Энн Бронтё. Агнес Грей. Глава 19

Глава 19 «Письмо»

Бренные остатки моего отца были преданы земле, и мы с печальными лицами и в траурной одежде сели завтракать, думая о будущей жизни. Сильный разум моей мамы не был омрачён даже этой печалью, а её дух, хотя и подвергся тяжёлому удару, не был сломлен. Мэри хотела, чтобы я вернулась в Хортон-Лодж, а мама должна была жить с ней и мистером Ричардсоном в доме викария: она утверждала, что он желал этого не меньше, чем она сама, и что от такого устройства выиграют все стороны, потому что общество и опыт мамы принесут им неоценимую пользу, и они сделают всё, чтобы сделать её счастливой. Но, несмотря на все аргументы и уговоры, мама не соглашалась переезжать. Не потому, что она подвергала сомнению добрые желания и намерения своей дочери, но она заявила, что пока Бог дарует ей здоровье и силу, она воспользуется ими, чтобы зарабатывать на жизнь и не быть на содержании, вне зависимости от того, будет ли она бременем для содержателей или нет. Если она сможет позволить себе квартировать в N-ском доме священника, она выберет именно этот дом, но в данных обстоятельствах она придёт под его крышу только как случайный гость, если только болезнь или нужда не сделают её присутствие необходимым, или пока возраст и дряхлость не ослабят её возможностей заботиться о себе.
«Нет, Мэри, - сказала она, - если у Ричардсона и у тебя есть лишние деньги, вы должны откладывать их для своей семьи, а Агнес и я должны сами собирать мёд для себя. Слава Богу, что я выучила своих дочерей: я ещё не забыла своих навыков. Я перестану бесполезно горевать, - сказала она, в то время, как слёзы текли по её щекам, несмотря на все усилия сдержаться. Но она вытерла их и, решительно откинув голову назад, продолжила.- Я подыщу небольшой дом, удобно расположенный в каком-нибудь населённом, но здоровом районе, где мы откроем небольшой пансион для благородных девиц, если сможем заполучить учениц, и будем обучать их, насколько сможем. Родственники и друзья вашего отца смогут прислать нам нескольких учениц или помочь с рекомендациями – я в этом не сомневаюсь: я не собираюсь начинать дело только своими силами. Что ты скажешь на это, Агнес? Захочешь ли ты бросить своё нынешнее место и попробовать?»
«Ещё как захочу, мама. А на деньги, которые я скопила, мы обставим дом. Нужно немедленно взять их из банка».
«Мы сделаем это, когда будет необходимо. Сначала нужно найти дом и всё подготовить».
Мэри предложила нам свой скромный капитал, но мама отклонила это предложение, сказав, что мы должны начать экономично, и что мои сбережения, прибавленные к тому, что мы должны были получить от продажи мебели, и к тому, что наш дорогой папа отложил для нас с тех пор, как были выплачены долги, должны оказаться достаточными, чтобы мы смогли протянуть до Рождества, а к тому, времени, дай Бог, что-нибудь получится из наших совместных усилий. Именно так мы и порешили, в конце концов. Приготовления должны были начаться немедленно, и пока мама занималась ими, я должна была вернуться в Хортон-Лоджк концу моих 4-недельных каникул и известить о своём отъезде.
Мы обсуждали эти дела, как я уже упомянула, утром, около 2 недель спустя смерть отца, когда маме принесли письмо, от которого к её лицу прилила краска (а её лицо после тревог и бдений у постели отца было бледным и очень печальным). «От моего отца!» - прошептала она и поспешно вскрыла конверт. Она много лет не получала известий от родственников. Естественно, ей было любопытно, что могло содержать в себе письмо. Я следила за её выражением лица, когда она читала, и была удивлена, когда она закусила губу и нахмурила брови, словно в гневе. Когда она закончила читать, она небрежно швырнула письмо на стол и сказала с презрительной улыбкой:
«Ваш дедушка был так добр, что написал мне. Он говорит, что не сомневается, что я давно раскаялась в своём «несчастливом браке», и если я только признаю это, как и то, что я была неправа, пренебрегая его советом, от чего я достаточно страдала, он снова сделает из меня леди – если это ещё возможно после моей долгой деградации – и помянет моих дочерей в своём завещании. Принеси мой секретер, Агнес, я отвечу немедленно. Но сначала, чтобы не лишить вас обеих справедливости, я скажу вам, что я намерена ответить. Я скажу, что он ошибается, если думает, что я сожалею о рождении своих дочерей (которые являются гордостью моей жизни и, скорее всего, скрасят мою старость) или о тех 30 годах, которые я провела в компании своего лучшего и самого дорогого друга; что, будь наши несчастья втрое больше, я была бы ещё более рада разделить их с вашим отцом и получить утешение, которое получила; и что, если бы его страдания в болезни были в 10 раз больше, я не могла бы сожалеть о том, что ухаживала за ним, пытаясь облегчить их; что, если бы он женился на более богатой женщине, несчастья, без сомнения, всё равно обрушились бы на него, а я настолько эгоистична, что предполагаю, что никакая другая женщина не могла бы так ободрить его в этих несчастьях, как я; что я была создана для него, а он – для меня, и что я не могу раскаиваться в часах, днях, годах счастья, которые мы провели вместе, которые ни один из нас не смог бы провести без другой половины, и что мне досталась привилегия быть его сиделкой в болезни и утешением в горе.
Достаточно ли этого, дети? Или я должна сказать, что мы все очень сожалеем о том, что случилось за последние 30 лет, и мои дочери желали бы никогда не появиться на свет, но раз уж с ними произошло такое несчастье, они будут благодарны за любую мелочь, которой удостоит их дедушка?»
Конечно, мы обе аплодировали решению мамы. Мэри унесла чашки, я принесла секретер, письмо было быстро написано и отправлено, и с того дня мы больше не слышали о дедушке, пока не увидели в газете объявление о его смерти значительное время спустя. Всё его состояние было оставлено нашим богатым неизвестным кузенам.