван умыл лицо и руки и обтёр рукавом, чем ещё больше перемазал лицо.   
 - Не пойдёт так. На, возьми салфетку и воды попей. Не бойся, за глоток по роже не получишь. 
Пленный сделал глоток и отдал флягу. По ту сторону земляных стен и бревенчатого потолка ухало и выло. Но звуки войны стали привычными для Ивана, как улицы с гудящими машинами в час пик. Как давно это было, в другой жизни. Он помнил, заплаканные глаза Маши, в тот последний день на гражданке, не давали ему забыть, что он здесь за неё и за маму...
- Слушай, а ты правда думаешь, что мы вас убивать пришли? Не, нут тут понятно, бой, а на гражданке? Ты вот зачем на войну пошёл? Фашистов защищать?      
И тут пленного Ивана как прорвало.   
- Да не хотел я никуда идти. Наташка забеременела, а мы только машину в кредит взяли и дачу строить начали. Банька, веранда и все такое. И Сашка, сын мой, в первый класс осенью пошёл. Деньги, деньги, деньги... Будь они неладны. На гражданке совсем платить перестали, а потом и вовсе, уволили. А что делать? Ну, убьют меня, всё-таки что-то им заплатят? Как думаете, заплатят?    
Иван не знал, заплатят или нет, и молчал. Вот ведь как бывает. Попал мужик, под раздачу. Будь он на его месте, тоже бы подписался на что угодно.
- А у меня Машка. Она, знаешь какая? Она - самая лучшая. Если меня убьют, она меня не простит. Я же добровольцем пошёл. Сам, понимаешь? Против фашистов ваших, будь они неладны. А ты их видел?      
- Видел.
- И какие они?
 - Злые, как с..и! Они нам в спину стреляли, когда мы не хотели в бой идти. Но я все равно не стрелял. Так, вид делал.
- Что, совсем не стрелял?
- Стрелял, но в молоко. Мне деньги нужны, и я жизнью рисковать готов, ради Наташки и Саши, но людей убивать, я не подписывался. Я сам, смерти не боюсь. Ну, умру, и что? Если есть там Бог, так я плохого ничего не делал, а если нет, и пусть, тишина и покой.
Иван опешил. Вот так дела.
- Ты не переживай. Утром тебя заберут, одежду чистую дадут, накормят. Тепло и сухо. Мы пленных не обижаем. Не по-людски это.
 - Да лучше б вы меня убили. За плен только срок можно получить.
 - Так, а делать то что?
Пленный Иван пожал плечами.
 - Значит так, Иван Александрович, мы сейчас с тобой чайку попьём. Иван засуетился. Вскипятив воду, заварил чай. Банку тушёнки открыл и два бутерброда намазал на галету, себе и тёзке, с горкой. Бутерброды возвышались как два одинаковых холма, источая приятный мясной аромат.
- Жуй, жуй, глотай!
- Вкусная тушёнка, а у нас одни жилы. Даже мясом не пахнет. Наёмники когда едят, запах с ног сбивает. Сидишь в окопе, бурду свою ешь, а их нюхаешь.
 - А помнишь, в детстве макароны по-флотски? Я любил. Вот бы сейчас по миске макарошек.
- Это да!
- А ты, из какого города?
- Из Одессы.
- Да ты что? У меня батя из Одессы. Я там всё детство провёл, у бабушки.
Горячий чай и сытные бутерброды увели наших героев далеко от войны, в далёкие и светлые времена детства, где, возможно, и даже вероятно они играли на одном пляже, строили замки из песка. И каждого, совершенно одинаково, бабушка звала к обеду: «Ванечка, домой!».
Улыбка озаряла их измученные лица, очищая сердца от тягостей и боли.
- Слушай, а давай, как будто ты сбежал.
- Как сбежал?
- Да просто, взял и сбежал. Я же тебя не связал. Поверил. А ты мне по морде дал и сбежал.
- А ты?
- А что я? Бывает. Ну, парни засмеют, и всё. Не навсегда же. Для хорошего человека можно и потерпеть.
 Рассвет забрезжил на горизонте, ярко, ярко, словно давая сигнал, мол, пора. Вершите свои деяния, коль решили, а я посмотрю.
 - Давай бей меня и к своим, они там, за пролеском. Только ты бей сильнее, чтобы до крови.
Первый удар пришёлся вскользь.
- Бей, твою мать!
Иван упал, а по щеке потекла горячая струйка.
 - Молодец! А теперь беги!
Иван видел, как удалялась фигура, но тут прозвучал выстрел. Фигура дёрнулась, словно её ударили током и упала. Иван бросился к раненому, и увидел, как тот, распластав руки, смотрел в небо.
- Брат, не умирай! У тебя же Наташа и Сашка... Тебе нельзя умирать…         
Он привстал и начал тащить тело к своим позициям, но прогремел второй выстрел и Иван упал. С какой стороны стреляли, было сложно понять, но когда небо осветлилось ясным осенним утром, оно было точно таким, как две пары глаз, смотревших ввысь.
Когда началось наступление, их нашли. В конце дня, однополчане Ивана вырыли могилу, и верный друг Матвей, вытирая щёки рукавом, что-то царапал на деревянной табличке.
Когда ребята из взвода отошли, чтобы отдать честь другу, то увидели, что на табличке  написано:
                «Два Ивана».