Энн Бронтё. Агнес Грей. Глава 13

Глава 13 «Первоцветы»

Мисс Мюррей не всегда ходила в церковь дважды, потому что она так любила восхищение, что не могла упустить ни одной возможности снискать его, и она так была уверена в своей неотразимости, что даже если Гарри Мелтхэма или мистера Грина не было в церкви, там наверняка оказался бы кто-либо, кто не устоял бы против её чар, кроме ректора, чья должность заставляла его постоянно присутствовать там. Обычно, если погода позволяла, они с сестрой шли домой пешком: Матильда – потому что ненавидела замкнутость экипажа, а её сестра – потому, что там она была лишена приятного общества, и они наслаждались компанией, которая оживляла первую милю их путешествия, когда они шли из церкви до парка мистера Грина, где начиналась дорога к Хортон-Лоджу, которая лежала в противоположном направлении, а шоссе вело прямиком к более отдалённому особняку сэра Хью Мелтхэма. Поэтому у них всегда был шанс, что их будут сопровождать: или Гарри Мелтхэм с мисс Мелтхэм или без неё, или мистер Грин с одной или обеими своими сестрами и с другими джентльменами.
Должна была ли я идти с юными леди или ехать в экипаже с их родителями, зависело от их каприза: если они хотели «взять» меня, я шла, если же, по причинам, более известным им самим, они выбирали идти одни, я ехала в экипаже. Мне больше нравилось идти пешком, но я не хотела навязывать своё присутствие кому бы то ни было, кто этого не хотел, поэтому не заявляла о своих желаниях, как и не пыталась постичь капризы своих учениц. В самом деле, это было самым лучшим вариантом поведения, ведь гувернантка должна подчиняться и угождать, а ученики – следовать своим удовольствиям. Но если мы всё-таки шли, первая часть прогулки была очень досадна для меня. Так как никто из вышеупомянутых леди и джентльменов не замечал меня, мне было неприятно идти рядом с ними, словно слушая их речи или желая быть одной из них, в то время, как они перебрасывались фразами через меня, а если их взгляды случайно падали на меня, то казалось, что они смотрели в пустоту: они либо действительно не видели меня, либо желали выразить, что это было так. Идти сзади них тоже было неприятно, потому что это означало, что я признавала себя ниже их, тогда как я, по правде говоря, считала себя достойной их и хотела, чтобы они знали об этом и не думали, что я расцениваю себя как служанку, которая слишком хорошо знает своё место, чтобы идти рядом с такими прекрасными леди и джентльменами, хотя её молодые хозяйки могли пожелать иметь её рядом с собой и даже снизойти до разговора с ней, если рядом не было более подходящей компании. Я почти стыжусь признавать это, но я прилагала немало усилий (если шла вровень с ними), чтобы казаться неосознающей их присутствие, словно я была полностью погружена в собственные размышления или в созерцание окружающих предметов. Если же я шла позади, то моё внимание привлекала какая-нибудь птица или насекомое, дерево или цветок, и, внимательно изучив его, я продолжала прогулку одна, пока мои ученицы не прощались со спутниками и не поворачивали на тропинку к дому.
Я особенно хорошо помню один из таких случаев: это был прекрасный день в конце марта. Мистер Грин и его сестры отослали экипаж пустым, чтобы насладиться солнечными лучами и ароматным воздухом в приятной компании: с капитаном Таким-то и лейтенантом Таким-то (парой военных хлыщей) и с девицами Мюррей, которые, конечно, присоединились к ним. Такая компания была очень приятна для Розали, но, не находя её соответствующей моему вкусу, я держалась позади и начала разглядывать растения и насекомых на зелёных берегах и живых изгородях, покрытых бутонами, пока вся компания значительно не удалилась вперёд и я могла услышать сладкую песнь весёлого жаворонка. Затем мой человеконенавистнический настрой начал таять в чистом, ароматном воздухе и под лучами ласкового солнца, но грустные мысли о раннем детстве и желание удовольствий, которых я была лишена, или желание более светлого будущего заняли место в моей душе. Когда мои глаза бродили по крутым берегам, покрытым молодой травой и растениями и поднимались к живым изгородям, мне очень хотелось найти какой-нибудь знакомый цветок, который мог бы напомнить мне лесистые долины или зелёные холмы моей родной деревни. О коричневых вересковых пустошах я не думала. Наконец, я обнаружила высоко между спутанными корнями дуба 3 прелестных первоцвета, которые так мило выглядывали из своего убежища, что у меня выступили слёзы при их виде, но они росли так высоко надо мной, что я не могла их достать, если только не вскарабкалась бы на берег, чего я не сделала, услышав шаги позади себя, и была готова повернуться, когда неожиданно прозвучали слова: «Позвольте мне достать их для Вас, мисс Грей», и серьёзный, низкий тон голоса был мне знаком. Цветы немедленно оказались в моей руке. Конечно, это был мистер Уэстон: кто ещё стал бы так беспокоиться из-за МЕНЯ?
Я поблагодарила его. Не могу сказать, прозвучали ли мои слова тепло или холодно, но я уверена, что я не высказала и половины признательности, которую чувствовала. Возможно, глупо было чувствовать признательность, но в тот момент мне казалось, что он проявил пример своей прекрасной натуры: совершил доброе дело, за которое я не могла бы заплатить, но никогда не смогла бы забыть. Я была так не приучена получать подобные знаки внимания и так не готова получить их в радиусе 50 миль от Хортон-Лоджа. Но всё равно, я чувствовала себя немного стеснённо в его присутствии и поспешила за своими ученицами, хотя, если бы мистер Уэстон воспринял намёк и позволил мне уйти, я могла бы раскаяться в этом час спустя, но он не воспринял намёка. Он шёл рядом со мной шагом, который мог бы показаться быстрым мне, но был обычным для него.
«Юные леди оставили Вас одну», - сказал он.
«Да, их занимает более приятная компания».
«Тогда не спешите присоединяться к ним».
Я замедлила шаг, но в следующий миг пожалела об этом. Мой спутник молчал, и мне тоже нечего было сказать, и я боялась, что у него возникла та же трудность. Наконец, он прервал молчание вопросом, в котором звучала несвойственная ему отрывистость, люблю ли я цветы.
«Да, очень, - ответила я, - особенно дикие».
«Я люблю дикие цветы, - сказал он, - к другим я равнодушен, потому что у меня нет никаких особенных ассоциаций, связанных с ними, разве что 1-2. Какие Ваши любимые цветы?»
«Первоцветы, колокольчики и цветы вереска».
«Не фиалки?»
«Нет, потому что у меня, как Вы сказали, нет особенных ассоциаций, связанных с ними. На холмах вокруг моего дома нет фиалок».
«Должно быть, иметь дом – это большое утешение для Вас, мисс Грей, - заметил мой спутник после короткой паузы. – Как бы далеко он ни был, и как бы редко Вы его ни посещали, дом – это прекрасно».
«Он так много значит для меня, что, я думаю, я не смогла бы жить без него», - ответила я с энтузиазмом, в котором сразу же раскаялась. Мне показалось, что мои слова звучат глупо и пошло.
«О, нет, Вы смогли бы, - сказал он с задумчивой улыбкой. – Связи, которые присоединяют нас к жизни, намного крепче, чем Вы думаете или чем думает любой, кто не пытался потянуть их, не порвав. Человек без дома – несчастен, но он может жить, и вовсе не так плохо, как Вы предполагаете. Человеческое сердце – как каучук: оно растягивается от небольших влияний, но сильное влияние не может его порвать. Если «немного больше, чем ничего, может его взволновать, немного меньшего, чем всё, хватило бы», чтобы его разрушить. Как и в наших руках и ногах есть внутренняя сила, которая позволяет им выдерживать нагрузки. Каждый удар, обрушивающийся на них, закаляет их для нового удара; постоянный труд огрубляет кожу рук и закаляет мышцы вместо того, чтобы изнурить их, и один день тяжёлого труда мог бы исцарапать кожу леди, но не принёс бы никакого вреда руке труженика.
Я говорю на основе опыта: частично – моего. Было время, когда я думал, как Вы. По крайней мере, мне казалось, что дом и привязанности к нему – это единственное, что делает жизнь выносимой, и что, если лишиться этого, существование было бы тяжело выносить. Сейчас у меня нет дома (если, конечно, не считать домом 2 съёмные комнаты в Хортоне), и не прошло и года, как я потерял своего последнего и самого дорогого друга, но я, как видите, не только жив, но даже не лишён надежды и комфорта. Хотя я должен признать, что я редко вхожу в скромный домик бедных поселян вечером и вижу его обитателей, радостно собравшихся вокруг огня, без чувства, близкого к зависти».
«Вы не знаете, какое счастье может ожидать Вас, - сказала я. – Вы находитесь лишь в начале своего пути».
«Лучшее счастье я уже имею, - ответил он. – Это -  власть и воля быть полезным».
Теперь мы приблизились к переходу, от которого вела тропинка к домику фермера, куда, как я предполагаю, направлялся мистер Уэстон, чтобы быть «полезным», так как он там попрощался со мной и направился по тропинке своим твёрдым упругим шагом, оставив меня обдумывать его слова в одиночестве. Я слышала, что он недавно потерял мать. Значит, она была последним и самым дорогим его другом, и у него НЕ БЫЛО ДОМА. Я жалела его от всего сердца, я чуть ли не плакала от жалости. И из-за этого, я думала, его лоб был так часто затуманен, и это снискало ему в глазах добросердечной мисс Мюррей и всех подобных ей человека мрачного и угрюмого. «Но он, - думала я, - вовсе не так несчастен, какой была бы я при такой потере, он ведёт активную жизнь и сможет сделать много добрых дел. Он может приобрести друзей и даже дом, если захочет, и дай Бог, чтобы хозяйка этого дома была достойна его выбора и смогла бы сделать дом счастливым: именно такой дом он заслуживает! И как приятно было бы…», - но неважно, что я думала.
Я начала писать эту книгу с намерением ничего не скрывать, чтобы все желающие могли следовать за движениями моего сердца, но даже у ангелов на небе есть мысли, которые они хотели бы оставить при себе – что уж говорить о людях, даже о лучших и добрейших среди них.
К этому времени Грины уже отправились в своё жилище, а Мюрреи повернули на дорогу к своему дому, и я поспешила за ними. Я нашла девушек в оживлённой дискуссии о достоинствах двух офицеров, но, увидев меня, Розали прервалась на полуслове и воскликнула с недоброй усмешкой:
«О, мисс Грей, неужели Вы идёте, наконец? Не удивительно, что Вы так отставали, и неудивительно, что Вы всегда так рьяно защищаете мистера Уэстона, когда я оскорбляю его! Ах-ха! Теперь-то я всё вижу!»
«Не глупите, мисс Мюррей, - сказала я с добродушным смешком. – Вы же знаете, что такая чепуха не производит на меня впечатления».
Но она продолжала говорить невыносимые вещи, а сестра поддерживала её глупыми выдумками, и я подумала, что мне нужно сказать что-то в своё оправдание.
«Какие всё это глупости! – воскликнула я. – Если наши дороги с мистером Уэстоном совпали на несколько ярдов, и он обменялся со мной несколькими словами, что в этом необычного? Уверяю вас, я никогда раньше с ним не разговаривала, за исключением одного раза».
«Где? Где? И когда?» - закричали они тут же.
«В коттедже Нэнси».
«Ах-ха, Вы встречали его там, не так ли? – воскликнула Розали со смехом. – Теперь, Матильда, я поняла, почему она так любит ходить к Нэнси Браун! Она флиртует там с мистером Уэстоном».
«Такие нелепицы даже не заслуживают возражений! Я видела его только 1 раз, и как я могла знать, что он придёт?»
Я была раздражена их глупым весельем и обидными замечаниями, но это не продлилось долго: когда они закончили смеяться, они вновь вернулись к обсуждению капитана и лейтенанта, и моё возмущение быстро успокоилось, его причина быстро забылась, и мысли повернули в приятное русло. Мы прошли через парк и вошли в холл, и когда я поднималась по лестнице в свою комнату, во мне была только 1 мысль: моё сердце было переполнено только одним желанием. Войдя в комнату, я закрыла дверь, опустилась на колени и жарко, но не дерзко помолилась: «Да будет воля Твоя», - говорила я и прибавляла: «Отец, всё возможно для Тебя, и да будет воля Твоя». За это желание, за эту молитву меня презирали бы и мужчины, и женщины, но я говорила: «Не презирай меня!», и чувствовала, что говорю правду. Я чувствовала, что принимаю счастье другого человека так же пылко, как собственное, и даже более: оно стало важнее для меня моего собственного счастья. Должно быть, я обманывала себя, но моя мысль дала мне смелость просить и волю надеяться, что моя молитва была не напрасной. Что же касается первоцветов, я поставила 2 из них в стакан и хранила до того момента, пока они совсем не засохли и горничная не выбросила их, а лепестки третьего я вложила между страниц своей Библии. Они до сих пор хранятся у меня, и думаю, что сохранятся навсегда. (2.01.2015)