Любовь отчаянно нагрянет

25 августа

После развода я примерно год не мог толком прийти в себя. Друзья и приятели меня постоянно с кем-то знакомили. Я не отказывался, понимая, что нужно возвращаться к этой стороне жизни, учиться строить новые отношения. Таких попыток было пять или шесть. Из них ровным счетом ничего не выходило. Проходили одна-две встречи, после которых я понимал, что почти ничего не чувствую. Женщины пытались вовлечь меня в более близкое общение, а мне не хотелось вовлекаться. Продолжать такие отношения я считал нечестным, и все заканчивалось, едва начавшись. Наступала апатия. А вместе с ней страх, что я вообще уже не способен на нормальное чувство.

Помню, как-то августовским вечером я сидел дома и бренчал на гитаре. И набренчал какую-то очередную мажорную песню.

Тепло, светло, как в мае,
А мне — печаль,
Пойду, куда не знаю,
В глухую даль,
Чтоб там в пути нелегком
Дождаться дня,
Когда тебя забуду я.

Это означало только одно. Несмотря на все мои титанические усилия, у меня ничего не получалось забыть.

1 сентября

И вот с таким настроением я вдруг собрался покинуть свою холостяцкую берлогу ради встречи с женщиной, с которой меня решила познакомить одна коллега, знавшая о моих перипетиях с разводом. Ее незамужняя школьная подруга жила в небольшом городе почти в 500 километрах от Москвы и тоже была не против затеи своей одноклассницы.

В начале августа нас представили друг другу в мессенджере, но общение не клеилось. Я старался делиться тем, что происходило в моей жизни, посылал фотографии и короткие зарисовки из своих путешествий. Ответы были скуповаты и выдержаны в корректном, но очень общем духе. Я никак не мог нащупать тему, которая нашла бы какой-то отклик, хотя формально у нас было много общего.

Она преподавала историю культуры в музыкальном училище. Здесь мне как раз было, что сказать и о чем поговорить. Я перебрал уже кучу тем — и разнообразие домонгольской архитектуры Новгорода, и трагедийность для России реформ Никона, и философскую глубину барочной музыки Генделя, и специфику русского романса и даже историчность вышедшего полгода назад фильма «Союз Спасения». Увы, ни одна не нашла позитивного отклика. Зато о своем коте она писала много и с душой.

Тут уже трудности возникли у меня. Никаких домашних животных, кроме тараканов в собственной голове, у меня не было, в фелинологии я не понимал ровным счетом ничего, и как развивать перспективную, на первый взгляд, тему кота, не представлял совсем.

К исходу месяца пришлось констатировать практически нулевой результат нашего онлайн-знакомства. Тогда я и подумал, что надо встретиться вживую и понять, стоит ли продолжать отношения. Такова уж моя натура. Я стараюсь доводить начатые дела до конца.

Идея моя ей понравилась. Мы договорились, что я приеду в пятницу днем и пробуду в ее городе до воскресенья. Заказал гостиницу, посмотрел, куда можно сходить вдвоем, выяснил, где она не была, в общем, составил культурную программу. Я и представить не мог, чем это все для меня обернется.

7 сентября

Я пригласил Таню в ресторан неподалеку от ее работы. Он там был единственный. Я приехал в пятницу днем, и до нашей встречи у меня оставалось два-три часа, чтобы просто погулять. В ее городе я бывал раньше, поэтому основные достопримечательности знал. Исторический центр небольшой, но очень приятный, с мощеными стилизованными под старину пешеходными улочками, зелеными аллеями и уютными площадями с фонтанчиками.

Подходило время встречи. Я зашел в ближайший цветочный магазин. Тогда я еще не знал языка цветов и выбрал те, которые нравились мне самому. Купил семь пышных бордовых роз. В них была строгая, но мягкая чувственность. Хотя, сейчас, думаю, для первой встречи логичнее подошли бы более скромные, но не менее изящные ирисы или каллы.

Ресторан оказался довольно пафосным, в большом зале стояли большие круглые столы. Создавалось ощущение, что место предназначалось для больших компаний. Я был один и потому мог сесть за любой столик. Я выбрал в углу у камина. Он единственный как-то соответствовал романтической атмосфере первого свидания.
Таня опоздала на десять минут, явно не нарочно, было видно, что она торопилась. На ней был строгий элегантный темно-синий брючный костюм и черные лодочки. Длинный хвост густых темных волос придавал ее строгому образу определенную жизнерадостную легкость.

Первое свидание, впрочем, оказалось совсем не легким. Таня потом объяснила это тем, что ей сложно переключаться с одного вида общения на другой. А общалась она почти весь день со студентами, с которыми, по ее словам, требовалось четко держать дистанцию, чтобы не сели на шею.

Не знаю, стал ли я невольной жертвой «синдрома учителя», только вечер я бы даже светским не назвал. Светское общение предполагает ни к чему не обязывающую простоту и игривость. Таня же скорее напоминала симпатичного, но колючего ежика с встопорщенными на всякий случай иголками.

Пытаясь найти какие-то общие темы, я чувствовал себя сапером на минном поле. Направо пошел — мина. Понятно, туда нельзя. Налево пошел — снова мина, и сюда нельзя. Приходилось тщательно меневрировать, чтобы случайно не подорваться

— Тебе нравятся цветы? — спросил я, передавая ей букет из вазы, любезно принесенной официантом. В начале нашей встречи на мой букет у нее не было никакой внятной реакции, а я все-таки хотел ее получить.
— Как знак внимания, да, — снисходительно ответила она.

Ясно, сегодня у нас и тут мина.

Я вызвал такси, отвез ее домой и вернулся в центр. Надо было проветриться и выдохнуть. Прогулка по вечернему городу успокоила меня. Вечер стоял теплый, в воздухе витала романтика. Фонтанчики на площадях струились зеленым, синим и фиолетовым светом. На пешеходной улице молодые ребята играли на гитаре и пели битловскую «All you need is love».

Я невольно вспомнил студенческую юность, увлечение «битлами» и послал Тане фотографию фиолетового фонтана. В ответ пришли трогательные слова благодарности за чудесный вечер.

Много ли надо человеку для поднятия настроения? Всего пара добрых слов. Я вовсе не считал наш вечер таким уж чудесным. А она меня благодарила, и выходило все как-то очень тепло, мягко и даже душевно. Наверное, магия уходящего лета тоже сделала свое дело. Я приободрился, мы светски попереписывались, а на прощание я в стихах пожелал ей спокойной ночи.

Стихи — тревожный симптом надвигающихся романтических чувств. Я безусловно отметил это про себя. Однако тогда решил не поддаваться тревоге. Я впервые за несколько лет испытал романтический порыв и мне хотелось его продлить. Я еще какое-то время гулял уже по ночному городу. Спать не хотелось. Я с нетерпением ждал следующего дня.

8 сентября

Утром мы поехали в музей деревянного зодчества. С некоторых пор я полюбил экскурсии, посвященные истории народного быта. В музее, помимо традиционных деревянных крестьянских изб, был деревянный храм и настоящая водяная мельница.
Таня в легком сарафане, хорошо сочетавшем зеленые и бежевые оттенки, очень естественно смотрелась на фоне деревенских изб и мельницы. Густые темные волосы, заплетенные в небольшую тугую косу, довершали гармонию с окружающей средой. Позже я узнал, что она всегда тщательно продумывает свой образ сообразно обстоятельствам, а тогда я это про себя просто отметил и оценил.

После музея мы отправились обедать и гулять по городу. Я не очень хорошо помню, что именно тогда происходило. Помню только, что вдруг поймал себя на мысли, что нахожусь в состоянии монолога. Не знаю, как так вышло. Возможно, я устал быть сапером и искать безопасные темы для общения. Короче, я вещал и вещал, переходя от одной темы к другой: о спорности современной трактовки личности Ивана Грозного, о настоящих духовных смыслах толстовской «Анны Карениной» и пушкинской «Капитанской дочки», о внутренней сложности декабристского движения, о пророческом даре Лермонтова, о мистических прозрениях Даниила Андреева в «Розе мира» и тяжести своего восприятия программного романтизма Берлиоза. Я много прочитал и обдумал за свою жизнь и говорить об этом мог сутками напролет.

Думаю, меня тогда просто несло, и я вещал в таком режиме безостановочно целый день. Уже под вечер, сидя на открытой веранде кафе, я заметил, как она ежится.
— Ты мерзнешь?
— Да!
— Что же ты молчишь?
— Я сказала тебе полчаса назад.
Она сказала, а я даже не заметил, поглощенный этим своим нескончаемым монологом. Я отвез ее домой и вернулся к себе в номер совершенно измотанный и подавленный. Выходило, что я так ничему и не научился, и по-прежнему был занят собой и своими эмоциями. Завтра мне предстоял последний день с Таней. Точнее, полдня. И я совершенно не понимал, что делать дальше с этими отношениями. Похоже, они опять никуда не выруливали.

10 сентября.

В воскресенье я проснулся рано, задолго до назначенной встречи с Таней. Я снова погрузился в размышления о том, что же делать в этот последний день. Ничего не придумав, я отправился в ближайший храм на службу. Я просил Господа управить мою личную жизнь вообще и данный случай в частности. В храме ко мне всегда приходят умиротворение и спокойствие. Ибо не так уж много существует проблем, относящихся к категории «жизни и смерти», и о которых реально стоит переживать. Мой сегодняшний случай в эту категорию точно не входил.

Таня ждала меня у входа. На ней было длинное платье благородного бордового цвета. Она сказала, что этот оттенок называется марсала. Я впервые слышал это слово, но после всех связанных с ним переживаний не забуду его уде никогда. Разговор в то утро получился сложный. В какой-то момент, когда она снова «включила» колючего ежика, я признался, что чувствую себя сапером на минном поле. Я постарался максимально сгладить свою фразу мягким ироничным тоном.

— А на что ты рассчитывал после первой встречи? — К удивлению в ее голосе примешивалась легкая обида. — Что я сразу брошусь тебе в объятия? Я вообще тяжело схожусь с незнакомыми людьми. И могу быть очень ранимой.

Я понимал, что она хочет мне сказать. Я сам непросто переживал обиды и в молодые годы выстраивал систему психологической защиты, прикрываясь сарказмом и едкой иронией. В этом мы были похожи. Разговор принял откровенный характер о наших реакциях друг на друга. Не скажу, что он был очень приятным, но к таким разговорам я уже привык и не боялся их.

Обед преподнес мне очередное испытание. Я предложил зайти в ближайший ресторан, оформленный в купеческом стиле. Я любил такие места. На столиках красовались небольшие самовары с гирляндами баранок, в меню стерляжья уха с расстегаями и экзотические разносолы. В общем, почти все, что вызывает во мне ощущение доброй русской старины.

— Под такое меню напрашивается соответствующий аперитив, — сказал я, не подозревая, какую делаю ошибку. — Как насчет рябиновой настойки?

В ответ я получил такой ледяной взгляд, от которого у меня чуть язык не отнялся.
— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что ты мне предлагаешь? — ее голос звенел от возмущения.

Можно подумать, я предложил не аперитив к обеду, а оргию в номерах. Я не видел тут ничего крамольного, но спорить не стал. Только подумал, что Таня вряд ли впишется в наш простой почти деревенский семейный круг, где хороший домашний самогон всегда был в чести. Мое приподнятое настроение мгновенно испарилось. Сапер сделал-таки неверный шаг и подорвался там, где совершенно не ожидал мины.
Разговор за обедом не клеился. Сославшись на усталость, Таня скоро засобиралась домой, и я с плохо скрываемым облегчением предложил ей немного прогуляться, а потом проводил до автобуса. Я чувствовал грусть и какую-то странную щемящую тоску. Очередная попытка завязать отношения снова закончилась провалом.

12 сентября

Тоска не прошла ни через день, ни через два. Мысли о Тане не покидали меня. И никакой романтики в них не было. Мы совершенно не подходили друг другу. Я не мог представить ее в своем мире. Ни среди своих многочисленных увлечений, ни в кругу своей семьи. Она казалась слишком чопорной, отстраненной и несколько искусственной в этой своей городской рафинированности. Я понимал, почему она отпугивала от себя мужчин — два высших образования и диссертация откровенно читались на ее лице. Я же, будучи сам очень непростым человеком и тоже с диссертацией (пусть и в столе), после полугода в деревне, наоборот, стремился к простоте и даже какой-то приземленности.

Об этом я поведал своей знакомой — той самой, которая и свела нас друг с другом. Она, принимая участие в нас обоих, разумеется, интересовалась, как идут дела.

— Я бы не стала рубить сплеча, — увещевала она меня. — Что можно узнать о человеке за три дня? Таня очень хорошая и порядочная. Да, у нее сложно строятся отношения с мужчинами. Тараканы есть у всех, ты тоже не ангел. А вдруг всю жизнь она ждала именно тебя?

Такой угол зрения мне понравился. Я верил в промысел Божий о каждом человеке и о себе в частности. И считал, что не бывает случайных встреч. Очевидно, и встреча с Таней не была случайностью. Вопрос, с какой целью Бог посылал ее мне. Я не мог на него толком ответить. И даже сейчас до конца не могу. Хотя понимаю, что и первое впечатление мое о ней было верным, и знаки, которые Он мне давал каждое воскресенье после литургии, были вполне ясными. Только я их по-своему трактовал. Увы, не всегда верно.

Я решил пойти на поводу у нарождавшегося чувства. Очень уж хотелось, чтобы оно, наконец, родилось. Я устал быть бесчувственным. Моя преподавательница по вокалу скажет позже, что, возможно, Таня привлекла меня своей неприступностью и мне было важно завоевать ее. Не знаю. Не исключаю и такого чисто спортивного мотива. Мне постоянно требуются какие-то новые цели, требующие достижения и усилий. Так или иначе, я снова написал Тане, совсем коротенькое сообщение — просто спросил, как у нее дела.

Она ответила, что очень переживает после нашего последнего разговора. Я написал, что тоже переживаю. Переживаю, что сделал ей больно, хотя вовсе не желал этого. Завязалась переписка. Она жаловалась, как ей непросто жить с такой тонкой кожей, что все ее «иголки» — это защита от мира, в котором так много боли. Что ей хочется хотя бы свой собственный маленький мир сделать чуточку нежнее и мягче. Что она тоже мечтает о семье и детях.

Читая ее такие неожиданные признания, я вдруг испытал прилив какой-то светлой энергии, ощутил в себе очень много сил изменить ее мир к лучшему. И тогда мне захотелось дать ей много тепла. Очень много. Нежность переполняла меня. Откладывать ее на потом у меня не было никакого желания.

Я спросил Таню, хочет ли она продолжения. Она осторожно ответила, что мы могли бы попробовать. Этого было достаточно. Я снова, как два года назад, ощутил в себе натянутую пружину. Только если тогда эта пружина с неумолимой быстротой разрушала мой брак, теперь она с такой же быстротой и силой несла меня к сближению с другой женщиной. Копившиеся несколько лет у меня внутри безответные чувства жаждали выхода. И я совершенно осознанно отдался этому движению.
Вот так начался, возможно, самый яркий и самый короткий в моей жизни роман.

16 сентября

Внезапный душевный подъем совершенно поглотил меня. Я писал Тане каждый день. Я быстро выучил ее распорядок: она вставала очень рано, около шести утра, собиралась, садилась на маршрутку, чтобы успеть со своего конца города в центр к первой паре. Ехала долго, потому что в их городе тоже по утрам пробки. Потом вела занятия, с тремя 15-минутными переменами и одним получасовым перерывом на обед. В пять вечера занятия заканчивались, и она по таким же пробкам возвращалась домой. Дома ужинала, делала какие-то домашние дела, и около одиннадцати вечера ложилась спать. Иногда по ночам готовила очередной цикл лекций.

Я как-то очень легко подстроился под ее график. Тоже просыпался в шесть утра, чтобы послать ей виртуальный букет цветов и пожелать доброго утра. Чем бы я ни был занят в течение дня, какой-то неведомый психологический будильник сигналил мне о том, что у нее начался перерыв между парами, и я отправлял очередное сообщение с вопросом, как у нее дела. Пока она ехала домой, я успевал спросить, как прошел день, и послать что-нибудь сообразно ее настроению — или картинку с чашечкой кофе и пледом, если она мерзла, или фотографию живописного замка в Бургундии, если она мечтала об отпуске.

Я скачал энциклопедию цветов и стал изучать флориографию — язык цветов. Сейчас он основательно забыт, но в XVIII и XIX веках символика как видов, так и оттенков разных цветов была детально разработана. Так вот, каждое утро я посылал Тане виртуальный букет с описанием того, что значит мое послание на языке цветов. Цветы были разные: лилии, каллы, ирисы, бегонии, альстромерии, гибискусы, даже ранункулюсы и рододендроны. За два месяца я ни разу не прислал ей двух одинаковых букетов. Хорошо, что в мире так много цветов.

Даже сейчас, просматривая нашу переписку, я сам удивляюсь своей изобретательности. Я сочинял короткие стихи и сказки про рыцаря и прекрасную даму. Как дама едет в маршрутке в давке и толкотне, как страдает ее красивое платье, и как рыцарь чудесным образом появляется и спасает ее в разных деликатных ситуациях. Зная, как Таня любит наряжаться, я каждое утро, пока она ехала на работу, спрашивал, какой у нее сегодня образ. Таня охотно присылала мне подробные описания деталей своего наряда: юбки, топа, туфлей, пояса, прически и украшений. Надо сказать, что за два месяца она ни разу не повторилась. Одеваться она умела и делала это с большим вкусом. Чтобы поддерживать эту крайне деликатную тему мне пришлось погрузиться в тонкости женской моды и узнать, чем отличается юбка-солнце от юбки-карандаша и прическа «колосок» от «рыбьего хвоста».

Хотя, признаюсь, женских переживаний по поводу нарядов и украшений я никогда не понимал и не любил. Я не понимал, как, а главное, зачем часами торчать перед зеркалом, выбирая, что надеть в самый обычный день. Но у Тани был здесь пунктик. Точнее, это была часть ее жизненной философии, которой она отдавалась с такой же страстью, как я музыке. Ей требовалось не менее часа на сборы, куда бы то ни было, и она могла потратить весь свой выходной на хождение по магазинам, чтобы купить платок, который дополнил бы каким-нибудь тонким нюансом ее очередной образ.

Видя, как для нее это важно, я старался показать, что ее интересы мне не безразличны. Хотя, честно признаюсь, это было непросто. Я так до конца и не принял этого ее увлечения. Понимал, что оно идет от глубокого одиночества, что это в какой-то степени способ ее существования в окружающем мире, который она считала не очень дружелюбным. И мне захотелось этот мир изменить.

19 сентября

Через неделю стало очевидно, что я по уши влюблен. Сомневаться в этом не приходилось. Сомнения были в другом. Является ли это чувство результатом эгоистического голода одинокого мужчины или тут есть нечто такое, что имеет шанс вырасти в настоящую любовь. Ответ на данный вопрос был для меня принципиально важным.

Я ничего не хотел и не требовал лично для себя. У меня было огромное желание подарить Тане внимание, заботу, восхищение и нежность. Я хотел сделать ее мир добрее и теплее. Чтобы колючий ежик превратился в прекрасную даму. Конечно, мне тоже хотелось, чтобы мое рыцарское отношение было оценено по достоинству, но желание отдавать было поначалу много сильнее, чем получать самому. Я поспешил возблагодарить Господа за то, что он наконец-то услышал мои мольбы и послал мне чувство, у которого, на мой взгляд, имелись серьезные перспективы.

Придя к такому жизнеутверждающему выводу, я не стал откладывать и поделился с Таней своими размышлениями. Я не собирался скрывать от нее свои чувства и сказал, что очень хочу, чтобы они принесли ей радость и счастье. Не обошел я стороной и вопрос боли, которая неизбежно возникнет в наших отношениях. Обещая стараться избегать больных тем, я завершал свое послание философским замечанием о том, что боль от любви все-таки лучше, чем боль от злобы или предательства.

Таня была явно обрадована моим письмом, хоть и не ожидала такого стремительно развития нашего недолгого знакомства. Она написала, что не может ничего обещать и даже спросила, всегда ли я так скор в отношениях. Я ответил, что в моей жизни был всего один настоящий роман длиной в 20 лет, и мне не с чем сравнивать свою нынешнюю скорость. Сказал, что не жду никаких обещаний, а предлагаю просто насладиться моментом. Ведь я тоже не мог гарантировать, как и сколько будут продолжаться наши отношения. Я обещал ей только то, что я постараюсь сделать их максимально красивыми.

Я хотел устроить ей настоящий праздник и чувствовал в себе много сил для такого дела. Я очень хотел быть щедрым и любвеобильным, подарить ей все, что могу. В тот момент казалось, будто все в моей жизни удивительным образом сошлось в одной точке по имени Таня: и насущная потребность моей души, и осознанное намерение моего разума. Забегая вперед, скажу, что я выполнил это свое намерение. Чем горжусь до сих пор.

20 сентября

Праздник для Тани я решил организовать немедленно и начал планировать нашу следующую встречу. Идея пришла довольно быстро. Я назвал ее «театральный вояж».
Кстати сказать, в эти два месяца я очень хорошо прочувствовал, что значит находиться «в потоке». Поток — это такое состояние, когда от всего «прет», чувствуешь море энергии, и просто фонтанируешь идеями. Идеи, чем порадовать Таню, приходили ко мне тогда постоянно. Я и сейчас вспоминаю о них с большим удовольствием. Так вот, из всего того, что я тогда придумал, мне больше всего нравится именно «Театральный вояж». Я бы сказал, что это был целый проект, красивый и довольно масштабный.

Таня в Москве не была давно, а из столичных достопримечательностей видела только Третьяковку и Пушкинский музей изобразительных искусств. Я подумал, что от приглашения посетить Большой и Малый театры ей будет трудно отказаться. Разумеется, и речи не шло, чтобы она останавливалась у меня. Ради такого дела я нашел небольшой и очень уютный отель на Большой Дмитровке буквально в пяти минутах ходьбы от Театральной площади.

Таня приняла мое приглашение, несколько раз переспросив, действительно ли я этого хочу. И только после моих многократных заверений в том, что я хотел этого все последние годы, дала окончательное согласие, сказав, что готова поднапрячься и досрочно закончить подготовку курса лекций по истории искусства. Окрыленный ее словами, я принялся готовить программу.

В субботу в Большом давали «Пиковую даму» Чайковского, а в воскресенье в Малом — «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. Я выбрал места по центру в середине партера. На первую половину воскресного дня взял билеты в Оружейную палату. Заказал и отправил Тане билеты на поезд туда и обратно.

Казалось бы, я ничего не упустил и все предусмотрел. Увы, нет. Я не учел один важный нюанс. Таня написала, что я поставил перед ней сложную задачу в плане подбора соответствующего масштабам надвигающегося события гардероба. Она хотела достойно предстать перед московской публикой.

Такой поворот заставил и меня задуматься и о своем гардеробе. Он, по правде говоря, давненько не обновлялся. За то время, пока шел бракоразводный процесс, я не купил себе почти ничего из одежды. Многие люди используют шопинг как лекарство, но это не мой случай. К тому же я подозревал, что Таня придумает какой-нибудь нетривиальный образ. И мне нужно было соответствовать. Придирчиво осмотрев свои костюмы, я пришел к выводу, что для предстоящего мероприятия в полной мере не годится ни один.

Уровень Большого театра требовал, как минимум, костюма-тройки. В Малый можно было бы отправиться в синем бархатном пиджаке, но к нему не имелось подобающего качества брюк. Ко всему этому нужен был тонкий элегантный плащ. В общем, масштабы бедствия оказались весьма велики. Повезло, что с обувью не возникло проблем, но со всем остальным необходимо было срочно что-то решать.

Пришлось потратить целый день на не самое любимое мною занятие — шопинг. Была куплена элегантная темно-синяя тройка с атласной бордовой подкладкой и такого же цвета отстроченными петлями под пуговицы пиджака и жилета, темно-синие брюки из микровельвета, и бежевый плащ из хлопка, который я сторговал за полцены. В итоге денег хватило еще на стильную осеннюю куртку, купленную также с большой скидкой. Из-за пандемии многие бутики распродавали свои коллекции. Так что мне удалось за вполне приемлемые деньги обновить свой гардероб.

Теперь я был полностью экипирован. Оставалось набраться терпения и дождаться Таню, которая ударными темпами дописывала свои лекции.

27 сентября

Я стоял на платформе с букетом розовых роз, означавших на языке цветов нежность и сдержанное очарование. Таня вышла из вагона в осеннем нежно-розовом пальто и такого же цвета сапожках. За собой она везла аккуратный розовый чемодан, который назвала минодьером. Я аккуратно поцеловал ее в щечку, вручил цветы, забрал чемодан, и мы поехали обедать в один из ресторанчиков на Дмитровке.

Вечером был Большой театр. Таня предстала в изысканной черной блузке и атласной юбке рубинового оттенка. Блестящие черные лодочки и маленькая черная сумочка на золотой цепочке довершали образ. Думаю, она загодя посмотрела фотографии интерьеров театра — уж больно точно сочеталась по цвету ее юбка с обивкой кресел.

Спектакль был неплох, несмотря на явный минимализм в декорациях и костюмах. А жаль, поскольку действие «Пиковой дамы» Чайковского происходит в XVIII веке, в эпоху роскошных кафтанов и париков. Но нынче все сюжеты трактуются порой на очень странный постмодернистский лад. Спасибо, что не было откровенных сексуальных сцен, которыми Большой теперь иногда эпатирует публику.

В отличие от пушкинского холодного прагматика Герман Чайковского — яркий романтический герой, который разрывается между высоким чувством к Лизе и низменной страстью к игре. Собственно, вся опера о том, как страсть оказывается сильнее любви. И музыка отлично это показывает. А вот актер, по моему мнению, не был достаточно убедителен. Он больше суетился на сцене, чем любил и страдал. И было не очень понятно, чем он привлек к себе Лизу. Впрочем, возможно, я придираюсь. Действо было на твердую четверку. А Таня и вовсе была в восторге.

28 сентября

Не обошлось, однако, и без досадных курьезов. В первом же антракте я пал жертвой своего неуемного желания красиво ухаживать и говорить комплименты.

— Какие у тебя изящные сережки, — сказал я светским тоном, подражая Василию Лановому, который блистательно озвучил графа-авантюриста в исполнении Алена Делона в фильме «Черный тюльпан». — Гранаты?

Я наивно полагал произвести впечатление внимательного кавалера, подмечающего мельчайшие детали в образе своей дамы. Но вместо очаровательной графини из того же фильма мне вдруг ответил колючий еж.

— Ты что, не можешь отличить гранат от рубина? Никогда не дарил женщинам украшения? Жаба душила?

От надменно-насмешливого презрительного тона и какой-то совершенно неуместной «жабы» я буквально потерял дар речи. Никак не ожидал такой бури эмоций на совершенно пустом месте.

Минуты три я лихорадочно соображал, как реагировать. В геммологии я был не силен, это правда, но упрекать меня в скупости после того, как я организовал ей вояж в лучшие театры страны с дорогой и проживанием в центре города, было по меньшей мере странно. Мне было безмерно обидно.

— Ты хочешь знать, кому и какие я дарил подарки? — отбросив светский тон, сухо уточнил я.
— Нет, не хочу. — Таня, похоже, поняла свою ошибку, но не знала, как выкрутиться из ситуации. Я тоже не знал. Следующее действие мы просидели в полном молчании. В какой-то момент, сделав над собой некоторое усилие, я взял ее за руку. Она ответила легким пожатием. Мир был восстановлен.
— Прости, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. — сказала она в следующем антракте. — На меня иногда находит такое, прямо морок какой-то.
— Я бы попросил тебя в следующий раз аккуратнее выбирать слова.

Инцидент был исчерпан. Мы бродили по роскошным, оформленным в барочном духе залам театра с огромными зеркалами и мебелью в стиле рококо. Я много фотографировал Таню. Она отводила взгляд от камеры и почти не улыбалась. А если и улыбалась, то как-то грустно и виновато.

После спектакля мы пили кофе и гуляли по пустой вечерней Москве, которая, несмотря на пандемию, светилась веселыми разноцветными огоньками. Я держал Таню за руку, и меня это успокаивало. У входа в отель я пожелал ей спокойной ночи и попытался поцеловать в губы. Она ловко увернулась, подставив мне щеку.
Как же все непросто у этой женщины, подумал я с досадой и отправился домой.

29 сентября

Воскресенье получилось очень насыщенным. Первую половину дня мы провели в Оружейной палате, потом обедали, а вечером нас ждал Малый. На этот раз Таня предстала в шелковом, сапфирового оттенка, платье и темно-синих лодочках. Сумочка так же была подобрана в тон и поблескивала золотой крапинкой, с которой перекликалась тонкая золотая цепочка у нее на шее.

И снова точное попадание в оформление фойе Малого театра. Оно было сапфирово-синим. На этот раз мы оба очень удачно гармонировали с обстановкой. Я тоже был в темно-синей гамме: пиджак из замши, брюки из микровельвета, белая рубашка с высоким жестким воротником. Картину довершали янтарные запонки в золотой оправе, которые я не преминул Тане продемонстрировать, мол, мы тоже тут не лаптем щи хлебаем.

— Ты очень элегантен, — улыбнулась она.
Наконец-то мне достался комплимент, подумал я, но вслух почему-то с нарочитой подозрительностью осведомился:
— Вчерашняя тройка была не так элегантна?
— Ну что ты, чудесная была тройка, очень тебе шла.
— Что ж, отлично. Пойдем в зал, посмотрим, что творится в партере.

Никаких курьезов в этот вечер не произошло. Спектакль прошел на одном дыхании. Актеры, соскучившиеся за время пандемии по публике, играли с большим воодушевлением. Несмотря на половинную рассадку мы сидели рядом, и я весь спектакль держал ее за руку. Мне показалось, это было приятно обоим.

Потом мы ужинали в Камергерском переулке в почти пустом итальянском ресторане при свечах и снова гуляли. Было прохладно, но вечер оказался вполне романтичным. Театральный вояж подходил к концу. Таня сказала, что ей все очень понравилось и вдруг спросила, не жалею ли я, что все это устроил.

Я не жалел ни секунды, и ответ пришел как-то сам собой.
— Помнишь песню Аллы Пугачевой «Миллион алых роз»?
— Конечно!
— Там все строится вокруг одного-единственного дня. И в конце есть такой текст: «Встреча была коротка, в ночь ее поезд унес, но в ее жизни была песня безумная роз». И такая же безумная песня осталась у художника, который всю жизнь после этого прожил один. Мне, как тому художнику, очень хотелось подарить тебе этот праздник. Только я хочу, чтобы вояж этот не остался единственным эпизодом, на котором все и закончится.

Она ничего не ответила, но вдруг порывисто прильнула ко мне. Прощаясь, я поцеловал одну за другой ее прохладные руки.

30 сентября

Утром я заехал за ней, чтобы отвезти на вокзал. Она вышла снова вся в розовом. И с моими розами в руках. Они были так же свежи, как и два дня назад. Она забирала их с собой, в свой город. Мои розы!

Перед отъездом мы зашли позавтракать в небольшое уютное кафе на Дмитровке. Я спросил, что она будет делать дома без меня. Она отвечала, что ее ждет кот, который очень скучает по ней и ревнует, когда она уезжает. Я тут же на ходу придумал сказку «Кот и кавалер», в которой кот пытается не пустить даму в гости к кавалеру, рвет ее платья и делает разные пакости. Тогда дама решает пригласить кавалера к себе. Кавалер и кот начинают бороться за даму. Дама, не выдержав этого кошмара, убегает из дома. Чтобы вернуть ее, кавалеру и коту приходится помириться. Таня сильно веселилась и говорила, что я очень точно описал поведение кота, хоть ни разу его и не видел.

Когда мы приехали на вокзал, поезд еще не подали, и мы какое-то время прохаживались по перрону.

— Странная штука жизнь, — задумчиво произнесла Таня, — еще месяц назад я и представить себе не могла такого. Спасибо тебе большое!
— Тебе спасибо. Без тебя ничего бы вообще не случилось.

Подали поезд. Я прошел с ней в вагон, закинул на верхнюю полку чемодан. Она села на свое место у окна, держа в руках мои розы. Прощального поцелуя не случилось. Она помахала мне рукой, и я вышел из вагона. Решил не ждать, пока поезд тронется, и поехал домой.

Было грустно. Хотя причин для грусти вроде и не было. Я получил от Тани сообщение, что поезд отправился и огромное «Спасибо!!!» с тремя восклицательными знаками. Я знал, что через несколько часов мы снова будем на связи и скорее всего созвонимся. И все равно было грустно. Пока я ехал в метро, ко мне пришла песня:

Триста дней, торная дорога,
Триста дней, реки и мосты,
Триста дней, далеко до Бога,
Как до моей, моей пустой мечты.

Наверно, где-то глубоко внутри меня уже поселилось предчувствие предстоящего расставания, хотя сам я в тот момент думал только о следующей встрече. Хотелось верить в продолжение. Что оно будет счастливым.

2 октября

После «театрального вояжа» мы стали общаться по нескольку раз в день. Таня часто писала мне сама, на переменах, и, разумеется, по дороге на работу и домой.
Помимо ставших уже традиционными тем ее нарядов и цветов, которые я виртуально посылал ей каждое утро, добавились и другие. Как-то сама собой возникла игра в рыцаря и прекрасную даму. Рыцарь, как положено, восхищался дамой, посвящал ей оды и баллады, а дама благосклонно принимала его ухаживания.

И рыцарь, и дама существовали в третьем лице, как бы немного опосредованно от нас. Я постоянно придумывал какие-то истории, в которых незадачливый рыцарь от избытка чувств попадал в разные ситуации, которые чаще всего завершались его ранением. И тогда дама приходила и возвращала его к жизни. Тане очень нравилась эта игра, которую она называла «кино не для всех».

Еще я сочинял сказки. Одна из них называлась «Солнечный остров» и описывала наше с ней предполагаемое путешествие на греческий остров Самос. Вскоре после возвращения из Москвы Таня приболела. Будучи человеком ответственным, не стала брать больничный и продолжала ходить на работу. Я сопереживал ей, предлагал оплачивать такси, чтобы она не толкалась в транспорте, и даже сам был готов приехать и возить ее на работу. Она гордо отказывалась.

И тогда я придумал сказку, как мы поедем с ней в мае в теплую и солнечную Грецию. Мне хотелось подбодрить ее, подарить красивую мечту. Тем более что мечта была вполне осуществима. Самос я выбрал из-за монастыря Иоанна Богослова, который я давно хотел посетить. Но писал, разумеется, я не только и не столько о нем. Я в красках живописал наше будущее путешествие: античные храмы, вечерние прогулки по берегу моря, греческие таверны. Все это сопровождалось фотографиями беломраморных ионийских колонн, песчаных пляжей и оливковых рощ.

Таня, правда, была больше поклонницей французской культуры. Поэтому у меня родилась еще одна сказка про путешествие в страну катаров, находившуюся во французских Пиренеях. С альбигойскими горными крепостями и средневековыми городками Каркассоном, Фуа и Безье. Фотографии старых узких улочек и горбатых мостов на фоне гор с неприступными замками сильно возбуждали воображение Тани. Ей действительно хотелось туда, и я даже начинал всерьез подумывать, не предпринять ли ближайшим летом поездку по Пиренеям.

Мы много общались по телефону. Однажды проговорили пять часов подряд, с десяти вечера до трех ночи. Наверное, могли бы и дольше.

10 октября

Таня была фантастически обидчива. Как я ни старался обходить все острые углы, все равно не получалось. Сапер из меня был никудышный, и предугадать, по какому поводу нынче случится «обидка», не представлялось возможным. Поводы возникали буквально из воздуха.

Однажды я выразил обеспокоенность обилием черного цвета в ее образе, решив, что это признак грустного настроения. На что мне недоуменно-снисходительным тоном объяснили, что я ничего не понимаю в стиле и что черный цвет символизирует не только траур, но и благородство.

В начале октября я поздравил ее с днем учителя. Просто написал: «Поздравляю с днем учителя и желаю всяческих успехов в работе». Полдня ни ответа, ни привета. Вечером мне было поставлено на вид, что я не ценю ее профессию и отделался скупой дежурной фразой.

В следующий раз ее возмутило, что я захотел отправить ей с курьером цветы, предварительно не согласовав с ней. Объяснила она это тем, что не любит неожиданностей. Обязательным поводом для обиды служили самые малейшие мои намеки на ее возможное несовершенство.

В итоге я решился посвятить один из наших длинных вечерних разговоров ее отношению к критике. Таня призналась, что с трудом переносит любые замечания в свой адрес, особенно со стороны близких людей. «Такой уж мой знак Близнецы», — как бы оправдывала она свою обидчивость.

— Таня, но ты же понимаешь, что в совместной жизни невозможно обойтись без того, чтобы не указывать партнеру на те поступки, которые вызывают у тебя недовольство и боль. Как иначе мы сможем рассказать друг другу о своих болевых точках?
— Я понимаю, но ничего не могу с этим поделать. Я очень глубоко переживаю такие моменты и иногда ночами не сплю. А твое мнение мне особенно важно.
— Ты хочешь, чтобы тебя все время гладили по шерстке? Но так не бывает. И я не жду от тебя постоянных комплиментов. Семья, отношения — это работа, прежде всего над собственными недостатками.

Тане очень трудно давалась эта наука, хотя она и старалась. Мы разбирали по вечерам каждую ее обиду, я пытался понять, как работает ее психологический механизм, чтобы не задеть ее лишний раз. И по завершении наших психологических «сеансов» всегда старался «погладить» ее своими рассказами о том, какая она красивая, умная, тонкая и как сильно я ее люблю. На это уходило немало сил, но мне было важно, чтобы она заснула спокойно.

Надо сказать, что Таня так же тонко чувствовала и мое настроение, и мои обиды, которые я от нее часто скрывал. Она могла в середине дня спросить, все ли со мной в порядке, причем я сам в тот момент еще не отдавал полного отчета, что со мной происходит. Такой эмпатии и настройки на меня я не чувствовал никогда в жизни, даже в браке.

Я очень ценил эту эмпатию и старался быть бережным с ней, обдумывая каждое слово, которое ей пишу или говорю. Даже свой тон старался контролировать. В оценке моего тона мы никак не могли сойтись. Таня считала его жестким, а я энергичным. Конечно, мне нравилось выступать в роли куртуазного денди, но все же я занимался бизнесом, и роль энергичного предпринимателя мне нравилась не меньше, но, увы, Тане она была совсем не интересна. Хотя я понимал, что мои старания в этом плане не проходят незамеченными, и Таня их ценит.

14 октября

Ровно через две недели после театрального вояжа я поехал к Тане, чтобы провести с ней уик-энд. Бабье лето плавно переходило в золотую осень. Солнце играло на золотистых кронах деревьев и таким же золотистым ковром была покрыта земля в парках и скверах старого города. Мы много гуляли, наслаждаясь последними теплыми днями. На следующей неделе прогноз обещал дожди.

Я много фотографировал Таню. Шла настоящая фотоохота за ее улыбкой. Мне хотелось запечатлеть вместо застенчивого или боязливого взгляда живую улыбку. Как в любой охоте, здесь требовались терпение и чуткость. Под конец субботнего дня во время ужина мне удалось ее поймать. Пока она листала меню, я приготовил камеру и сказал тем самым голосом Василия Ланового в озвучке Алена Делона: «Таня, я очень тебя люблю». Она оторвалась от меню и посмотрела на меня. Я щелкнул затвором.

— Это запрещенный прием, — укоризненно сказала она, но ее глаза улыбались.
— Согласен, — отвечал я, рассматривая получившийся кадр, — прости меня. На сегодня охота закончена.

Это был кадр, который я мечтал сделать уже месяц. Она улыбалась искренне, сердечно, нежно. Наверное, тогда я сделал лучший фотопортрет в своей жизни.

16 октября

Воскресенье принесло сплошное разочарование. Впрочем, пора было привыкать к тому, что почти все наши воскресные дни складывались сложно. Особенно, если я ходил с утра в храм. Это были очень странные совпадения.

Рядом с гостиницей, где я поселился, стояла старая церковь. Я решил, что это неслучайно, и Господь приглашает меня таким образом к Себе. Мы договорились с Таней, что позавтракаем вместе в 11 утра, после поздней литургии. Однако, как мы хорошо знаем, человек предполагает, а Господь располагает.

Я проснулся в шесть утра и больше не мог заснуть, как ни пытался. Поняв это, отправился на раннюю литургию. В храме было всего несколько человек. Я в тишине просил Господа управить мою личную жизнь в соответствии с Его замыслом. На душе стало спокойней. Я вышел из храма в девять утра. Как хорошо, подумалось тогда, пораньше увидимся.

Я написал ей, что служба закончилась, и предложил нам встретиться пораньше.
— Я не могу так быстро собраться, мы же договорились на пол-одиннадцатого!
— Ты не сможешь собраться за полчаса?
— Нет, конечно.
— А сколько тебе нужно времени?
— Минимум час. Но ты можешь позавтракать и один, без меня.
— Я не хочу один. Хорошо, я приеду за тобой через час.
— Лучше через полтора. Так надежнее.
— Хорошо.

Через час сидел ждал ее в такси у подъезда. Она вышла. На ней было легкое светло-серое шерстяное пальто, из-под которого проглядывало нежно-голубое платье, и белые сапожки. Мы сели позади водителя. Таня выразительно молчала.

— Что-то случилось?
Молчание стало еще более красноречивым. Я ничего не понимал. Утро только началось, и я еще не успел ничего сделать, чтобы обидеть ее. Так мне, по крайней мере казалось.

— Таня, объясни, пожалуйста, что с тобой происходит.
— Я не поняла тебя! — наконец, произнесла она недовольным тоном. — Ты говорил, что служба закончится в 10:30.
— — Это поздняя служба. Я пошел на раннюю. Что не так?
— Я всегда четко планирую свое время и не люблю неожиданностей. А ты мало того, что переносишь время, так еще и требуешь, чтобы я собралась за полчаса.
— Почему требую? Я просто хотел поскорее тебя увидеть!
— Я не могу так быстро собираться! Мне надо продумать свой гардероб, привести себя в порядок. Мне нужен минимум час на все это.

Опять этот долбаный гардероб, — подумал я в сердцах, — да сгорел бы он хоть уже весь! Скучаешь по ней, хочешь как лучше, а у нее сплошные претензии. Мне уже поднадоели эти бесконечные минные поля, на которых я подрывался, имея самые лучшие побуждения. Однако день, начавшийся с такой неприятной неожиданности, надо было как-то спасать. Слава Богу, я знал, как.

— Как, однако, сударыня, удачно сочетаются ваши сапожки с оттенком гейнсборо. И это голубое платье тебе тоже очень идет. — Я мягко погладил рукав ее пальто.
Она молча поправила волосы. Это был хороший знак. Я понял, что можно продолжать.
— И волосы у тебя роскошные. И вообще ты очень красивая! — я взял ее за руку. В ответ она пожала мою. Мир был восстановлен.

17 октября

В Танином увлечении модой и драгоценностями обнаружились и положительные моменты. И дело не только в том, что я открыл для себя большую часть мира женщины, о которой до сих пор не имел почти никакого понятия. Это увлечение удивительным образом повлияло на мои отношения с другой женщиной, точнее с девушкой, дороже которой для меня никого нет и которую я считаю самой красивой на свете. Девушка эта — моя дочь.

Она всегда была и будет для меня самой красивой. С того самого момента, когда я привез ее из роддома в кульке, перевязанном розовой ленточкой. Я любил ее, когда она плакала во весь голос, и мне приходилось часами укачивать ее, приходя с работы в десять вечера. Любил, когда она, повзрослев, обижалась и не разговаривала со мной, выказывая свой строптивый характер. Любил и тогда, когда осознал, что в истории нашего развода она далеко не на моей стороне.

Это было очень трудно принимать. Я видел, что в свои 15 лет ей непросто, а может, и вообще невозможно занять объективную позицию. Она пыталась помирить нас, и когда это не получилось, вполне естественно, что для равновесия своего хрупкого подросткового мира оказалось проще возложить вину на кого-то одного из родителей. И логично, что им оказался я. Я это понимал, но все равно было больно. Особенно потому, что мы очень сблизились с ней за последний год перед разводом.

Я помню, как мы просиживали с ней вечера и даже ночи за просмотром любимых ею сериалов. Обсуждали поведение героев, их сложные и не всегда логичные (по воле сценаристов) взаимоотношения. Кстати, любимые герои у нас часто были одни и те же. Я учил вместе с ней испанский язык, помогал ей с английским и литературой. Я очень любил с ней заниматься. И сейчас люблю.

Общение после развода складывалось непросто. Сказать «непросто» — вообще ничего не сказать. В моей жизни на этом месте образовалась такая пустота, которую никем и ничем невозможно было заполнить. Таня помогла мне переломить эту ситуацию, за что я всегда буду благодарен ей.

18 октября

В начале октября дочке исполнялось 16 лет. Это серьезная жизненная веха, которую надо было отметить соответствующим подарком. Я ломал голову, что ей подарить, пока Таня не подсказала мне идею.

— Девочка уже совсем взрослая. Золотые серьги с камнями или кулон будут хорошим подарком и очень поднимут тебя в ее глазах. Ты станешь для нее проводником во взрослый женский мир.

Предложение мне понравилось, и я попросил помочь мне с выбором. Таня прочитала мне увлекательнейшую лекцию о белом, красном и розовом золоте, о драгоценных камнях и типах плетения цепочек, посоветовала посмотреть сайты нескольких крупных ювелирных сетей. За пару вечеров вопрос с подарком был решен. Я нашел несколько вариантов сережек и кулонов. Таня мой выбор одобрила и предложила привести дочь в магазин, чтобы та сама выбрала себе украшения.

Как бы ни были сложны отношения, а день рождения — всегда отличный повод для встречи. Я повел ее в заранее выбранный ювелирный салон. Дочка, конечно, не ожидала, что мы пойдем выбирать ей подарок в такое место. Она робко вошла в магазин, явно не зная, на что смотреть и что делать. Нас окружила стайка продавщиц. В магазине шла распродажа, и мы были единственными покупателями.

Я сказал, что мы выбираем серьги, попросил показать ассортимент и тут нам устроили настоящую экскурсию. Выбор был достойный, но дочка стояла совершенно растерянная.
— Папа, я ничего в этом не понимаю!
— Не беда, когда-то надо начинать.

И я воспроизвел примерно десятую часть Таниной лекции о золоте и камнях. Мне показалось, что даже продавщицы слушали с интересом. Довольно быстро мы определились с типом сережек — однозначно пусеты. Далее выбор был за камнями. Я предложил посмотреть, что лучше «сядет»: рубины, гранаты, изумруды или бриллианты. Началась примерка.

Здесь дочка серьезно включилась. Она увлекалась дизайном одежды и созданием образов. Даже думала о поступлении на факультет моды. Так что примерка и разглядывание себя в зеркало скоро увлекли ее. Продавщицы помогали и активно комментировали процесс.

Остановились на аккуратных пусетах из розового золота с миниатюрными гранатами. В подарок нам выдали купон, на который мы подобрали изящный серебряный кулон с цепочкой и отправились в кафе.

Таня оказалась права. Это был очень взрослый и серьезный подарок. Дочка именно так его и восприняла. В кафе она призналась, что собиралась провести со мной не более получаса. Мы просидели не менее двух часов. Она рассказала мне всю свою жизнь за последние полгода, впечатления о новой школе, куда она пошла по совету матери, о трудностях адаптации к новому коллективу, о своих планах на будущее.

Это был взрослый разговор. И я чувствовал, что мы снова близкие и родные друг другу, как в те уже безвозвратно ушедшие времена. Забегая вперед, скажу, что через некоторое время она предложит мне снова пересмотреть сериалы, которые мы вместе смотрели ночами еще до развода с ее матерью. И мы будем собираться раз в неделю у меня и смотреть серию за серией ночи напролет. И обсуждать те же ситуации и тех же героев. Как будто и не было этих двух драматических лет, которые навсегда изменили жизнь каждого из нас. Кто сказал, что прошлое невозможно вернуть?

19 октября

Однако, вернемся к бурным событиям моего романа с Таней. Не считая утреннего инцидента, когда Танин гардероб помешал нам встретиться пораньше, оставшееся воскресенье мы провели спокойно. Ходили в местный музей изобразительных искусств, обедали, гуляли по историческому центру, все было прекрасно. Но вечер принес новое нешуточное расстройство. Причем, видимо, обоим.

В какой-то момент я пустился в пространные рассуждения о нашей будущей совместной жизни в Москве. «Ты же переедешь ко мне в Москву?» — полувопросительно-полуутвердительно спросил я.

Ответ прозвучал как гром среди ясного неба.
— Для меня переезд исключен.
— Но почему?
— У меня здесь работа, мама, подруги. Мне здесь комфортно, мне тяжело в большом городе.

Я замолчал, и по моему лицу Таня поняла, что сейчас произошло нечто крайне серьезное.
— Не молчи! Скажи что-нибудь, — взволнованно попросила она.
— Таня, мне немного странно все это слышать. Для тебя ведь не было секретом, что я живу в Москве. Если ты с самого начала не собиралась переезжать, зачем ты вообще стала со мной общаться?
— Я подумала, что ты со своей профессией сможешь жить где угодно. Ты же все лето провел у родственников в Тверской области.
— Это экстраординарная ситуация. Закончится пандемия, начнется нормальная жизнь, и мне снова нужно будет возвращаться в Москву. Весь мой бизнес там, какие у меня перспективы здесь, в твоем городе?
— Ты мог бы жить на два города…
— Я не хочу жить на два города. Я хочу приходить каждый вечер в свой дом и встречать там свою семью.

Вид у Тани сделался несчастный. Но я ничем не мог ей помочь. Переезжать к ней я не хотел. Во-первых, я считал, что глава семьи — мужчина, и ему решать, где должна жить его семья. А во-вторых, начинать сейчас карьеру в провинции было верхом идиотизма. Можно было все потерять. Я постарался объяснить это Тане.

— Что же нам делать? — с отчаянием спросила она.
— Я думаю, проще всего остаться сейчас каждому при своих.
— Ты так спокойно говоришь об этом! — в ее словах звучал совершенно искренний упрек. — А я не знаю, как я это переживу. Я только нашла человека, который умеет и хочет понять меня, и теперь вот так все закончить!
Мне тоже было горько. Очень не хотелось терять ее сейчас, когда мы начали по-настоящему понимать друг друга.

— Давай мы не будем сейчас ничего решать. Может, Господь как-то все управит.
Таня благодарно кивнула. Мы пошли ужинать. Ужин был грустным. Таня попросила меня сесть с ней рядом и в этот раз сама взяла меня за руку. В тот момент я был совершенно ослеплен своим чувством и не видел, что Он уже все управил и все мне сказал. Он говорил мне об этом каждое воскресенье. Я просто не хотел принимать Его промысел.

Я вызвал такси, чтобы отвезти Таню домой, а самому потом ехать на вокзал. Всю дорогу мы держались за руки. Выходя из машины, она вдруг порывисто поцеловала меня в щеку. «Напиши, как доедешь. Я буду ждать!» Разумеется, я обещал.
В поезде я долго не мог уснуть и смотрел с верхней полки на мелькающие в ночной темноте деревья, фонари и деревенские избы. Потихоньку стали складываться слова новой песни:

Поезд мчится по откосу,
По душе стучат колеса,
Ни о чем не сожалею,
Грусть-тоска не одолеет.

Положа руку на сердце, надо сказать, что я уже тогда предчувствовал, каким будет конец моего так внезапно вспыхнувшего романа. А душа моя, которая сейчас выплескивала из меня эту песню, не просто предчувствовала, а точно знала. Только я наперекор всему никак не хотел расстаться с чувством, которого давно ждал и уже не чаял дождаться. Той ночью я решил, что окружу Таню такой любовью, нежностью и заботой, что ей просто невозможно будет от меня отказаться. И тогда ради счастья со мной она решится на переезд. Рассчитывать на это было крайне наивно. Но тогда я очень верил в свои силы.

24 октября

После моего отъезда Таня заболела. Мы оба перепугались, но подозрения на ковид не подтвердились. Думаю, Таня таким образом переживала нашу последнюю встречу, которая и мне далась нелегко.

Я по-прежнему посылал ей виртуальные открытки по утрам, стихи и сказки. У нее болело горло, ей было трудно разговаривать, и я устраивал для нее творческие вечера. В первый вечер я читал ей вслух по телефону свои сказки. К тому моменту их было уже семь. Мне очень нравилась сказка под названием «Платье и диск». Она была посвящена одному из Таниных платьев-трансформеров, из которого она умудрялась сделать до двенадцати разных вариантов и звучала примерно так:

«Были у одной дамы платье и диск. Платье жило в шкафу и было красивым и голубым, а диск жил в ящике, и был заполнен всякой важной информацией. И хотя жили они в разных местах, были давно и очень дружны. Голубое платье было не простым, а трансформером. Это значит, что оно умело принимать разные формы. А диск содержал все модификации и описания этих форм.

Голубое платье было очень гордым, считало себя самым современным и продвинутым и не хотело конкурировать с другими платьями-ретроградами, висевшими в том же шкафу. Оно всячески старалось извести их: то зацепит случайно и порвет, то запачкает синевой во время стирки. Дама расстраивалась, поскольку любила все свои платья и хотела в них ходить. Но других платьев становилось все меньше и меньше.

Тогда дама взяла из ящика диск, чтобы посмотреть записанные на нем модные модели. Диск, находясь в сговоре с голубым платьем, показывал даме лишь то, как можно разными способами модифицировать только одно это голубое платье. И вот настал день, когда у дамы не осталось ни одного платья, кроме голубого, а все его модификации, записанные на диске, были уже испробованы. В сердцах дама сломала диск и стала звонить знакомому волшебнику. Волшебник быстро привез ей целый чемодан новых платьев. Сломанный диск дама выбросила, а голубое платье, все модели которого были уже изношены вдоль и поперек, устарело, и дама порезала его на салфетки.

Мораль проста — зло и эгоизм всегда наказуемы, а интернет-магазин «Сто одежек» — добрый волшебник, который быстро поможет, если вам вдруг нечего надеть».

Сказка, в общем, дает представление о том, до чего может дойти влюбленный мужчина, не обладающий талантами Шарля Перро и Ганса Христиана Андерсена. Остальные шесть были примерно в том же духе.

Следующие два вечера были посвящены музыке. Я отыскивал в Ютубе музыкальные клипы и пересылал Тане ссылки на них, сопровождая короткими текстовыми описаниями специфики произведения или музыкального стиля, в котором оно написано.

Первый вечер был посвящен музыкальным культурам разных стран. Обзор занял около полутора часов и включал в себя французский шансон, греческий ребетико, американское кантри, ирландскую балладу, португальское фаду, испанское фламенко, аргентинское танго, кубинскую румбу, бразильскую самбу, венгерский вербункош, русский духовный стих и украинские колядки.

Второй вечер был посвящен истории классической музыки и включал в себя оперные арии эпохи барокко, классицизма и раннего романтизма. Были как известные имена Генделя, Глюка, Моцарта, Россини, Беллини и Верди, так и немного подзабытые барочные авторы Люлли, Порпора и Броски. Таня слушала все с большим интересом и много комментировала.

Миллиона алых роз в моей жизни пока не случилось. Но была сто одна. Такой букет курьер вручил от меня Тане, пока она болела. Это был самый большой букет, который я когда-либо покупал. Он, конечно, произвел фурор на всех в доме, включая кота, который косился на него с большой опаской. Таня разделила его на три букета поменьше и поставила по букету в каждой из комнат. В благодарность я получил от нее рекордное количество смайликов и даже несколько красных сердечек.

28 октября

Между тем в стране разрасталась вторая волна пандемии. Предприятия и учебные заведения закрывались на карантин. Закрылось и Танино музыкальное училище. Приближавшиеся ноябрьские праздники обещали растянуться на неопределенный срок.

Я решил воспользоваться такой возможностью и, как только Таня поправилась, предложил устроить небольшие совместные каникулы у нее в городе. Предполагалось совершить несколько загородных поездок и посидеть в кинокафе за просмотром фильмов, список которых я тоже заранее подготовил.

Кинокафе, правда, оказались закрыты, но я не унывал и снял на неделю обычную квартиру с домашним кинотеатром рядом с ее домом. Ехать на этот раз я решил не на поезде, а на машине. Во-первых, нужна была свобода передвижения для поездок за город, а во-вторых, я боялся подхватить в поезде ковид. Путь был неблизкий, 500 километров — почти целый день пути. Но это меня не пугало.

Я выехал из Москвы в семь утра, и к трем часам дня был уже на месте. Я знал, что Таня меня ждет, она этого не скрывала. Не знал я одного. Что это моя последняя поездка к ней.

30 октября

— Как хорошо, что ты приехал! Я так ждала!
Встретились мы так, будто не виделись целую жизнь. Хотя прошла всего пара недель. Первые дни нашей карантинной кинонедели были восхитительными. Казалось, у нас обоих накопилось какое-то огромное количество душевного тепла, которое только и ждало подходящего момента, чтобы вырваться наружу. «Счастливые часов не наблюдают», — писал Грибоедов. Писал он это точно про нас. На улице было холодно и дождливо, так что мы практически никуда не ездили. И совсем не жалели об этом.
Мы проводили все время друг с другом, не замечая ничего вокруг, и не могли никак оторваться. Казалось, время остановилось.

Свое намерение окружить Таню любовью и нежностью я исполнил на все сто процентов, а может, и больше. У меня была какая-то насущная потребность отдавать ей тепло. А оно не кончалось и не кончалось. Мне хотелось, чтобы так было вечно, но увы.

1 ноября

Именно в эти дни случились два события, которые сподвигли меня на решительное объяснение с ней и определили судьбу нашего романа.

Первое произошло на третий день кинонедели. У нас обоих все-таки была работа, и нам приходилось ненадолго расставаться. В тот день у меня была онлайн-встреча с клиентом, который «кормил» меня в течение всего года пандемии. Я дорожил им и берег как зеницу ока. Встреча была назначена на три часа, я рассчитывал, что она продлится около часа и договорился с Таней, что приеду за ней в полпятого. Однако под конец клиент захотел обсудить ряд вопросов, не входивших в изначальную повестку. Предупредить Таню я никак не мог. Мы проговорили еще минут сорок, я быстро собрался, вызвал такси и отправился к Тане.

Было примерно 17:10, когда я позвонил ей, чтобы сообщить, что еду.
— Можешь вообще не приезжать. — В ее голосе звучал металл. Я решил, что мне послышалось, но на всякий случай добавил:
— Таня, прости, я понимаю, что я опаздываю, но это всего каких-то полчаса, я уже сейчас буду.
— Это не полчаса, это сорок минут. Я тут сижу жду, от тебя ни слуху, ни духу.
— У меня не было возможности тебе позвонить. Шла встреча.
Ее откровенно несло. И этот несправедливый металл в голосе начинал раздражать меня. Попытки успокоить ее только усугубляли ситуацию.
— Таня, давай я доеду до тебя, мы прогуляемся, и я тебе все объясню. У меня были веские причины для опоздания.
— Я не хочу никаких объяснений. Ты совершенно меня не уважаешь. Я не позволю так со мной поступать. Поговорим потом. А сейчас уезжай!

Меня начинал переполнять гнев. Это было уже чересчур. Конечно! Не уважаю! Проехал полтыщи километров, снял квартиру рядом с ее домом, развлекаю ее, и все это исключительно от неуважения. Отлично!

Спокойствие, только спокойствие, одернул я себя. Было ясно одно — Таня перешла определенные границы. Я, насколько мог, спокойно произнес:

— Я, конечно, могу сейчас уехать. Только потом уже ничего не будет. Если я сейчас уеду, мы больше никогда не увидимся. Ты этого хочешь?
Минуту в трубке висело молчание. Потом послышался сдавленный голос: «Хорошо, приезжай, я буду ждать тебя».

Разумеется, я приехал, все объяснил, и мы примирились. Но осадок остался тяжелый. По совершенно пустячному поводу Таня поставила наши отношения под угрозу. За двадцать лет, в которых бывало и худшее, чем 40-минутное опоздание, моя жена ни разу не позволила себе такого.

2 ноября

Второе событие произошло буквально на следующий день. Оно требует некоторой предыстории. Пару недель назад в одном из телефонных разговоров мы стали обсуждать новогодние планы. Таня сказала, что очень любит наряжать елку. Любит доставать игрушки, рассматривать их, подыскивать место, развешивать.

Я тотчас придумал массу пикантных подробностей, которые могли бы сопровождать этот процесс, если бы мы делали это вместе.

— Только не очень понятно, как воплотить это в жизнь. Боюсь, твою маму такой способ наряжания елки шокирует.
— А вот и нет, — вдруг возразила Таня, — есть у меня одна мысль.

И вот теперь эта тема получила неожиданное продолжение. В тот день мы отправились на прогулку. От дома, где я снимал квартиру, мы прошли метров 300. Вдруг она подошла к какому-то подъезду, уверенно набрала код на домофоне и сделала приглашающий жест. Я, ничего не понимая, принял эту игру. Мы поднялись на четвертый этаж. Таня открыла дверь ключом.

Мы оказались в небольшой уютной квартире.
— Это мой маленький сюрприз для тебя, — сияя, сообщила мне Таня. — помнишь, ты расстраивался, что нам негде поставить елку? Есть где. Это моя квартира. С мамой я живу временно. А мой дом здесь. Разувайся, тут чисто.

Я как во сне разулся на крохотном, будто игрушечном, коврике в прихожей. Две комнаты, гардеробная, неплохая квартира. Чистота была и впрямь образцовая, как в операционной. Мысли, которые в тот момент, роились в моей голове, приятными назвать было нельзя даже с большой натяжкой.

— Как тебе мой сюрприз? — Таня, похоже, ждала восторгов по поводу ее замечательной идеи. Но с восторгами я не торопился.
— Что-то не так? — нетерпеливо переспросила она.
— Все хорошо. Отличная квартира. В ней никто не живет?
— Нет, конечно. Не сдавать же ее. Представляешь, во что ее превратят жильцы!
— Понятно.
— Знаешь, как я удивилась, когда узнала, что ты снял квартиру в двух шагах от моей? Удивительное совпадение. Даже, может, какой-то знак.
«Конечно, это было не просто совпадение», — подумал я про себя, но говорить вслух ничего не стал.
— Ладно, пойдем, — сказала она, не дождавшись моих восторгов, — теперь ты знаешь о моей маленькой тайне.

Я встал на коврик, чтобы надеть туфли. Коврик был крохотный. Я не удержался и наступил одной ногой на блестящий паркет. Танино лицо исказилось так, что я даже испугался, вдруг ее сейчас хватит удар.

— Ты что! Не надо в обуви на паркет! — Я впервые слышал, чтобы она кричала. И этот неожиданный вопль в сочетании с поводом, его вызвавшим, буквально шокировали меня. Видимо, на моем лице отразилась такая палитра чувств, что она осеклась и, словно очнувшись, пробормотала:
— Извини, у меня пунктик на чистоте.
— Я так и понял. Пойдем отсюда.

Не помню, о чем мы говорили, когда оказались на улице. Ее квартира никак не выходила у меня из головы. И не потому, что Таня устроила истерику из-за ерунды. Все было куда серьезнее.

3 ноября

Вопреки Таниным ожиданиям я не только не преисполнился радужных надежд на совместное наряжание елки, а наоборот, очень серьезно задумался над перспективами наших отношений. Как я ни убеждал себя в собственном бескорыстии, приходилось констатировать, что меня огорчал нараставший дисбаланс между тем, что я отдавал, и тем, что получал взамен.

Тане нравились мои ухаживания и вся конфетно-букетная мишура, которую она называла «кино не для всех». Она активно принимала эту игру и активно сама в нее вкладывалась. Она безусловно ценила то, что я стараюсь ее слушать и слышать. Она активно поощряла мои усилия в этом направлении и была благодарна мне за них. На этом, пожалуй, ее вклад в наши отношения заканчивался.

Моей жизнью она не сильно интересовалась, к моим увлечениям относилась равнодушно. Мои спортивные достижения ей были безразличны, мои музыкальные интересы она не разделяла, да и в музыке понимала мало, хотя и работала в музыкальном училище. Я как-то дал ей послушать свой альбом, и она призналась, что слушание далось ей тяжело.

Признаюсь, Танины увлечения меня тоже особо не трогали. Я через силу заставлял себя погружаться в них. Да, она в совершенстве владела языком одежды. Но, что, скажите на милость, может подумать, неискушенный в нем человек, получив, например, письмо следующего содержания: «Я сегодня в темно-синих брюках. Это тебе ни о чем не говорит?»

Оказывается, в этих брюках она была в день нашего знакомства. А я этого уже не помнил. Я честно учил этот чуждый мне язык, но так и не смог полюбить его.
Постоянно получая от меня подарки и комплименты, сама она расщедривалась лишь на многочисленные смайлики. Она иногда называла меня милым и славным, но вряд ли это можно расценивать как достойный мужчины комплимент.

В ответ на мои слова о любви к ней она часто крепко прижималась ко мне. Но я так ни разу не услышал от нее ответных слов. Только однажды она сказала, что я ей очень нравлюсь. И что, возможно, когда-нибудь она произнесет эти заветные слова, но ей нужно время. Я понимал, каких усилий стоило ей произнести даже это, но мне этого было катастрофически недостаточно.

Было неприятно сознавать, что Таня, похоже, привыкла к моим ухаживаниям, а также к расходам, которые, к слову сказать, приближались уже к шестизначной цифре. Само собой, я не ждал и не принял бы от нее никаких вложений, и она это прекрасно понимала. Но хотя бы заикнуться о них, хотя бы ради того, чтобы услышать мой возмущенный отказ она могла? Мне было бы приятно ее внимание к финансовой стороне вопроса.

Все это говорило о том, что ради наших отношений Таня не готова была ничем поступаться. Да, она тратила на меня свое время, силы и эмоции. Но и сама получала огромное удовольствие от этого «кина не для всех». Только любовь — это ведь не всегда про собственное удовольствие. Это и про комфорт партнера. А я не видел, чтобы Таня как-то всерьез думала о моем комфорте. Раз уж ей не пришло в голову, что она могла бы пустить меня на неделю в свою пустующую квартиру, в том числе и для того, чтобы сэкономить мне приличную сумму, то что уж говорить о переезде в Москву. Эта идея в свете моих нынешних размышлений все больше представлялась мне откровенной утопией.

И, конечно, меня беспокоила эта беспричинная вспыльчивость. Я понимал, что по мере нашего сближения Таня не только не будет работать над этим, но взрывы будут случаться все чаще и чаще. Казалось, что чем ближе мы становились, тем больше она присваивала себе прав на обиды и недовольство. В таких условиях у меня не было никаких шансов стать хорошим сапером. Создавались все предпосылки, чтобы ко мне вернулось чувство вины, от которого я с таким трудом избавился после развода.

Продолжать отношения, состоящие из переписки, долгих телефонных разговоров и встреч два раза в месяц, я больше не хотел. Этот формат выматывал меня и не сулил никаких перспектив. Время шло, и я считал, что у нас обоих его крайне мало. Тане уже сорок, и всего через несколько лет шансов родить здорового ребенка будет все меньше. Мне пятьдесят, и каждый год точно так же забирал у меня силы достойно позаботиться о ребенке, которого я по-прежнему очень хотел.
Короче говоря, я чувствовал определенную усталость, а перекошенный баланс в наших отношениях нуждался, с моей точки зрения, в немедленном восстановлении. Нужно было либо переходить на новую стадию, либо их заканчивать.

4 ноября

Судьбоносный разговор состоялся вечером седьмого дня нашей «кинонедели». Срок аренды квартиры истекал, и я решил навестить однокурсника по университету, который жил в ста километрах отсюда.

Ходили слухи, что карантин продлят до конца года, поэтому торопиться в Москву было незачем. И тут мне пришла в голову, отличная, на мой взгляд идея. Надо предложить Тане пожить вместе в ее пустой квартире. Заодно и проверим нашу совместимость в реальной жизни.

Начал я, конечно, издалека. Сказал, что испытываю к ней серьезное чувство, что за два месяца оно только укрепилось, что я давно просил Господа о таком чувстве и верю, что в лице Тани мне дарована возможность создать семью с любимой женщиной. Пояснил я и то, почему считаю свое чувство именно любовью. В нем, по моему мнению, не было традиционного эгоизма.

Задел был хорошим, но дальше все пошло уже не так гладко. Собственно, тут-то я и перешел к обоснованию необходимости перевести наши отношения на новый уровень, мотивируя это тем, что если мы хотим попробовать создать семью, то время, отпущенное нам на электронные эпистолы и редкие встречи, уже практически исчерпано. «Почему ты не хочешь подождать хотя бы еще полгода?» — спросила она. Пришлось признаться, что я сильно сомневаюсь, что даже через полгода она решится на переезд в Москву.

— Ты хочешь, чтобы я пожертвовала ради тебя всем, что у меня есть? — запальчиво спросила Таня. — Маму, работу, родной город. Это, по-твоему, справедливо?

Эмоции часто мешают нам жить, принимать решения, вообще уводят нас в сторону от настоящих проблем. Не знаю, мог ли наш разговор пойти по другому сценарию, если бы Таня иначе сформулировала вопрос или задала его в другом тоне. Такая формулировка обесценивала мое чувство к ней и возвращала мне чувство вины. Возвращала несправедливо, поскольку я желал ей только добра. И движимый этим желанием, я сказал ей очень жесткие, даже жестокие вещи.

— Таня, посмотри уже в глаза реальности. Только честно посмотри. Тебе сорок. У тебя нет ни семьи, ни детей. Ты живешь в маленькой квартирке на окраине и тратишь час, чтобы доехать до работы, и столько же обратно. Имея два высших образования и ученую степень, ты преподаешь, грубо говоря, в ПТУ, и твой предмет твоим студентам не нужен и даром. Твоей зарплаты хватает на автобусные покатушки по Европе, но не хватает на авиаперелет и нормальный отдых. При этом перспектив с работой в этих выселках тоже примерно никаких. И вот появляется человек, который любит тебя, хочет сделать твою жизнь счастливой, хочет забрать тебя в столицу, помочь тебе с работой и твою маму перевезти. Короче, у тебя появляется шанс изменить свою жизнь. И этот шанс — я! Таня, за что тебе тут держаться? За какие-такие жизненные перспективы?

Возвращаясь сегодня к тому разговору, я понимаю, что был слишком резок. И, пожалуй, в последнем отчаянном порыве убедить ее сделать выбор в мою пользу я обесценил всю ее жизнь и, видимо сам подтолкнул к разрыву. Но такой разговор был необходим.

Момент истины наступает всегда. Рано или поздно. Когда приходится делать выбор, и на чашах весов лежат серьезные вещи. Свой выбор я тогда сделал. Я был готов окружить ее нежностью и вниманием, найти ей работу в Москве, найти возможность перевезти ее маму. Даже давал ей гарантию нерушимости нашего брака, в которой она постоянно сомневалась, пеняя мне на скоропалительность моих чувств. Мол, быстро зажегся, быстро и остынешь. А гарантии мои были просты — церковный венчанный брак. Вступая в него, я брал обязательства хранить его до самой смерти. Ибо был на 100% уверен, что в третий раз меня не повенчает ни один священник. Я считаю, что эту историю я доиграл до конца и честно сделал все, что мог.

Слово было за Таней. Я просил ее подумать над моим предложением пожить вместе в ее квартире до Нового года или до Рождества. Подумать и сообщить мне, пока я буду гостить у своего приятеля. От ее решения зависело, куда я потом поеду: вернусь к ней или отправлюсь назад в Москву.

— А если я не соглашусь?
— Тогда останемся каждый при своем. Я очень хочу, чтобы ты согласилась, но я приму любое твое решение.
— Хорошо, я подумаю, — серьезно ответила она.

Вдруг раздался звонок в дверь. Это был курьер из цветочного магазина. Провожая Таню в тот вечер домой, я передал ей огромный букет кремовых роз. На языке цветов он означал признательность. Я благодарил ее за счастливые часы, проведенные вместе.

Уезжал я в смятении. Где-то в глубине еще теплилась надежда, что она захочет продлить нашу историю, что сложно ей будет вот так быстро от меня отказаться. Однако внутренний голос подсказывал, что надежда эта напрасна.

5 ноября

Не могу похвастаться хорошей памятью на даты, но некоторые я помню хорошо. Их немного, и каждая открывала какой-то важный период в моей жизни: дата первой заграничной поездки, дата первого выхода на работу, дата начала собственного бизнеса… 5 ноября, когда закончился наш роман с Таней или мой первый роман после развода, оказалась одной из таких дат. Теперь я понимаю, что это была дата начала моего личного проекта по построению нового мира. Моего нового мира.

Я просил Таню дать мне ответ в течение недели. Недели не потребовалось. Вечером она предложила созвониться.
— Я решила не ждать неделю. Помнится, ты говорил, что хочешь глубоких чувств. Так вот… Я не смогу.
— Не сможешь что?
— Полюбить тебя.
— Прости, а вот эти два месяца… Это что было?
— Я честно пыталась… Прости. И спасибо тебе большое за все.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
— Да.
— Ну что ж… Тогда пока.
— Пока.

Сомневаться в окончательности ее решения не приходилось. Не то чтобы я не был готов к такому повороту. Какое-то шестое чувство еще месяц назад подсказывало мне, что вероятность отказа очень высока, и его возможные причины я тоже понимал. И все же мне хотелось продлить нашу сказку хотя бы на месяц. И надеялся, что она тоже этого захочет. Увы, не судьба.

Конечно, было больно. Больно от того, что два месяца душевного подъема, надежд на будущее, желания понять ее и дать то, что ей нужно, два месяца, в которые она стала едва ли не самой важной частью моей жизни, — все шло прахом.

Но больнее всего меня задела выбранная ею причина отказа. Уверен, она могла бы найти другую, более мягкую и объективную — да хоть бы невозможность переезда. Но она выбрала именно эту — невозможность полюбить меня. Получалось, что моих ухаживаний, заботы и внимания, гарантий, которые я дал ей, чтобы она чувствовала себя защищенной в будущем, всего этого оказалось недостаточно.

А может, я, наоборот, переусердствовал в своих стараниях? Может быть, этой женщине вовсе не было нужно все это и в таких количествах. Она создала свои системы защиты от этого мира, открываться которому не хотела, боясь боли. Быть колючим ежиком проще. Любить и отдавать — нелегкий труд. А человек не хочет трудиться. Он хочет жить в комфорте. И «ежик» для Тани был комфортным состоянием. Я не смог ее вывести оттуда. А может, у меня просто не хватило на это любви. Не знаю.

Спустя месяц психолог объяснит мне, что так называемый проходной роман, а то и не один, — обычное явление после развода и что эти романы почти всегда безрезультатны. Но в тот день, 5 ноября, казалось, меня опять постигла катастрофа, и надо начинать строить свой мир заново.

А еще было очень досадно от того, что все закончилось на пике моего душевного подъема, когда я чувствовал в себе огромное количество сил, способностей и желания много дать любимому человеку. И куда мне теперь это все девать? Через два дня я написал довольно мажорную песню с такими словами:

Ласка в моих руках
Мягче пуха стала,
Ею бы мир укрыть,
Словно одеялом.
Нежность в моей душе
Без конца, без края,
Всю бы отдать уже,
А кому — не знаю.

Несмотря на боль утраты, а может, благодаря ей, я чувствовал себя живым. И мне хотелось жить и чувствовать все это. Да, было больно и досадно. Но не было безысходности. Если я смог справиться с чувством, которое жило во мне 22 года, то с чувством, которому всего два месяца, я смогу справиться подавно. В том, что применение моей методики переживания расставания сработает и на этот раз, я не сомневался ни секунды.

«Отлично, — сказал я себе, — значит, настало время ее опять применить». Что делать в этой ситуации, я знал. Ставить цели и заполнять образовавшийся вакуум новыми событиями, переживаниями и полезными делами. Но прежде, чем ставить новые цели, предстояло провести работу над ошибками.

8 ноября

В первую ночь после расставания с Таней спалось откровенно плохо. Видимо, от избытка чувств. И очень много разных мыслей постоянно роилось в голове. О том, что это было, зачем это вообще случилось со мной, если вот так закончилось. И что делать дальше. Вопросы, сплошные вопросы, на которые я хотел найти, но никак не находил ответов. Уснуть удалось, наверное, к пяти утра.

Проснулся я около полудня. Позавтракав, а точнее пообедав, я взял бумагу и ручку, чтобы подвести некоторые итоги произошедшего. Сначала выписал все плюсы и минусы отношений с Таней. Минусов оказалось значительно больше. И среди этих минусов были принципиальные для меня вещи, с которыми в будущем было бы все сложнее и сложнее мириться.

Но одновременно с трезвым пониманием сложных перспектив этих отношений была искренняя благодарность за то, что они случились в моей жизни. И я выписал по пунктам все, за что я им благодарен. Пунктов оказалось много. И главным было то, что я почувствовал, каким я хочу быть в отношениях с женщиной, сколько я могу дать и что вообще давать — это очень приятно. И эта благодарность наполняла меня энергией.

Я захотел тотчас написать Тане… Увы, я был заблокирован. Обидно. Очень. Мне казалось, что после всего, что я сделал для нее, я заслуживаю иного отношения. Но ничего не поделаешь. Пусть так. Я все равно написал ей несколько слов — вдруг когда-нибудь прочитает.

Будет неправдой сказать, что я совсем не грустил по ней. Ведь она, пусть ненадолго, стала едва ли не смыслом моей жизни. Поэтому была тоска. И боль утраты была. И не один месяц. Но боль была не властна над моими поступками. Даже наоборот, она давала мне силы и энергию.

На следующий день я вышел на пробежку и одолел 12 км по осеннему сосновому лесу, ощущая, что пульс отличный, и я его хорошо контролирую. Потом провел сеанс с психологом, мы разобрали случившееся и зафиксировали новые вопросы, над которыми надо было поразмышлять.

                *      *       *

Размышления эти заняли примерно три месяца. Это, правда, совершенно отдельная тема, включающая в себя курсы по психологии, современному искусству и поиску собственного предназначения. А еще было много общения. С самыми разными женщинами. Могу сказать, что кое-какие выводы для себя я сделал. По крайней мере, я больше не ухаживал так, как за Таней. И, наверное, уже не буду. Не потому, что не хочу. Просто надо по-другому. Совсем по-другому.


А эта короткая и по-своему красивая осенняя история оставила мне несколько ярких воспоминаний и пару очень даже неплохих стихов:

Томно-тугие плечи,
Плавная легкость рук
Больше меня не лечат
И просто растают вдруг

Ласковые ладони
В ясный погожий день
Больше меня гонят
И скроются тихо в тень

Ветреные ресницы,
Нежность бездонных глаз
Больше не будут сниться
И сами уснут сейчас

И поцелуй последний
Мягко сорвется с губ
Ночью седой осенней
В старом пустом саду.