Отвар

Расул шёл впереди. Сухие ветки хрустели под его ногами — лапищами, как называла их мать, превращаясь в кусочки пазлов. «Собери сумрачный лес сам», — ухмыльнулся Расул. Даша и Илья плелись следом.

Они оставили старенький «ниссан» — единственную полезную вещь из наследства двойняшек — на размытой дороге, к которой вела «ягодная тропинка». Ягодной её нарекла Даша за кусты земляники, каймой огибавшей тропинку. Кто знал, что таких «ягодных» в лесу с десяток.

— Сеть не ловит, — ныла Даша.
Запах хвои щекотал ноздри. Расул смачно чихнул и вытер нос рукавом кожаной куртки. Здоровья, как водится в их семье, никто не пожелал.
— Да, — подтвердил Илья, нажав на кнопку смартфона. — И чего тебе дома не сиделось? — он набросился с упрёками на брата. — Притащил нас чёрт-те куда, а теперь вывести обратно не может!

Расул молчал. Голос матери, звучавший по обыкновению в голове, когда терпение подходило к концу, напомнил, что двойняшки ещё не оправились от смерти отца. «Год прошёл», — возразил его собственный.
— Кому вообще нужны эти грибы? — поддакнула Даша.
«Вам нужны! Вы — любители собирать в лесу то, что потом не жрёте!».
Расул посмотрел на мутное небо. Облака выстраивались в причудливые фигуры. Вот слон, держащий на кончике хобота мяч. Кошка, развалившаяся пушистым пузом кверху. Волк, разинувший пасть, в которую угодил…
Илья дёрнул подол кожанки.
— Я не собираюсь ночевать в лесу из-за чернож…, — он осёкся.
Расул обернулся.
— Давай, договаривай, — приказал он брату.
— Приёмыш, — прошипел Илья и уткнулся в смартфон.

Они продолжили путь молча.
Тишину нарушила Даша, когда «ягодная тропинка» привела их к пню, на котором Расул выцарапал крест — знак, что тут они уже были.
— Мы ходим кругами! Мы умрём в этом лесу! — она плюхнулась на пень, готовая разрыдаться. Илья примостился за её спиной, исподлобья поглядывая то на Расула, то на экран бесполезного телефона.
— Зарядка села, — сообщил он.
— Сделай же что-нибудь! — крикнула Даша.
— Да что я сделаю-то? — возмутился Илья.
— Да не ты! Он! — она ткнула пальцем в Расула и заревела.
Расул спрятал замёрзшие руки в карманы куртки. Театральность сестры раздражала.
— Пока твой зад слипается с пнём, я ничего не могу сделать. «Дорогу осилит идущий» — слышала такое выражение? Мы не выйдем из леса, если ты будешь лить сопли, а Илюша их подбирать.

Они были беспомощными с детства. То разлитое молоко не могли вытереть, потому что не знали, где лежит тряпка, то самостоятельно зашнуровать ботинки, потому что не могли запомнить порядок действий, то решить пример по математике — придирчивая учительница плохо объяснила тему. Но мать, для которой они стали отдушиной, прощала им всё.

В девять лет Расул уже знал, откуда берутся дети, но если бы мать сказала, что купила этих двоих в игрушечном магазине, поверил бы. Светловолосые, голубоглазые — чисто куклы из дорогой коллекции. Их папаша хвастался дружкам-собутыльникам, что «бог благословил их семью, послав ангелочков». Расулу не нравилось, что отчим, которого мать буквально подобрала на улице, как котёнка, считает себя частью их семьи. Но молчал. Молчал и терпел, помня, что пришлось пережить матери: оскорбления и побои от его отца и бабки, рискованный побег из Таджикистана, подорвавший её психику. Иногда Расул просыпался посреди ночи от её криков: бывшие родственники не отпускали мать даже во сне. Терпел он и обидную кличку «приёмыш» сначала только от отчима, а после, когда двойняшки подросли, и от них. Когда год назад отчим умер от цирроза печени, Расул не проронил ни слезинки. Он выдохнул. И не понимал, почему не выдохнули Илья и Даша: неужели забыли, как папаша таскал их по квартире за волосы?

Они горевали все двенадцать месяцев. И Расул вывез двойняшек на обожаемую ими тихую охоту в лес, находившийся, в тридцати километрах от Тамбова. В лес, в котором они заблудились.

Он протянул руку сестре.
— Вставай, нужно идти.
Даша не шелохнулась. Всхлипывая она пялилась на почти разряженную батарею своего мобильника.
— Ну же, — Расул пошевелил пальцами.
Полное безразличие.
— Чертовка, — он выругался и закинул сестру на плечо.
Илья несильно ударил его кулаком в бок.
— Отпусти её!
— В восемнадцать лет я не был таким болваном, — отозвался Расул. — Идём, а то тебя я закину на второе плечо. А будешь меня злить — привяжу к пню на радость медведям, — предупредил он.
Илья вцепился в его локоть.

Расул отдёрнул руку.
— Да отвяжись ты!
Илья покачал головой и прижал палец к губам.
Расул глянул на брата. Тот, побледнев, следил за деревьями, точно ждал, что они оживут, или из-за них кто-то выскочит.
Хруст раздался где-то совсем рядом. Много хруста. Кто-то бежал прямо на них.
— Чёрт!
Расул опустил Дашу на землю и закрыл их с Ильёй собой. Пальцы нырнули в карман за перочинным ножом.
— Там медведь? Медведь? — Даша жалась к его спине.
Хруст затих. Тишина давила на плечи. Виски пульсировали.
— Ушёл, — сказал Расул.
Илья повис на его руке.
— Не ушёл.
Расул ничего не видел, но стиснул рукоять ножа.
— Да где? — разозлился он. Илья чуть ли не залез на него.
Илья указал на толстое ветвистое дерево.

Расул прищурился: никого.
— Тебе кажется. Это игра воображения.
На мгновение ему самому показалось, будто дерево качнулось.
«ЭТО. ВСЁ. ИГРА. ВООБРАЖЕНИЯ».
— Уходим, — Расул шагнул назад. Даша, запутавшаяся в ногах, налетела на пень и плюхнулась на землю.
— Коленка, — хныкнула она.
Расул покосился на её голые ноги. Царапина. А трагедии в голосе столько, словно она напоролась на железный штырь, который проткнул её ногу насквозь, заодно раздробив коленную чашечку.
— Помоги ей.
Илья наклонился к сестре, но, споткнувшись, завалился рядом.
— Вы издеваетесь? — прорычал Расул, поочерёдно подняв их за шкирку.
Двойняшки принялись отряхивать одежду друг другу.
— Заблудились?

Расул выставил ножик перед собой. Илья и Даша вновь очутились за его спиной.
Из-за дерева выплыла огромная фигура. На секунду Расул даже поверил в великанов и прочую волшебную муть из детских сказок, пока незнакомец не направился к ним.
Крепкий мужик, под два метра ростом, придерживал корзину на голове. Второй рукой он приглаживал русую бороду, достающую ему до кадыка.
— Заблудились? — повторил он.
— Да! — пискнул Илья. — Мы приехали за грибами и заблудились!
Шурша рыбацким плащом, незнакомец подошёл к ним.
— И где же ваши грибы? — он нахмурился.
— Не нашли!
Мужчина поставил корзину на землю.
— Нет их в лесу, получается?
Опята, лисички, белые, — они заполняли корзину до краёв.
Расул ухмыльнулся. На тихую охоту двойняшки, по-видимому, любили выбираться только с папашей. При каждой вылазке они приносили домой не менее трёх мешков, из которых грибы перекочёвывали в чугунную ванну. А после добыча мылась, чистилась, варилась и консервировалась полночи. С Расулом они не охотились, а прогуливались: Даша делала селфи под понравившимися деревьями, а Илья сражался с орками, чей рёв из динамика телефона оглушал.
— Так вы все собрали, — Даша улыбнулась.

Типичный женский приёмчик на мужчину не подействовал. Он обогнул троицу и, кивнув на пень, обратился к Расулу:
— Зачем пень обезобразил?
— Чтобы не потеряться.
Он крякнул и присел на пень. Полы плаща разъехались, обнажив забинтованные ноги.
— Егор.
Расул проигнорировал знакомство.
— Вы подскажете, как нам выйти к дороге? — рукоять впивалась во вспотевшую ладонь.
— Подскажу, — Егор выудил из-за пазухи коробочку с самокруткой. — Вам вон туда! — он показал в чащу леса.
— Мы были там.
— Там, да не там. Слышали крики? — едкий дым заслонил его лицо.
Даша встрепенулась.
— Какие крики?
— Женщина кричала. Ау-ау! Как Машенька из сказки. Хотя, может, послышалось. Тут постоянно кто-то теряется. Не вы первые, не вы последние.
Илья закашлял.
«Ты ж моё нежное создание».

— Мы пойдём, — Расул попятился. Под листьями двойняшек зашуршали листья.
Егор хмыкнул.
— Дело ваше. Я мог бы проводить вас к дороге, но прежде мне нужно отнести корзину домой и покормить дочь. Она болеет, — он шумно затянулся папиросой.
— Далеко ваш дом?
— Минутах в пяти отсюда. Так что?
Расул согласился. Двойняшки вызвались нести корзину. Уцепившись за ручку, они по-утиному перебирали ногами. Выглядели смешно. Зато успокоились: на смену всхлипам пришёл смех — искренний и громкий. Расул скучал по нему.
Егор сыпал вопросами: а откуда они приехали? А зачем приехали? Давно ли бродят по лесу? И удивлялся каждому ответу Расула.
— Из Москвы да за грибами в Тамбов, — он покачал головой.
«Не иначе сумасшедшие», — продолжил вместо него Расул. Но вслух не сказал. Ножик по-прежнему держал в руках. На всякий случай.
— Мы гостим у дядьки, — ответил Илья.
Частично его слова были правдой. Они навестили двоюродного брата матери утром.
— А чего без него приехали? — Егор не унимался. — Местные хорошо знают лес.
— Он не захотел.

Его не взяли, хотя он активно напрашивался в личном разговоре с Расулом. Вылазка предназначалась только для троих, но двойняшки об этом не знали. Дядька, поддавшись на уговоры Расула, сказал им, что не хочет ехать. Он поверил, будто бы старший брат желает им добра.
Даша обернулась.
— А вы разве не местный?
— Не совсем.
Расул напрягся.
— Я из Архангельска. Один лекарь посоветовал мне привезти дочь сюда.
— Сильно болеет? — с сочувствием спросила Даша.
— Да.
— А что с ней случилось?
Расул злился на любопытство Даши. И Егор, судя по голосу, тоже.
— Пожар с ней случился, — рявкнул он. — Жена погибла, а дочь страшно обгорела. Врачи утверждали, что она не выживет. Моей последней надеждой стал лекарь, к которому я попал по знакомству. Он велел мне привезти дочь сюда, в тамбовский лес, сказал, что здешняя местность вылечит её. Бедняжка весит как пушинка. Так и живём в лесу два года.
— Но ей лучше?
— Замолчи, — процедил сквозь зубы Расул.
— Лучше?

«Я прирежу тебя первой. Родилась раньше Илюши и умрёшь так же».
Егор не ответил. Обогнав двойняшек, он ускорился.
Его дом располагался в конце «ягодной». У Расула не поворачивался язык назвать её тропинкой, она была настоящей тропой — широкой, заросшей, и если бы не россыпь прятавшейся в траве земляники, он не заметил бы её.
«Как странно, что я не видел тебя».
— Наверное, по этой дороге мы шли, — сказал Илья.
В прошлом месяце Расул изучил лес вдоль и поперёк. И сегодня он управился бы за пару минут, если бы любовь к матери не боролась с любовью к двойняшкам. Но они боролись: и пока длилась борьба, Расул водил сестру и брата кругами.
Он убрал ножик в карман.
— Наверное.
Егор махнул рукой.
— Ставьте корзину здесь и проходите в дом. Я занесу грибы в сарай, покормлю дочь и выведу вас.
— Я думала, вы в избушке живёте.
Илья хихикнул. Расул толкнул его в спину.
— Не топчитесь.

Егор жил в одноэтажном доме, в каких большинство дачников коротают вечера с мая по сентябрь. Но Расул отчего-то жаждал назвать прихожую горницей: не то иконы смутили его, не то длиннющий стол с белоснежной скатертью.
«Вычурно для отшельника с больной дочерью».
Он перекрестился.
Двойняшки, переглянувшись, передразнили его.
— Сядьте, — Расул надавил на плечо Ильи. Тот опустился на скамью.
Даше помощь не потребовалась. Она присела на краешек скамьи и впилась взглядом в Расула.

В дом вернулся Егор.
— Покормить бы вас.
— Не нужно, — воспротивился Расул.
Урчание живота Ильи оценило предложение хозяина.
— Есть похлёбка. Наваристая, жирная. Хорошую свинью купил в деревне.
Даша сморщила нос.
— Она вегетарианка, — пояснил Илья, — не ест мясо.
— Мясо полезно, — Егор растягивал слова. — Благодаря здешней местности и мясному бульону, моей дочери стало лучше. Гораздо лучше. Но заставлять не буду, конечно же, — он юркнул на кухню.
— Ты смотри-ка, — прошипел Расул, — ещё перебирает. Мы не в том положении, чтобы качать права, понятно?

Даша показала ему язык.
— Отвар! — Егор продемонстрировал им кувшин. — Никакого мяса, только полезные травки. Боль притупляет: душевную, телесную. Я даю его дочке, помогает. Ромашка, например, успокаивает. Чабрец…
«Если ромашка действительно успокаивает, я готов съесть целое ромашковое поле».
— Он не сытный, но жажду утолит. Обманете желудки, пока не доедете до родственников, — Егор отдал кувшин Расулу.
— А кружки? — спросил Илья.
— Бог с тобой, какие кружки? Есть одна и та грязная. Из горла пейте. Я покормлю дочь и приду, — он выскочил из дома.
— У него дочь в сарае живёт? — Даша хмыкнула.
По очереди они отпили из кувшина.

РАСУЛ

Расул отхлебнул из кувшина и передал его Даше. Она облепила его пальцами, на которых поблёскивал свежий модный маникюр. Оплатила его, разумеется, мать. Как и брекеты, и учёбу в автошколе, и семестр в МГИМО. Влезла в долги, взяла кредит, даже обратилась к микрозаймам, лишь бы любимая — единственная! — доченька не волновалась. Илье повезло чуть меньше: его университет был проще, брекеты дешевле, а водительские права он не заслужил. Конечно, мать сказала иначе, вывернула в его пользу: чтобы наивный мальчик не катал непорядочных девочек. От наивности и невинности двойняшки не страдали. Бессовестно они доили мать вместе с отчимом, пока тот не подох от пьянства. Впрочем, после его смерти доение удвоилось, если не утроилось: теперь в глазах матери они были не просто нуждающимися детьми, а нуждающимися детьми-сиротами.

Разговоры не действовали ни на мать, ни на них. Она твердила, что ей некого баловать, кроме них, не о ком заботиться. А они повторяли то, что мать вложила в их головы: они дети, которых родители обязаны содержать. Расул напомнил им, что сам работает с шестнадцати лет, и это позор — в восемнадцать лет покачивать ножками, свисающими с шеи матери. Всё было без толку.
Идея убить их, тем самым избавив мать от бремени, поначалу ужасала. Они — его кровь. Он любит их. Но они обнаглели: требовали всё больше и больше. И Расул, уставший от визитов коллекторов, решился.

Ближайшие леса не подходили. В них шатались пенсионеры, не имеющие дач или родственников в деревне. Расул наведался в серпуховскую чащу и насчитал трёх ходоков с палками, четырёх грибников и седеющую пару возлюбленных. В других лесах наблюдалось что-то похожее. Он почти смирился, что бог отводит его от греха, но тут мать посетовала, что давно не получала вестей от двоюродного брата из Тамбова, по старинке они слали друг другу письма. Расул вызвался проведать дядьку, у него же разузнал про лес. По описанию он подходил как нельзя лучше: густой и нелюдимый — именно в таком лесу может обитать псих, который нападёт на двойняшек и перережет им горло, Расул чудом спасётся.

Осуществить задуманное не удалось. Со скучающими лицами двойняшки петляли за Расулом по «ягодным тропинкам», изредка поднимая на него глаза: и столько в них было боли, столько жалости, что пальцы Расула, хватавшиеся в кармане за нож всякий пройденный круг, разжимались от их взглядов. И теперь он, ругая себя за слабость, смотрел, как Даша жадно пьёт отвар из кувшина.
Напившись, она со стуком поставила кувшин на стол и пододвинула его к Илье. Тот облизнул горлышко.

Даша наклонилась к Расулу. Её лицо пылало.
— Что ты делаешь, дурочка?
Она коснулась его губ. Он ощутил вкус ромашки: душистый, но кислый.
Расул отпрянул.
— Рехнулась?
Даша засмеялась. Она покачивала головой из стороны в сторону, будто сломанная заводная игрушка.
— Не боишься, что мама узнает, что ты хотел нас убить?
Ладони Расула вспотели.
— Ты же брат нам, подкидыш.
Запрокинув голову, она захохотала.
Расул нащупал нож.
— Не успеешь! — Даша прыгнула на него и повалила на пол.

Он чувствовал, как живот Даши, над которым она трудилась трижды в неделю в зале, придавил его к доскам. Расул попытался отпихнуть её, но они слиплись, точно карамелька с фантиком.
Даша приставила тонкий палец к его шее. Она давила им на горло, пока палец не провалился внутрь. Хлынувшая кровь не смущала её: Даша погружала палец в созданную им дыру и заливисто смеялась.

ДАША

Расул отхлебнул из кувшина и передал его Даше. Она облепила его пальцами и принюхалась: ни намёка на ромашку, зато корицы Егор насыпал щедро. Вроде не мутит, значит, можно пить.

Мать убьёт её, когда узнает, что Даша забеременела. Причём, залети она от сокурсника или от незнакомца в ночном клубе, мать наверняка ни слова бы не сказала. Возможно, она даже обрадовалась бы. Но зять-ровесник вряд ли её устроит. А новость о зяте-ровеснике-собутыльнике покойного отца определённо приведёт к сердечному приступу матери.

Даша не понимала, как так получилось, да и, в общем-то, не хотела понимать. «Что сделано, то сделано», — философски отметил будущий папаша, когда Даша сообщила ему о беременности. На этом его философия закончилась, а их общение прекратилось. Он умотал в Сочи, как он выразился, в командировку, пообещав, что по возвращении женится на Даше. Страницы в социальных сетях удалил, номер телефона сменил, — «предсвадебная классика».

Пограничный для аборта срок в десять недель проявлялся токсикозом, который она успешно скрывала от матери, и переменчивостью настроения, заставляющей Расула фыркать. Даша думала, что старший брат оторвёт ей голову, если догадается о беременности. Она любила его, но порой побаивалась не меньше отца. Даша ненавидела тихую охоту, на которую отец таскал их с Ильёй с похмелья, и согласилась на поездку в Тамбов только ради Расула. Она фотографировала своё лицо каждые пять минут. Один из визуальных признаков беременности — отёчность, и Даше казалось, что её лицо раздувается, как раздувалось в детстве после укуса пчёл.

Даша с жадностью набросилась на отвар. Из-за токсикоза голод стал неизменным спутником, но аромат отвара не вызывал отвращение и не подкатывал тошнотворный ком к горлу.
Напившись, она со стуком поставила кувшин на стол и пододвинула его к Илье. Тот облизнул горлышко.
Даша сложила руки на животе. Если братья чего заподозрят, скажет, что опилась и раздулась.

Она мельком глянула на Илью и Расула, и, убедившись, что они не смотрят на неё, осторожно погладила живот. Даша металась между абортом и родами: время позволяло. Вчера был день «это ещё не ребёнок», сегодня — «мой малыш».
Резкий толчок в животе вынудил её дёрнуться. Она убрала руки и увидела, как по футболке расползается пятно. Довольный Расул вдохнул запах её крови с ножа и ухмыльнулся.

ИЛЬЯ

Расул отхлебнул из кувшина и передал его Даше. Напившись, она со стуком поставила кувшин на стол и пододвинула его к Илье. Илья облизнул горлышко: малина, та же сладкая сочная малина, из какой бабушка варила варенье. Невольно рот наполнился слюной. Илья прошёлся тыльной стороной руки по рту и присосался к кувшину: никакой обещанной ромашки, никакого чабреца, только сладкая сочная малина.

Расул и Даша впились друг в друга взглядами, словно заклятые враги. Илья, не желая находиться между двух огней, встал из-за стола и побрёл в уголок к неприметной двери. Он глупо хихикал, представляя, что Егор прячет в ней сокровища, как Синяя Борода. Русая, Илья поправил сам себя, Егор — Русая Борода.
В комнатушке его ждало разочарование, которое Илья выразил в тяжёлом вдохе. Сундуки с золотом отсутствовали. Вместо сундука — кровать да детская люлька, вместо золота — птенец.

Илья содрогнулся. Никто из семьи не догадывался, что он панически, до истерики, боится таких птиц.

Первый приступ страха случился, когда Илье исполнилось пять лет. В деревне он, радостно визжа, гонялся за курицами и гусями, потом курицы и гуси не менее радостно гонялись за ним. Но однажды, засидевшись на улице допоздна, Илья наткнулся на странную птицу. Он не знал, как она называется, но её внушительные размеры, а была она с двух петухов, и пёстрое оперение привлекли его внимание. Илью заинтриговала круглая (круглая, потому что действительно напоминала шар) птица, и он рванул к ней со всех ног. Результатом знакомства стали раны на плечах и спине Ильи: птица безжалостно клевала нахального мальчишку. Родители лишь посмеялись над его бедой: вернее, мать посмеялась, а отец отнёсся с безразличием. Даша поддержала мать: она тыкала в него пальцем и обзывала «заклёванным». Расул огрызнулся, сказав, что Илья виноват сам: нечего было лезть к неизвестной птице. А бабушка гладила его по волосам, обещая, что «до свадьбы заживёт».

Вторая встреча с гадкой птицей состоялась в лагере. Илье было тринадцать, он прятался за деревом с девочкой, в которую влюбился на дискотеке. Худыми лопатками она прижималась к стволу дерева, смущённо поглядывая на Илью. Он тоже стеснялся, но сумрак скрывал его покрасневшие щёки. Поцелуй был неизбежен. Илья сложил губы трубочкой и наклонился к возлюбленной, как вдруг увидел за соседней сосной знакомую птицу. Илья был готов поклясться, что божье создание ухмылялось. Птица курлыкала по-голубиному, будто подначивая Илью: давай, докажи, что ты не трус и слабак. Он замер: вытянутые губы издали непроизвольный свист. Девочка, ранее закрывшая глаза в предвкушении, распахнула их. Увиденное возмутило её: Илья, опёршись рукой на дерево, нависал над ней с вытянутыми губами, а сам косился на сосну. «Дурак!» — вспылила его Джульетта и, влепив ему звонкую пощёчину, рванула в лагерь. Птица курлыкнула по-особому зловеще и громко — издала свой победный клич, и скрылась. Больше они не встречались. До сегодняшнего дня.

Когда Расул позвал их с Дашей в Тамбов, Илья обрадовался. Он плохо помнил дядьку, но те рваные обрывки воспоминаний, затесавшихся в мозгу, грели душу. Дядька хороший и весёлый — этого достаточно для ребёнка, каким считал себя Илья.
Сбор грибов тоже привлекал его. День обещал быть замечательным, пока Илья не услышал знакомое «курлык-курлык». Он посмотрел через плечо: под «ниссаном» сидела птица. Неудивительно, что Илья запрыгнул на заднее сиденье и с несвойственной ему возбудимостью велел брату давить на газ. Расул опешил, но завёл мотор.

В лесу Илья сразу же уткнулся в телефон. Истреблял нарисованных монстров, лишь бы не думать о птице: крики монстров заглушили бы её курлыканье. Но она нашла Илью в доме Егора: видимо, выследила гадина, или свила под его крышей гнездо.
Птенец трепыхался на кровати. На носочках Илья подобрался к изножью. Птенец выглядел здоровым. Во всяком случае, Илья не увидел, что у него сломано крыло или был оторван хвост; курлыках он тихо и слабо. Илью осенило: птенец скучает по матери, но не может взлететь самостоятельно. Он взял птенца на руки — такого малыша он не боялся — и подбросил к потолку. Птенец упал в раскрытые ладони. Илья подбросил вновь: та же история. На третий раз Илья отвлёкся, и птенец рухнул на пол.

— Чего ты не летишь? — разозлился Илья и ударил кулаком по брюшку. Перья полетели в разные стороны.
За его спиной раздалось грозное курлыканье, в лесу Илья спутал бы его с рычанием.
— Прости, я не хотел его убивать.
Острый клюв вонзился в позвоночник Ильи. Он закричал, упал на колено, и птица клюнула его снова. Она клевала его до тех пор, пока Илья не распластался на животе в луже собственной крови.

*
Егор прижимал пустой кувшин к груди.
— Эка на него твой отвар подействовал, — он обратился к худенькому серому существу, лежавшему в детской кроватки в углу. Оно шумно дышало через трубку. — Один бог знает, что ему причудилось, — Егор поднял с пола разорванную подушку. — Надо же, какой живучий. Пять патронов на него истратил, с другими было проще. Два выстрела — и у чернявого дыра в шее, а у белёсой в животе. Бульон будет позже, — он погладил существо по голове, — мясо должно настояться.

Существо ответило ему шумным вдохом.