Василий и Адель

Отслужил солдат Василий Прохоров службу в царской армии, и пришел ему срок в отставку идти. Выдали ему на дорогу кисет с табаком и три рубля серебром. Попрощался солдат с друзьями-товарищами и в путь-дорогу отправился. Дошел до березовой рощицы, присел на пенек и призадумался: куда податься? Пойти домой – так родители давно померли,  а в избе, где родился,  давно чужие люди живут и, понятно дело, в гости его не ждут. Вот незадача какая получается.
  И тут припомнил служивый, что когда с турками воевали, а дело в Болгарии, у деревни Шейново, было, пошли они в атаку и схватились врукопашную. Наскочил на Василия турок, из офицеров их,  и из револьвера пулей ногу ему продырявил, но и Василий в долгу не остался: штык со всего маху турку в плечо всадил. И после таких членовредительских действий очень они друг на друга осерчали. И хотя оба раненые, успокаиваться не желали: сцепились, то турок русского колотит, то русский турку тумаки раздает.   А потом от боли, да от потери крови оба сил лишились  и сознание потеряли. Очнулся солдат, уже стемнело, оглянулся по сторонам – вокруг убитые, а кто выиграл или проиграл бой, совсем не известно. Ощупал Василий рану на ноге, терпеть можно. Глянул он на турка, тот, хоть и лежит без сознания, но дышит.
– Что ж, – думает Василий, – храбрый противник оказался, до последнего со мной дрался, такому и помощь оказать не грех. Перевязал солдат турку плечо, как мог, и из своей фляжки воды ему в рот влил. Турок очнулся и воду ту с превеликой охотой выпил. А потом отдышался чуток и на ломанном русском языке сказал, что зовут его Аман, и он сожалеет, что поранил такого благородного солдата, который вместо того, чтобы его к праотцам отправить, перевязал и водой поделился.
– В знак благодарности дарю я тебе, – сказал Аман, – золотой перстень с именной печатью. И как только война закончится, приезжай ко мне в гости, в город Стамбул. Всякий, кому ты покажешь перстень, окажет тебе помощь и приведет тебя ко мне. А теперь прощай, я в свою сторону поползу, а ты давай к своим пробирайся.
После таких воспоминаний Василий поразмыслил и решил: «А не  посмотреть ли мне заморскую страну Турцию и не полюбопытствовать ли, как народ там живет, что кушает, да  что пьет? Язык турецкий немного знаю». И отправился солдат в путь-дорогу.
Вот пришел Василий в турецкую страну, нашел город Стамбул, встретил  Амана. Оказалось, Аман – из очень знатного рода. Обрадовался он гостю: « Молодец, что приехал!» Повел Аман Василия по своему дому, а это и не дом вовсе, а дворец, что ни на есть настоящий. У Василия рот как сам собой открылся, когда его Аман в первую комнату завел, так и не закрывался, пока хозяин ему последнюю комнату не показал. Столько он диковинок увидел, серебра и золота, что никакому описанию не поддается. Вот Аман завел его в наикрасивейшую комнату. Кровать там стоит под балдахином, из черного дерева, вся резная, ковры висят персидские ручной работы, вазы стоят из серебра.
– Это твоя комната, – говорит Аман, – живи в ней, сколько хочешь.
Остался Василий у Амана в гостях: купается он в роскоши, кушанья ест заморские, которых отродясь не пробовал: тут тебе и фрукты самые диковинные,  и сладости восточные . Вина он пьет из кубков серебряных. Ароматом эти вина благоухают. Одним словом, рай. Но прошло какое-то время, наскучила такая жизнь отставному солдату, маяться стал от безде-лья.
  Вот как-то за ужином Василий говорит Аману:
  – Сегодня днем прохаживался я по базару, повидал много всяких вещей занимательных. Были там клинки дамасские, платки бухарские, но более всего мне пришлись по сердцу кубки серебряные  да кувшины медные с узорами чеканными. Увидел я, как ваш мастер все это своими руками творит, узоры тончайшие выводит. И страсть  как мне захотелось этому ремеслу обучиться, ведь до того, как меня в солдаты забрали, я в кузнице отцу помогал, он у меня кузнецом был и чеканкой малость занимался, и работа эта мне шибко нравилась. Подошел я к этому мастеру и стал просить его, чтоб он меня в подмастерья взял. Он подумал и согласился. Сошлись мы с ним на том, что завтра я к нему в мастерскую приду.
– Скажи, – говорит Аман, – зачем тебе все это нужно? Зачем ремесленником хочешь быть? Давай я тебе денег дам, купцом сделаю, будешь товаром торговать, барыш иметь.
Отвечает ему Василий:
– Спасибо за слова такие, но деньги и украсть могут, и потерять их возможно, а вот ежели я мастером стану, то мастерство при мне на всю жизнь останется.
Задумался Аман:
 - Может, ты и прав. Воля твоя, но если наскучит эта забава, то знай, в беде я тебя не оставлю.
 Василий помялся малость и продолжает:
- Хочу я переселиться в дом попроще, потому как если прослышит мастер, что живу я в таком  дворце, то, пожалуй, и обучать ремеслу меня не станет. Скажет, что богач с жиру бесится. Так что присмотрел я комнату и с хозяином о цене договорился.
           Аман глаза округлил:
– Ну, друг, и желания у тебя странные. Но ты – мой гость, будь по-твоему.
Прошло два дня, как-то под вечер приехал Аман в гости к Василию. Посмотрел на его житьё-бытьё и говорит:
– Неуютно у тебя в доме, женской руки не хватает.
На следующий день  привел Аман девушку лет двадцати. Глаза черные, большие, стан тонкий, косы ниже пояса. И рассказал, что девушка эта - сирота, зовут ее Адель, и какого она роду-племени – неизвестно. Но девушка она работящая и послушная, и будет ему по хозяйству помогать. Василий тут возражать стал:
  – Зачем мне служанка нужна, скажи на милость?
  Но Аман слушать его не стал, сослался на неотложные дела и был та-ков. Остался Василий с девушкой, что с ней делать – ума не приложит. Молчит он, и девушка помалкивает. Дело к ночи, пора ложиться спать. Василий девушке объясняет, чтоб  она на кровати ложилась. А сам пошел в соседнюю комнату, лег на диван, а под голову - вместо подушки - кулак подсунул и через минуту заснул. Что тут хитрого: на службе, во время походов и на земле приходилось спать, иной раз и дождичек поливал, и ничего. А тут на диване, да под крышей! Красота!
Рано утром проснулся он, посмотрел по сторонам и растерялся. Завтрак приготовлен: на блюде плов паром и ароматом исходит, рядом щербет и лепешки румяные, в комнате чистота и порядок. Что тут скажешь, молодец,  и когда только успела все сделать?
В первый день мастер Ахмед показал Василию инструмент, необходимый для работы:
- Вот фигурный чекан, стержень у него стальной, восьмигранный, чтоб в руке  лучше удерживать. Им отпечаток рисунка делают. Это чеканы-трубочки для выпуклых отпечатков. Вот лопатник для выравнивания поверхности. Это рихтовальная плита, это чеканный молоток.
 Василий слушает Ахмеда, каждое словечко запоминает.   
Прошло три месяца. Жизнь у него вроде как наладилась. Мастер Ах-мед иной раз похваливать стал. А Василий старается, хочется ему ремесло чеканщика до тонкости освоить. И дома всё в порядке. Василий стал обучать Адель русским словам, а она его – турецким.  Одним словом, живи да радуйся. Но счастье долгим не бывает.
Как-то в мастерской, когда Василий узор чеканный на кувшин наносил, поранил он палец на правой руке. Даже не ранка, а так себе, царапинка. Василий на это и внимания не обратил, но к вечеру палец опух и сделался багровым, а следом  рука опухла и покраснела вся. Василий такие случаи на войне, в лазарете, повидывал и знал, как запросто врачи-хирурги оттяпывали руки и ноги у таких раненых. Понятное дело, гангрена начиналась, и выбор был невелик: либо руки лишиться, либо помереть.
– Нет, калекой – это не житье, – решил Василий. – Как же я себе без руки на пропитание зарабатывать стану? А ходить да подаяние просить – не по мне. Раз судьба со мной этакий фортель выкинула, пусть так и будет. Пожил я на земле-матушке предостаточно, другим и столь пожить не довелось.
Вздохнул Василий, прочитал молитву, лег на свою постель, стиснул зубы от боли и стал ждать. Спустя какое-то время стало его в жар бросать, а потом он будто куда-то провалился. Иногда, когда Василий приходил в сознание на короткое время, видел он бледное лицо Адель, несколько раз мелькало расстроенное лицо Амана, еще какие-то чужие лица. Потом снова наваливалась темная пелена, и Василий впадал в беспамятство. И вот как-то очнулся Василий, чувствует – боль отступила, и жар в теле спал. Стал он вспоминать, что с ним было, да что сейчас делается. Вдруг как кипятком ошпарило: с рукой-то что сталось? Повернул голову, взглянул на правую руку и вздохнул с облегчением.
– Слава тебе, господи, всё на месте, хоть и забинтована рука по самый локоть, но целёхонька.
Перевел взгляд в другую сторону –  рядом с ним сидит Адель, положила свою руку ему на грудь, и такое лицо у нее бледное и осунувшееся, будто не Василий, а она сама болеет. Глаза у нее закрыты, длинные ресницы сомкнуты. « Да она же спит», – догадался Василий. И так ему стало замечательно на душе, что есть на белом свете человек, который о нём так печалится и заботится.  Адель почувствовала на себе взгляд Василия, распахнула глаза, увидела, что Василий в сознание пришел, и радостно улыбнулась. Потом вскочила резво на ноги и закружилась в танце по комнате. Затем резко остановилась, бросилась к Василию, припала к его груди и зашлась в рыданиях. А Василий голову Адель гладил и шептал:
- Ну, перестань, ты что же плачешь, аль не видишь, легче мне сдела-лось.
Через час Аман пришел, увидел, что Василий в полном здравии, тоже обрадовался:
 - Слава Аллаху, вижу, болезнь от тебя отступила.
Прошло еще немного времени, поправился Василий окончательно и опять в мастерской пропадать стал. Мастер Ахмед самую сложную работу доверять стал Василию. И то сказать, что он ни сделает, отбою от покупателей нет. Снова все вошло в свое русло. Но вот однажды приснился Василию сон, будто он, совсем еще мальчонка, лежит на полатях в родительской избе,  за окном зимняя ночь стелется, луна в окно заглядывает. И вот слышит он, что где-то на улице под ногами запоздалого путника снег негромко поскрипывает. Как стал путник мимо их окон по тропинке проходить, то и скрип снега усилился.  Когда стал удаляться от избы, то и скрип снега стал глуше да тише, пока совсем не стих. Проснулся Василий среди ночи, и такая его тоска взяла, захотелось ему к себе на родину, зиму увидать, да морозным воздухом подышать. Готов он был тут же подняться с постели и пойти домой, в Россию.
На следующий день пришел Василий к Аману и говорит:
– Аман, собрался я к себе на родину ехать.
 Аман отвечает:
– Да что же ты, Василий, таким неугомонным человеком родился? То тебе непременно ремесленником захотелось стать, теперь вот на родину собрался. Кто тебя в России ждет, кто там о тебе вспоминает?  А ты об Адель подумал, разве не видишь, как она на тебя смотрит? Эх, не хорошо ты поступаешь!
Подошел Василий к Аману и молвил:
– После моего отъезда помоги Адель, не оставь ее без заботы. Нравится она мне, но не хочу брать ее с собой. Места у нас суровые, зимы холодные да длинные, не выдержит она наших морозов, она снегу-то в жизни не видела.
Отвечает ему Аман:
– Не беспокойся за Адель, помогу, без денег и крова не оставлю. Но и ты, знай, что мой дом всегда открыт для тебя.
После этого пришел Василий к себе домой, увидел глаза Адель, ее радостную улыбку… и сник. Не знает, как подступиться да сказать, что расставаться наступило им времечко. Потом вспомнил, что купил  для Адель на прощание золотые серёжки, и говорит:
  - Вот тебе подарок от меня, – и протягивает руку.
Адель увидела сережки, схватила их, к груди прижала, а глаза с такой любовью смотрели на Василия, что он совсем оробел,  но собрался с духом и промолвил:
– Через два дня уезжаю я к себе  на родину, в Россию, но ты не печалься, с Аманом я о тебе договорился. Будет у тебя и крыша над головой, и работа найдется.
У Адель улыбка мигом с лица исчезла. Увидел он, что выскользнули из ее рук сережки и на пол упали, а она даже внимания на это не обратила. Посмотрела своими большими глазами на Василия и тихо молвила:
- Возьми меня с собой, я и обед готовить буду, и стирать, и в доме прибирать.
Он ей отвечает:
– Да куда я тебя возьму, у меня на родине и угла-то нет, где можно голову прислонить. Места, куда я отправляюсь, суровые, лета там совсем не бывает, весной и осенью – дожди бесконечные, да грязь непролазная, а про зиму и говорить страшно. Как выпадет снег, занесет дома по самые крыши, приходится жителям рыть в снегу проход лопатой, чтобы в лавку сходить да съестного купить. Те, кто побогаче, с осени запасы в погреб складывают и всю зиму из избы носа не высовывают. Оладьи да хлеб пекут, весну ожидают. А кто победнее, тому худо приходится. Пока он по снежному проходу пробирается, его в засаде медведи да волки ждут. Чуть что – цап, и всё, даже костей не сыщешь.
Одним словом, Василий небылицы плетет, старается Адель напугать. А она, знай, свое твердит:
- Возьми меня с собой.
          Василий ей вновь отвечает:
– Глупая ты, ну зачем тебе, скажи на милость, отправляться со мной в чужедальнюю страну, от холода да голода мучиться? Потому как ты мне шибко нравишься, не хочу я твою жизнь ломать, чтоб ты потом разнесчастной была. А здесь, дай бог, и жених сыщется, и выйдешь ты замуж, и будешь жить припеваючи, обо мне даже не вспомнишь. Вот тебе весь мой  сказ.
Посмотрела Адель на него долгим взглядом, потом подошла к дивану, легла, свернулась калачиком, закрыла глаза и затихла. А он и не знает, что ещё молвить. Махнул рукой и пошел в мастерскую, к Ахмеду - прощаться.  Когда вернулся домой, то увидел, что Адель как лежала, так и лежит, даже не шелохнулась вовсе.
 - Адель! Ты не  заболела ли часом? – спрашивает он, в ответ ни слова. Василий и так, и сяк старается Адель разговорить – ничего не получается.  Пошел он за помощью к Аману, рассказал все, тот выслушал его и сказал:
– Видишь, тут такое дело: если восточная женщина мужчину полюбит, так это на всю жизнь, и ничего тут не поделаешь. Если ты любишь Адель и добра ей желаешь - забирай ее, иначе она без тебя тут зачахнет, и никакое снадобье, и никакие лекари не помогут.
Вернулся Василий домой, подошел к Адель и говорит:
– Ежели ты действительно надумала со мной  ехать, то нужно и вещи какие-никакие подсобрать, и ужин приготовить.
Адель от таких слов птицей взлетела с дивана.
        …Через некоторое время доехали они до России, добрались до села, в котором Василий родился. Там он выкупил родительский дом и, не мешкая, ремеслом занялся, стал мастерить кувшины  бронзовые, табакерки да шкатулки серебряные.  К  восточному орнаменту стал Василий русские узоры добавлять: то листок березовый, то цветок ромашки или василёк, и так это у него замечательно выходило, любо посмотреть.
 И всю жизнь считался Василий большим мастером, свое именное клеймо имел и очень гордился, что для храма Спаса-на–Крови чеканные оклады для икон мастерил.
И Адель в селе быстро прижилась. Сначала бабы ее насторожённо встретили, потом посмотрели, какая она хлебосольная и работящая, ещё и мастерица: бисером узоры вышивать умеет,  платье любое может выкро-ить и сшить, то, понятное дело, зауважали.
Пришла  зима, увидела Адель, как первый снег ложится на землю, выбежала во двор, подставила ладонь под падающие  снежинки.                Когда несколько снежинок упали ей на руку, зажала она их в кулаке и быстренько назад в дом вернулась. Бросилась к Василию, щеки у нее от мороза горят, глаза радостно светятся, разжала она кулачок:
 - Посмотри, какая красота!
  А там ничего нет. Смотрит Адель на ладонь, ничего понять не может. Всё ей в диковинку было. Увидела, как детвора на улице играет, на салазках катается да снеговика лепит, и давай приставать к Василию, чтобы такое же чудо возле дома смастерил. Так что очень полюбилась Адель русская зима.
 Василий Аману весточку послал, рассказал о своем житье-бытье и упомянул, что часто его с большой теплотой вспоминает. Вскоре Аман прислал ответ, написал, что ждет Василия и его семью в гости.
Прошло немного времени, женился  Василий на Адель, и жили они в любви и согласии, за это время появились у них дети: дочь Анастасия и  сын Александр.
 Когда сын подрос, стал отцу в работе помогать. Спустя какое-то время отправил Василий Александра в Петербург ювелирному делу обучаться. Закончив учёбу, вернулся сын в село  и подарочек привёз: серебряный чайный сервиз. Глянул Василий на сервиз и ахнул – отродясь такой красоты не видывал, аж немного завидно стало, но потом гордость за сына появилась. Подошёл Василий к Адель и молвил:
- Александр-то наш, даже меня в мастерстве перещеголял, ничего не скажешь – молодец!
      Ну а если разобраться, каждому родителю хочется, чтоб его ребёнок был талантлив, умён и в жизни счастлив.
       По сей день коллекционеры считают большой удачей приобрести изделия Прохорова старшего и Прохорова младшего: чеканные оклады для икон, блюда и вазы серебряные, и в большой цене они у них.