Энн Бронтё. Агнес Грей. Глава 15

Глава 15 «Прогулка»

«О, как жаль, что Хэтфилд так поспешил со своим предложением! – сказала Розали на следующий день в 16.00, когда она с огромным зевком отложила свою вышивку и апатично посмотрела в окно. – Теперь меня ничто не побуждает идти гулять, и мне нечего ожидать. Дни без праздников будут такими длинными и скучными, а праздников ни на этой, ни на следующей неделе, насколько я знаю, не будет».
«Жаль, что ты была с ним так сурова, - заметила Матильда, к кому была обращена эта жалоба. – Он больше никогда не придёт, а я подозреваю, что он тебе нравится. Я надеялась, что ты сохранишь его в качестве своего кавалера, а мне оставишь дорогого Гарри».
«Гм! Мой кавалер должен быть настоящим Адонисом и вызывать восхищение у всех, Матильда, если мне придётся довольствоваться только им одним. Я сознаюсь, что мне жаль терять Хэтфилда, но первый же приличный мужчина или несколько мужчин, которые заменят его, будут приняты с радушием. Завтра воскресенье. Мне хочется посмотреть, как он будет выглядеть и сможет ли вести службу. Вероятнее всего, он притворится, что у него простуда, и поручит всё мистеру Уэстону».
«Только не ему! – воскликнула Матильда с некоторым призрением. – Он хоть и дурак, но не такой слабак, раз уж на то пошло».
Её сестра была немного обижена, но время показало, что Матильда была права: неудавшийся любовник исполнял свои пасторские дела как обычно. Розали действительно заявила, что он выглядел бледным и подавленным. Возможно, он и был немного бледнее, чем обычно, но разница была едва ли заметна. Что же касается подавленности, я действительно не слышала его смеха, доносившегося из ризницы, как обычно, и не слышала весёлых разговоров, хотя слышала, как он давал указания пономарю таким тоном, что все прихожане посмотрели на него, а когда он переходил от кафедры к аналою, в этом было больше помпезной торжественности и меньше той самоуверенности или самодовольной властности, с которой он обычно передвигался. Тот прежний вид словно говорил: «Вы все почитаете и обожаете меня, а если кто-то этого не делает, он для меня не существует!» Но самым ярким изменением было то, что он ни разу не посмотрел в сторону скамьи мистера Мюррея и не вышел из церкви, пока мы не уехали.
Без сомнения, мистер Хэтфилд получил очень серьёзный удар, но гордость побуждала его всеми силами это скрывать. Он разочаровался в надежде приобрести не только красивую, но и очень привлекательную для себя жену, но чьё положение и богатство придали бы очарование даже дурнушке, и он, без сомнения, был очень угнетён своей неудачей и глубоко обижен поведением мисс Мюррей. Его мало утешил бы тот факт, как разочарована она была тем, что этот удар не сломил его, и тем, что он смог удержаться от того, чтобы бросить на неё взгляд за время обеих служб, хотя она утверждала, что это доказывает, будто он всё время о ней думает, и если бы была возможность, его взгляд упал бы на неё, но если бы это произошло, она сказала бы, что причиной тому – её привлекательность. Ему могло бы понравиться также и то, увидь он это, как она была разочарована и скучна на этой неделе (в большей её части, по крайней мере), потому что лишилась источника своего развлечения, и как часто она жалела о том, что «слишком быстро получила от него всё, что было можно», как ребёнок, который съел свой сливовый пирог слишком быстро и теперь сидит, облизывая пальцы и жалуясь на то, что кусок был слишком мал.
Наконец, меня позвали сопровождать её на прогулку одним прекрасным утром. Она шла в соседнюю деревню под предлогом, словно ей нужно было купить нитки для вышивания в том уважаемом магазине, который пользовался популярностью у всех дам округи. Но на самом деле я предполагаю, что она шла туда с мыслью о том, что может встретить по дороге самого ректора или кого-то из других поклонников, потому что пока мы шли, она то и дело повторяла, «что бы сделал или сказал Хэтфилд, если бы мы встретили его», и т.д. Когда же мы проходили мимо парковых ворот мистера Грина, она сказала: «Интересно, дома ли этот глупый тупица», а когда мимо нас проехал экипаж леди Мелтхэм, ей было «интересно, что поделывает мистер Гарри в такой прекрасный день», а затем начала упрекать его старшего брата за то, что он был «такой дурак, что женился и уехал в Лондон».
«А я думала, что вы сами хотите жить в Лондоне», - сказала я.
«Да, потому что здесь страшно скучно, но когда он уехал, стало ещё скучнее, а если бы он не женился, я могла бы заполучить его вместо этого противного сэра Томаса».
Затем, заметив следы копыт на грязной дороге, она сказала: «Интересно, это была лошадь джентльмена?», и заключила, что да, потому что отпечатки были слишком малы для того, чтобы принадлежать «большой, неуклюжей лошади, которая тащит телегу», затем ей стало интересно, кто бы это мог проскакать здесь, и встретим ли мы его на обратном пути, потому что она была уверена, что следы были оставлены в это самое утро. Наконец, когда мы вошли в деревню и увидели, что по улицам ходят несколько людей, она сказала: «Интересно, почему эти глупые люди не могут сидеть по домам? Я не хочу видеть их уродливые лица и грязную, вульгарную одежду. Я не за этим пришла в Хортон!»
Среди всего этого, сознаюсь, мне тоже было интересно, встретим ли мы или заметим ли кого-нибудь ещё, и когда мы проходили мимо его дома, я даже взглянула на его окна. Когда мы вошли в магазин, мисс Мюррей велела мне стоять в дверях, пока она совершает покупки, и говорить ей, если кто-нибудь прошёл бы мимо. Но увы! Мимо проходили только жители деревни, да ещё Джейн и Сьюзен Грин, которые, очевидно, возвращались с прогулки.
«Глупые тетери! –пробормотала она, когда совершила покупки и вышла из магазина. – Почему они не взяли с собой своего братца-болвана? Даже он – это лучше, чем ничего».
Однако она поприветствовала их с любезной улыбкой и пространными выражениями радости видеть их. Она встала между ними, и все трое пошли своей дорогой, болтая и смеясь, как делают все юные леди, когда собираются вместе, если они хоть сколько-нибудь дружны. Я чувствовала, что была лишней, поэтому пошла позади, как всегда в таких случаях. У меня не было желания идти рядом с мисс Грин или мисс Сьюзен, как глухонемая, которая не может говорить и с которой нельзя разговаривать.
Но в тот день я недолго оставалась одна. Меня поразило то, что едва я подумала о мистере Уэстоне, он встретился нам и присоединился ко мне, но позже, по зрелому размышлению, мне подумалось, что в этом не было ничего уж очень странного, не считая того, что он заговорил со мной, потому что с учётом того, что он жил неподалёку, для него было естественным находиться поблизости.
«Вы вновь одна, мисс Грей», - сказал он.
«Да».
«Что они за люди, эти леди Грин?»
«Я не знаю».
«Странно, ведь вы живёте рядом с ними и часто видите их».
«Думаю, что они полны жизни и добродушны, но вы, скорее всего, знаете их лучше меня, потому что я никогда не разговаривала с ними».
«Действительно? Они не кажутся мне особенно сдержанными».
«Вероятно, они таковы только с людьми своего класса, но в случае со мной они считают, что движутся по другой орбите».
Он не ответил на это, но после короткой паузы сказал:
«Я предполагаю, что именно из-за таких ситуаций вам кажется, что вы не можете жить без дома?»
«Не совсем. Дело в том, что я – общительный человек, и мне трудно обходиться без друзей. И единственные друзья, которые у меня есть, находятся в моём родном доме, и если бы их не было, я не скажу, что не смогла бы жить, но я не хотела бы жить в таком одиноком мире».
«Но почему вы говорите, что ваши друзья находятся только там? Вы настолько замкнуты, что не можете ни с кем подружиться?»
«Нет, но до сих пор мне это не удавалось, и при моём нынешнем положении вряд ли удастся не только завести друзей, а даже просто знакомых. Возможно, в этом виновата я сама, но мне не хотелось бы так думать».
«В этом частично виновато общество, и частично, как мне думается, ваши ближайшие соседи. Но в этом есть и часть вашей вины, потому что многие девушки на вашем месте сделали бы так, чтобы их заметили и считались бы с ними. Но ваши ученицы,  должно быть, составляют вам компанию, в какой-то степени. Они ненамного моложе вас».
«О, да, иногда меня очень развлекает их общество, но я не могу назвать их друзьями, и они не назовут меня этим словом. Другие компаньоны им больше по вкусу».
«Возможно, вы слишком мудры для них. Как же вы развлекаетесь, когда вы одна? Много читаете?»
«Чтение – это моё любимое развлечение, когда у меня есть свободное время и хорошая книга».
От общей темы о книгах он перешёл к частностям и продолжал быстро переходить от темы к теме, и за полчаса мы успели обсудить значительное количество предметов, причём он делал мало замечаний, предпочитая, видимо, узнавать о моих мыслях и склонностях, чем сообщать о своих. Он не обладал тактом или искусством приписывать мои чувства или мысли своим собственным высказываниям или незаметно переводя разговор на нужные ему темы, но такая нежная резкость и такая прямота не могли обидеть меня.
«Почему он вообще должен интересоваться моими моральными или интеллектуальными способностями? Что ему за дело до моих мыслей и чувств?» - спрашивала я себя. И моё сердце взволнованно билось от ответа на этот вопрос.
Но Джейн и Сьюзен Грин вскоре дошли до своего дома. Когда они стояли у парковых ворот, упрашивая мисс Мюррей войти, мне хотелось, чтобы мистер Уэстон ушёл, и она не могла увидеть меня с ним, когда обернётся. Но, к сожалению, он шёл навестить бедного Марка Вуда, и его дорога совпадала с нашей чуть ли не до самого конца. Однако когда он увидел, что Розали распрощалась со своими подругами, и мне предстояло присоединиться к ней, он уже собирался покинуть меня и пошёл более быстрым шагом, но когда он вежливо приподнял шляпу, проходя мимо мисс Мюррей, она, к моему удивлению, не ответила на приветствие холодным чопорным поклоном, как делала обыкновенно, а послала ему одну из самых милых своих улыбок и, идя рядом с ним, начала оживлённо болтать с ним, и так мы шли втроём.
После короткой паузы в разговоре мистер Уэстон произнёс замечание, относящееся непосредственно ко мне, ссылаясь на то, о чём мы говорили с ним раньше, но, прежде чем я смогла ответить, мисс Мюррей сама ответила на замечание и развила тему. Он присоединился к обсуждению, и с этого момента до момента расставания мисс Мюррей полностью забрала разговор в свои руки. Это могло произойти из-за моей собственной глупости, из-за недостатка такта и уверенности, но мне это не нравилось. Меня беспокоили мрачные предчувствия, и я с завистью слушала её лёгкий быстрый разговор и с тревогой видела широкую улыбку, с которой она то и дело обращалась к мистеру Уэстону. Она шла немного впереди, чтобы (насколько я могла судить) её было так же хорошо видно, как слышно. Если её разговор был лёгок и банален, он был забавен, и она ни разу не запнулась, подбирая слова. В её манерах не было теперь ничего дерзкого или легкомысленного, как бывало раньше, когда она шла с мистером Хэтфилдом, а была лишь добрая, игривая живость, которая, как я думала, могла особенно понравиться человеку с таким характером и темпераментом, как у мистера Уэстона.
Когда он ушёл, она начала смеяться и бормотала про себя: «Я думала, что могу это сделать!»
«Сделать что?» - спросила я.
«Добить этого человека».
«Да что же вы имеете в виду?»
«Я имею в виду, что он придёт домой и будет мечтать обо мне. Я пронзила ему сердце!»
«Откуда вы знаете?»
«По многим верным доказательствам, и особенно по взгляду, который он бросил на меня при прощании. Это не был дерзкий взгляд – в этом я могу его оправдать – это был взгляд уважительного, нежного обожания. Ха-ха! Он вовсе не такой тупица, как я о нём думала!»
Я не ответила, но моё сердце заныло, и я плохо владела своим голосом. «О, Господи, отврати! – вскрикнула я про себя. – Ради него, не ради меня!»
Мисс Мюррей сделала ещё несколько незначительных замечаний, когда мы пересекали парк, на которые я (несмотря на свою неохоту выдавать свои чувства хоть немного) могла отвечать только односложно. Я не знала, хотела ли она помучить меня или просто развлечься, и меня не слишком это интересовало, но я думала о бедном человеке и его единственной овце и о богатом человеке со стадом в тысячу голов, и меня беспокоил какой-то непонятный страх за мистера Уэстона, не связанный с моими разбитыми надеждами.
Я была рада войти в дом и оказаться в одиночестве своей комнаты. Моим первым побуждением было опуститься в кресло у кровати и, положив голову на подушку, искать утешения в рыданиях, у меня были причины для этого, но увы! Я должна была сдержаться и проглотить слёзы, потому что раздался звонок: отвратительный звонок из классной комнаты, который оповещал об обеде, и я должна была спуститься вниз со спокойным лицом, улыбаться, смеяться и болтать чепуху, и есть, если возможно, словно всё было в порядке и я только что вернулась с приятной прогулки.