Сказка- ч. 7 Under Construction

Последний раз он ел два дня назад. Это был холодный суп из репы. Подобно собаке, один раз нашедшей еду в каком-то месте, он жадно искал ту добрую женщину на следующий день. И сегодня тоже. Он чувствовал, как сам становится подобен собаке. В голове уже не оставалось мыслей. Только дикое желание есть. Ещё погреться, ведь октябрь выдался кусачим.

Он пробовал просить милостыню, но вышло не очень, потому что, во-первых, вид у него был недостаточно жалким на глаз обывателя и, во-вторых, его сильно побили местные попрошайки. Он стремительно падал на дно, не замечая, как пролетают различные этажи отчаяния. Неистовая мысль о еде толкнула его однажды даже напасть на мальчугана. Это казалось очень простым делом. Он шёл один по тёмной улице, а в кармане было что-то увесистое. "Хотя бы на хлеб хватит" - успел тогда подумать он перед тем, как кинуться на мальчишку. Однако мальчик был прытким и очень сильным. Перед тем, как свистнуть и позвать других на помощь, он успел как следует врезать нападающему прямо в ухо. От неожиданного удара качнуло, в глазах потемнело, а земля оказалась прямо перед лицом. И спустя совсем короткое время улица наполнилась торопливым бегом и перескакивающей болью по всему телу. Его били долго и жестоко. Казалось, что вот сейчас уже смерть придёт. Он даже обрадовался этому чувству, что вот сейчас тьма, наконец, опустится перед его глазами и избавит от боли и страданий. Но нет. Тьма пришла, но лишь на время и когда он вновь открыл глаза, то готов был заплакать от разочарования. Он так и уснул, прямо на улице до тех пор, как околоточный не разбудил его пинками и бранным словом. Тогда в голове появилась другая мечта - его сейчас арестуют и там будет, наконец, тепло и, наверное, еда. Еда... В глазах не было слёз. Ему уже даже не было жалко себя. Его дух уже начинал отделяться от тела. Но нет, тут тоже его ждал обан жестокой судьбы. Околоточный просто выгнал его. И ясно дал понять, что луше не попадаться ему снова на глаза.

Яромир - было его имя. И за его двадцать семь лет чего только с ним не случалось. Хорошего. Вот чего с ним не случалось. И вот, близко к своему дню рождения, он стал изгоем в родном городе. Его имя стало пустым звуком. Его тело - бременем. Он уже много раз думал броситься под пролётку, но каждый раз вспоминал кары, предназначенные самоубийцам. И как бы ни было трудно, пока жив, надо нести эту чашу. Еда и ноша, которую надо нести - вот две мысли, что были в его голове, спустя два дня после жидкого супа из репы. Какой же был это вкусный суп! Прежде он и представить себе не мог подобную трапезу. Но это было, казалось века назад. Когда-то было иное, а сейчас - вот это. Слабое, мёрзнущее тело, изламываемое неутихающей болью в каждой клеточке. Осталось совсем немного и ношу будет сброшена перед лицом нестареющего Лика. Яромир был недалеко от Новодевичьего кладбища. Он чувствовал, как клюкастая всё сужает круги над ним и решил, что надо её, наконец, немного помочь. Прийти живым в царство мёртвых. Он забрался на территорию кладбища, там было темно. Лишь кое-где ещё не догорели свечи. Они отбрасывали неровный, тусклый свет. Статуи и памятники становились от этого как будто из другого мира. Яромир шёл, не особо разбирая дороги. Последние силы оставляли его. Иногда он смотрел по сторонам, наверное, просто привычка. Перед одним памятником он замер - грустный, по-отечески добрый взгляд усатого мужчины был как будто насквозь и внутрь. Он будто говорил: "Ничего, сынок, ничего! Совсем немного потерпеть."

Ещё боковым зрением он увидел фигуру какой-то статуи женщины. Но здесь было так много всякого разного, что он не обратил особого внимания. Да и не мог он уже. Он запинался и падал. На ругательства уже не было ни сил, не сердца. Он тянул свою бренную оболочку в никуда. И никуда, что самое прекрасное в этом адресе, было везде. Он преодолел ещё несколько метров и одернулся посмотреть на того господина с усами. Конечно, в темноте ничего не было видно. Может быть, как раз здесь и будет то самое место, где найдёт своего нового друга старуха с косой?

Яромир опустился на скамейку у какой-то гробницы. Тело немедленно дало ему знать и болью и благодарностью. Вокруг было темно. Темно, тихо и холодно. Тело уже переставало дрожать - силы покидали тело. Он лёг прямо на скамейке и взгляд его упёрся в пухленькое детское лицо с изваяния. "Как несправедливо," - по привычке начали бег ненужные мысли. Его мать всегда убивалась, когда узнавала о смерте таких вот малышей. С другой стороны, может быть, они лишились вот такой вот презренной, тяжёлой участи. Может быть, это высшая справедливость, забрать их маленькими? А родители поплачут, погорюют и займутся другими. Ведь так же?

Но что-то было не так. Один из памятников стоял не в линию. Женская фигура. Впрочем, не всё ли равно? Яромир закрыл глаза. Он чувствовал, как холод своими тонкими пальцами пробирается всё глубже и, не встретив сопротивления со стороны сокращающихся мышц, радостно берёт свою жертву. Закрыть глаза и станет тепло. Перед смертью станет обязательно. Как хорошо он придумал, прийти сюда. На секунду он представил, как он умер бы где-то в подворотне и стал бы причиной многих беспокойств. Кто-то испугался бы, кто-то непременно гневался. Оказалось, когда тело уже перестаёт беспокоить своими потребностями, мысли снова возвращаются, как вспшка.

Рядом кто-то сел. Яромир с огромным трудом открыл глаза. Ему было уже всё равно, если сейчас его начнёт бить смотритель кладбища. Грызть собака. Есть черви. Уже всё едино. Радом сидела та самая фигура. Конечно, трудно было распознать её точно, но он чувствовал, что это она, неутомимая собирательница душ.

--Морта... - еле проговорил он.

--Ого! Как только меня не называли, но ты, смотри-ка, выделился! - серебристым и негромким голосом ответила она.

--Ты пришла забрать?.. - гаснущим голосом спросил он.

--Наверное. Только же ты скоро и так умрёшь. Вон и сердце у тебя замедленно бьётся. Наверное, ты мне ни к чему.

--Как?! - Возмущение переломило какой-то барьер и добавило сил. - Ты не за моей душой?

--Душой? - хмыкнула она. - да она мне не очень-то и нужна.

--Даже Смерть отворачивается от меня! - снова слабея и бесцветно возмутился он.

--Как тебя зовут?

--Яромир.

--Мда. Ладно, я дам им знать, когда найдут тебя.

--Спасибо, Морта!

Он замолчал и снова закрыл глаза. Прошла вечность, но какая-то мысль заставила его открыть глаза.

--Почему я не умер ребёнком? Зачем мне эта жизнь дана была? Ты здесь, Морта?

--Здесь. Жизнь... Она и долгая может быть. И много в ней может быть всего. Для того и нужна.

--Но я то зачем нужен был? Так за жизнь с места не сдвинулся, ничего не сделал, ни хорошего, ни плохого. Nihil! Я ничто, так зачем же было нужно всё это?

--Хм... Да ты странный. Обычно перед смертью плачут, хотят ещё пожать, цепляются за жизнь, ещё хотят, мало им было. Каждый что-то норовит сказать, кто кается, кто хвастает своими добродетелями. А ты вот так, сразу в ничто себя переводишь, всю жизнь свою. Ты, наверное, философ.

--Семинария. - опять утихающим голосом ответил он.

--Скажи, Яромир, а ты хотел бы жить?

--Не дразни, Смерть! Сегодня отпустишь, завтра снова встретишь. Видишь, я не согрешил, не лишил себя жизни. Дай умереть.

--Смерть... Да, смерть я и есть. Знаешь, мне интересно посмотреть, в кого ты вырастешь. Хочешь жить, спрашиваю?

--Нет.

Она замолчала. Потом послышался шорох тканей. Яромир подумал, что сейчас уже, закончится его многострадальный путь. Но вместо этого к его губам прижалось что-то теплое.

--Пей! - приказала она.

И она послушался. Тепло наполнило рот, потекло внутрь. Странное, липкое, сладковатое тепло. Он открыл глаза. К его рту было прижато её окровавленное запястье. Тепло бежало внутри и расталкивало, прогоняло холод. Он сделал один глоток, маленький, но эффект был несопоставим. Как будто тело избавлялось от невидимых пут, становилось снова живым.

--Только давай, теперь тебя будут звать Роман. Мне это имя больше нравится. Теперь ты вампир.