Непрофессиональная удача

     Непрофессиональная удача или профессиональная неудача – не знаю, что важнее в этом рассказе...
     Илья Серафимович  шел осторожно, по-стариковски шаркая сапогами, по утоптанной и скользкой тропинке между сугробами под блеклым светом фонарей.  В молодости его умилил бы снег стеной – как будто перед носом тюль повесили. Через снежную взвесь просвечивала луна. Слышались далёкие детские крики и смех – кого-то катали на санках папаши, пока мамаши накрывали на стол, а где-то гурьбой лепили снеговика. Иногда из темноты выбегала ухоженная собачка на поводке с упитанным хозяином в теплом полушубке. Собачек Илья Серафимович любил, а хозяевам завидовал.
     Солдатские кожаные сапоги скрипели. Это его раздражало. Это мешало в его работе. Приходилось снимать их в прихожей и идти босиком. С другой стороны, он их любил – век не сносишь. Да и по ноге сели за годы носки. Не такой он богатый, чтобы каждую зиму новую китайскую обувь покупать!
     Его одолевали банальные мысли восьмидесяти процентов человечества: ”Не в деньгах счастье!” Пенсия растратилась в первую неделю, хотя экономил пенсионер буквально на всем – заваривал сухие супы из пакетика, пил чай без сахара и баловал себя кошачьей ливерной колбасой. Приходилось подрабатывать, несмотря на неподходящий для этой профессии возраст – семьдесят лет.
     Бегать так быстро, как раньше, он уже не мог, и выпрыгивать из окон второго этажа побаивался. Перелом шейки бедра – и конец. Ни детей, ни жены, только соседка приносит еду, когда он болеет. Он завещал ей свою однушку со слегка треснутым унитазом и протекающей крышей. Рассчитывать на её сострадание не приходится – у самой забот полон рот с мужем-пьяницей и двумя малолетними детьми: одна надежда на его наследство. Он соседку жалел и сильно не напрягал.
     С работой становилось всё хуже и хуже. Богатые запирали свое добро на современные умные замки, а у бедных брать нечего. Вот и мотал он километры по городу, разглядывая окна и машины.  Плохо ещё и то, что в отделении милиции он был своим  человеком. Чуть что  у кого пропадет, сразу: “А где наш невезучий Илья Серафимович?”. И да, это действительно оказывался он. Там понимали его тяжелое материальное положение, и украденное приходилось возвращать пострадавшим, чтобы дело не завели.
– Не ту профессию я выбрал, не ту! Лучше бы в молодости помучился, а в старости отдохнул! – сетовал он.
     Он шел осторожно, глядя под ноги, по густонаселенному рабочему микрорайону с большой надеждой на Христа – ведь сегодня все празднуют Рождество. В каждом холодильнике еды по горло – неужто ему ничего не перепадет? Мысленно он просил Христа обратить на него внимание, простить ему грехи и накормить по-праздничному. Просить большего он стеснялся. В милиции ему неоднократно объясняли, как не по-божески он себя ведёт. И он это понимал.
Из одного дома ему призывно мигнула черными окнами квартира на седьмом этаже.
– Ага, жареным  запахло, – интуиция привычно ударила в  мозг. – Хозяева ушли в гости, но холодильничек наверняка заполнен битком. Утром придут, спать лягут, вечером проснутся, в него глянь! А там пусто! – захихикал старик, представив их ошарашенные лица, и предвкушая обильный праздничный ужин у себя дома.
     Он несколько раз прошелся мимо туда-сюда, и вокруг обошел на всякий случай, и по лестнице медленно поднялся-спустился  несколько раз. В намеченной квартире стояла мертвая тишина. На всякий случай старик слегка выкрутил лампочку на этаже – чтобы видно не было, когда он  будет дверь открывать. И еще раз приложил ухо к двери, прислушиваясь. Тишина…
     Набравшись храбрости, он, наконец, искусно открыл дверь отмычкой. В коридоре было темно. Сняв сапоги и пристроив их около двери, он на ощупь прокрался на кухню, зная её расположение в этих стандартных домах.  Предусмотрительная луна освещала по-рождественски белоснежный холодильник. Перекрестившись, он потянул дверцу на себя. Она мягко открылась.
     В холодильнике стояла бутылка с молоком, пачка творога, плавленый сырок и с десяток яиц. Илья Серафимович отпил молока прямо из бутылки, закусил сырком, и неожиданно для самого себя, молча заплакал, вытирая слезы носовым платком. Он вспомнил своё детство, когда мальчишкой, проголодавшись, среди ночи так же крался к холодильнику, отпивал молоко и съедал сырок. Мама не любила, когда он ел по ночам, потому что по утрам он уже кушать не хотел и отворачивался от горячего завтрака.
 – Желудок испортишь! – пророчила мама.
     А теперь он сирота… Чтобы успокоиться, он отошел к окну и стал наблюдать за темными фигурами прохожих, размытыми снегопадом. Их было мало – дело шло к двенадцати. Илья Серафимович планировал немного погреться в тепле, забрать       еду из холодильника и отправиться домой пировать. Тяжкие думы увели его настолько далеко от действительности, что он не услышал шорох за спиной…
     Зажегся свет. Сердце от испуга дернулось и сильно заныло. Он схватился рукой за грудь и с легким стоном обернулся. Со стены, из зеркала напротив, смотрел на него он сам – большеглазый, небритый и испуганный. Справа от зеркала в дверном проеме стояла опрятная худенькая старушка с кудряшками на голове в платье фасона шестидесятых годов прошлого века. У него подкосились ноги.
– Кто вы? – наивно спросила она.
– Илья Серафимович, – ещё наивнее промямлил ошарашенный незваный гость,  впервые попав  в такую глупую ситуацию и запоздало вспомнив, что опять забыл сначала позвонить в дверь.
– Как вы вошли? – спросила строго старушка, нахмурив редкие бровки.
– Я постучал, а дверь открылась … – соврал он, не покраснев, но пригладив дрожащими от волнения руками густую шевелюру.
– Ну что за дети пошли! – запричитала старушка страдальческим тоном, пристально глядя ему в глаза. Причитания показались лжецу искренними,– Дверь закрыть забыли! А что вы хотели?
– Я хотел попросить что-нибудь поесть на праздник. Я не ел уже шесть дней, – вспомнил он внезапно любимую книгу и жалобно улыбнулся, что выглядело неубедительно.
– Не врите.  А что случилось? – мягко сказала она. – Зовите меня Зоей Владимировной.
Илья Серафимович расслабился и опять не смог сдержать слезы. Какой профессиональный позор – влезть в квартиру к бедной старушке, у которой самой почти нечего есть. До чего он дошел! Впереди ждёт немощная старость и смерть от голода в такую же рождественскую ночь…
Зоя Владимировна подошла и погладила его по голове, хотя была на голову ниже ростом.
– Не плачьте, – сказала участливо новая знакомая, – а то я сама заплачу. Я сижу в темноте, никому не нужная – ни детям, ни внукам. А вдруг я умру в это Рождество? Я хочу, чтобы они почувствовали, как им меня не хватает. Ведь я до сих пор решаю многие их проблемы… Сестра умерла, муж тоже. И подруг не осталось. В таком возрасте люди не стремятся к пустому общению. Каждая минута на вес золота. Дети все же позвонили, поздравили, прислали с внуками молочные продукты – у меня больной желудок. А эти торопыги, даже не поговорив и не закрыв дверь, скорее убежали домой!
Она тяжело вздохнула и немного помолчала.
– Сижу и вспоминаю, какие представления мы с мужем готовили на рождество! Наряжались в Деда Мороза и Снегурочку, приносили елочку и с детьми её наряжали. Они  спрашивали нас – когда придут  папа с мамой? Потом Дед Мороз со Снегурочкой уходили, а приходили родители. Дети с восторгом рассказывали, кто к ним приходил  и вели за руку посмотреть на елочку и подарки. Перед праздником я целыми днями возилась на кухне, готовила что-то необычное и вкусное. Подарки выискивала целый год, денег не жалела – лишь бы они прыгали от восторга и кричали от счастья. А теперь я мешаю своим кровиночкам… Я так рада, что вы пришли! – продолжила она и все-таки заплакала.
– Это от радости… – подумал Илья Серафимович.
– Зоя Владимировна, вы не одна, хоть они и не живут с вами. А у меня никогда не было ни жены, ни детей,– он подошел к ней и слегка обнял за плечи, маленькую, как девочка, хрупкую, мягкую и теплую. Ему не хотелось её отпускать. Сердце успокоилось и ныть перестало.
Зоя Владимировна замолчала и не старалась освободиться от объятий. Они постояли так несколько минут.
 – Вы действительно хотите кушать? Я слышала, как вы открывали холодильник,– робко спросила она.
– Нет-нет, – спохватился Илья Серафимович, почувствовав себя мужчиной и, наконец, покраснев. – Хотя, если чего-нибудь вкусненького в честь праздника…
– Если вы проводите меня до супермаркета, то я угощу вас. Будем считать, что я пригласила вас в гости. Отпраздновать Рождество! – торжественно ответила хозяйка, прекрасно понимая, что он немного лукавит.
– Конечно, конечно, предложение принимаю! – обрадовался гость, припоминая, сколько денег у него с собой –  ну разве что на шоколадку.
– Вы настоящий ангел. Не зря Ваш отец Серафим, – кокетливо сказала по дороге дама, которую гость твердо поддерживал под локоток.
– Вы – моя новая Жизнь! – рискнул намекнуть на имя Зоя  сын ангела. Судя по всему, это ей понравилось. – Но все-таки нельзя быть такой опрометчивой. Вы меня совсем не знаете, а хотите отпраздновать со мной Рождество.
– Я верю, что в Рождество нам встречаются только те, кто приносит заботу, любовь и счастье. Моя вера подкрепилась вашим приходом, – ответила Зоя Владимировна, на самом деле загадав за час до его появления желание “Пусть появится мой суженый-ряженый!”

     Они шли под руку из магазина, как два снеговичка с красными носами, усыпанные снегом. От их пламенеющих сердец улица светлела. В сумке Илья Серафимович нёс бутылку шампанского, фрукты, сыр, копченого лосося, банку маринованных грибочков и самую дорогую шоколадку, которая там нашлась. На обёртке было нарисовано красное сердечко и написано “Любимой”.
Хотя, кажется, там было все-таки написано “Любимов”.
Зоя Владимировна в незапертую дверь, конечно, не поверила, потому что запирала её сама. Но, как всякая прагматичная женщина, подумывала пристроить Илью Серафимовича к зятю на фирму – помогать людям открывать двери и сейфы, если ключ утерян или код забыт. А если его самого отмыть, подстричь, откормить и приодеть, то он будет выглядеть очень импозантно!

 Чем закончилось их знакомство, можно только гадать. Но даже если их радость была мимолетна – это дорогого стоит. Много-много мимолетных радостей – это и есть насыщенная счастливая жизнь.

Художник Леонид Баранов