Сага о Степанове-113. Предатель

Обдумывая новый текст, Степанов сомневался,
нужно ли вообще писать ему о подобных вещах,
не станет ли написанное и выстраданное им
вместо привычной занятной истории
очередным источником для семейных раздоров,
или хуже того — длинной и нудной жалобой,
долгим перечнем давних взаимных обид,
возникших в пору кризиса среднего возраста.

Но потом он проснулся как-то среди ночи —
текст рос в нём, как тесто на пасху,
он не давал ему дышать и рвался наружу.
Степанов понял, что событие неотвратимо,
открыл ноутбук и покорился судьбе.

Он женился, едва получив диплом,
Степанов был тогда совсем молод,
он вечно куда-то спешил,
боясь, что карьера его не состоится,
что время обгонит его и оставит с носом,
оттого и был горазд на разные поспешные решения.

Они познакомились в колхозе на картошке,
Степанов был легендарной личностью,
работал в полях бригадиром грузчиков,
она была тихой городской девочкой,
с восторгом слушавшей степановские байки.

Год дружбы плавно перетёк в небогатую свадьбу,
они прожили в мире и согласии много лет,
переезжая из одного города в другой,
жена занималась домашним хозяйством и детьми,
а Степанов честно старался стать примерным семьянином,
зарабатывал квартиру, не вылезая из командировок,
обеспечивая семью всем необходимым.

Но на шестнадцатом году семейной жизни
Степанов почувствовал себя в собственном доме
чемто вроде стула или старой табуретки,
отчего ужасно расстроился и затосковал.
Он был почему-то должен всем и вся вокруг.

Уже полгода карьера его летела кувырком,
то опуская Степанова на самое дно,
то поднимая до заоблачных высот.
Летом пришёл на их комбайновый завод
долгожданный арбитражный управляющий,
некий товарищ Бровко родом из Донбасса,
безуспешно банкротивший до сей поры
оловянный рудник где-то под Хинганском.

Кандидатура арбитражника к тому времени
была согласована во всех областных инстанциях,
делать тому ничего особенно не требовалось —
так, написать левой ногой за полгода отчёт,
аккуратно представить его в арбитражный суд,
затем суд ввёл бы внешнее управление,
чтобы продать завод с торгов кому скажут.

Но тут, что говорится, нашла коса на камень.
Бровко обошёл завод и пришёл в восторг —
предприятие было готово хоть завтра идти в бой,
на счету водилась немалая денежка,
отношения с энергетиками были улажены.
«А что? Мне завод нравится!» — изрёк Бровко,
скромно усмехнулся в густые шахтёрские усы,
после чего на заводе появились его люди —
родственники и всякие странные персонажи,
строивших великие необоснованные планы.

Степанов понял, что дело трёх лет его жизни
уверенно движется в задницу афроамериканца,
поэтому бросился к владельцу контрольного пакета,
но у г-на Дегтярёва, великого любителя оружия,
шли какие-то очередные снайперские стрельбы,
владелец местных заводов так и не оценил всерьёз
коварных намерений хинганского афериста —
между тем Бровко вызвал к себе Степанова,
потребовав от того доступ к финансам завода.

С общего согласия всех — и местных властей особенно —
при заводе когда-то создали «финансовую площадку»,
то есть фирму, где копились средства для выкупа с торгов
необходимого заводского оборудования и запасов —
именно на эти денежки и позарился Бровко,
угрожая Степанову заявлением в прокуратуру.

Степанов помнил, где и кем принималось решение
банкротить многострадальный завод по плану,
поэтому пришёл в полное недоумение —
откуда ты взялся, зверь доселе невиданный?
Разве для тебя, чудак, мама ягодку растила?

Как назло, всё это движение началось именно тогда,
когда Степановы влезли с головой в ремонт —
их «сталинка» в престижном «партийном доме»
давно уже требовала крепких рук строителя.
Кто-то присоветовал им производителя работ,
безработного интеллигентного умника по имени Паша.
Прекрасный специалист по части строительства,
но при этом человек вздорный, гордый и ранимый,
Паша счёл требование Степанова написать смету
надругательством над его нежной творческой душой.

На почве Паши Степановы начали ежедневно ругаться.
Степанов требовал ясности, учёта и контроля,
жена боялась, что прекраснодушный Паша сбежит —
в жизни ей приходилось мало работать с людьми,
она сидела дома, варила борщ и воспитывала детей,
а все отношения с внешним миром вёл Степанов,
хорошо знавший о том, как этот мир жесток,
а таких ухарей, как романтик Паша, повидал изрядно.

Конечно, они понимали ремонт по-разному —
Степанов не хотел превращать всё в долгострой,
ожидая, что ещё придумает заумный «архитектор»,
но каждый день требовались новые суммы,
поскольку жена покупала свежие глянцевые журналы,
из которых Паша черпал новые феерические идеи,
называя степановский ремонт своей «лебединой песней» —
словом, на этом карнавале и празднике жизни
экономный Степанов почувствовал себя лишним.

Несколько раз он пытался пояснить жене,
что на заводе назревает нечто невообразимое,
надо умерить аппетиты, люди смотрят косо на то,
как она то и дело катается на заводской «волге»
в Хабаровск выбирать линолеум или лампочки —
нельзя ли это делать хотя бы не так часто?
Разговоры заканчивались криками и скандалами,
дети посматривали на папу с недоумением —
почему-то виноват всегда оказывался именно он.

К осени активизировался реальный хозяин завода,
убедившийся в том, что с Бровко каши не сваришь.
Дегтярёв начал тоже напирать на Степанова,
требуя передать собранные миллионы себе —
Степанов догадался, что если деньги уйдут на нужды
других дегтярёвских неудачных предприятий,
тогда всё, финиш — три года он работал впустую.
Началась безжалостная война на два фронта,
где оба врага грозили Степанову минимум тюрьмой.

Советоваться было Степанову не с кем.
Он попытался всерьёз поговорить с женой —
ситуация могла теперь повернуться как угодно,
но супруга сказала с неожиданной неприязнью:
— Отстань, не ной! Выкрутишься как-нибудь!
Лучше послушай, что мы с Пашей придумали…

Степанов видел, что город на глазах чахнет,
он понимал, что работать здесь скоро будет негде,
но жена даже слышать не хотела о перезде в Россию.
И тогда Степанов выкинул неожиданный фортель,
из тех, от которых окружающие впадали в оторопь —
он собрал вместе всех акционеров «площадки»,
предложив им объединиться и проголосовать,
дабы уволить его, Степанова, к чёртовой бабушке,
иначе он перечислит все деньги в налоговую.

Сначала Бровко и Дегтярёв бились на равных,
но кто-то из акционеров в итоге скурвился —
как всегда, самый честный и правильный,
Дегтярёв купил с потрохами главного конструктора,
которому срочно потребовались деньги,
Степанов отказал аксакалу — «не могу, не мои»,
а вот Дегтярёв обласкал, обогрел, выручил.
Да, жизнь устроена просто, что тут говорить…

Миллионы на фирме долго не пролежали,
Степанов в одночасье оказался просто никем,
но был тому втайне очень даже рад —
такой жестокой ценой он вышел из-под удара.
Теперь он был точно никому не нужен.
Карьера рухнула, семейная жизнь пошла вкривь,
эстет Паша с упоением красил стены,
воркуя с его женой о модернизме.

Степанову хотелось выть от обиды —
шестнадцать лет он ишачил как мог,
таскал из Москвы сникерсы коробками,
у его детей всегда было всё самое лучшее,
они первыми летали отдыхать в Турцию и Китай —
и что же теперь выходило в итоге?

Провинциальный город насторожённо молчал,
Степанов уходил по утрам, гулял по улицам,
напивался к обеду в открывавшихся заведениях,
выпрашивал на свою задницу приключений,
кое-как добирался, качаясь, к вечеру домой —
там было красиво, пусто и бесприютно,
а соцсетей тогда ещё не придумали.

Наступили последние дни сентября,
в выходные отмечали День Машиностроителя,
Степанов поехал с народом на природу,
пил самогон, пел песни, играл в футбол —
день выдался удивительный, рыже-красный,
он почувствовал себя осенним листком,
закрученным шальным тёплым ветром…

— Садитесь! Куда вас отвезти? —
он пьяно плюхнулся в чужую машину,
засыпая, уронил голову на женское плечо,
земля весело закружилась перед глазами —
так покойно и сладко он не спал уже давно.
Так они и познакомились,
нашли друг друга на пустом холодном заводе,
бывший директор и единственная медсестра.

Он приходил к ней в её подземное царство,
бывший лечебно — оздоровительный комплекс,
они садились и тихо разговаривали о том, о сём —
обоим было интересно и послушать, и выговориться.
У неё была семья, двое детей, муж — офицер,
которого она никогда толком не любила,
он спьяну распускал руки, шарахался по бабам,
Степанов смотрел на неё, прекрасно понимая
всю её женскую беззащитность и обречённость —
если уйти от мужа, то куда, в одиночку да с детьми…

Господи, он мог легко решить все её проблемы,
по сравнению с его бедами это была сущая мелочь.
Между ними ничего этакого не было,
он помог ей решить какие-то житейские вопросы,
просто был рядом — но это «рядом» тяготило его,
он знал, что надо расстаться с этой женщиной,
закончить странные томительные отношения,
неправильно это всё — вот так, при живой-то жене.

А потом они пошли как-то вечером в парк,
долго с восторгом смотрели на набережной,
как шипит, шелестит и мерцает в реке шуга,
ворочаясь в воде ледяным искристым чудовищем,
потом гуляли меж чёрных теней и неживого света,
понимая, что этот вечер совсем не случаен.

Она смотрела него тогда так грустно,
словно предвкушала скорое расставание.
Надо было либо прощаться навсегда,
либо сходиться — ну, хотя бы на час,
жена и дети уехали на три дня к тёще,
дома оказались чай, торт и коньяк…

Врать жене совсем не хотелось,
поэтому он долго тянуть не стал —
так, мол, и так, нашёл другую женщину.
Жена сочла его за больного на голову,
помчалась советоваться к маме и подругам:
«Ты должен был благополучно спиться!»

Но Степанов отрезал все дороги назад —
в прошлом месяце он уговорил жену
открыть депозит на триста тысяч —
по тем временам деньги были немалые —
а после разговора с лёгкой горечью убедился,
что жена тайком сняла деньги и отдала тёще.

Господи, почему люди так предсказуемы,
он всё равно хотел оставить жене эти деньги,
но намеренно сделал коварный поступок,
зная теперь абсолютно наверняка,
что человек, живущий рядом, нечистоплотен,
готов на всё и совсем его, Степанова, не знает.

Жена металась по городу, собирая сплетни,
бегала к гадалкам, сходила с ума —
в её голове никак не укладывалось,
что он уходит — пусть содержит любовницу,
но разводиться — зачем, почему?
Предатель, как он мог, он обещал всегда,
что его жена никогда не будет работать!

Она тряслась от лютой ненависти,
требовала очистить его же квартиру,
строила по ночам перед ним сонных детей,
которые к тому времени уже заканчивали школу:
«Смотрите, дети, ваш папа — ****ун!»
Дети вздыхали и мерзко хихикали.

Это была расплата за то, что он ушёл.
Никаких алиментов, он приносил каждый месяц
им круглую сумму, оплачивал обучение,
даже тогда, когда сел в тюрьму —
никто никогда не спрашивал его, откуда эти деньги.
Он оставил жене отремонтированную квартиру,
но ей этого было мало, ей чудилось,
что он тратится на чужих детей.
Требовалось время, чтобы её боль утихла.
Но он не мог уйти просто так,
не мог оставить их хоть на час без контроля —
ему казалось, что они пропадут без него.

Странное дело, но карьера Степанова шла в гору.
хитроумный Бровко вернул его на завод,
снова дал должность первого заместителя,
вывалил на стол полсотни печатей «левых» фирмочек,
посулил весьма неплохой оклад и сверх того —
жизнь понемногу налаживалась сама собой.

Бровко нужен был хороший управленец,
соратник по борьбе с наглым Дегтярёвым,
«свой» человек, специалист по «чёрным схемам» —
конечно, Степанов с радостью вернулся назад,
но возвратился он уже совсем другим человеком,
знающим все тайные закоулки завода —
иногда очень даже полезно побыть «никем».

Весь следующий год прошёл в хлопотах —
его женщина развелась со своим офицером,
попытавшимся напоследок её спьяну зарезать,
ей пришлось бежать из дома, снимать жильё.
Степанов провернул пару выгодных сделок,
купил квартиру в доме напротив старого,
перенёс туда общие невеликие пожитки и зажил,
с удовольствием наблюдая свои прежние окна —
ему было так гораздо спокойнее за детей.

Жена побесилась, но понемногу утихомирилась,
пошла на курсы бухгалтеров, нашла работу.
В ноябре они тихо-мирно развелись,
в коридоре суда гордая заплаканная «бывшая»
демонстративно швырнула ему под ноги
когда-то давно принесённые детям по случаю
три литровые упаковки красной икры:
«Нам от такого отца ничего не надо!»

Бровко меж тем арестовали — с подачи Дегтярева,
показания на шахтёра дал его же лучший друг,
который от горя залез под машину в гараже,
завёл двигатель и почти уже окочурился —
но мимо проезжал глазастый степановский шофёр,
который спас жизнь старому пьяному чудаку.

Самого Дегтярёва посадили спустя шесть лет,
Бровко давал на суде показания против «олигарха»,
рассказывал с горечью про растраченные миллионы,
а вот Степанова постарался обойти стороной,
что Дегтяреву не понравилось — «спелись»!

Во второй раз Степанов женился тихо и буднично,
они обошлись без всяких свадеб и застолий.
Новая жена его перешла работать в больницу,
безропотно варила еду и таскала передачи
в период тюремных скитаний Степанова.
Её бывший муж убил-таки свою сожительницу,
пять ножевых в печень потянули на девять лет.

Жить в Энске становилось невыносимо.
Город на глазах хирел и нищал.
Ограничения вскоре закончились,
в один прекрасный момент они уехали в Подмосковье,
где у Степанова была прикуплена квартира,
начали жить дальше — а что было ещё делать?

С тех пор минуло почти двадцать лет.
Дети Степанова выросли и выучились,
сыну досталась та самая квартира напротив,
дочь уехала работать по контракту в Азию.
Всё устаканилось, эмоции приутихли —
то, что ты человек порядочный,
всегда приходится доказывать поступками,
«что ты хороший, песней не докажешь».

Он находил множество оправданий своего ухода,
но его самого это никак не успокаивало.
Мог ли он поступить иначе?
Наверное, смог бы — многие живут по лжи,
чего только не сделаешь ради покоя своих близких.
Но разлюбив и смолчав об этом,
тайком находя забвение в чужой постели,
разве не стал он бы предателем?
Как ни крути, а другого выхода, похоже, не было.
Что ж, пусть будет так — что выросло, то выросло.