Энн Бронтё. Агнес Грей. Глава 21

Глава 21 «Школа»

Я покинула Хортон-Лодж и присоединилась к маме в нашем новом жилище в А. Я нашла её в добром здоровье, бодрой духом и даже оживлённой, хотя она стала более сдержанной. У нас было только 3 ученицы полного пансиона и 6 дневных учениц, дня начала, но должной заботой и прилежанием мы надеялись вскоре увеличить число и тех, и тех.
Я очень энергично принялась за обязанности этого нового образа жизни. Я называю его новым, потому что есть значительная разница между тем, чтобы работать с мамой в собственной школе, и быть прислугой среди незнакомцев, презираемой и попираемой молодыми и старыми, и в первые недели я была счастлива. «Возможно, мы встретимся снова» и «Будет ли иметь значение для вас, встретимся мы или нет?» звучало в моих ушах и покоилось в сердце, и это было моим тайным утешением и поддержкой. «Я увижу его снова. Он придёт или напишет». Никакое обещание не может быть слишком невероятным для Надежды. Я не верила и половине того, что она говорила мне, я смеялась над ней, но она не была невероятной, иначе отчего же моё сердце выпрыгивало из груди, когда слышался стук у двери и горничная приходила докладывать маме, что к ней с визитом пришла леди или джентльмен? И почему я была не в духе весь день, когда это оказывался настройщик фортепиано? И почему моё дыхание останавливалось, когда приходил почтальон с парой писем и мама говорила: «А это письмо для тебя, Агнес»? И отчего жаркая кровь бросалась мне в лицо, когда я видела, что письмо было написано мужской рукой? И почему холодное чувство разочарования охватывало меня, когда я вскрывала конверт и обнаруживала, что это было ВСЕГО ЛИШЬ письмо от Мэри, которое, по каким-то причинам, написал под диктовку её муж?
Вот до чего доходило: я была РАЗОЧАРОВАНА получить письмо от своей единственной сестры, и потому, что оно не было написано почти незнакомцем. Дорогая Мэри! А она писала такие добрые письма и думала, что я буду рада получить их! Я не заслуживала того, чтобы читать их! И в своей досаде я откладывала письмо в сторону, пока не приду в лучшее расположение духа и не стану больше заслуживать привилегии и чести чтения, но рядом была мама, которая хотела знать, какие новости были в письме, поэтому я читала его и передавала маме, а затем шла в классную комнату к ученицам, и, исправляя ошибки и выговаривая за провинности, я мысленно упрекала себя более сурово. «Какая же ты дурочка, - говорила моя голова сердцу, - как ты можешь мечтать о том, что он когда-нибудь тебе напишет? Какие у тебя есть основания для таких надежд? Или почему ты думаешь, что вы увидитесь, или он будет думать о тебе?» «Какие основания?» - и Надежда отсылала меня к последнему разговору и повторяла слова, которые я так верно хранила в памяти. «Ну и что с того? Кто основывает свои надежды на таком хрупком прутике? Что такого было в этих словах, чего не сказал бы случайный знакомый? Конечно, возможно, что вы увидитесь снова, он мог бы сказать это, если бы ты уплывала в Новую Зеландию, но это не значит, что он ХОЧЕТ увидеть тебя вновь, а что до вопроса, который последовал за этим, его мог задать кто угодно, и как ты ответила? Глупым, банальным выражением, каким ответила бы мастеру Мюррею или любому, кому должна была бы отвечать вежливо». «Но как же тон и манера, в которой он говорил?» - упорствовала Надежда. «О, это чепуха! Он всегда говорит выразительно, а в тот момент рядом были Грины и мисс Матильда Мюррей, и другие люди проходили мимо, поэтому ему пришлось понизить голос, если он не хотел, чтобы вас услышали все». Но потом было ещё это выразительное, хотя и нежное, пожатие руки, которое словно говорило «Верь мне» и множество других вещей, слишком радующих и льстящих, чтобы повторять их даже самой себе. «Какая глупость! Обычные игры воображения, которых ты должна стыдиться. Если бы отдавала себе отчёт в своей невыразительной внешности, в твоей замкнутости и глупой застенчивости, из-за которых ты выглядишь холодной, скучной, неловкой и, возможно, недовольной. Если бы ты думала об этом с самого начала, ты никогда не питала бы таких надежд, а теперь, когда ты ведёшь себя так глупо, молись о раскаянии и смирении и покончи с этим!»
Я не могу сказать, что следовала этим велениям разума, но они становились всё более и более полезными по мере того, как шло время, и ничего не было слышно или видно от мистера Уэстона, пока однажды, наконец, я не оставила все надежды, потому что теперь даже моё сердце знало их тщету. Но я всё ещё думала о нём: я лелеяла его образ в своём воображении и берегла каждое слово, взгляд и жест, которые смогла удержать моя память. Я упивалась его совершенствами и характерными чертами и уважала его за всё.
«Агнес, этот морской воздух и перемена обстановки не приносят тебе добра. Я никогда не видела тебя такой подавленной. Должно быть, это из-за того, что ты слишком много сидишь и слишком сильно беспокоишься по поводу своих обязанностей. Ты должна научиться принимать всё легко, быть более активной и оживлённой. Ты должна заниматься физическими упражнениями каждый раз, когда представляется возможность, и оставить самые утомительные обязанности мне: мне даже полезно испытать своё терпение и, возможно, даже немного посердиться».
Так сказала моя мама, когда мы сели за работу однажды утром во время пасхальных каникул. Я уверила её, что мои обязанности вовсе не давят на меня, что я чувствую себя хорошо, и что даже если что-нибудь было не так, всё скоро пройдёт вместе с переменчивыми весенними месяцами, а когда придёт лето, я буду такой сильной и здоровой, как ей понравится, но в глубине души её замечание напугало меня. Я знала, что мои силы приходят в упадок, аппетит ухудшается, и я становлюсь унылой и апатичной. А если он, в самом деле, не думает обо мне, и я никогда больше его не увижу, если мне не суждено составить его счастье, не суждено испытать счастья любви, благословить и быть благословенной, тогда жизнь стала бы обузой, и если бы мой Небесный Отец призвал меня, я была бы только рада освободиться от неё. Но не годилось умирать и оставить маму одну. Эгоистичная, дурная дочь, которая могла забыть о ней хоть на мгновение! Разве не мне теперь было доверено заботиться о её благополучии? И о процветании наших юных учениц? Должна ли я избегать работы, возложенной на меня Богом, потому что она не нравится мне? Разве Он не знает лучше меня, где мне работать и что делать? И должна ли я хотеть бросить Его службу, прежде чем я закончила своё задание, и ожидать войти в Его вечный покой, не потрудившись заслужить его? «Нет, с Его помощью я приду в себя и прилежно исполню свои обязанности. Если счастье в этом мире – не для меня, я буду стараться содействовать благополучию моих ближних, и награда придёт ко мне в конце». Так говорила я про себя, и с этого часа я позволяла себя думать об Эдварде Уэстоне очень редко, как о самом большом утешении. Не знаю, действительно ли приход лета сделал своё дело, или эти добрые размышления пошли мне на пользу, или просто прошло время,  или всё вместе, но моё душевное спокойствие восстановилось, а с ним медленно, но верно начало возвращаться и телесное здоровье.
В первых числах июня я получила письмо от леди Эшби, бывшей мисс Мюррей. Она писала мне 2-3 раза до этого, из различных городов своего свадебного турне, всегда в хорошем настроении, что говорило о её счастье. Меня каждый раз удивляло то, что она не забыла меня среди такой радости и меняющихся пейзажей. Через некоторое время в письмах наступил перерыв, и я думала, что она забыла обо мне, так как писем не было 7 месяцев. Конечно, моё сердце не разбилось от этого, хотя мне часто было интересно, как она живёт, и когда это последнее письмо пришло так неожиданно, я была очень рада получить его. Оно было отправлено из Эшби-парка, где она, видимо, обосновалась, наконец, так как раньше она проводила время то на континенте, то в столице. Она очень извинялась за то, что так долго не писала, уверяла меня в том, что не забыла меня и часто хотела написать, но постоянно что-то мешало, и т.д. Она признавала, что ведёт очень ленивую жизнь, и я должна думать о ней, как о дурной и бездумной особе, но, несмотря на это, она много думала, и будет очень рада увидеть меня. «Мы уже несколько дней живём здесь, - писала она.  – У нас нет ни единого друга, и нам очень скучно. Вы знаете, что я никогда не хотела жить с мужем, как 2 голубка в гнёздышке, будь он самым приятным мужчиной из всех, которого видел свет, поэтому пожалейте меня и приезжайте. Я предполагаю, что ваши летние каникулы начинаются в июне, как у всех остальных людей, поэтому вы не можете сослаться на недостаток времени. Вы должны навестить нас. Фактически, я умру, если вы не приедете. Я хочу, чтобы вы посетили меня как подруга и остались надолго. Со мной никого нет, как я уже писала, только сэр Томас и старая леди Эшби, но не беспокойтесь, вы их почти не увидите. У вас будет собственная комната в распоряжении и множество книг для чтения, если моё общество вам покажется скучным. Я забыла, любите ли вы детей. Если любите, вам понравится увидеть моего ребёнка – самого очаровательного малыша на свете, без сомнения. Он ещё более очарователен, потому что я избавлена от заботы о нём – я заранее решила, что не буду беспокоиться этим. К сожалению, это девочка, и сэр Томас никогда не простит меня. Но если только вы приедете, обещаю вам, что вы сможете стать её гувернанткой, как только она начнёт говорить, и воспитаете её, как нужно, куда лучшей женщиной, чем её мама. И вы увидите моего пуделя – роскошную собачку из Парижа, и 2 дорогих итальянских полотна – я забыла имя художника. Без сомнения, вы откроете в них несказанную красоту и объясните её мне, так как я восхищаюсь ими лишь с чужих слов, и вы увидите множество элегантных безделушек, которые я приобрела в Риме и в других городах. Наконец, вы увидите мой новый дом – отличный дом и окружающие угодья, которыми я раньше столько восхищалась. Увы! Как разнятся желание обладать и само обладание! Это хорошая мысль. Уверяю вас, я стану вполне степенной старой матроной: умоляю, приезжайте и посмотрите на это чудесное превращение. Напишите мне обратной почтой и сообщите, когда начинаются ваши каникулы, и скажите, что приедете на следующий день и уедете за день до их окончания.
Искренне Ваша,
Розали Эшби».
Я показала это странное письмо маме и спросила у неё совета о том, что мне делать. Она посоветовала мне ехать, и я поехала. Мне хотелось увидеть леди Эшби и её ребёнка и сделать всё, чтобы принести ей пользу, утешением или советом. Мне представлялось, что она несчастлива, иначе не написала бы такого письма, но я чувствовала, что, принимая приглашение, я многим жертвовала для неё и причиняла боль собственным чувствам, вместо того, чтобы радоваться тому факту, что жена баронета приглашает меня к себе в гости на правах подруги. Однако я решила, что мой визит затянется лишь на несколько дней, и я не отрицаю, что испытывала некоторое удовлетворение от мысли, что Эшби-парк находится не слишком далеко от Хортона, и я могу увидеть мистера Уэстона или, по крайней мере, услышать что-нибудь о нём.