Клоун и священник

Старый клоун сэр Бенедикт умирал. Лежа на большой кровати в одной из просторных светлых комнат своего особняка, он закрывал ладонью глаза в надежде спастись от солнечных зайчиков, плясавших по стенам. Эти блики напоминали ему свет сценических осветительных приборов. Он будто ощутил запах цирка и мокрый воротник, за который лился пот. Размывая грим и заполняя щель между шеей и воротником, эта липкая глинистая влага всегда засыхала в антракте и доставляла неприятные ощущения во время второго отделения. Из таких ощущений и состояла практически вся цирковая жизнь.

Теперь же, вспоминая прожитые годы, он улыбался. Лишь бешеные солнечные зайчики на стенах вызывали некоторое раздражение, которое старик не мог объяснить сам себе. Горничная знала, что солнце уже достигло его комнаты, значит очень скоро придет и занавесит окна. Сэр Бенедикт услышал неторопливые шаги по лестнице через открытую дверь спальни и облегченно выдохнул. С этим выдохом сердце опять сделало своё неровное «тук тук-тук» и словно тысячи иголок впились в шею. В глазах растеклась бордовая пелена и ладонь, соскользнув с лица, упала на постель.

Через пару мгновений сердце Бенедикта вышло на обычный ритм, шею покинули досаждающие иглы, а пелена в глазах начала таять. Повернув голову набок, он разглядел человеческую фигуру в черной рясе, сидевшую на стуле рядом с кроватью. Приглядевшись внимательнее и не обнаружив косы при загадочном образе, старый клоун улыбнулся, поднял левую ладонь и сложил пальцы в кулак, оставив прямым только средний.

— Сэр Бенедикт, берегите силы, прошу вас, — раздался голос викария, — в вашем состоянии излишние телодвижения не добавляют минут к бренной жизни.
— С вашим появлением в моей уютной обители действительно стало пахнуть смертью, ваше святейшество. Вы либо водите смерть за собой повсеместно, либо решили сделать подарок, подложив её в постель к старику. Но я уже не тот. Сверху быть не смогу. А значит теперь она может меня…
— Берегите силы, сэр, во имя господа наш… — священник не закончил фразу, увидев повторный неприличный жест.
— Не будем ссориться, старина, — снисходительно заговорил Бенедикт, выдержав паузу, — не хватало сию минуту отчалить от берега бытия в чудесное море спасения, уготованное мне вашими молитвами.
— Я не хотел читать проповедь, а пришел в надежде облегчить ваши мысли в столь нелегкий для вас период. Легкость приходит не только через молитвы, но и через общение, открытия душевных переживаний. Если желаете, сэр, я могу стать слушателем.

Старик снова посмотрел на викария. Отец Мартин служил в церкви городка Сент-Дроуд в двадцати милях севернее Бристоля, а по воскресеньям проповедовал в местном приходе. Печальные карие глаза священника на моложавом лице с неестественно белой кожей смотрели сквозь собеседника. Создавалось впечатление, что он видит предметы за спиной человека. И не просто видит, а пристально их разглядывает. Мягкий уверенный баритон был приятен и вкупе со строгими жестами викария выдавал в нём бывшего военного.

— Мартин, вот что меня удивляет, я не набожный человек. И мы познакомились с вами в тот день, когда я пришел помочь с ремонтом крыши в офисе вашего всевышнего. Мне было скучно, я давно на пенсии, а с крышей имел дело в молодости. Тогда отец поручил покрыть его мастерскую. Отвратительная крыша получилась, скажу вам. При всем моем нейтралитете к религии, Мартин, вы еженедельно приходите ко мне. А я выгоняю. Но сегодня мне скучно, готов побеседовать, если вы снизойдете до таких мучений.
— Если вы доверите мне свои переживания, сэр, то покинете этот мир с легкими мыслями, — викарий снова смотрел карими глазами сквозь собеседника, — но прошу проявить честность и буду благодарен, если на какое-то время вы воздержитесь от неприличных жестов.
— Несомненно, друг мой, несомненно я буду стараться изо всех оставшихся сил.

Мартин отошел к окну, потянул занавеску, скрыв назойливый солнечный луч. Сложив руки на груди и опустив голову, священник несколько мгновений что-то шептал. Затем резко повернулся, подошел к кровати старика и немного отодвинул стул. Сев на него, викарий снова посмотрел насквозь.

— Сэр Бенедикт, вы когда-нибудь прощали своих врагов?
— Дважды, Мартин. Я прощал дважды, — после долгой паузы ответил тот, — каждый из этих людей сильно изменил мою жизнь. Странность состоит в том, что всё было очень плохо до тех пор, пока недругу не было прощения. Наверное, я травил своей злобой жизнь и себе, и ему.
— Кто же первый вам стал неугоден?
— В колледже я учился хорошо. Не был лучшим учеником в группе, но и откровенно плохие отметки себе позволить не мог. Моё мнение, что сносное образование получить способен любой человек. Если, конечно, он не беспросветно ленив. В молодую пору каждый из нас, помимо учебы, находит праздные развлечения. Они буквально притягивают неокрепший мозг, жаждущий реформ и грезящий приключениями. Мартин, я не был лишен юношеской придурковатости и любил студенческие вечеринки. Никогда не утопал в развлечениях, но мимо хорошо обставленного мероприятия пройти не мог.

Я знал себе цену, святой отец, мне было интересно учиться, но еще интересней было не учиться. И в промежутках между веселыми попойками мы всё же сдавали экзамены. На одном из экзаменов по предмету, который я знал неплохо, преподаватель обозвал меня клоуном. Может потому, что я пришел в маскарадном костюме «мистера Краули», может из-за тех саркастичных словечек, что регулярно вставлял в свой ответ по билету. Но вполне серьезно мне был вынесен диагноз – придурок и клоун.

А я оказался ранимым. Но закончил колледж вопреки всему. А потом никак не мог найти работу. После каждого неудачного собеседования я вспоминал, что «придурок и клоун» и относился к этому как к проклятию. А к преподавателю – как к проклявшему. Соответственно, Мартин, к себе я относился как к проклятому.

— Вы впечатлительны, сэр, по вам такой вывод было трудно сделать до этого момента. Прошу, продолжайте, — участливо подержал викарий.
— Через год после колледжа, перебиваясь случайными заработками на стройках и рынках, я напился. Очень сильно. Не знаю, как долго я пьянствовал, но оказался в балагане Джека Снэка. Мне предложили работу в цирковой труппе. Клоуном! И у меня получилось, как вы уже поняли.
— Ваш преподаватель стал вашим провидцем, а не обидчиком, судя по всему, — святой отец окинул задумчивым взглядом убранство спальни сэра Бенедикта. — Такой особняк, слуги, дорогие рестораны и знаменитая на всю Англию коллекция часов! Вы добились определенного успеха, сэр. Что тогда чувствовали к своему врагу?
— Он мне перестал быть врагом, святой отец. Я сплюнул и растёр по полу немилость к своему недругу. Даже не узнавал – что с ним сталось и как он себя чувствовал всё это время. Скоро я его увижу. Тогда и спрошу, — улыбнулся старый клоун.
— Кто ваш второй враг? Вы упоминали, что прощали дважды.
— О, это имя я вам назову. Герцогиня Кэтлин Миддлтоун.

На мгновение взгляд викария перестал быть проникающим насквозь и будто сфокусировался на самом рассказчике. Рот слегка приоткрылся. Лишь на миг. Через секунду святой отец принял участливый внимательный вид.

— Да-да, сэр Мартин, это была любовь. Самая чистая, самая беззаботная. Говорите, что есть душа у человека, которая в момент смерти покидает его бренное тело и уходит к всевышнему? Только не моя, святой отец. Моя душа давно покинула меня и её забрала герцогиня Миддлтоун. Уж не знаю, что она с ней потом сделала. Со времен нашего расставания я не интересовался этим вопросом: слишком тяжело было переживать. Души у меня уже не было, то болело нутро. Для меня, как для клоуна, физическая боль намного ощутимей, сэр. Мы переводим всё в шутку. Такие методы охраняют психику шута от болезней, а если её уже нет – болит нутро.
— Что же заставило вас простить герцогиню?
— Время, мой друг, время помогло мне в этом нелегком деле. Теперь я чист от тех переживаний.
— Вы сказали, сэр Бенедикт, что вашу душу герцогиня унесла с собой. Как же вы смогли полюбить вновь? Счастливы в браке, четверо детей, внуки.
— А кто сказал, святой отец, что это не возможно без любви? Когда у вас не хватает своей, нужно вырастить любовь в другом человеке и ни в коем разе ее не разрушать. Холить и лелеять чужую нежность к себе как дивный сад! Не все в этой жизни для себя самого. Есть вещи, о которых нужно думать, к ним нужно привыкать, перешагивая даже через некоторые свои желания.

Настенные часы в тишине отсчитывали секунды. Солнце выскользнуло из-за неприкрытой занавески, и снова веселые зайчики бегали по стене уютной дорогой спальни старого клоуна Бенедикта.

– Трижды, сэр, трижды! – произнес священник, вставая со стула.
– Что?
– У вас было три врага, сэр Бенедикт, и вы прощали трижды! Только что вы простили самого большого своего врага. До свидания, сэр.

Уверенные шаги викария на лестнице постепенно затихали. Старый клоун Бенедикт улыбнулся, поднял руку в сторону распахнутой двери, сжал ладонь в кулак, и отогнул средний палец. Тысячи иголок впились в шею и взгляд заволокла бордовая пелена.