Аввакум

Статья для журнала о таинственной могиле «отлежалась» пару дней, и Пикин решил её перечитать:


В ПОИСКАХ МОГИЛЫ
СВЯТОГО АВВАКУМА

«Огнем  да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? – не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолом так учить...»
 Аввакум. «Житие»

Увидев  эти чудные места, любой странник скажет, что найти их случайно – невозможно.
Первые старообрядцы появились здесь за 10 лет до казни своего духовного лидера протопопа Аввакума.  Первое поселение старообрядцев (беглецов из Центральной России) на берегу озера Шарташ появилось за 50 лет до образования Екатеринбурга. Древняя старообрядческая летопись сообщает: «Смиренный иерей Устин в сии места лета 1672 майя пятый день и зде у озера глаголаемого Шарташ пристанище обре со стадо пасама воздвигша храм господень». Вот так, на «Камень», через тысячи километров по звериным тропам и бездорожью вышли прямо на берег озера. Знал Устин, куда вёл людей, были у старообрядцев «правоверных» карты этих  древних мест. Со временем Урал стал родиной для тысяч старообрядцев. Обладая сильным духом, работоспособностью, крепким природным умом, древними знаниями, им удалось выжить не как маленькой секте, а как сильному духовному движению.
В июле этого года в местной газете «Общественная безопасность» прошла информация, что на территории местного военного полигона находится могила некоего Аввакума из старообрядцев. Это меня заинтриговало. Ведь протопоп Аввакум* был казнён в заполярном остроге Пустозёрске, о его могиле ничего не известно, на месте казни только памятный крест. Конечно, я не смог удержаться, чтобы не посетить эту могилу. По рассказам нашего проводника, за могилой кто-то ухаживает, иногда сюда приезжают паломники из  разных краев России. Мы бродили около двух часов, но могила нам не попадалась. Встречали местных жителей, которые знали, что «где-то здесь» есть «могила святого», но они её никогда не видели. На следующий день нам удалось найти более опытного проводника, бывавшего на могиле три года тому назад. Мы тоже долго бродили по песку выжженной земли полигона на окраине Первоуральска, и уже на исходе сил могила нам явилась. Когда я увидел старообрядческий крест, мое сердце забилось от восторга возможной догадки. Ведь, действительно, останки протопопа Аввакума могли быть выкуплены старообрядцами и захоронены здесь. О казни знали заранее, она происходила при большом стечении народа. Воспоминания тех лет указывают, что Аввакум раздал свои старообрядческие книги перед казнью, значит, было, кому отдавать.
В Пустозёрске было много сосланных старообрядцев. А это значит, что бросить на произвол палачей останки своего духовного вождя они не решились бы. 
Как могли попасть мощи Аввакума на Урал? Галина Тарасова в свей книге «Шарташ – любовь моя и боль» (2010) пишет: «Шарташцы нередко устраивали побеги старообрядцам, партиями, целыми семьями, вывозимыми в Сибирь через Тобольскую дорогу (ныне Сибирский тракт). В пути ежедневно исчезало по нескольку раскольничьих семей. Стало известно, что побеги им устраивают люди из слободы Шарташ». Так что могло помешать этим отчаянным людям  перенести останки Аввакума на свои земли и похоронить в тихом месте как некоего монаха отшельника, якобы жившего в ближайшей пещере и молившегося за эти места? Женщина, ухаживающая за могилой, говорит, что могиле лет 300. На вопрос «Так почему же здесь не поставят часовню?», женщина рассказывать ничего не стала, сославшись на запрет духовника.
Возможно, так и останется тайной место захоронения протопопа Аввакума. Но и моя версия имеет право на жизнь. Истории известны куда более неправдоподобные сюжеты в судьбах великих личностей.
Свой очерк хочу закончить строками из стихотворения Варлама Шаламова «Аввакум в Пустозёрске»:
Я всюду прославлен,
Везде заклеймён,
Легендою давней
В сердцах утверждён.

Сердит и безумен
Я был, говорят,
Страдал-де и умер
За старый обряд.

Нелепостей этот
Людской приговор:
В нём истины нету
И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,
Не в этом – вражда.
Для Божьего взгляда
Обряд – ерунда.

Нам рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины.

Что в детстве любили,
Что славили мы,
Внезапно разбили
Служители тьмы.


*Протопоп Аввакум Петров (1620–1682) – крупнейший деятель раннего старообрядчества, писатель, публицист, автор автобиографического «Жития», «Книги бесед», «Книги толкований», «Книги обличений» и др. Его считают родоначальником новой русской словесности, исповедальной прозы. Свою веру называл не православием, а  «правоверием».
После 14 лет земляной тюрьмы 14 апреля 1682 года истерзанных пытками Аввакума, его духовных сторонников Фёдора, Лазаря и Епифания (ранее им вырвали языки и отрезали пальцы)  палачи привязали  к четырём углам сруба и подожгли. Очень «гуманно» для  «истинных христиан»...
Для старообрядцев Аввакум стал святым мучеником. Официальная канонизация святого священномученика и исповедника Аввакума состоялась на Освящённом соборе в 1916 году.
В земляной яме родилось одно из самых выдающихся произведений древнерусской литературы – «Житие протопопа Аввакума». Дьякон Фёдор написал от имени всех узников «Ответ православных» и книгу «О познании антихристовой прелести», а Епифаний составил автобиографическое житие. Эти мученики за веру явили всем свою небывалую силу духа и воли.
На месте  казни Аввакума в 1991году старообрядцами древлеправославной Гребенщиковской общины из Риги поставлен «осмиконечный» лиственничный крест.

Андрей остался доволен своим творчеством и лишний раз убедился, что он освоил ремесло журналиста.
Тема старообрядчества его давно влекла, и близость событий будоражила фантазию.

О цене за прах Аввакума со стражей договорились ещё ночью.
– Много не давайте этим ****иным сынам, пять рублев цена их, – слабым голосом сказал Аввакум, зашедшись в кашле.
– Господи, Отец наш, неужто мы поскупимся на мощи твои, – запричитал переговорщик от общины.
– Они мне и после смерти жизни не дадут – выкопают из могилы, ****ословы, – Аввакум кашлял, позвякивая кандалами. – Похороните и забудьте о могиле. Одной верной семье доверьте тайну, пусть скажут, что родственник похоронен.
– Сделаем, сделаем, Отец наш. И как господь такое выносит?!
– Не причитай. Мне казнь, как избавление. Я, почитай, полжизни в яме отсидел, заживо гнию. Огонь-то, он меня очистит, а то грех в таком виде пред ним предстать. Пусть дров не жалеют, чтоб ничего кроме косточек не осталось!
– Как скажешь, Отец наш, всё в воле твоей.
– Фёдору, Лазарю да Епифанию языки вырвали ироды, пальцы обрубили. Не смогут пожелать. Коль мы вместе смерть приняли, похороните их рядом.
– Мы хотели, Отец наш, и их прах выкупить. Стража – стрельцы отказываются. Говорят, им, если чё,  нужно будет показать тела обгоревшие.
– Коль так, похороните здесь с достоинством. Всё. Уходи. Мне ещё силы для молитвы нужны…

Над языками пламени взметнулась рука Аввакума благословляющая двуперстием, собравшихся на казнь:
– Будете этим крестом молиться – вовеки не погибнете! Царя – ирода Фёдора Алексеевича проклинаю! Бес в нём..!
Через две недели после сожжения пустозёрских старцев в Москве умер царь Федор Алексеевич.

На совете Пустозёрской старообрядческой общины решили прятать мощи подале, «за Камень», и доверить это надёжным братьям из Шарташской слободы.
Под лапами ели, в кожаном мешке лежали останки Аввакума. Мешок был крепко прихвачен верёвкой  к прутьям волокуши, которая оставляла две дрожащие полоски в грязи Тобольской дороги. Волокуши по очереди тянули два крепких парня. Судя по новой одежде и обувке, собраны они были в далёкий путь.
– Всё, Степан, я изнемог. Твоя очередь тянуть.
– Щас, Вань, передохнём, пошамаем и я потяну. Давай вон туда на полянку сворачивай, к дереву поваленному.
– А ты почитаешь «Житие Аввакума»?
– Если так читывать, то нам на дорогу не хватит. Я окромя этой книги не знаю. И так еле-еле в башку влезла.
– А я тебе потом дедовы сказы напою, их много знаю.
– Уговор. Тогда слушай.
Степан положил мякиш хлеба за щеку и стал вспоминать, мыча под нос, где остановилось его чтение на последнем привале.
– Ага, ну вот, отворяй уши:
«Десеть лет он меня мучил или я ево – не знаю; бог разберет в день века. Перемена ему пришла, и мне грамота: велено ехать на Русь. Он поехал, а меня не взял; умышлял во уме своем: «хотя-де один и поедет, и ево-де убьют иноземцы». Он в дощенниках со оружием и с людьми плыл, а слышал я, едучи, от иноземцев: дрожали и боялись. А я, месяц спустя после ево, набрав старых и больных и раненых, кои там негодны, человек с десяток, да я с женою и с детьми – семнадцеть нас человек, в лодку седше, уповая на Христа и крест поставя на носу, поехали, амо же бог наставит, ничево не бояся. Книгу Кормчию дал прикащику, и он мне мужика кормщика дал. Да друга моего выкупил, Василия, которой там при Пашкове на людей ябедничал и крови проливал и моея головы искал; в ыную пору, бивше меня, на кол было посадил, да еще бог сохранил! А после Пашкова хотели ево казаки до смерти убить».
– А кто будет Пашков? – перебил Иван.
– Воевода жестокий, который был приставлен от царя к Аввакуму. Ещё маленько читаю и пойдём:
 «И я, выпрося у них Христа рада, а прикащику выкуп дав, на Русь ево вывез, от смерти к животу, – пускай ево, беднова! – либо покается о гресех своих. Да и другова такова же увез замотая. Сего не хотели мне выдать; а он ушел в лес от смерта и, дождався меня на пути, плачючи, кинулся мне в карбас. Ано за ним погоня! Деть стало негде. Я–су, – простите! – своровал: яко Раав блудная во Ерихоне Исуса Наввина людей, спрятал ево, положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи на нево. Везде искали, а жены моей с места не тронули, – лишо говорят: «матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!» А я, – простите бога ради, – лгал в те поры и сказывал: «нету ево у меня!» – не хотя ево на смерть выдать. Поискав, да и поехали ни с чем; а я ево на Русь вывез. Старец да и раб Христов, простите же меня, что я лгал тогда. Каково вам кажется? Не велико ли мое согрешение? При Рааве блуднице она, кажется, так же сделала, да писание ея похваляет за то. И вы, бога ради, порассудите: буде грехотворно я учинил, и вы меня простите; а буде церковному преданию не противно, ино и так ладно. Вот вам и место оставил: припишите своею рукою мне, и жене моей, и дочери или прощение или епитимию, понеже мы за одно воровали – от смерти человека ухоронили, ища ево покаяния к богу. Судите же так, чтоб нас Христос не стал судить на страшном суде сего дела. Припиши же что-нибудь, старец.
Бог да простит тя и благословит в сем веце и в будущем, и подружию твою Анастасию, и дщерь вашу, и весь дом ваш. Добро сотворили есте и праведно. Аминь.
Добро, старец, спаси бог на милостыни! Полно тово.
Прикащик же мучки гривенок с тридцеть дал, да коровку, да овечок пять–шесть, мясцо иссуша; и тем лето питалися, пловучи. Доброй прикащик человек, дочь у меня Ксенью крестил. Еще при Пашкове родилась, да Пашков не дал мне мира и масла, так не крещена долго была, – после ево крестил. Я сам жене своей и молитву говорил и детей крестил с кумом с прикащиком, да дочь моя большая кума, а я у них поп. Тем же образцом и Афонасья сына крестил и, обедню служа на Мезени, причастил. И детей своих исповедывал и причащал сам же, кроме жены своея; есть о том в правилех, – велено так делать. А что запрещение то отступническое, и то я о Христе под ноги кладу, а клятвою тою, – дурно молыть! – гузно тру. Меня благословляют московские святители Петр, и Алексей, и Иона, и Филипп, – я по их книгам верую богу моему чистою совестию и служу; а отступников отрицаюся и клену, – враги они божии, не боюсь я их, со Христом живучи! Хотя на меня каменья накладут, я со отеческим преданием и под каменьем лежу, не токмо под шпынскою воровскою никониянскою клятвою их. А што много говорить? Плюнуть на действо то и службу ту их, да и на книги те их новоизданныя, – так и ладно будет! Станем говорить, како угодити Христу и пречистой богородице, а про воровство их полно говорить. Простите, барте, никонияне, что избранил вас; живите, как хочете. Стану опять про свое горе говорить, как вы меня жалуете–потчиваете: 20 лет тому уж прошло; еще бы хотя столько же бог пособил помучитца от вас, ино бы и было с меня, о господе бозе и спасе нашем Исусе Христе! А затем сколько Христос даст, только и жить. Полно тово, – и так далеко забрел. На первое возвратимся».
– Пойдём Лешак, до Шарташа ещё много читать будем.
– Чего дразнишься, сам  тоже Лешак. На годок старше, а гонора…
Под неоднократно читанное «Житие», братья Лешаковы доволокут к лету останки многострадального Аввакума на уральскую землю.

Глава из романа «МОЙ БОГ – СОЛНЦЕ!»