Забытая тайна

Часть 1. Арсений

Глава 1

Вечерело. Старый парк в английском стиле замер в ожидании заката, ветер шепотом перебирал листву. В огромном, похожем на спящего великана, каменном доме, светилось единственное окно. Еле уловимые тени медленно двигались по стене, ускользая за дальний угол, где-то далеко выла собака
- Иваныч! - послышалось из кабинета.
- Да, хозяин, одну минутку, - ответил низкий голос с чуть слышной хрипотцой.
- Я ужинать не буду, - чуть слышно донеслось до Иваныча, крепкого бородатого мужика лет шестидесяти.
Сколько Арсений себя помнил, Иваныч всегда находился рядом с ним. Они не были родственниками, но Арсений называл его дядькой, прочитав где-то, что в старину так в семьях называли мужчину, приставленного для ухода за ребенком-мальчиком. Это прозвище так и осталось за Иванычем.
- Арсений, сколько можно, вы и в обед поели, как синичка, мы же договаривались, что надо есть, хоть немного, но надо, - бурчал себе под нос дядька.
- Ты пойми, я же не работаю физически, энергии трачу мало, я не хочу есть, - доказывал свое молодой человек, сидящий за столом.
- А мы вот сейчас пойдем в парк и нагуляем аппетит, - разворачивая кресло, стоял на своем Иваныч. 
- Оставь меня, я тебе не кукла, сказал же - не хочу, - юноша изо всех сил упирался руками о подлокотники кресла.
Но старый дядька, пыхтя, молча нес молодого человека к выходу, он ловко усадил его в прогулочную инвалидную коляску и распахнул настежь массивную дверь. Свежий, прохладный ветерок ворвался в комнату, развевая золотистые волосы молодого парня, юноша замолчал, обхватив себя руками.
- Что я скажу вашему отцу, когда он вернется? Что у вас голова растет от мыслей, а все остальное исчезло от лени, и превратился наш Сеня в колобка, - шутил Иваныч.
- Прекрати, сказал - не буду, моему отцу все равно, какая у меня голова, - злобно бурчал Арсений в ответ.
- Ну, не скажите, голова у вас должна быть светлой и умной, - пыхтел Иваныч, спуская Арсения со ступенек.
- Как же ты меня замучил, мне работать надо, а не глупостями заниматься типа спорта твоего!!! - почти кричал юноша.
- Будешь заниматься и на турнике, и на брусьях, а чего это у вас сегодня такое настроение? - толкая коляску по каменистой дорожке, расспрашивал старик.
- Тебе бы прорабом на стройку, там бы всех научил работать, - ответил парень.
Коляска медленно подъехала к спортивной площадке, Иваныч помог Арсению встать и поднес его к турнику.
- Давайте, сегодня двадцать подтягиваний, вы вчера обещали, - настаивал дядька.
- Хорошо, ты ведь в живых не оставишь, садюга, - хватаясь за холодную перекладину, ответил Арсений.
Парень с легкостью проделал упражнения на турнике, затем Иваныч помог ему перебраться на брусья. Вялые, худые ноги цепляли землю, Арсений старался найти опору, поддерживая тело на брусьях руками.
- Вот молодец, сегодня ноги чуть лучше, - хвалил Иваныч.
- Где лучше? Я что, ребенок, не понимаю, что эти две уродливые спички совсем не хотят слушаться, - стараясь поставить ноги правильно, ругал себя Арсений.
- Получится, обязательно, еще год назад колени с трудом сгибались, просто надо тренироваться, - настаивал дядька.
- А надо ли, ноги мне ни к чему, я ими не работаю. В моей работе главное - голова.
- А другие радости жизни?
- Все это блажь, выдумка, какие могут быть радости? Скажешь: лыжи, коньки, велосипед - все это я уже слышал. Многие, например, туземцы в Африке, никогда не видели твоего велосипеда или лыж и живут себе припеваючи, и я проживу, - ругался Арсений, стараясь твердо ступать.
- Они бегают, как ошпаренные, по лесу за добычей, а вы сидите целыми днями над своими берестяными свертками, пылью дышите, а так бы мы с вами в теннис поиграли, собаку бы завели, с ней гуляли, - не унимался Иваныч.


































- Иваныч, прекрати, я тебе тысячу раз говорил: я ненавижу собак, я их боюсь, и не просто боюсь - я их панически боюсь, - чеканя каждое слово, говорил юноша.
Наконец, найдя удобное положение, Арсений твердо встал на ноги, чуть придерживаясь за брусья, он пристально всматривался в закат. Алые макушки деревьев в конце старого парка провожали солнечный диск за горизонт.
- Смотри, Иваныч, как будто кровь растеклась по небу, мне каждый вечер кажется, что солнце истекает кровью, прощаясь с нами на ночь. Оно каждый вечер умирает, чтобы завтра воскреснуть. Как это страшно и восхитительно одновременно, - рассуждал Арсений, глядя на огромный багряный всплеск.
- Ну, вы скажете, кровь… Откуда такие суждения? Начитался книжек своих, надо проще на мир смотреть, - усаживая юношу в коляску, говорил дядька.
- Наверное, теперь главную твою просьбу выполню, - серьезно сказал Арсений.
- Какую? - недоумевал Иваныч.
- Поужинаю! - рассмеялся в полный голос Арсений.
- Слава Богу, уважил старика, - Иваныч закатил коляску в дом и улыбнулся в бороду.
Арсений вымыл руки, скинул с себя влажную от пота майку и, помогая себе руками, въехал в столовую. Иваныч суетился у большой плиты - разогревал ужин. Тушеные овощи и куриная грудка на пару, ваза с фруктами, абрикосовый компот и пара румяных булочек – все это стояло на массивном дубовом столе.
- Иваныч, поужинай со мной, - тихо попросил юноша.
- Хорошо, - ответил он.
Дядька поставил еще один прибор и сел рядом.
- Надо, наверное, свежую рубаху надеть, за столом с голым торсом сидеть неприлично, - улыбнулся Арсений.
- Ну ее, пусть тело дышит, когда еще так посидишь, этикет, язви его, - рассмеялся Иваныч, подкладывая овощи в тарелку Арсению.
- Да, чего только люди ни придумали, усложняя себе жизнь, а все-то просто: поел, поспал, поработал – вот и вся жизнь, - беря руками кусок курицы, рассуждал юноша.
- Арсений, вот нож, - подвигая нож, сказал дядька.
- Ну вот, опять сложности: нож, а рукой не так получится, - усмехнулся Арсений.
- Да ладно, ешьте, с вашим нравом лишь бы поели, хоть ногой, - ворчал старик.
- Правильно, если бы я ногой поел, ты бы в ладоши хлопал, - рассмеялся Арсений.
- Да ну вас, - отмахнулся Иваныч.
Скоро ужин был окончен, Арсений сидел у окна и наблюдал за старой вороной, что жила во дворе, старик гремел посудой, убирая ее в шкаф.
- Ну что, мыться и спать? Или вы еще работать будете? - спросил дядька.
- Пожалуй, нет. Иваныч, а ты был женат? - задумчиво спросил юноша.
- Был… Очень давно, - тихо ответил старик.
- А где твоя жена?
- Она умерла, в тот год зима была суровая, простудилась, болела сильно, а потом умерла, - ответил старик, как-то очень спокойно.
- А дети?
- Детей не случилось, ты мой ребенок, сколько я уже с вами? - задумался Иваныч.
- Двадцать пять лет, отец говорил, что взял тебя на службу, когда мне было два. А тебе не скучно со мной, ведь я такой зануда? - рассуждал Арсений.
- Чего это вы сегодня? Как себя чувствуете? - забеспокоился дядька.
- Все хорошо, это я так, задумался, давай мыться и спать, - успокоил его Арсений.
- Ой, не нравится мне ваше настроение, Арсений, на днях отец приезжает, у вас все готово? - занося юношу в ванную комнату, спросил дядька.
- Да, все готово, я расшифровал ему все письмена, что он просил. А настроение нормальное, иди, я сам, - садясь на стульчик в душевой, ответил Арсений.
Струи теплой воды ласкали его бледное, но накачанное тело, если бы не тонкие изуродованные ноги, его фигура была бы похожа на идеальную античную скульптуру. Юноша сидел, опустив голову, казалось, он впитывал влагу всем телом. Время будто замерло и остановилось.
- Арсений, у вас все хорошо? - внезапно заставил его очнуться голос Иваныча, донёсшийся из-за двери.
- Да, еще минутку, - грустно ответил Арсений и принялся намыливать уставшее тело.
Утром Арсения разбудили быстрые шаги по коридору.
- Иваныч, кто там? - крикнул юноша, садясь на край кровати и помогая руками свесить ноги.
Тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился дядька, он выглядел озабоченным.
- Отец звонил, сегодня к вечеру будут! Вот привожу дом в порядок, мы с тобой изрядно заросли грязью, и комнату его надо приготовить, - суетливо отчитался Иваныч.
- Все как всегда, барин приезжает, канделябры начистить надо. Ладно, иди, я сам, коляску только мне подкати. И завтракать я не буду, - усмехаясь, сказал Арсений.
- Опять, ну хоть вы мне душу не мытарьте, - плюнул с досады Иваныч и поспешил на кухню.
- Ладно, поем, - рассмеялся Арсений ему вслед.
Ловко перекинув себя в кресло, Арсений направился в ванную, закончив утренний туалет и покопавшись в шифоньере, достал свежую рубаху. «Надо эстетично выглядеть, а то опять будет куча замечаний. Человек должен быть дисциплинирован во всем», - бурчал себе под нос Арсений слова отца. Затем он сел за письменный стол, пересмотрел бумаги и, довольный собой, захлопнул папку.
- Все готово, отец должен остаться доволен, три месяца работы в этой маленькой папочке. Да, умели люди в былые времена мыслить, - поправляя листы в папке, говорил Арсений.
Отец всегда оставался для юноши загадкой. Он жил отдельно, постоянно был очень занят, приезжал и уезжал, когда ему было нужно. В детстве, будучи совсем мальчишкой, ему хотелось прижаться к отцу, почувствовать его тепло, ощутить исходящую от него силу и уверенность. Он мечтал, чтобы отец проводил с ним больше времени, чтобы они вместе ходили гулять и играли бы в разные игры, чтобы отец отвечал на его многочисленные «А почему?», а вечером читал увлекательную книжку о приключениях, путешествиях и неизведанных фантастических мирах. Но тому всегда было некогда, он не интересовался жизнью сына, вел себя по отношению к нему отстраненно и холодно. Постепенно Арсений к этому привык, хотя, даже став взрослым, он не переставал нуждаться в общении с отцом, который казался ему недосягаемым. А вот Иваныч всегда был рядом, он и ухаживал за мальчиком в детстве и, как мог, старался его воспитывать. Иваныч настойчиво заставлял Арсения заниматься упражнениями, надеясь, что это поможет ему когда-нибудь встать на ноги.
Иваныч был занят, а то и вовсе уезжал на целый день в город по делам, Арсений оставался один дома, поэтому часто разговаривал сам с собой. Угнетающая тишина звенела в ушах, необъяснимая тревога сдавливала грудь, детские страхи одиночества заставляли его говорить вслух. Он смотрел в окно, прерывая работу на несколько минут, мурлыкал себе под нос одну мелодию. Арсений ее слышал когда-то очень давно, но никак не мог вспомнить, кто и где ее исполнял.
Нежный женский голос напевал: «Мой сыночек-озорник, спать сыночек не привык, я возьму со сном мешок, убаюкаю чуток». Смутное волнение и тревога поднималось в его душе, какие-то неуловимые образы возникали в воображении юноши, когда он вспоминал этот мотив. Арсений вновь и вновь повторял нехитрые слова и мелодию за голосом, и ему становилось спокойнее. Казалось, что женщина обращается именно к нему, успокаивая, убаюкивая своим пением.
Телевизора в доме не было, телефон был только в комнате Иваныча, куда Арсений никогда не заходил, связи с миром не было, ее просто не существовало. Да и был ли тот мир вообще? Арсений знал, что за массивными воротами ограды находилась дорога, ведущая в город. Но он никогда не видел этого города, а знал о нем лишь по рассказам Иваныча. Старик рассказывал о плотных потоках машин и не менее плотных потоках людей на улицах, об устремляющихся к небу высотках, о сверкающих огнями огромных торговых центрах и о манящих пестрым разнообразием витринах бутиков и салонов… О многом еще рассказывал Иваныч, но воображение юноши с трудом рисовало эти картины, а еще тяжелее ему становилось от осознания своего одиночества, от понимания того, что ему никогда не увидеть всего этого.
Отец был категорически против связи сына с миром: «Ничего нужного для работы по телевизору не транслируют и по радио тоже, все это только информационный мусор, засоряющий разум и мешающий мыслить». Сколько Арсений помнил себя, он всегда находился в этом старом каменном доме, а заброшенный парк и черная ворона были такими же старыми, как и сам дом. Учителя приезжали к нему, жили в доме, поочередно обучая всем необходимым наукам. Юноша отлично владел древними языками, хорошо разбирался в основах филологии и языковедения, глубоко изучал античную и мировую историю и литературу, много знал о религиях мира, а о математике, физике, химии и остальных науках имел только поверхностные представления - только то, что могло помочь его переводам. Музыку ему запрещали слушать с детства: «Бесполезное занятие. Мысли человека должны быть собраны и конкретизированы, музыка расслабляет и делает человека беспомощным. А тебе некогда расслабляться, у тебя масса дел: учеба, переводы, изучение языков, ты должен все успевать, каждая минута должна быть распланирована и использована с пользой», - говорил ему отец с самого раннего детства. Арсений ненавидел эти наставления, но ослушаться боялся, он был далек от мира, и редкие встречи с отцом хоть как-то скрашивали его отшельничество. Арсений любил отца, однако не мог показать ему свои чувства, тот был слишком суров и даже жесток, но юноша привык к этому и любил его безусловно, вопреки всем укорам и высказываниям. Вот и сегодня он ждал его и боялся: а вдруг отцу не понравится его работа? Целых три месяца он корпел над древними текстами, работал и ждал, что приедет отец и, может быть, в этот раз оценит его упорство.
Надев светлую рубашку и тщательно заправив ее в тщательно отутюженные черные брюки, Арсений направился на кухню.
- Ну, что с завтраком? - улыбнулся он Иванычу.
- Погодите чуток, - метался по кухне дядька.
- Ну, вот, в кои веки я собрался поесть, а тут задержки, - наблюдая за суетой, шутил юноша.
- Все готово, сейчас, сейчас, - накладывая кашу в тарелку, запыхавшись, ответил Иваныч.
- Сам-то поешь, - позвал Арсений.
- Какая еда, у меня еще уйма дел, - ответил дядька.
Арсений спокойно ел кашу, он привык к доброму рассудительному мужику, который каждый раз тревожно ждал приезда старшего хозяина. Это было забавно и смешно – всегда уравновешенный и спокойный, Иваныч превращался в суетливого, заикающегося старика. Хозяина побаивались все, особенно Иваныч, он просто трепетал от одной мысли, что тот останется недоволен его службой, а пойти ему было некуда, да и оставлять Арсения на чужих людей было жаль.
Юноша доел кашу и, стараясь не мешать Иванычу, направился на летнюю веранду. Было около одиннадцати часов. Солнце поднялось над старыми вязами, освещая каменные дорожки. Из парка свежий утренний ветерок доносил ароматы летних цветов, залетные птахи весело щебетали, перескакивая с ветки на ветку. Арсений достал с полки банку с зерном (Иваныч всегда припасал пшеничку для птиц) и через распахнутое окно насыпал корм. Птицы привычно слетелись к завтраку. Обгоняя и перескакивая одна другую, они жадно уничтожали утреннее лакомство. Арсений наблюдал за трапезой маленьких певуний, тревога понемногу отступала, уступая место ожиданию. Юноша задумался, взгляд его остановился, он как будто смотрел в себя, душа замерла, сердце забилось медленней, он сидел неподвижно, словно статуя, созданная гениальным мастером. Так тянулись секунды, минуты, а он все сидел, его веки не смыкались, взгляд был устремлен куда-то в недоступную даль.
- Арсений! - окликнул его дядька.
- Да, - Арсений вздрогнув всем телом и обернулся
- Вы чего это, я аж испугался, где вы сейчас были?
- Все в порядке, помоги мне спуститься со ступенек, - попросил Арсений, подъезжая к краю большого каменного крыльца.
- Иду, - ответил дядька торопливо.
Иваныч привычным движением развернул коляску, и, помогая себе ногой, начал стаскивать ее.
- Куда это вы собрались, неужто позаниматься? - одобрительно расспрашивал Иваныч.
- Нет, поеду прогуляюсь к центральным воротам, открою засовы, ты же говорил, что отец приедет. Чтобы тебе не отвлекаться от трудов праведных, я сам, - улыбнулся юноша, устраиваясь на коляске поудобней.
- Ладно, езжайте, да осторожней там, - глядя молодому хозяину вслед, сказал Иваныч.
«Скучает, а этот старый «барон» хоть бы когда вспомнил про парня да спросил о нем, только бумажки его интересуют. А он вот, гляди, ворота ему открывать поехал», - с горечью рассуждал дядька, провожая Арсения взглядом.
Арсений ловко управлял коляской, он рассматривал окрестности: люпины и ароматные пионы буйно цвели по краю дорожки, сорванные ветром нежные розовые лепестки, еще совсем свежие, сплошь усыпали каменные плиты. Арсений загреб шелковую массу в горсть и поднес к лицу, вдыхая пьянящий аромат лета. Множество шмелей и бабочек кружили вокруг, радуя глаз. Юноша остановился, он попытался дотянуться до ближайшего цветка, в надежде прикоснуться к крылатому чуду, но бабочка вспорхнула и перелетела на дальний цветок.
«Да, вот бы и мне крылья!», - с досадой глядя на свои тонкие изуродованные ноги, тихо сказал Арсений и медленно покатился к выходу из парка. Центральные ворота находились далеко от дома, и дорога занимала без малого двадцать минут. Он рассматривал деревья, подмечая изменения, удивляясь отросшим веткам на фигурных кустах самшита, ранней весной они с Иванычем стригли их, приводя в порядок после зимы. Давно он так не путешествовал, обычно его дорога пролегала до спортивной площадки и обратно, на другое совсем не хватало времени. Добравшись до старинных деревянных ворот на массивных кирпичных столбах, Арсений с огромным трудом открыл засов, тот уже изрядно проржавел за три месяца от парковой сырости и дождей. Машины редко заезжали в усадьбу, ворота без надобности не открывали, а Иваныч входил и выходил через маленькую калитку чуть поодаль. Юноша распахнул ворота, створы со скрипом медленно поползли в стороны, открывая мрачную панораму темного хвойного леса. Извилистая каменистая дорога, уже сплошь поросшая травой, убегала за поворот. Арсений вглядывался вдаль, жмурясь от яркого полуденного солнца. Вдруг на краю леса показались две фигуры, они быстро шагали к дороге - это пожилой мужчина и мальчик несли скошенную траву, завернув ее в старую мешковину.
- Добрый день, - поздоровался Арсений с подошедшими путниками.
- Здравствуйте! - чуть опустив голову, ответил старик и перекрестился, на его лице угадывалось удивление и неприкрытый страх.
- Помогите мне, пожалуйста, открыть ворота, - попросил юноша.
Мальчуган кинулся помочь, но дед схватил его за подол рубахи, с силой дернул вперед, направляя на дорогу. Путники прибавили шаг, стараясь быстрей отойти как можно дальше, мальчуган то и дело оглядывался, а старик подталкивал его в спину и негромко бранился. Арсений попытался открыть ворота сам, но тяжелые створки не поддавались, он выехал за ворота и еще долго провожал взглядом случайных путников, не понимая, что происходит.
- Арсений, вы где так долго? Я думал, что случилось, - спеша на помощь юноше, тревожно кричал дядька.
- Все хорошо. Вот ворота не слушаются или сил у меня мало, - ответил Арсений, разворачивая коляску.
- Сейчас, мы это мигом, - поспешил Иваныч и распахнул старые ворота.
- Иваныч, я тут людей видел, странные они какие-то, - рассказывал Арсений, вглядываясь в горизонт.
- Бросьте, люди они и есть люди со своими тараканами, - ответил дядька.
- Нет, эти испугались - когда я их попросил помочь, они почти бегом бросились от меня, я думаю…, - рассуждал юноша.
- Вы все думаете, а тут дух перевести некогда, - перебил его Иваныч, было видно: он не хотел продолжать этот разговор и поспешил вернуться во двор.
- Смотри-ка, цветы как облетели, дорожку подмести бы надо, - начал дядька.
- Пусть лежат, смотри, красота-то какая, - разглядывая цветы, ответил Арсений.
- Да, красота, а от хозяина выговор получим за беспорядки.
- Иваныч, но все же скажи, почему те люди меня так испугались? - не унимался юноша.


































- Глупости все это, дела у меня, пойду я, скоро и отец пожалует, а у меня не у шубы рукав, - оставляя Арсения на дорожке к летней веранде, ответил дядька. - Погуляйте пока, а я скоро.
Быстро поднявшись в дом, Иваныч достал старенькую потрепанную тетрадь, сделал несколько записей, что-то посчитал на счетах, с шумом перекидывая деревянные косточки, пожурил сам себя. Потом он тяжело сел на стул и замолчал, думая о недоделанной работе, перебирая в голове расходы последних прожитых месяцев, о которых следовало доложить хозяину. «Истратили много, только на бумагу уйму денег извели, а питание, а «мыльно-рыльное» … Да, опять хозяин будет недоволен», - стараясь сохранять видимое спокойствие, думал Иваныч.
Время тянулось долго, к трем часам Арсений совсем устал всматриваться вдаль. Иваныч домел последний метр дорожки у крыльца и присел рядом, опираясь на рукоять метлы.
- Да, как время летит, вот и лето в разгаре, скоро осень, а там и зима не за горами, - рассуждал он, глядя на Арсения.
- До осени еще далеко, середина июня, а ты про зиму.
- Это вам, молодым, кажется долго, а вот сейчас дрова на зиму заготовить надо, дом подшаманить, дел-то уйма.
- Смотри, Иваныч, наверное, это отец едет! - радостно крикнул Арсений.
- Слава Богу, хозяин приехали, - вскакивая и оставляя метлу на углу дома, ответил Иваныч.
Темный автомобиль с тонированными стеклами неспешно въехал во двор. Дядька семенящей походкой поспешил навстречу, его тело как будто съежилось, чуть наклонившись вперед, из здорового бородатого мужика с широкими плечами и крепкой статью Иваныч превратился в суетливого согбенного старика. Он мелкими шажками подбежал к машине и открыл дверь, помогая гостю выйти.
Старый хозяин неторопливо вышел из автомобиля, оценивающим взглядом окинул окрестности и сам дом. И медленным вальяжным шагом, чуть опираясь на трость, пошел по дорожке аллеи. Иваныч семенил рядом, выслушивая нотации и замечания. Хозяин цеплял розовые лепестки пионов кончиком трости, подкидывал их и, кивая в сторону контейнера, что-то настойчиво объяснял дядьке. Иваныч кивал головой в знак согласия.
- Все уберу, все, как скажете, - только и доносилось до Арсения.
Осмотрев окрестности и основательно отругав Иваныча, старый хозяин заторопился в дом, проходя мимо сына, сердито буркнул: «Приготовь бумаги, после обеда я все посмотрю».
- Хорошо, отец, - тихо ответил Арсений, его ожидания, как всегда, не оправдались, отец был раздражен и хмур.
Но это было его обычное состояние, даже внешне он был похож на старый согнувшийся костыль – высокая, худощавая, чуть сгорбленная фигура, всегда в строгом черном костюме и такой же черной сорочке. Только галстуки меняли цвет от пурпурно-красного до ослепительно белого, по ним можно было догадаться о настроении хозяина. Вот и сегодня галстук был темно-синего цвета, что говорило о плохом настроении его обладателя. Длинный прямой нос с чуть заметной горбинкой, тонкие поджатые губы и когда-то большие темные глаза, сейчас с мешковатыми нижними веками, всегда казались излишне мрачными, делали его облик отталкивающим.
Арсений молча последовал за отцом, с трудом поднявшись на террасу, помогая себе руками, он редко поднимался по пандусу сам, а сейчас дядька был занят, юноше не хотелось ему мешать, чтобы еще больше не раздражать отца. Иваныч занес громоздкий чемодан хозяина и засуетился на кухне, накрывая стол к обеду. Через некоторое время все собрались на кухне: старый хозяин в восточном шелковом халате, сплошь расшитом золоченой тесьмой, и домашних туфлях, Арсений, собравший длинные белокурые волосы в хвост - отца раздражали его светлые локоны, разбросанные по плечам.
- Ну что, сын, как идут ваши с Иванычем дела, бездельничаете? – с нарочитым смешком хрипловатым голосом спросил отец, стараясь быть приветливей.
- Я все закончил в установленный срок, твои переводы готовы, - ответил Арсений, поднимая глаза на отца, в них читалось неприкрытая тоска и непонимание.
- Ты глаза-то не таращь на меня, это я еще проверю, - строго ответил отец.
- Да, отец, я готов, - покорно ответил юноша, наклонив голову.
- Чего это ты себе плечи накачал, заняться нечем, работы мало? Я привез тебе новый труд, отнесись к нему с полной отдачей, посмотришь и скажешь, сколько тебе времени понадобится. От этой работы зависит твое будущее, - продолжал отец, его тонкие узловатые пальцы ловко орудовали ножом и вилкой, разделывая на тарелке кусок рыбы. Он был очень привередлив в еде, слыл большим гурманом, и к его приезду Иваныч особенно старался, сегодня он приготовил форель, запечённую углях.
- Хорошо, - тихо ответил Арсений.
- Иваныч, я говорил тебе, Арсению надо работать с документами, а ты опять его на турники тащишь! Сказали тебе, что не будет он ходить, нечего время терять зря, - зло бурчал старый хозяин.
Дядька молча подавал на стол, стараясь не смотреть в сторону гостя.
- Иваныч, ты оглох? С тобой говорю, - цедя слова сквозь зубы, повторил хозяин.
- Да, Иннокентий Витальевич. Я понял: спорт - это потеря времени, - тихо ответил Иваныч.
- Ладно, Арсений, через пять минут я буду у тебя, - вставая из-за стола и вытирая руки, скомандовал хозяин.
- Да, отец, - Арсений развернул коляску и направился в кабинет, почти ничего не съев.
Рукописи были готовы, он еще раз открыл папку, поправил на столе берестяные свитки. Через минуту в кабинет вошел отец, он с грохотом подвинул к столу стул и сел. Затем молча взял труды, внимательно вглядывался и перебирал один лист за другим, время от времени сверялся с записями на свитках и одобрительно покачивал головой.
- Хорошо. Работа, которую я тебе сейчас привез, будет необычная и очень ответственная, я надеюсь, ты справишься, - отец положил на стол очень старую книгу.
- Можно посмотреть? - спросил Арсений, ему не терпелось внимательно рассмотреть такую редкость.
- Да, конечно, книга бесценна, ее нужно перевести и как можно быстрей. В доме я останусь до завтра. Прошу тебя, сегодня оцени объемы работы и утром скажи, сколько тебе потребуется времени, - Иннокентий бережно протянул книгу сыну.
Арсений надел специальные тонкие перчатки и взял книгу в руки. Она оказалась очень тяжелой, толстая берестяная обложка была изрядно потрепана, выдавленное название почти исчезло, медные пряжки заметно окислились и покрылись зеленоватым налетом, они крепко стягивали края древней рукописи. Юноша открыл книгу: плотные серые листы, изготовленные из неизвестного ему материала, были очень похожи на то вещество, из которого делают свои гнезда осы. Страницы были испещрены ровными знаками неизвестного языка, написанными от руки. Причудливые узоры и рисунки изображали какие-то древние ритуалы, складывались в карты и чертежи, они тут и там прерывали тексты.
- Отец, этот язык мне не известен, наверное, я не смогу перевести эту книгу, - внимательно рассматривая письмена, сказал Арсений.
- Вот флешка, на ней аудиозапись речи на том языке, которым написан текст, посмотришь и сравнишь. Думаю, она тебе поможет перевести книгу. Для чего я вожусь с тобой? Ты должен разобраться, - резко ответил отец и вышел из кабинета.
Арсений перелистывал странички, он пристально вглядывался в строчки и старался найти хоть какие-то знакомые знаки. Что-то в них было очень похоже на древнеславянские и кельтские символы, но было и много незнакомых, похожих на иероглифы. Рисунки приводили юношу в трепет, в них было столько тайного: карты и чертежи, изображения людей и обрядов. Арсений рассматривал их, стараясь понять, что хотел донести до людей автор, он всегда так делал, ведь когда понимаешь замысел художника, проще докопаться до сути.
Старый хозяин в это время направился на кухню, там он долго изучал хозяйственные книги Иваныча, подсчитывал каждый рубль, спрашивая объяснения. Ругал дядьку за лишнее транжирство, вычеркивал показавшиеся ему бесполезными товары. Потом успокоился, расположился в кресле у окна и начал допрос.
- Иваныч, я тебе говорил тысячу раз, что от Арсения мне нужна только голова, а не его мускулистое тело, мне не нужно, чтобы он пошел, это лишнее. Твое дело - его кормить и следить, чтобы он работал. Как он, кстати, как у него настроение?
- Он стал много думать, хозяин, - ответил Иваныч, ставя на чайный столик чашку с дымящимся чаем.
- Ну, думать он должен, это его работа, - продолжал хозяин.
- Нет, он думает о другом, он повзрослел, ему сложно стало находиться только со мной, я думаю, ему нужно общение, он ведь уже мужчина, - спокойно рассуждал Иваныч.
- О чем это ты? - не понимал старый хозяин.
- Я думаю, женщину ему надо, он так и работать лучше будет, - робко сказал Иваныч.
Хозяин рассмеялся в голос, судорожно запахивая полу халата.
- Какая женщина? Он же калека! Ох, и насмешил ты меня, Иваныч! Глупости это, - не унимался он.
- Мне кажется, ему бы это пошло на пользу, он бы меньше думал о жизни, старался отдаваться работе. Знаете, как похвала пряником - он вырос, нужно искать другой пряник, а женщина здесь в самый раз, - еще настойчивей попросил дядька.
- Наверное, здесь ты прав, если для пользы дела - привези ему проститутку. Да смотри, не траться, дешевую возьми. А чего он с ней делать будет? - заливаясь смехом, согласился хозяин. - И помни, он не должен ничего знать ни о себе, ни о мире вокруг, от этого зависит не только его судьба, но, как ты помнишь, и твоя, - буркнул хозяин, неожиданно став очень серьезным.
- Да, я помню, - ответил Иваныч и в глазах его появился страх.
Старый дядька остался один, лицо его изменилось, оно как будто потемнело, стало похоже на могильную землю, он тяжело сел на стул и закрыл лицо руками, словно вспомнив что-то страшное.
Арсений достал привезенную отцом флешку и включил компьютер. Послышалась незнакомая речь, мелодичная и очень приятная на слух. Говорил мужчина, потом ему отвечала женщина, ее голос показался Арсению странно знакомым. Юноша прислушался - женщина запела на неизвестном языке. В растерянности он трясущимися руками закрыл аудиоплеер и отодвинулся от рабочего стола. Пел тот самый голос, что много лет звучал в его сознании и успокаивал его, когда ему становилось особенно одиноко. Юноша не мог поверить в случайность этого совпадения, он задрожал всем телом, вновь открыл плеер и включил запись сначала, стал внимательно вслушиваться в каждое слово, будто впитывая в себя речь. Голоса о чем-то говорили мелодично, ласково, потом женщина запела, дальше послышался сильный треск и все умолкло.
Арсений вновь и вновь прослушивал запись, сомнений не было - это именно тот голос, что был ему так знаком, только песню он пел на неведомом языке. Арсений развернул коляску и направился к выходу, он хотел видеть отца. Юноша тихонько постучал по перилам лестницы, комната отца находилась на втором этаже, но, не дождавшись ответа, направился на кухню. Та была пуста, только с летней веранды из вечернего сумрака доносились голоса. Медленно управляя коляской и придерживаясь за стену, он выехал на летнюю террасу. Уже почти совсем стемнело, моросил мелкий дождь, делая вечер еще более сумрачным. Отец не замечал ненастья, шагал взад и вперед по аллее, резко взмахивал руками, он говорил по телефону, настойчиво что-то доказывал.
- А я тебе говорю, он переведет, я всю жизнь готовил его к этой работе. Знаю я, какие это деньги, гены не обманешь. Нет, думаю, месяцев шесть понадобится, перестань. Ты меня знаешь, тогда я всю шкуру спущу с этого волчонка. Что его мать, да, мать и отец, да, это их символ. Ну, все, мне пора, завтра к вечеру выезжаю. Если бы не переводы, давно бы забыл это проклятое место. Давай, - сунув в карман телефон, старый хозяин развернулся и зашагал к двери в дом.
Арсений выехал ему навстречу, отец в полутьме испуганно отпрянул от коляски, грубо буркнув.
- Ты давно здесь?
- Нет, я хотел поговорить, - тихо спросил Арсений.
- Что, ты уже посмотрел книгу? Что скажешь, сколько тебе надо времени на перевод?
- Я посмотрел, отец. Полгода, я думаю, нужно чтобы закончить все, - тихо ответил юноша. Ему уже не хотелось спрашивать, чей это голос звучал в записи, обрывки услышанного разговора и грубый тон, как всегда, заставили его замолчать и не задавать лишних вопросов.
- Это нормально, я буду звонить и контролировать, о первых результатах сообщишь мне через месяц. Все, я устал, а ты быстрей принимайся за работу, - раздраженно сказал отец, затем обошел инвалидную коляску, брезгливо протиснулся между ней и стеной и направился в свою комнату.
Его худая сгорбленная фигура, как привидение, проплыла по лестнице, ведущей на второй этаж. Там была его комната и еще несколько помещений, где Арсений никогда не бывал, да и Иваныч ходил туда только затем, чтобы приготовить все необходимое для приезда хозяина.
Арсений выехал на открытую часть террасы, холодные капли ночного дождя струились по лицу, он поднял голову к черному небу и хотел зареветь, как зверь, от обиды и безысходности, его душу переполняли отчаяние и гнев, безответные чувства и несбывшиеся надежды, но ком встал в горле, мешая закричать в голос. Слезы смешивались с дождем и стекали по щекам, капали на светлую сорочку и оставляли неровные бурые пятна, в темноте похожие на кровь. Он сидел так долго, вымокнув до нитки и трясясь всем телом, пока Иваныч молча не занес его в комнату. Посадил под горячий душ, потом также молча растер юношу грубым полотенцем. Уходя, он проронил одну только фразу: «Спи, завтра будет новый день».

Глава 2

Арсений привык подниматься рано, с первыми лучами солнца. Эта ночь показалась особенно длинной и беспокойной, уже занимался рассвет, когда он наконец смог задремать, но сон был беспокойный. Его цепкий ум не отдыхал, его тревожили мысли о книге и записи. Об отце думать не хотелось, ожидания оказались напрасными, только слова Иваныча успокаивали и вселяли надежду. Вот он и пришел, новый день. И Арсений надеялся, что он будет лучше вчерашнего. Открыв глаза и сев на кровати, он сладко потянулся. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иваныч, его лучезарная улыбка красноречиво говорила о многом.
- Уехал? - осторожно спросил Арсений.
- Слава Богу, и этот раз пережили, средства оставил и скатертью дорога, - перекрестился с облегчением Иваныч.
Арсений улыбнулся, вытянул руки вверх и еще раз потянулся всем телом.
- Завтракать и работать. Иваныч, там рыбка осталась? - спросил юноша, переваливая себя в коляску.
- Конечно! Я вам кусочек припрятал, - похлопывая Арсения по плечу, ответил дядька.
Он наскоро заправил кровать, пока Арсений умывался и надевал свежую рубашку. Затем они вместе направились на кухню, там уже витали ароматы жареной рыбки. Арсений потирал руки в ожидании вкусного блюда, он любил свежую рыбу, но это лакомство было редкостью на столе, отец оставлял не так много денег, чтобы баловать их деликатесами. Он подвинул к себе тарелку с завтраком и положил две поджаренные до золотистой корочки речные форели.
- Я картошку не буду, лучше две рыбки, - лукаво сказал Арсений.
- Ешьте, ешьте на здоровье, - одобрительно кивнул головой старик.
- Иваныч, ты как освободишься, зайди ко мне в кабинет, отец оставил мне запись, я хотел, чтобы ты послушал ее, - попросил юноша, допивая кофе. - Со мной творятся странные вещи, мне кажется, что этот женский голос я когда-то слышал.
Иваныч топтался по кухне, покряхтывая, убирал в буфет дорогую посуду, ту, что доставалась лишь к приезду хозяина. Арсений закончил с трапезой и поблагодарил дядьку, после чего направился в свою комнату.
Он сел за компьютер и включил запись, прослушал несколько раз подряд, он напрягал память и пытался понять, где ранее слышал этот голос, но на ум ничего не приходило. Потом он открыл книгу. Достал с полки от руки написанные алфавиты известных ему древних языков: так ему было удобней работать. Всматривался в каждую букву, пытаясь прочесть, но слова не складывались. Арсений еще и еще раз перелистывал страницы, но даже намека на известные ему знаки не было. Он снова прослушал запись, пересмотрел рисунки в книге, но ни одной мысли или даже догадки не появилось. «Нужна хоть какая-то подсказка», - подумал он, глядя в окно, там привычно сидела черная ворона и ожидала от Иваныча подачки.
Старый дядька стряхнул крошки со скатерти, ворона, смешно прихрамывая, направилась к угощению. Арсений открыл окно и позвал Иваныча.
- Иду, - ответил он.
Юноша с нетерпением ждал его прихода, а Иваныч как будто специально тянул время, прошло минут сорок, пока дверь в комнату распахнулась.
- Иваныч, сколько можно тебя ждать, - нетерпеливо позвал юноша. - Присаживайся, ты слышал когда-нибудь этот язык? Я пока понять не могу ни единого слова, совсем мне неизвестный слог, - рассуждал он.
Арсений включил запись, мужчина ласково что-то говорил девушке, потом та запела, мелодично и как-то очень жалобно. Иваныч вдруг весь съежился, словно вжался в стул, опустил голову и смотрел в одну точку, будто хотел спрятаться.
- Иваныч, что с тобой? - удивленно спросил Арсений, он не понимал, что происходит.
- Ничего, устал я, - вскакивая со стула, почти закричал дядька, в глазах его застыл ужас.
- Мне кажется, я слышал эту песню и женский голос когда-то очень давно, - внимательно глядя на Иваныча, сказал юноша.
- Выдумки это ваши, где это вы могли его слышать? Тут и женщин-то сроду не было, только Дуська-молочница, но у нее басок прокуренный, а тут - во! – нарочито громко возмущался Иваныч, размахивая руками и торопясь выйти.
- Иваныч, ну поговори со мной, ты ведь что-то знаешь?
- Ничего я не знаю, и не моего это ума дела, язык совсем незнакомый, древний, ваше это дело - языки старые разбирать, а у меня своих занятий полно, - Иваныч почти выбежал из комнаты и стремительно закрыл за собой дверь. Арсений сидел один, он не мог понять, что произошло со старым Иванычем, его как подменили. Надо было работать, юноша посмотрел на закрытую дверь в надежде, что Иваныч вернется, но та оставалась плотно затворенной, и Арсений вновь открыл рукопись. Снова и снова пробегал глазами по неизвестным знакам, сравнивая и анализируя, выписывая отдельные строки и пытаясь понять хоть что-то. Работая без отдыха несколько часов, он очень устал. Прошло много времени, солнце неуклонно катилось к закату, последними лучами цепляясь за верхушки деревьев, а Иваныч все не звал к обеду. Юноша уже изрядно проголодался. Подкатив коляску к окну, он снова включил запись, речь полилась, заполняя комнату, душа его опять затрепетала, чувствуя недосягаемую тайну этой речи и вместе с тем невероятное родство. Арсений опустил голову и внимательно вслушивался в каждое слово, а в голове его звучало: «Спи, сыночек, сладко, сладко».
Внезапный шум за окном заставил его очнуться. Во дворе Иваныч таскал старые, почти сгнившие доски, с грохотом скидывая их в кучу. «Откуда он их взял, дрова еще не привезли, а этот хлам совсем не будет гореть», - подумал Арсений и направился к дядьке.
Вскоре очутившись на крыльце, он окликнул его.
- Иваныч, мы обедать будем? Что это ты делаешь?
- Будем, обязательно, сейчас распилю эту рухлядь.
- Откуда у нас такие доски, я никогда их не видел!
- Да это там, за домом, строение было, - словно оправдываясь, ответил Иваныч.
- Давай помогу, держать буду, так ты быстрей распилишь, - съезжая с крыльца предложил юноша.
- Не надо, запачкаетесь, да и не ваше это дело.
Арсений подтянул край доски, пытаясь перевернуть ее и сложить в общую кучу, сильно обглоданный край дерева испугал его, юноша в ужасе бросил доску.
- Иваныч, что это – отъехав на коляске назад, крикнул Арсений.
- Чего там? - недоуменно спросил дядька и подбежал к нему.
- Кто это так сгрыз дерево? Посмотри, какие у него были зубы, доска обгрызена почти наполовину, - со страхом еще раз спросил Арсений.
- Говорил же - не ваше это дело, спилю и сожжем, идите уже в дом, работы, что ли, отец мало привез? – стараясь избавиться от лишних глаз, настойчиво скомандовал Иваныч.
- Иваныч, объясни мне, что происходит, я слышал разговор отца по телефону, он говорил, что у меня гены какие-то, и поэтому я смогу перевести, а теперь эти доски со следами ужасных зубов…, - не унимался Арсений.
- Идите домой, молодой хозяин, гены у вас отцовы, такой же настырный, а этим доскам лет тридцать, я и не знаю, кто их грыз, - отмахнулся Иваныч от назойливых вопросов.
Арсений внимательно смотрел на старого дядьку, поверить ему было сложно, но, кроме Иваныча, близкого человека у него не было, и обидеть его недоверием он не мог.
- Я на кухне тебя жду, пока на стол накрою, - послушно ответил юноша и направился в дом.
Иваныч облегченно выдохнул, помогая ему подняться на крыльцо. «Надо что-то делать, совсем пацан вырос, сует нос туда, куда бы совсем не надо», - хмуря брови, рассуждал дядька. Он ловко орудовал бензопилой. Вскоре доски были распилены, он покидал их за угол дома, туда, где обычно складывали поленницы дров на зиму. Обед прошел в тишине, Арсений думал и не хотел говорить, Иваныч несколько раз попробовал начать ненавязчивую беседу, но юноша отвечал односложно, и дядька оставил попытки его разговорить. После обеда Арсений удалился в кабинет и продолжил работу, Иваныч складывал перепиленные доски, насвистывая знакомую мелодию, довольный тем, что молодой хозяин успокоился и уединился. Старая хромая ворона ходила поодаль, она собирала хлебные крошки, принесенные ей, он угощал ее после каждого обеда, птица и человек привыкли друг к другу.
Дни летели за днями, но ничего не менялось. Арсению не давалось ни единое слово, ни единый знак в старой книге. Он бесчисленное количество раз слушал запись, что-то писал и сравнивал, результат был нулевой. Иваныч вечерами, как всегда, заставлял юношу заниматься на турниках, но с каждым днем желание что-либо делать покидало его. В голове были только строки непонятного текста и запись. Он мог ее воспроизвести сам, помня каждое слово, каждую интонацию, но понять смысл было не в его силах. Надежда перевести хоть слово умирала с каждым днем. Арсений почти перестал есть и плохо спал, он кричал ночами, вскакивал с постели, запирался в своей комнате и работал днями напролет, без обеда и прогулок. Иваныч старался отвлечь его разговорами, но ничего не помогало, Арсений срывался на крик, швырял в дверь все, что попадется ему под руку, при одном только упоминании об отдыхе или спорте. Из спокойного уравновешенного юноши он превратился в раздраженную истощенную тень когда-то доброго Арсения.
Следующая ночь выдалась очень дождливой и ветреной, осталось два дня до конца месяца, отец позвонит не сегодня - завтра, а у Арсения не переведено ни строчки. Он лег спать почти за полночь, холодные тяжелые капли бились о стекло, потоки воды стекали по водосточной трубе, беспрерывный вой ветра был похож на вой десятка огромных собак. Юноша никак не мог уснуть, он закутался в одеяло почти с головой, но страх и озноб били его, зуб не попадал на зуб, задремав в бреду, он метался по кровати, выкрикивая слова на непонятном языке. Иваныч заскочил в комнату, обезумевшие глаза юноши смотрели в потолок, лицо исказила судорога.
- Какой жар! Так и до смерти не далеко, совсем уморил себя - прошептал Иваныч. Он стремительно бросился на кухню, принес таз с холодной водой и чистое полотенце, сделал холодный компресс и положил его на разгоряченный лоб юноши.
- Не надо, - чуть слышно горячими от температуры губами произнес Арсений.
- Что значит не надо, открывайте рот, - пытаясь напоить его лекарством, командовал Иваныч.
- Незачем, осталось, два-три дня и тебя с безногим калекой выкинут на улицу, оставь меня, одному тебе будет легче прожить, - шептал Арсений.
- Еще чего, пейте, я сказал, мне ваши капризы не нужны, - насильно вливая густую жидкость в рот юноше, не унимался дядька.
Арсений совсем обессилел, его руки висели как плети, губы побелели и потрескались, глаза сильно ввалились и стали похожими на темные ямы. Под напором Иваныча он сдался, выпил ложку жаропонижающего средства и устало прикрыл глаза. Дядька довольно выдохнул, укрыл юношу ватным одеялом и устроился рядом в кресле. Так прошла ночь, Арсений то засыпал, то снова бредил и стонал, тяжелый холодный пот заливал глаза, дядька менял простыни и вновь укутывал его, подтыкая одеяло. День тоже прошел тяжело, Арсений не смог даже присесть на постели, чуть выпив сливового киселя, он впадал в беспамятство. Звал отца, извинялся, умолял его о чем-то, потом засыпал, и все повторялось вновь. Так прошло три дня, улучшений не наступало, Арсений слабел с каждым днем. Иваныч устал ждать улучшения, совсем отчаявшись, он привез доктора из города, врач внимательно осмотрел больного и выписал лекарства.
- Что с ним, доктор?
- Нервное истощение, он очень слаб, его в стационар нужно, - снимая халат, ответил доктор.
- В больницу? Нет, мы не можем, - засуетился Иваныч.
- Тогда вот вам рецепты, все давайте по времени и подпишите мне вот это, - протянул лист с отказом врач.
- Хорошо, мы все выполним по пунктикам, - чуть успокоился дядька.
Доктор стал собираться, Иваныч напросился с ним до ближайшей аптеки, а к вечеру напоив Арсения лекарствами и дождавшись, когда он уснет, дядька тихонько поднялся на второй этаж.
Он прошел мимо комнаты старого хозяина и остановился в конце коридора, достал связку старых тяжелых ключей, привычным движением открыл массивную дверь. Полумрак заброшенной каморки встретил его неприветливо, занавешенные тяжелыми портьерами окна с толстыми решетками и изрядный слой пыли не давали проникнуть сюда солнечному свету. Раскиданные женские вещи, украшения, игрушки, расправленная кровать и детская люлька, опрокинутая вверх дном - все говорило о том, что хозяйка комнаты очень спешила. Иваныч подошел к столу и открыл нижний ящик, из которого достал несколько старых тонких ученических тетрадей и стал перелистывать, внимательно вглядываясь в написанное. Найдя нужную страницу, он осторожно вырвал ее, затем аккуратной стопкой сложил тетради обратно и тихонько затворил дверь, замыкая ее на ключ. Поздно вечером позвонил старый хозяин, он очень серьезно интересовался успехами Арсения. Иваныч успокоил его, сказав, что ключ к алфавиту в книге почти найден, и что Арсений работает, не покладая рук. Хозяин остался удовлетворен ответом и пообещал месяца через три заехать за первой половиной работы.
Дни потянулись за днями, Арсений понемногу приходил в себя, работать Иваныч ему не позволял, усиленно кормил и вывозил на террасу любоваться природой, как он сам говорил. Прошло две недели, прежде чем Арсений, совсем окрепнув, стал постепенно входить в обычный ритм жизни. Он пересмотрел свои старые записи, проанализировал рисунки и карты, изображенные в древней книге и установил, что эта книга - житие древнего, доселе неизвестного ему народа, жившего где-то между Уралом и Енисеем. Работа по переводу не продвигалась вперед, но некоторые успехи Арсений сделал. Он пришел к выводу, что наиболее повторяющиеся буквы в словах соответствуют гласным звукам латиницы. И надежда вновь затеплилась в его душе. Иваныч радовался выздоровлению дорогого ему чада, но видя, как он упорно работает, не давая себе поблажек, начал бояться, что болезнь может вернуться.
Это был обычный день, Арсений позавтракал и направился в кабинет. Иваныч молча, подошел и протянул ему старый пожелтевший лист бумаги.
- Что это? - тихо спросил Арсений.
- Не знаю, на чердаке нашел, может, вам пригодится, каракули какие-то, - ответил Иваныч и заторопился уйди.
- Я посмотрю позже, - направляясь в свою комнату, сказал Арсений.
- Я в город, буду поздно, а вы посмотрите это, не откладывайте, - настаивал Иваныч.
Арсений сел за стол, привычным движением включил запись и развернул старый листок, вырванный из школьной тетради. На нем ровным столбцом были написаны знаки, те, что он видел в старой книге, а напротив - буквы латиницы. Мурашки побежали по его рукам, мелкие капли пота выступили на лбу.
- Иваныч, что это? Где ты это взял? - закричал Арсений, распахивая дверь.
Ответа не последовало, дядька уже ушел. Арсений трясущимися руками открыл книгу и начал медленно читать, сверяя каждую буковку. Буквы складывались в слова, алфавит, что написан на старом листе, был не полон, но основной смысл Арсений уловил, дальше было дело техники и времени. Юноша глубоко выдохнул и откатился от стола. Начало положено, он спасен. Ему стало легко и хорошо, хотелось петь и разложить мысли по полочкам, но охватившее его волнение мешало сосредоточиться. Направив коляску к выходу, он положил драгоценный листок в древнюю книгу, улыбнулся сам себе и, довольный происходящим, решил прогуляться, чтобы чуть успокоиться. Вскоре он уже ехал по аллее, где вековые вязы шумели своей листвой. Арсений направлялся на залитую солнцем лужайку, лет семь назад Иваныч скосил высокие травы и засеял ее клевером, поставил несколько ульев. Хозяин был очень скуп на деньги и похвалы, поэтому дядька старался выживать самостоятельно, он разбил небольшой огород с южной стороны дома, засеял лужайку медоносами, держал в сарайчике десяток курочек. Иногда дядька брал с собой Арсения помогать по хозяйству, где подержать, а где и помочь перенести, чтобы ему не было так одиноко, и он не чувствовал себя брошенным. Вот и сейчас Арсению захотелось на залитый солнцем луг, где жужжат пчелы и пахнет летом. Свернув с аллеи, он с трудом пробрался сквозь ягодные кустарники, коляска по заросшей травой земле двигалась медленно и с огромным усилием. Раздвинув очередной куст смородины, он увидел, как незнакомая девушка собирает крупные черные, уже созревшие ягоды в ведро.
- А вы что здесь делаете? - громко позвал Арсений.
Девушка мгновенно вскочила, одергивая подол легкого платьица, ее истошный визг заставил Арсения закрыть уши.
- Да не визжи ты, я ж не съем тебя, - закричал юноша, стараясь перекричать нежданную гостью.
- Ой, как ты меня напугал. Я тут у вас ягодки немного возьму, осыплется же, - оправдываясь, пояснила девушка.
- Иваныч из нее варенье варит, - улыбнулся Арсений.
- Да, варенье - это хорошо! Ну что, можно? Мне тут до ведра с литр осталось добрать, - подходя поближе и показывая почти полное ведро черной смородины, спросила девушка.
- Конечно, бери, Иваныча нет, хочешь, я тебе помогу? - разглядывая крупные, напоенные солнцем, ягоды, предложил Арсений.
- А ты как, на коляске, тебе не трудно?
- Нет, давай кружку, я - в нее, а ты сразу в ведро.
Девушка подала небольшую эмалированную кружку с почти стертым рисунком. Арсений подъехал вплотную к смородиновому кусту и начал собирать наливные сочные ягоды, похожие на бусы.
- Неправильно ты ягоду берешь! Смотри, как надо: две в ведро, одну - в рот, - рассмеялась девушка, наблюдая за усердием нового знакомого.


































- Правда, вкусно так собирать, - ответил юноша, отправляя каждую третью ягоду в рот.
- А то, не первый год беру. А ты хозяин? - глядя прямо в глаза Арсению, спросила девушка.
- Да, я живу в этом доме с Иванычем, он сейчас в городе, - сказал он, набрав почти полную кружку.
- А у нас в городе говорят, что ваш дом проклят, и хозяин его - оборотень, он собственного сына взаперти держит на цепи, - тихо прошептала девушка, словно боясь, что ее еще кто услышит.
- А как же ты не боишься сюда ходить? - насмешливо спросил Арсений тоже шепотом.
- А мне хошь не хошь, а надо. Мамку с работы за пьянку выгнали, папка пятый год на зоне чалится, а у нас еще три рта: бабка и два брата. Вот ягодку на рынке продам, поесть ребятишкам куплю, - отрапортовала девушка.
- А как тебя зовут? - спросил Арсений, ему стало жаль незваную гостью.
- Катя, - ответила девушка, снимая с пояса привязанный белый платок и закрывая им собранные ягоды.
- А я Арсений, - чуть склонив голову, ответил юноша.
- Имя-то какое редкое – Арсений. Сенька, что ли? - рассмеялась Катерина.
- Да, меня так Иваныч зовет, редко, только когда смеется надо мной, - смутился он.
- Ну ладно, мне пора, еще к автобусу надо успеть, ягоду продать, - заспешила девушка.
- До свидания, ты заходи как-нибудь, - попросил Арсений.
- Нет, к вам пусть лешие ходят, - звонко рассмеялась девушка и скрылась за ближайшими кустами.
Арсений удивился, как она быстро перемахнула через куст красной смородины и исчезла в зарослях. Он, было, поспешил за ней, но коляска застряла в гибких ветвях кустарника, да так, что обратно выбраться на лужайку оказалось непросто. Встреча с девушкой не выходила у него из головы, перед глазами стояло ее лицо, слышался ее звонкий смех.
А между тем жизнь Кати была совсем нелегкой. Их семья считалась неблагополучной: отец находился в заключении, мать часто выпивала, а на плечи еще совсем юной девушки легли заботы о семье. Она очень любила своих братишек, о них нужно было заботиться, бабушка болела и тоже нуждалась в помощи. Катя старалась заработать денег на жизнь семье. И не всегда это ей удавалось сделать честным путем, всякие истории случались с ней. Вот и в чужом саду она оказалась с целью собрать ягоду и продать, чтобы хоть что-нибудь купить для детишек. Но, несмотря на все сложности жизни, природное жизнелюбие и оптимизм помогали девушке справляться с нелегкими проблемами.
Арсений неторопливо доехал до клеверной лужайки и стал с интересом наблюдать за работой пчел. Они громко жужжали, перелетая с цветка на цветок, их нектарные мешочки были полны, и они с трудом носили их в ульи, стоящие чуть поодаль. Арсений сорвал листочек мяты, растер его в ладони и наслаждался ароматом пряной травы, вдыхал терпкий благовонный запах. Пожевал сладкие цветы клевера, как учил его в детстве Иваныч, затем продолжил свое путешествие - направился к почти завалившейся изгороди.
Огромный черный бык пасся у разваленного забора, увидев человека, он захрапел и выпустил из больших ноздрей пар. Сбивая кочки сырой земли передними копытами и выставив мощные острые рога вперед, он наставил их прямо на Арсения. Юноша попытался быстро развернуть коляску, но задние колеса застряли в мягкой земле и не поддавались. Он смотрел на приближающегося разъяренного быка, и от страха у него застыла кровь. Вдруг, не осознавая себя, он заговорил на незнакомом языке плавно, мелодично. Речь лилась неторопливо, напевно, сама собой, незнакомые слова были приятны на слух, действовали завораживающе. Бык поднял голову, внимательно посмотрел на юношу и, помахивая хвостом, подошел к нему. Огромный шершавый язык быка скользил по щеке и шее человека, свирепый черный великан жалобно мычал, как маленький теленок, облизывая сидевшего в коляске юношу. А Арсений все продолжал говорить, и вот уже он легонько коснулся бычьей головы и поглаживал ее, проводил своей рукой по жёсткой шкуре, чесал за ухом, трогал влажный нос животного.
- А ну, пошел прочь, - вдруг раздалось из-за кустов.
Иваныч, вооружившись большой палкой, бежал на помощь Арсению. Бык, как будто очнувшись, развернулся и побежал прочь, выбрасывая из-под огромных копыт клочья земли и траву.
- Вы целы? - ощупывая Арсения, с волнением спросил дядька.
- Да все в порядке, - ответил юноша, вытирая лицо от слюней странного быка.
- Ох, как же вы меня напугали! Это ведь Яшка - местный бык-шатун, к нему даже хозяин боится подойти, он еще весной сбежал с фермы и всех рвет, кто к нему ближе чем на пять метров приблизится, - объяснял Иваныч, вытаскивая коляску с Арсением на каменистую дорожку аллеи.
Арсений молчал, он думал: «Странно, я сказал быку что-то на непонятном мне языке, на котором написана древняя книга. Откуда я это знаю, почему бык так повел себя?» Загадок становилось все больше.

Глава 3

Возле дома Иваныч развернул коляску и попросил Арсения немного подождать. Он взял лежащую на углу дома лестницу и приставил к стене, несмотря на возраст, ловко вскарабкался на самый верх, снял разбитую створку окна, которая закрывала вход на чердак, и спустился вниз.
- Надо стекло целое вставить, в ураган веткой разбило, - озабоченно сказал дядька, вынимая осколки стекла из старой облупившейся деревянной рамы.
- Иваныч, а где ты нашел тот листок, что отдал мне утром? - начал разговор Арсений.
- На чердаке, я же говорил вам, вот ходил окно проверить и нашел, - опуская глаза, соврал дядька.
- А других записей там нет? - в надежде спросил юноша.
- Нет, под хламом, что у окна, его нашел. Подумал, может, что важное, - ответил Иваныч, прихватив раму под мышку и разворачивая коляску к дому. - Пора нам, вечереет, ужинать надо. Вы сегодня нагулялись, есть, наверное, хотите? - переводя разговор на другую тему, спросил дядька.
- Да, съел бы что-нибудь. Иваныч, ты, когда будешь окно вставлять, посмотри внимательно, может, тетрадь старая где лежит? Ты не представляешь, что ты нашел, для меня это дороже всех кладов мира, - задыхаясь от волнения, сказал Арсений.
- Хорошо, посмотрю, а что там?
- Представляешь, я месяц бился в поиске кода к знакам, что оставил для перевода отец, и никак не мог его расшифровать. А ты мне принес алфавит на том старом тетрадном листе. Откуда он появился в нашем доме? Иваныч, кто здесь жил до нас? - настойчиво расспрашивал Арсений. Для него это было очень важно, а вдруг найдутся еще записи или продолжение алфавита.
- Ну, вы меня вопросами засыпали, я дольше вас в этом доме живу, и кроме нас с вами здесь при мне никого не было. У отца спросите, может он знает ответ, - продолжал дядька, подкатывая коляску ко входу.
- Его спрашивать нельзя, скажет, что я бездельник, интересуюсь тем, чем не следует.  Да и зачем его лишний раз злить, - рассуждал вслух Арсений.
- Все, пора домой, уже совсем стемнело, - Иваныч толкал коляску на крыльцо и немного раздраженно бурчал. - Здесь точно кто-то жил, написал же это кто-то. И аудиозапись у отца на этом же неизвестном языке. Может быть, ее тоже в доме сделали? - не унимался юноша.
- Нашелся алфавит - и слава Богу, давайте умывайтесь и ужинать, перекусим, я тут колбаски вам из города привез, - суетясь на кухне, ответил Иваныч, по всему было видно, что он не желал продолжать этот непростой разговор.
- Но все- таки интересно, откуда здесь этот листок? - не мог успокоиться Арсений.
Иваныч не ответил, он ставил на стол тарелки, наливал чай и молчал, ему нечего было сказать, да и не нужно было. Ужин прошел спокойно, Арсений то и дело начинал разговор о старом листке, но Иваныч отнекивался, делая вид, что ничего не знает. Наконец, юноша успокоился, поблагодарил дядьку за ужин и направился в свою комнату.
Он открыл старую книгу, приготовил чистый лист бумаги, ему не терпелось приступить к переводу, спать не хотелось, и он начал работать. Сверяя каждую букву, Арсений перевел половину страницы, но перечитав текст, он не смог понять, что происходит. Слова не складывались ни в предложения, ни даже в словосочетания, смысл уловить было невозможно, текст не формировался. Каждое слово существовало само по себе, не имело логической связи с последующим или предыдущим. Весь текст представлял собой случайный набор слов. Арсений отложил книгу, внимательно посмотрел на старый пожелтевший листок, тот, что принес Иваныч, еще раз сверил каждую букву, слова переводились с легкостью. Арсений даже сумел дописать недостающие знаки, имея немалый опыт в переводах старинных текстов, это не составило особого труда - найти отсутствующие значения неизвестных знаков. На отдельном листе, как обычно, он написал алфавит древнего языка, прикрепил к стене над столом, чтобы было удобней работать. Арсений еще и еще раз перечитывал переведенные слова, но, увы, смысла они не обретали. Он отложил работу, посмотрел в окно. Полная желтая луна, как головка сыра с чуть заметными темными дырами, улыбалась ему. Арсений улыбнулся в ответ.
- Ничего не выходит, - сказал он ей.
В ответ - тишина, только где-то далеко раздалось уханье совы, да легкий ночной ветерок шумел в пышных кронах вязов.
- Надо спать, завтра еще раз все пересмотрю, - сказал Арсений сам себе. - Спокойной ночи, - помахал он в окно рукой, разговаривая с луной.
Утро выдалось пасмурное, ночное звездное небо с рассветом затянули огромные серые тучи, дальние раскаты грома говорили о приближающемся ненастье. Арсений сел на кровати, в доме было тихо, он как всегда потянулся, опустил ноги.
«Надо вечером съездить на спортплощадку, совсем ноги затекли», - подумал юноша.
- Иваныч! - крикнул Арсений.
Дверь медленно приоткрылась, издавая тихий ноющий скрип. Иваныч, чуть просунув голову в дверь, сквозь зубы процедил: «Отец без предупреждения явился, скоренько вставайте, злой как пес, быстрей, быстрей!»
Арсений быстро откинул одеяло, натянул лежащую здесь же рубаху, надел брюки и, перекинув тело в коляску, направился в ванную. Не успев умыться, он услышал в комнате шум. Кто-то копался в его бумагах.
- Откуда у тебя этот лист? - закричал отец.
Юноша, вытирая лицо, выехал в комнату, старый хозяин подскочил к сыну и стал трясти у его лица пожелтевшим тетрадным листом.
- Еще раз спрашиваю, откуда у тебя эта запись? - зло кричал отец, бегая по комнате.
- Иваныч на чердаке нашел, - тихо ответил Арсений, стараясь не разозлить отца еще больше.
- Это все, что ты сделал за это время? Я же говорил: мне нужны первые наработки через месяц, ты меня плохо понял? - не унимался старый хозяин.
- Отец, книга очень сложная, аналогов алфавита нет, это совсем неизвестная культура и язык, без этого листочка мои труды были напрасны, - объяснял Арсений, опустив голову.
- Чего ты мямлишь? Тебе дана работа и будь добр выполнить ее в срок, я столько денег потратил на твое обучение и содержание. Что ты сумел перевести, покажи? - чуть успокоившись, приказал отец.
Арсений подъехал к столу, достал лист со вчерашней работой и протянул отцу. Тот быстро пробежал глазами написанное.
- Что это за бессмыслица? Мне необходим связный текст, а это какая-то абракадабра, набор слов, - недоуменно спросил он, внимательно глядя на сына.
- Я пока не могу понять, строки переводятся легко, а смысла нет вообще, слова читаются, будто каждое само по себе, - терпеливо объяснял Арсений.
- Как это может быть? Мне нужен текст понятный, мне нужно знать, что в этой книге, ее смысл, я всю свою жизнь положил на нее, а ты спишь до обеда! Посмотри, который час, - чеканя каждое слово и тыча тонким пальцем в настенные часы, говорил отец.
- Я все понял, отец, - тихо ответил Арсений.
- Даю тебе еще месяц, я обязательно приеду и сам проверю, по телефону ничего толком от вас не узнаешь, - пристально взглянув на Арсения, сказал он.
Старый хозяин с шумом бросил бумаги на стол и вышел из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Он быстро прошел на кухню, ногой подвинул тяжелый стул к окну и сел. Успокоиться он не мог, его огромные глаза с тяжелыми нижними веками налились кровью, казалось, нос стал длинней и тоньше, он внимательно смотрел на дядьку.
- Иваныч, мне с тобой поговорить надо, - серьезно сказал хозяин.
Дядька молча сел за стол, сложив сморщенные, обветренные от работы руки перед собой.
- Зачем ты лист с алфавитом принес? И где ты его взял? - спросил хозяин.
- На чердаке нашел, рама от ветра разбилась, полез ремонтировать и нашел, - без тени смущения ответил он.
- Идиота из меня не делай, ты в комнату ходил? - продолжал допрос хозяин.
- Что вы, откуда у меня ключи? Говорил я вам - все сжечь надо, найдет он, тогда все, - умоляюще сказал Иваныч.
- Чего он найдет? Калека он да и глуп, как пробка, что он без нас делать будет? Он же котенок слепой в миру, людей не видел, только и знает, что переводы свои. Не могу я все это сжечь, душа у меня до сих пор горит при одной мысли о ней, - с волнением в голосе ответил хозяин.
- Двадцать пять лет прошло, а вы все успокоиться не можете, - покачал головой дядька, внимательно глядя на собеседника.
- Проклятие это мое, наказание на всю жизнь, клеймо огненное на душе моей - тихо ответил Иннокентий Витальевич, быстро встал и подвинул стул к столу. - Не жалей его, он нас не пожалеет, если что, от волка овца не родится, - задумчиво буркнул старый хозяин и вышел.
Арсений, боясь, разозлить отца, не вышел к завтраку, а сел за письменный стол и работал, не отрываясь, словно хотел наверстать то, что не выполнил за месяц. Уйдя в работу с головой, он не замечал времени, только дождь хлестал в окно, напоминая о том, что жизнь продолжается, да внезапные раскаты грома заставляли вздрагивать, всполохи молнии разрезали сумрак комнаты. Неожиданно все стихло, редкие лучи солнца зайчиками отражались в огромных лужах на дорожках аллеи, Арсений, выглянул в окно. Черный тонированный джип сорвался с места и с визгом скрылся за старыми вязами, оставив в лужах жирные масляные пятна. Вскоре дверь распахнулась, на пороге появился дядька, лицо его было хмурым.
- Иваныч, что? - озабоченно спросил Арсений, волнуясь за единственного друга.
- Все нормально, отец уехал, вам поесть надо, я на кухне, заканчивайте, - непривычно сухо сказал он.
Юноша смотрел на закрытую дверь и не понимал, что происходит. Он дописал слово, отодвинул записи, поспешил на кухню. Дядька суетился у плиты. Арсений подъехал к нему и обнял за спину, как в детстве, уткнулся носом в пахнущую щами рубаху.
- Иваныч, он ругал тебя? - жалобно спросил юноша.
- Нет, что вы, все хорошо, - тихо ответил Иваныч, убирая руки юноши. - Присаживайтесь к столу, есть будем.
Арсений замолчал, он чувствовал настроение Иваныча, таким он был очень редко, его не нужно трогать сейчас, надо дать ему время успокоиться. Видно, что случилось нечто такое, о чем ему трудно говорить. Сердце Арсения сжалось, ему тяжело было смотреть на страдания дорогого человека. Слезы накатились на глаза, Арсений давился, пережевывая бутерброд. Наконец, решился спросить.
- Иваныч, что стряслось, отец обидел тебя? - осторожно начал юноша.
- Нет, что вы, - тихо ответил он.
- Я же вижу, что тебе плохо, чем я могу помочь? - настаивал Арсений.
- Господи, да чем ты мне поможешь? - с трудом приподнимаясь со стула, ответил дядька. Он отнес посуду в раковину, шаркая ногами, словно состарился лет на тридцать.
- Иваныч, ты не переживай, отец - он грубый, ты же меня сам учил: «Завтра будет новый день». Не расстраивайся так, - старался успокоить его Арсений.
- Все нормально, прихворнул я что-то, - солгал дядька, стараясь быстрей уйти. - Пойду, лягу, - прикрывая грязную посуду кухонным полотенцем, сказал Иваныч и поспешно вышел.
Арсений смотрел ему вслед и очень переживал. «Что такого сказал старику отец, на нем лица нет? Это точно из-за меня, я целый месяц провалял дурака, ничего не сделал, подвел Иваныча. Надо работать, надо понять, в чем тут секрет, слова переводятся, а смысл где?» - рассуждал Арсений, перемывая посуду после ужина.
Закончив с мытьем посуды, он направился в свою комнату и опять усердно принялся за работу, было далеко за полночь, когда свет в его комнате погас, он так и уснул, сидя в коляске у стола. Иваныч тихонько приоткрыл дверь и повернул выключатель, в свете полной луны осторожно поднял Арсения на руки, положил на кровать и накрыл шерстяным пледом.
- Умаялся, бедняга, сколько тебе еще придется терпеть, - тихо прошептал старик и погладил юношу по светлой русой голове.

Глава 4

Каждый последующий день был похож на предыдущий, Арсений работал с раннего утра до глубокой ночи. Переводил, сравнивал, старался уловить смысл текста, но все было тщетно, вопросов становилось больше, чем ответов. Изображения на странице никак не соответствовали написанному, даже слова, встречающиеся на данной странице, не отражали смысл изображенного на рисунках и картах. Арсений совсем забросил занятия спортом, голова болела от напряжения и духоты кабинета. Осень выдалась сухая и жаркая. Уже середина октября, а дела не двигались, отец не звонил и не приезжал. Арсений стал бояться каждого прихода Иваныча в свою комнату, ему постоянно слышалось шуршание гравия под колесами подъезжающего джипа. Нервы сдавали, он то и дело комкал переведенные страницы и с яростью швырял их в урну, начинал все заново, но ничего не менялось. Слова не складывались в слаженный текст, смысл отсутствовал.
Арсений в очередной раз смял несколько листов с уже переведенными знаками, с силой бросил их на пол, в отчаянии уронил голову на руки. Было трудно дышать, хотелось закричать от безысходности и охватившей его ярости. Он больно прикусил губу, сжал кулаки, чтобы не завыть как дикий зверь. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился Иваныч.
- Только не говори, что звонил отец, - сверкая глазами, прошептал Арсений, его зрачки светились в полутемной комнате как у дикого зверя, лицо исказила гримаса ярости.
- Нет, никто не звонил. Вам бы на улицу надо, давайте позанимаемся сегодня, - тихо спросил Иваныч, боясь услышать то, что он слышал уже не первый день.
- Иди, занимайся своими делами, не трогай меня, какой мне сейчас спорт? - закричал Арсений.
- Молодой человек, не кричите, а отвлечься вам нужно, - ласково, но с твердостью в голосе ответил дядька.
- Не хочу я, ничего не хочу, уйди, - швыряя в Иваныча смятый лист бумаги, продолжал кричать он, его глаза светились, казалось, еще минута и он бросится на дядьку как дикий зверь.
- Что опять случилось? - подходя к Арсению и прижимая его голову к груди, спокойно спросил дядька.
- Иваныч, я в тупике, не знаю, что мне делать, ничего не выходит, я впервые в такой ситуации! Это издевательство какое-то, кто только написал эту бессмыслицу, - обмякнув в руках Иваныча, в отчаянии ответил Арсений, и слезы хлынули из его глаз.
- Давайте на воздух, вы скоро с ума сойдете, ножки разомнем, - еще раз предложил дядька, доставая платок и вытирая юноше бледное изможденное лицо.
- Наверное, пойдем, - разворачивая коляску, очень тихо почти губами ответил Арсений, в его голосе было столько боли и отчаянья, что Иваныч не на шутку испугался.
- Ну, вот и славно, завтра будет новый день, отчаиваться рано, - приговаривал старик, прикрывая за собой дверь.
«Бедный мальчик, надо что-то предпринять, иначе не миновать нам горя, кровь у него дикая, кто знает, что надумает», - выкатывая юношу на крыльцо, подумал Иваныч.
Вечер стоял тихий, оранжевая листва бушевала красками в заходящих лучах осеннего солнца. Пахло прелыми листьями и цветущими рядом с крыльцом хризантемами. Горький опьяняющий воздух чуть взбодрил Арсения, он внимательно посмотрел на дорожку аллеи.
- Иваныч, а где наша ворона, я ее давно не видел? - неожиданно спросил юноша.
- Да вон она, на столбе вас дожидается, - показывая на спортивную площадку, чуть успокоился Иваныч.
Ворона важно прохаживалась по перекладине турника, так, словно ждала кого-то.
- Иваныч, возьми с собой остатки хлеба для нашей красавицы, - попросил он и улыбнулся.
«Слава Богу, не совсем еще голова у него поехала», - подумал дядька. Добравшись до спортплощадки, он помог Арсению встать. Юноша повис на турнике, пытаясь подтянуться, но силы покинули его.
- Совсем вы ослабли, кушаете плохо, спите по четыре часа, откуда силы? И занимались последний раз два месяца назад. Так и умереть недолго, погубите вы себя такой работой, - причитал Иваныч, помогая юноше сесть в коляску.
- Минутку посижу и еще попробую, - задыхаясь, сказал Арсений.
- Вот банка с кормом, смотрите, сидит ведь, ждет, - Иваныч показывал на ворону, которая прогуливалась рядом.
Арсений набрал корма и бросил чуть поодаль, старая ворона, прихрамывая, смело направилась к угощению, юноша внимательно наблюдал за ней и печально улыбался.



































Птица быстро собрала лакомство, вспорхнула на ближайший столб и стала наблюдать за происходящим.
- Посмотри на нее, она совсем как я, всегда одна, и вечно ждет внимания и подачки, - грустно глядя на ворону, рассуждал юноша.
- Что вы такое говорите? И откуда только мысли такие? Я же с вами, да и хлеб вы свой не зря едите, вот работаете сколько! И про какие это вы подачки? - возмутился дядька.
Но Арсений молчал, он внимательно смотрел на ворону, печаль не сходила с его лица, казалось, еще минута, и его глаза вновь наполнятся слезами. Дядька стоял рядом, он давно не видел юношу таким подавленным: «Не дай Бог, опять сляжет», - мелькнула мысль.
- Иваныч, помоги, надо заниматься, а то женщина смотрит, ее подвести нельзя, - глядя на ворону, попросил юноша. Улыбка чуть коснулась его губ.
Дядька приподнял Арсения и помог ему встать у турника, юноша, шаркая обессиленными ногами, еще раз попытался подтянуться, но руки не слушались.
- Чего висишь, как мешок с навозом? Тебе разозлиться надо, а то так и останешься калекой, умру я, чего делать будешь, давай, хлюпик, - неожиданно резко закричал Иваныч.
Арсений широко раскрыл глаза, удивленно глядя на старика. Иваныч всегда относился к нему с нежностью, стараясь уговорить, а сегодня?
- Чего смотришь, так и будешь висеть? Давай, тошнотик, тянись, - еще раз крикнул дядька.
Арсений от возмущения стиснул зубы, чтобы не нагрубить Иванычу, его будто обдало кипятком, все мышцы напряглись. Раз, другой - тело юноши резко взметнулось вверх, он старался достать подбородком до перекладины.
- Девять, десять, все, хватит на сегодня, - оттягивая Арсения от турника, сказал дядька.
- Поставь меня к брусьям, - твердо сказал юноша, глядя Иванычу прямо в глаза.
- Узнаю моего Сеньку, а то смотри, сломался! Нет, паря, рано, нам еще жить и жить, - радостно ответил дядька, помогая Арсению перейти на брусья.
Волоча непослушными ногами по земле, Арсений старался сделать хоть несколько шагов.
- Что это вы, Арсений Иннокентьевич, про женщин говорили? - смеясь, спросил Иваныч.
- Это я про ворону, - не понял Арсений.
- Я тут подумал, может, вам женщину для тонуса привести? - продолжал дядька шутливо.
- Какую женщину? - недоумевал юноша.
- Ну, бывают такие, пообщаетесь, для здоровья вам надо, ну и так.
- Зачем она мне, работы у меня много, ну ты, Иваныч, насмешил, - усаживаясь в коляску поудобнее, рассмеялся Арсений.
- А все же привезу, - тихо ответил Иваныч.
Арсений промолчал, он любовался поднимающейся над деревьями луной, полной, круглой, как золотое светящееся блюдо. Прогулявшись по ночной аллее и надышавшись прохладным осенним воздухом, напоенным горечью увядающих цветов, жители старого каменного дома с аппетитом поужинали. Иваныч помог Арсению помыться и лечь в постель.
Дом стих, только время от времени поскрипывали старые ставни, да лай собак вдали нарушал тишину. Арсений лежал и рассматривал лунные пятна на потолке. Часы пробили два. Спать не хотелось. Он сел на край кровати, с трудом свесил ноги, все тело болело. «Перезанимался, мышцы ноют, надо продолжить упражнения, совсем я обленился», - подумал юноша, придвигаясь к окну.
Двор был пуст, полная луна на безоблачном небе тускло освещала окрестности, ворона мирно дремала на столбике крыльца, что удерживал перила. Вдруг птица испуганно встрепенулась и взлетела на ближайшее дерево. Худая согнутая фигура в темной куртке с капюшоном на голове быстро пробежала через двор и скрылась на летней террасе. Арсений подвинул коляску и тихо, чтобы не потревожить Иваныча, пересел в нее, затем выехал в холл и направился к выходу на летнюю террасу, остановился у самой темной стены. Человек ловко просунул руку в приоткрытую форточку и умело открыл створку окна, шустро влез в комнату, бесшумно спрыгнул с подоконника. На цыпочках, так тихо, что не скрипнула ни единая половица, направился в дом. Арсений молча наблюдал за происходящим, вор проник на кухню и уже через несколько минут с полной тряпичной сумкой возвратился назад.
- А как же леший? - узнав в крадущейся мимо тонкой фигурке знакомую девушку, уверенно спросил юноша, нарочно делая голос чуть хрипловатым.
- Дяденька, не надо, я все верну, - шепотом запричитала девушка, от страха она низко присела и поставила сумку у ног.
- Чего набрала-то? - рассмеялся Арсений.
- А чего у вас брать, тоже голь, - девушка узнала старого знакомого и осмелела.
- Катя, ведь можно же попросить, - сказал тихо Арсений и подъехал к ночной гостье поближе.
Девушка выпрямилась, посмотрела на юношу уже без страха.
- А ты чего отдашь? У вас самих в холодильнике жрачки на два дня, а в городе говорят, что вы чуть ли ни олигархи, - рассуждала Катя, успокоившись.
- Нашла ведь, что взять, и, главное, быстро так, - удивлялся юноша, покачивая головой.
- Да брось, порошка взяла пачку, стирка у меня, да так, по мелочи, хочешь, верну, - оправдывалась ночная гостья.
- Ладно, не надо, раз взяла - тебе нужней, - успокоил ее Арсений.
- И что, я могу идти? - не понимая происходящего, спросила девушка.
- Иди, - спокойно ответил хозяин.
- Спасибо! А дядька твой тебя не накажет? - не унималась Катя.
- А мы ему не скажем, - усмехнулся юноша.
- Ну, я пойду? - еще раз спросила девушка. Она быстро схватила сумку в охапку, прижала ее к груди и ловко забралась на подоконник.
- До свидания, - сказал Арсений уже вдогонку поздней визитерше.
- Пока, - донеслось до него из темноты сада.
Он прикрыл створку и направился в свою комнату, посмотрел в окно, девушки уже не было видно. «Вот это да, уже сбежала», - подумал юноша, улыбаясь. Часы пробили половину третьего. Он лег в постель, в эту ночь сон его был крепок.
Арсений проснулся от крика, Иваныч ругался на чем свет стоит. Юноша быстро оделся и направился в кухню, дядька открыл все шкафы и, размахивая руками, метался по комнате.
- Что случилось? - спросил Арсений, улыбаясь происходящему.
Вид у Иваныча был обескураженный.
- Это же надо, все вынесли, двадцать пять лет здесь живу, люди стороной не только дом обходят, к забору боятся подойти! А тут в дом залезли, все уперли. Есть нечего, завтрака не будет! Это ж надо, ничего не боится, - громко возмущался Иваныч.
- Яичницу сделай и хватит, мне работать пора, - рассмеялся Арсений, вспоминая ночное происшествие.
- Вам смешно, а с меня спрос, все вынесли, сумки три, точно. В город за продуктами надо и вообще. А вы не слышали ночью шума? - спросил Иваныч, доставая из холодильника яйца.
- Нет, не слышал, - слукавил юноша, придвигаясь к столу.
Вскоре завтрак был готов, Иваныч не унимался, он пересчитывал несуществующие запасы, которых набралось уже не на три, а на пять сумок. Арсений улыбался, после легкого завтрака он направился в свою комнату, а через несколько минут дядька заглянул к нему.
- Ну, я в город, рано не ждите, вернусь только к вечеру, много не работайте, воскресение сегодня, отдыхать надо. Обокрали шельмецы, это же надо, - не мог успокоиться он.
Арсений остался один, он вспомнил ночную гостью, ее сумку, и реакция Иваныча вновь развеселила его. «Хорошо, что у нас не ломятся закрома, а то бы наговорил, что от нас машинами добро вывозят», - сказал сам себе Арсений и рассмеялся, глядя на закрытую дверь, словно дядька мог его услышать. Затем он привычно принялся за работу, слова поддавались легко, Арсений без особых усилий уже мог читать на неизвестном языке, вот только как звучат правильно эти слова, он не знал. Прослушивал еще и еще раз запись и интуитивно произносил их вслух как мог, старался напевать, повторяя интонации из услышанного. День пролетел незаметно, и вот опять тусклое осеннее солнце закатилось за верхушки деревьев, первая звезда яркой точкой засветилась на кромке горизонта. Иваныч все не возвращался.
Арсений отложил работу и отправился на кухню, проехав холл, он остановился у старой скрипучей лестницы, что вела наверх.
- Что там может быть, кроме отцовской спальни? Живу в доме двадцать семь лет и совсем ничего не видел, надо исправить это, - держась за перила и глядя вверх, рассуждал юноша.
- Я буду только рад, - хриплый голос Иваныча заставил вздрогнуть.
Арсений резко обернулся, в полумраке комнаты, снимая покрытую инеем куртку, стоял дядька, а рядом с ним переминаясь с ноги на ногу от холода, высокая темноволосая девушка.
- Познакомься, это - Арсений! А как тебя зовут? - бесцеремонно спросил Иваныч вечернюю гостью.
- Изольда, - жеманно ответила девушка.
- Очень приятно, - тихо сказал Арсений.
- Это, что ли, клиент? – нервно спросила девушка и показала длинным красным ногтем на молодого хозяина.
- Да, будь с ним повежливей, - строго ответил Иваныч.
- Мы так не договаривались, ты не сказал, что он инвалид, что я с ним делать буду? - не унималась девица и перешла на повышенный тон.
- Арсений, идите в свою комнату, барышня через минуту подойдет, - тихо, но очень настойчиво попросил дядька.
Арсений не стал спорить, он очень устал за день, быстро развернул коляску и удалился. Столь вульгарная девушка его удивила: яркая, небрежно наложенная на лицо косметика, очень короткая красная кожаная юбка и сетчатые черные чулки – все это шокировало юношу. Ее разговор с Иванычем поразил не меньше, оказывается, дядька привез эту женщину ему. «Для чего? Она груба и, скорее всего, невежественна, о чем можно с ней говорить? И хамит с порога», - рассуждал Арсений, усаживаясь ближе к окну. Через несколько минут дверь распахнулась, на пороге стояла нежданная гостья, она внимательно обвела взглядом комнату. Потом медленно подошла к Арсению и потрепала его по светлым шелковистым волосам.
- Ты прямо инопланетянин, никогда не видела людей с такими глазами, - сказала она, внимательно глядя в лицо юноше и садясь рядом на край кровати.
- С какими? - спокойно спросил он.
- С такими большими и зелеными, тебе лет сколько, мальчик? - продолжала девица, закидывая ногу на ногу.
- Двадцать семь, - ответил Арсений так же спокойно.
- Да что ты, такой взрослый, а на вид лет семнадцать! Ну что, давай приступим, - присаживаясь юноше на колени и разворачивая его лицо к себе, томно прошептала Изольда.
- Вы что делаете, коляска не выдержит, - возмутился Арсений, убирая руки девушки от лица.
- Ну, пересядь на кровать, - раздраженно сказала она.
- Зачем?
- В шахматы играть будем, - недовольно ответила визитерша.
- Иваныч, - громко позвал Арсений.
Через секунду в комнату заглянул дядька.
- Звали?
- Иваныч, а мы ужинать будем? - неожиданно спросил юноша, глядя на дядьку умоляющим взглядом.
- Конечно, вы тут поговорите, я мигом, через часик, - протараторил тот и закрыл за собой дверь.
Девушка внимательно наблюдала за происходящим и усмехалась, она откинула с лица темные свисающие пряди волос и еще ближе придвинулась к Арсению.
- Ты боишься меня? Ну, пересядь на кровать, - попросила она.
Арсений подъехал ближе к кровати и перекинул свое тело, поправил руками неподвижные ноги. Девушка села рядом и обняла его за шею, она попыталась поцеловать юношу. Резкий запах ее духов заставил Арсения закашлять, вечерняя гостья резко отпрянула.
- Боже, что с тобой? - недовольно буркнула она.
- Ваши духи, они какие-то … - не успел договорить Арсений.
- Какие? Чего бы ты понимал! Так, мне надо отработать, у меня в двенадцать еще клиент, - раздраженно сказала она и повалила юношу навзничь, осыпая его щеки поцелуями.
- Не надо! - почти закричал он.
- Молчи, - продолжая свое дело и скользя рукой по телу юноши, шептала Изольда.
- Я сказал - не надо, - Арсений резко поднялся, его переполняли злоба и отвращение. - Иваныч!
- Да, хозяин? - через минуту появился дядька.
- Девушка уходит, рассчитайся с ней, - твердым голосом приказал Арсений и брезгливо вытер губы.
Изольда встала, одернула кожаную юбку, откинула растрепанные волосы назад и вышла из комнаты.
- Как скажете, - тихо ответил Иваныч и вышел следом за ней.
В холле девица натягивала сапоги, что-то бормотала себе под нос.
Иваныч протянул ей купюру.
- Вот возьми это, и помни, что я тебе говорил, если кому скажешь – найду и убью, - грубо сказал Иваныч, выталкивая девицу за порог.
- А проводить? Место тут у вас проклятое, - возмутилась она и придержала дверь.
- Доберешься сама, пошла отсюда, мне хозяина кормить надо, - недовольно сказал Иваныч, убирая ее руку и закрывая дверь.
- Сволочи, завезли черт знает куда, ноги сломаешь по этим дорогам топать, - кричала девица и куталась в тоненький плащик.
Арсений смотрел в окно на силуэт удаляющейся ночной гостьи, он не мог прийти в себя от этого нежданного визита. Через несколько минут в комнату вошел дядька, он внимательно посмотрел на молодого хозяина.
- Ужинать идемте, - позвал он и подкатил коляску ближе.
Арсений молча пересел в коляску и направился следом за Иванычем. На столе в кухне в тарелки был налит свежесваренный куриный суп. Юноша взял ложку, подвинул к себе кусочек еще теплого черного хлеба и внимательно посмотрел на дядьку.
- Зачем она приходила? - строго спросил юноша.
- Ну, вам расслабиться надо, работаете много, да и вообще, взрослый вы уже, - сбивчиво объяснял Иваныч, как будто смущаясь.
- То есть эта девушка пришла, чтобы любить меня? - продолжал допрос Арсений.
- Ну как это любить? Если хотите, то любить, - ответил Иваныч.
- Как это? И ты хотел, чтобы я на ней женился и у нас дети были?
- Нет, это же так, для здоровья, ну понимаете, мужчина должен расслабляться, получать удовольствие, чтобы потом работать было легче, - мямлил дядька, не зная, что сказать.
Арсений смотрел на смутившегося Иваныча широко раскрытыми глазами, в его взгляде было столько непонимания и удивления, что Иваныч опустил глаза. Дядька растерянно нарезал кусок за куском, и скоро уже весь батон лежал на разделочной доске, нарезанный мелкими ломтиками. Арсений, глядя на растерянность дядьки, закинул голову назад и расхохотался в голос.
- Успокойся, Иваныч, я все понимаю, читал я о жрицах любви. А красивей-то не нашлось? И духи у нее отвратительные, - продолжал Арсений, смеясь.
- Слава Богу, а-то я и впрямь подумал … - присев на стул, чуть успокоился Иваныч.
- Давай ужинать. Знаешь, Иваныч, я решил, что буду переводить пока так, пусть смысла нет, всю книгу осилю, а потом буду думать, что делать, - перевел разговор на другую тему Арсений.
- Правильно, утро вечера мудреней. Завтра воскресенье, погулять надо подольше. Холодно, снежок, наверное, ночью пойдет, - облегченно вздохнув, ответил Иваныч и подлил юноше суп.
- Неудобно с девушкой получилось, морозно, а она пошла пешком, - тихо сказал Арсений, глядя в темное окно.
- Я ей на такси денег дал, - ответил Иваныч, убирая тарелки со стола.

Глава 5

Дни потянулись за днями, Арсений иногда напоминал Иванычу о встрече с девицей и посмеивался, дядьке было неловко, но он терпел насмешки молодого хозяина, радуясь, что настроение у него немного улучшилось. Начало ноября выдалось снежным, Иваныч не успевал расчищать дорогу к центральным воротам, а снег все валил и валил, укутывая белоснежным одеялом старый парк и вековые вязы. Арсений почти закончил с переводом старинной рукописи, так и не докопавшись до смысла. Но он поставил себе цель: перевести книгу полностью, а потом уже думать, каким образом связать слова в текстах. На днях позвонил старый хозяин и сообщил Иванычу, что приедет в двадцатых числах, и чтобы Арсений поторапливался с переводом. Юноша был готов к претензиям отца и к объяснениям по книге, но слаженный осмысленный текст отсутствовал, и с этим Арсений ничего не мог поделать.
Как всегда в субботу, Иваныч, накормив юношу завтраком, натопив жарко печь, чтобы хватило тепла до вечера, уехал в город за продуктами и по делам, как он обычно говорил Арсению. Тот, поработав над книгой и перевернув последнюю переведенную страничку, решил подышать свежим воздухом, за окном светило яркое ноябрьское солнце, искрился недавно выпавший снег. Старая ворона прохаживалась туда-сюда в ожидании угощения. Арсений оделся потеплей, закутал ноги шерстяным пледом, натянул толстый вязаный свитер, овчинную жилетку, спортивную шапочку и направил коляску к выходу.
Иваныч давно поменял летнюю коляску на зимнюю, в ней было безопасно спускаться с обледеневшего пандуса. Юноша распахнул дверь, легкий морозец тронул лицо, Арсений улыбнулся и выкатился на крыльцо, у самой двери стояла деревянная лопата. Ловко орудуя руками и маневрируя на коляске, он почистил широкое каменное крыльцо от снега, подъехал к перилам и потянулся к первой ступеньке, стараясь сбросить с нее снег. Несколько движений - и ступенька чистая, юноша радовался своей ловкости. Подкатив коляску к самому краю и ухватив лопату за конец черенка, он пытался дотянуться до второй ступени. Снег под лопатой валился, искрясь и образуя у начала крыльца неровные горки. «А третью и четвертую очищу снизу», - только и успел подумать Арсений, как коляска с грохотом сорвалась и покатилась вниз, юноша опрокинулся и кубарем полетел на снег, больно ударив руку и колено. Он медленно сел, потирая ушибленный локоть, из поцарапанной щеки сочилась кровь, он набрал в ладонь снега и протер испачканное кровью лицо. Арсений поглядел по сторонам в надежде, что коляска укатилась не слишком далеко, но его страхи оправдались - проехав метров пять по очищенной Иванычем дорожке, она воткнулась в сугроб и завалилась на бок. Он попытался подтянуться на руках, чтобы забраться на крыльцо - до дверей дома было немного ближе, чем до коляски, но локоть сильно заболел, и кровь на щеке не останавливалась, пачкая свитер.
- А я стою и думаю, скоро улетит или все-таки дочистит? - вдруг услышал он знакомый девичий голос сзади.
Арсений резко обернулся - на парковой дорожке стояла Катя в красной лыжной куртке и такой же шапочке, ее румяные щечки почти повторяли цвет головного убора.
- Привет! Вот видишь, какой я самоуверенный растяпа, - смущаясь и прикрывая раненую щеку, ответил Арсений, но все же он улыбался нежданной гостье.
- Не шевелись, ты так упал, что может кости переломал, погоди, я гляну. И лицо у тебя в крови, - Катерина подошла к юноше, достала из кармана маленькую ситцевую тряпочку, отдаленно напоминающую носовой платок, и промокнула кровь, тщательно прощупала руку и колено юноши.
- Нет, ушиб просто, до свадьбы заживет, сейчас я коляску прикачу, минутку потерпи, - со знанием дела объяснила девушка.
- Спасибо, ты врач? - наблюдая за ней и придерживая тряпицу на кровоточащей царапине, спросил Арсений.
- Нет, у меня бабушка врач, хирург, в нашем городе всю жизнь в больнице проработала, а я в педе училась, бросила, три курса окончила и бросила. Бабушку парализовало, лежачая она, за братишками надо смотреть, да мать пьет, я тебе уже говорила, - объясняла Катерина, помогая Арсению встать.
Юноша придерживался за плечо Кати одной рукой, а другой опирался на край коляски, он поднялся на ноги, встал во весь рост, выпрямив спину.
- Ого, какой ты высокий, - удивилась девушка, рассматривая раненого друга.
Арсений смущенно опустил глаза, в его светло-русых чуть вьющихся волосах искрился снег, большие зеленые глаза с пушистыми темными ресницами смотрели на трясущиеся от напряжения ноги, прямой нос с немного вздернутым кончиком покраснел от легкого морозца, а пухлые губы что-то шептали на непонятном языке.
- Чего ты там бормочешь? - спросила Катя, разглядывая спутника.
- Я пою, - робко ответил Арсений.
- Чего? - рассмеялась девушка.
- Когда мне больно или тяжело я всегда пою вот эту песню, - тихо, еле слышно Арсений запел.
- Странный язык, это чей? Вроде бы русский, а вслушаешься - ничего не понятно, - рассуждала Катя.
- Я сам не знаю, слышал когда-то и запомнил, - ответил Арсений, с трудом держась на ногах.
- Давай, садись уже, ты такой здоровый - я тебя не удержу, вон, ручищи какие, - рассуждала Катя, помогая парню развернуть коляску.
Арсений повернулся и сел в коляску, девушка отряхнула плед от снега и укутала ему ноги, натянула лежащую неподалеку на дорожке шапку и развернула коляску к дому.
- Давай погуляем, - робко предложил юноша, убирая тряпицу от лица, кровь совсем остановилась.
- У тебя ничего не болит? Дай-ка, я ранку посмотрю, - спросила девушка, разглядывая ссадину на лице. - А ты не замерз? В снегу ведь лежал, - продолжала Катя.
- Нет, все хорошо, очень хочется на заснеженный парк посмотреть, - ответил Арсений, смущенно убирая руку.
- А дядька твой? - не унималась Катерина.
- Нет его, он поздно вечером вернется, в город по делам уехал, - объяснил юноша.
Девушка утвердительно покачала головой, развернула коляску к парковой дорожке.
Она медленно катила коляску по дорожке аллеи, Арсений то и дело оборачивался на спутницу. Ее озорные карие глаза с густыми ресницами, покрытыми серебристым инеем, курносый нос и по-детски розовые губы, румяные яблочки-щечки придавали ей сходство со сказочной Снегурочкой. Арсений любовался внешностью гостьи, а та без умолку тараторила, рассказывая о городских новостях. Из рассказанного Арсений ничего не понял, но прерывать девушку ему не хотелось, он наслаждался живостью ее голоса, пронизанного звонкими нотками и переполненного беззаботными интонациями. Так незаметно для самих себя они добрались до старых деревянных ворот, плотно закрытых на тяжелый засов.
- Пойдем за калитку? - неожиданно спросила девушка.
- Зачем? - робко спросил Арсений.
- Ну, так, посмотрим, что там, любопытно же, - ответила Катя.
- А поедем домой, - вдруг предложил Арсений, собирая в ладонь пушистый снег и делая из него снежок.
- Ты замерз?
- Нет, просто … - не успел договорить юноша.
- Боишься, боишься! - закричала девушка, прыгая вокруг Арсения на одной ноге.
- Нет, не боюсь, но пора домой, - буркнул юноша, развернул коляску и направился по дорожке к дому.
Катерина постояла минуту у раскрытой калитки, зачерпнула полную горсть снега и слепила упругий снежок, метко бросила его в Арсения, потом подпрыгнула и взвизгнула от удовольствия, догнала удаляющегося друга.
- Ну, не дуйся, что ты как маленький. А у вас поесть чего-нибудь найдется? - неожиданно спросила Катя.
- Конечно, - обрадовался Арсений смене разговора.
Молодые люди медленно двигались по заснеженной аллее к старому каменному дому, мрачно отбрасывающему зловещие тени на белые сугробы. Вечерело. Девушка катила коляску, а юноша не отрывал от нее взгляда, развернул голову назад и робко улыбался. Они оба были довольны прогулкой и счастливы. Арсений радовался внезапному появлению Кати и общению, которого ему так не хватало, а Кате было крайне любопытно, как живут в этом доме, а еще ей очень хотелось есть. Тусклый желтый диск солнца почти опустился за заснеженные деревья, мелкие колючие снежинки полетели с серого вечернего неба. Ребята поднялись по заледеневшему пандусу на крыльцо. Открыли входную дверь, на них повеяло ласковым домашним теплом протопленной печи.
Побросав в прихожей мокрые от снега вещи, они отправились на кухню, девушка без стеснения нырнула в холодильник и начала выставлять на стол все съестное, что там было. Арсений подъехал ко все еще горячей печи и приоткрыл крышку кастрюли, в которой томились щи, которые Иваныч приготовил к обеду. Чайник тоже был еще горячий, и он залил приготовленную травяную заварку. Катерина закидывала в рот кусочки вареного мяса, сыр и наскоро запивала все это холодным молоком. Щеки ее раздулись, не успев пережевать одно, она откусывала яблоко, хлеб, колбасу, Арсений рассмеялся, глядя на девушку.
- Катя, у тебя никто не отберет, сейчас щи есть будем, сметану достань и хлеб, я нарежу, - попросил юноша, улыбаясь.
- Я без хлеба, - ответила Катя.
Юноша налил большую тарелку щей и поставил на стол, Катерина обеими руками придвинула ее к себе и вопросительно взглянула на хозяина.
- Что? - спросил юноша.
- А ложку? - возмутилась Катерина.
Арсений достал из буфета огромную расписную деревянную ложку и протянул девушке, лукаво глядя ей прямо в глаза.
- А просто ложка есть, этой я не смогу, - растерянно сказала девушка, недоуменно глядя на врученный ей столовый прибор.
Арсений расхохотался и положил на стол обычные суповые ложки, девушка ухватила ложку, лежащую ближе. Она с аппетитом принялась уплетать горячие щи. Ложка мелькала, и вот уже показалось дно тарелки с изображенным на нем вензелем.
- Катя, дуй, горячее же, - озабоченно подсказал юноша.
- Ничего я привыкла, в нашей семье варежкой не хлопай, - затирая пустую тарелку кусочком черного хлеба ответила Катерина. - А еще можно? - неожиданно спросила она.
- Конечно, а ты не лопнешь? - удивленно глядя на Катю, спросил Арсений.
- Наемся впрок, дядька суп варил?
- Да, - набирая в ложку щей, ответил хозяин.
- Вкусные, а мясо есть? - бойко спросила Катя.
- Конечно, возьми в кастрюле, - удивленно ответил Арсений, не понимая, что происходит.
Катерина достала большой кусок говядины на косточке и, держа его обеими руками, принялась отрывать от него зубами крупные куски мяса. Набив полный рот, она прихлебывала щи, а затем снова принималась за мясо. Так продолжалось несколько минут, пока кость не стала совсем голой, а тарелка не опустела. Отвалившись на спинку стула, она довольно выдохнула, поглаживая живот.
- Все, наелась, - довольно прошептала она, вытирая рукой испачканное жиром лицо.
- А чай будешь? Иваныч вчера пирог с яблоками пек, - предложил Арсений, внимательно глядя на гостью.
- Нет, пирог уже не войдет, если тебе не жалко, я его с собой возьму, можно? - довольно спросила Катя.
- Конечно, спасительнице все можно, - ответил Арсений и улыбнулся.
- Ну, я пойду, темнеет уже, да и дядька твой не сильно мне будет рад, - сказала Катя и встала из-за стола.
Арсений достал из буфета пакет, отрезал большой кусок яблочного пирога, упаковал его и протянул девушке.
- Вот, возьми, братишек угостишь.
- А тебе не попадет? - отряхивая штаны от мясных крошек, спросила девушка.
- Не переживай, Иваныч - он хороший. Ты еще придешь? - с надеждой спросил юноша.
- Приду, наверное, я дядьку твоего побаиваюсь, он меня метлой несколько раз гонял, когда я у вас в саду ягоду брала, - натягивая у порога ботинки, ответила Катя.
- А ты приходи в субботу, Иваныч по субботам в город уезжает, - продолжал разговор Арсений. Он очень сожалел, что девушка уже уходит.
- Ладно, заметано, приду, - ответила Катя.
Она наклонилась и нежно поцеловала Арсения в щеку.
- Ну, пока, увидимся и спасибо за пирог, - попрощалась Катерина и прикрыла за собой дверь.
- До свидания, - ответил Арсений уже вдогонку.
Он подъехал к окну и смотрел вслед уходящей Кате, пока ее хрупкая фигурка не скрылась за углом дома. Юноша вернулся на кухню, налил себе чай в большую кружку и глубоко задумался. Резкий хлопок дверью заставил его очнуться.
- Катя! - закричал юноша в надежде, что гостья вернулась.
- Что еще за Катя? - забасил в ответ Иваныч. Он складывал сумки с покупками на пол, отряхивал шапку от снега.
- Пойдем на кухню, я тебе все расскажу, - печально предложил Арсений.
- Ну, выкладывай, видно, новостей у тебя много накопилось, - деловито проходя в комнату и оглядывая свое хозяйство, сказал Иваныч.
Арсений по порядку все рассказал дядьке, как закончил перевод, как решил убрать снег, как упал с крыльца и больно ударился, как ему помогла Катя и как они обедали. Иваныч внимательно слушал, посмеиваясь.
- Иваныч, ты не станешь возражать, если Катя еще придет? - неожиданно спросил Арсений.
- Поглядим. Кормить-то меня сегодня будешь? Я голоден, как волк, - сказал дядька.
- Конечно, буду, - улыбнулся юноша и достал чистую тарелку из буфета.

Глава 6

Время шло, Арсений несколько раз проверял записи с переводом старинной книги, много думал, как найти логическую связь написанного, но ответа так и не нашел. Он стал размышлять, как объяснить отцу, что перевод выполнен верно, а смысл надо искать, исходя из ключа, которого у него нет. Арсений то и дело смотрел на календарь, со страхом ожидая двадцатое число. Иваныч привычно занимался хозяйством и тоже с тревогой ждал старого хозяина. Глядя на Арсения, он чувствовал: что-то у него не выходит, не получается, хотя внешне тот казался спокойным и даже веселым. Старался чаще быть с Иванычем и много говорил, рассказывал, размышлял. После прихода Катерины юноша изменился, дядьке показалось, что он захотел жить и бороться.
Иннокентия Витальевича ждали к концу ноября, но он приехал неожиданно, вечером. Раздраженный, заскочил на кухню, где в это время ужинали жильцы старого дома, и с порога закричал:
- Иваныч, ты когда к телефону подходить будешь? Я сегодня три раза звонил, ворота примерзли, мне самому открывать пришлось! Налей чаю горячего, продрог я до костей и туфли вымочил, пока с воротами возился.
Иваныч молча кивнул головой в знак приветствия и согласия, достал из буфета хозяйскую фарфоровую чашку и принялся наливать горячий чай из чайника на печке.
- Да не наливай мне это ваше пойло, завари мой, английский чай, - грея над горячей плитой руки, недовольно продолжал старый хозяин.
- Здравствуйте, отец, - осторожно поздоровался Арсений.
- Перевод готов? - отец внимательно посмотрел на сына.
- Да, перевод полностью готов, - тихо ответил юноша.
- Принесешь мне немедленно, я ночью посмотрю, завтра поговорим, - скомандовал старый хозяин, тяжело усаживаясь в массивное кресло.
Арсений покорно развернул коляску и направился в свою комнату, он еще раз перелистал бумаги, аккуратно сложил их в папку, сверху положил древний фолиант и вернулся в кухню. Отец допивал чай, развалившись в кресле, Иваныч поставил на печной приступок его влажные от снега туфли, и в комнате запахло старой ваксой. Арсений сморщил нос от неприятного запаха, когда протягивал отцу переводы.
- Надо же, какие мы нежные, в избе с крысами не жил! Морщится он, пошел вон отсюда, завтра с тобой поговорю, - злобно буркнул отец сквозь зубы, буравя сына прищуренными глазами.
Арсений хотел ответить, но увидев выражение лица и чуть заметный жест рукой Иваныча, опустив глаза, удалился.
- Воспитал тебя Иваныч, ты как принц аглицкий, - ехидно рассмеялся старый хозяин вдогонку сыну.
- Иннокентий Витальевич, мальчишка ночи не спал, работал с зари до зари, а у вас слова доброго для него нет, - с укором заметил Иваныч, оставшись с хозяином наедине и подливая ему в чашку горячий чай.
- Видел я его взгляд - волчонок, загрызет и глазом не моргнет, - зло буркнул тот, ноздри его раздулись, а нос казался еще длиннее.
Арсений закрыл дверь комнаты, чтобы не слышать укоры отца, ему было неприятны расспросы отца о том, сколько продуктов и на какую сумму он съел, а также отчеты об истраченных деньгах на хозяйственные нужды. Он наскоро принял душ и лег в постель. Сна не было, из кухни доносилось резкое бормотание отца и Иваныча, слова разобрать было невозможно, да и не хотелось, но было ясно, что они о чем-то горячо спорят. Прошло много времени, шум то стихал, то возобновлялся вновь. Арсений не спал, он лежал, глядя в потолок, лунная дорожка освещала черный потолок от окна к центру комнаты, бегущие облака создавали иллюзию присутствия в неведомых сущностей, казалось сами духи пришли навестить его из глубоко прошлого. Рассматривая их постоянно меняющиеся очертания, Арсений немного успокоился, в голове звучала знакомая мелодия и все тот же женский голос. Часы в холле пробили три. Споры на кухне не прекращались. «Иваныч, наверное, очень много истратил, так долго не ложатся», - подумал юноша и помог себе руками спустить ноги с кровати. Он перевалил тело в коляску и подъехал к двери, слегка приоткрыл ее. Из кухни доносились обрывки разговора.
- Да, я тебе говорю, нужен ключ, все он правильно перевел, а бессмыслица потому, что нужны те перфокарты, - басил Иваныч, доказывая свою правоту.
- Молчи, много ты понимаешь! Где их взять? Ты искал тогда и что? Где результат? - недовольно перебил его старый хозяин.
- В тот раз не смог я все тщательно посмотреть, а ключ вы увезли, лет двадцать туда не заглядывал, - будто оправдываясь, ответил Иваныч.
- Помню я, ты тогда волчонка своего выхаживал. Ладно, спать надо, завтра с утра комнату осмотришь, сам я не могу… Ищи, все от этих табличек зависит. Найдешь, так и быть, оставлю его, а нет - и тебя следом, - бурчал старый хозяин.
Арсений не понимал и половины сказанного, но ему было очень страшно. «Отец накажет Иваныча из-за меня! Но у меня все получилось, неужели отец не понимает, что нужен ключ? И какие это таблички, и почему дядька все знает о переводах», - промелькнула неожиданная мысль. Отец с грохотом отодвинул кресло и его шаги стали слышны у лестницы в холле. Арсений быстро прикрыл дверь и торопливо лег в постель, отодвинув от кровати коляску. Вскоре дверь отворилась, и тонкая полоска яркого света прорвалась в темноту, Иваныч нахмурил брови и ласково погрозил Арсению пальцем.
- Спи, завтра будет новый день, и нам его надо пережить, - чуть слышно прошептал он.
Арсений закрыл глаза, и только скрип ступеней, ведущих на второй этаж, выдавал присутствие в доме отца, да гнетуще нависшая тишина не давала заснуть. Так и наступило хмурое студеное утро, окна затянуло легкими ледяными узорами, но Арсения они не радовали, его тяготило ожидание тяжелого разговора с отцом. Юноша так и не сомкнул глаз, пролежал в постели всю ночь, пока диск солнца, чуть заметный за морозной дымкой, не появился над горизонтом. Он оделся и, мысленно подготовившись к неприятному разговору с отцом, направился на кухню. Комната была пуста, топилась печь, потрескивали березовые дрова. Пшеничная каша, изрядно заправленная коровьим маслом, как любил отец, томилась в глиняном горшке на печном приступке у самой заслонки. Чайник издавал характерное посвистывание, напоминая о своем закипании. На столе стояла банка с малиновым вареньем, его доставали в особых случаях, только к приезду старого хозяина или когда кто-то болел, да заварочный чайник с приготовленной сухой заваркой из шалфея, душицы и мать-и-мачехи.
«Отец заболел», - подумал Арсений и не ошибся, сверху послышался сильный кашель. Иваныч торопливо спустился со второго этажа, молча достал из буфета поднос, наложил в тарелку порцию каши, заварил травы и поставил чайничек на поднос, открыл банку с вареньем и приготовил розетку.
- Отец заболел? - с тревогой спросил Арсений.
- Захворал, старый зануда, да и к лучшему это, я наши дела за это время постараюсь уладить. Позавтракай тут сам, - на ходу чуть слышно объяснил Иваныч.
Арсений кивнул головой в знак согласия и, проводив дядьку взглядом, принялся накрывать на стол к завтраку. Наскоро съев кашу, юноша выехал в холл, посмотрел, не возвращается ли Иваныч. Но лестница была пуста, непонятный шум раздавался сверху, как будто двигали мебель. Юноша подождал несколько минут и вернулся на кухню, на душе было тревожно. Он вымыл посуду, заварил себе чай и направился в комнату, держа в одной руке кружку с горячим чаем.
- Моли своего Бога, чтобы Иваныч нашел ключ к переводу, иначе я сдам тебя в инвалидный дом, а Иваныча выкину на улицу! – раздался сверху хриплый закашливающийся голос.
Арсений поднял голову, на верхних ступеньках лестницы стоял отец. Вид у него был болезненный: темные мешки под налитыми кровью глазами, сморщенное в злобной гримасе потемневшее лицо и худое сутулое тело, укутанное в длинный махровый халат, – все в его облике напоминало сказочного кощея.
- Чего молчишь? Все мои надежды на тебя рухнули, тупое ничтожество, перевод он сделал! А что он стоит без расшифровки? У меня сроки, меня люди ждут, я на такие бабки влетаю из-за тебя, - все больше распалялся старый хозяин, от его мнимой интеллигентности не осталось и следа.
Он кричал, что было сил, злобно жестикулировал и хрипло кашлял, а затем вновь бранился, оскорбляя и унижая сына. Арсений молча слушал, не смея сдвинуться с места, горячий чай лился по ногам и обжигал кожу, но он не чувствовал боли, сердце его сжалось, перед глазами все плыло, как в тумане, только осипший простуженный голос отца набатом звучал в голове.
- Мерзавец, я выкину тебя вон, лентяй, ничтожество, - отец, перестав себя контролировать, уже переходил на визг, в Арсения полетело мокрое полотенце, что он сорвал со лба, затем флакончик с лекарством от кашля.
Подбежавший на шум Иваныч подхватил старого хозяина под руки и попытался увести его с лестницы.
- Лежать вам надо, идемте, надо прилечь, у вас жар, Иннокентий Витальевич! Вы как ребенок, ей Богу, зачем встали, - настойчиво разворачивая старого хозяина в сторону спальни, уговаривал его Иваныч.
Арсений слушал как завороженный, казалось, он умер и окаменел, пустая чашка лежала у ног. Дядька вскоре вернулся, торопливо спустился по лестнице и внимательно посмотрел на юношу.
- Сеня, мальчик мой, ногу больно? - трогая мокрую штанину, озабоченно спросил Иваныч.
Арсений покачал головой:
- Нет, - одними губами сказал он.


































- Идите в свою комнату, не переживайте, я все найду, отыщется этот злосчастный ключ. А отец, вы же знаете - покричит и успокоится, обычное же дело, - уговаривал дядька, закатывая коляску в комнату Арсения.
Он помог юноше лечь на кровать и осмотрел обожженную ногу. Огромный красный волдырь покрывал почти всю верхнюю часть ноги, глубокие застарелые шрамы стали багрово-красными и воспалились.
- Ну вот, а говорите, что не больно, - охал Иваныч, перебирая аптечку.
- Больно здесь, - положив руку на грудь, очень тихо сказал юноша.
- Это ничего, за одного битого двух небитых дают, а обижаться не надо, отец все-таки, он любит вас, - продолжал уговаривать дядька, намазывая ожог синтомициновой мазью.
Арсений молчал, он закрыл глаза и захотел раствориться в пространстве, хотел исчезнуть и вообще никогда не существовать. Думать не хотелось, жить не хотелось.
Наложив повязку юноше, Иваныч удалился наверх, чтобы посмотреть, чем занимается старый хозяин. А тот мирно спал, завернувшись в ватное одеяло. Дядька направился в тайную комнату. Вытащив из кармана массивный старинный ключ, он открыл секретную дверь, спертый воздух и запах пыли заставили его закашляться.
- Сколько лет прошло, - осматривая холодную сумрачную комнату, печально сказал Иваныч.
Он подошел к письменному столу и поочередно выдвинул все ящики, выложил на стол содержимое: старые альбомы для рисования, краски, карандаши, нитки для вышивания, иглы, булавки, женские шпильки и заколки, пожелтевшие тетрадные листы с причудливыми рисунками. Внимательно осматривая каждый предмет, Иваныч складывал все на пол, выдвинув самый нижний ящик, он достал знакомую школьную тетрадь, ту самую, из которой вырвал лист для Арсения. Аккуратно завернул ее в лежавший тут же на полу платок, сунул за пазуху. «А это не для глаз хозяина», - рассуждал дядька, перебирая книги на полке. Но ничего похожего на перфокарты не было. Пересмотрев все оборотные стороны картин, висевших на стенах, он принялся за бельевой шкаф, выбрасывал и перетряхивал женские и детские вещи. Иваныч упорно искал нужную ему вещь. Неожиданно на пороге появился старый хозяин, напугав своим видом Иваныча. Он смотрел на все растерянным и печальным взглядом, его лицо было белым, как мел.
- Вы зачем встали? - спокойно спросил Иваныч.
- Она все-таки уничтожила его, - сказал Иннокентий Витальевич, не сводя глаз с огромного портрета, что висел на стене. - Федор, но ведь были же пластины, куда она могла их спрятать? Ищи, в них вся наша жизнь, ты видел, сколько там золота, если расшифруем книгу, все оно будет наше! Найдешь, озолочу, отпущу тебя с волчонком, - умоляюще говорил старый хозяин.
- Ищу, все перевернул, нет их, что делать будем? - устало садясь на стул, спросил Иваныч.
- Дам волчонку еще три месяца, а ты смотри за ним и ищи пластины, не справится - сдам в дом инвалидов, куда его девать? А ты уезжай на родину. Мне книга нужна, в ней все пути к богатству, - рассуждал старый хозяин.
- Сколько тебе, Кеша, денег-то надо? Арсений тебя и так озолотил, одни таблички древних шумеров сколько премий тебе принесли, почестей, званий! А остальные его переводы - грамотки берестяные, что ты за бугор толкнул, жадный ты, - качая головой, говорил Иваныч.
- Что бы ты понимал, деревня, денег много не бывает, - закашлялся Иннокентий Витальевич.
- Если бы не Сенька, видал бы я тебя, - выругался Иваныч, встал со стула и указывая хозяину на дверь.
- Молчи, Федор, кровь на тебе, - усмехнулся тот и, шаркая ногами, поплелся в свою комнату.
Иваныч, закончив со шкафом, закрыл тяжелую железную дверь потайной комнаты и спустился вниз. Заглянул в спальню Арсения - юноша лежал неподвижно, глядя в одну точку, дядька подошел и оглядел обожженную ногу, отек немного спал.
- Обедать будете? - ласково спросил он паренька.
- Нет, не хочу, - покачал тот головой и отвернулся к стене.
- Он больше не будет кричать, скоро поправится и уедет, - потрепав юношу по русой голове, попытался успокоить его Иваныч.
Но Арсений молчал, говорить ему не хотелось.
Обещания Иваныча были выполнены полностью - в ближайшие три дня в доме было тихо, отец не покидал спальни, только громкое покашливание нарушало тишину. Арсений тоже не выходил, сильно болела нога, волдырь лопнул, и ожоговая жидкость сочилась, не давая встать. Иваныч менял повязки и пытался успокоить парня, но Арсений плохо ел и почти совсем не спал. Глаза юноши ввалились и стали еще больше, светились как у дикого зверя зеленым светом, за последние дни он не проронил ни слова. В конце недели с утра во дворе загудел отцов джип и скрылся за сугробами. Немного погодя в комнату Арсения вошел Иваныч.
- Пойдемте на кухню, чаю попьем, отец уехал, дал тебе три месяца разобраться с переводами, вот папка и книга, - сказал дядька, улыбаясь.
Арсений молчал.
- Вы чего молчите? Надо поесть, ослабели совсем, ожог почти зажил. Сколько я вас знаю, на вас все заживает, как на диком звере. Да вы и не болели никогда, - рассуждал дядька, пытаясь поднять Арсения.
Юноша сел на кровать, нехотя надел рубаху, прикрыл ноги пледом, чтобы не сбить повязку на ране, и внимательно взглянул в глаза Иваныча.
- А откуда у меня на ногах эти ужасные шрамы? – вдруг неожиданно спросил он.
Иваныч съежился от силы взгляда и твердости голоса этого истощенного юноши. Казалось, что он стал на несколько сантиметров ниже.
- Я не знаю, откуда эти шрамы, когда я приехал, ваши ноги уже были такими, - робко ответил Иваныч, избегая смотреть в глаза Арсению.
Юноша замолчал, он опустил голову и покорно сел в коляску. Иваныч отвез его на кухню и стал собирать на стол к обеду. Полное равнодушие ко всему происходящему овладело Арсением, все происходящее вокруг стало безразлично, интерес к жизни пропал.

Глава 7

Так потекли дни, Иваныч не знал, что делать, Арсений молчал, не ел, не работал, почти не спал. Даже внешне он очень изменился: пустые, без единой мысли глаза, бледное лицо - вот что стало с Арсением. Большую часть времени он безразлично молчал, говорить с дядькой ему не хотелось, как не хотелось и приниматься за оставленную работу по переводу.
Дядька то принимался уговаривать его, то ругать, что было сил, но результата не было. Насильно одевал и вез на улицу, но юноша был похож на фарфоровую куклу без движения и эмоций. Так прошла неделя. В субботнее утро Иваныч тихонько приоткрыл дверь в комнату Арсения в надежде, что тот еще спит. Но юноша сидел у окна, смотря в одну точку, точно так же, как вчера его оставил дядька.
- Вы даже не ложились, что вы со мной делаете? Так и до смерти недалеко, - охал Иваныч, стараясь поймать взгляд Арсения.
Но все было бесполезно - глаза юноши были словно из зеленого хрусталя, холодные и прозрачные, они ничего не выражали. Иваныч присел на край кровати, взял тонкую влажную ладонь юноши и, глядя ему прямо в лицо, стал объяснять.
- Сенечка, пожалуйста, я очень тебя прошу, надо начинать жить нормально. Есть, спать, гулять, работать. Мне нужно уехать, у меня накопилось много дел в городе, я скоро вернусь. А вы приготовьте мне ужин, вы же можете, и как всегда будете меня ждать, откладывать поездку мне уже нельзя, - умоляюще говорил дядька.
Арсений молчал, его лицо оставалось неподвижно равнодушным, он смотрел в окно, словно не слышал старого Иваныча. Еще немного посидев рядом с юношей, дядька резко поднялся, время поджимало, ему нужно было уходить.
- Я постараюсь скоро вернуться, - еще раз серьезно сказал он и вышел.
Арсений остался один, вскоре хлопнула входная дверь, и в доме все стихло. Просидев неподвижно какое-то время, Арсений подъехал к столу, достал чистый лист бумаги, размашистым почерком написал на нем несколько строк. Достал из ящика стола папку с переведенным текстом, внимательно проверил содержимое, аккуратно сложил странички и сверху положил старую книгу. Достал флешку и включил запись, мелодичный женский голос заполнил комнату, Арсений внимательно слушал, беззвучно подпевая одними губами. Затем послышался сильный шум, и голос затих, юноша выключил монитор и выехал из комнаты. Он направился в прихожую, открыл входную дверь, колючий морозный воздух заставил закашляться. Арсений оглянулся, печально посмотрел на полутемный холл, словно прощаясь, и выехал на крыльцо. Он быстро спустился по пандусу на дорожку и посмотрел по сторонам, тропинка в сад и огород была завалена снегом, и только маленькая тропка убегала к птичнику. «Коляска не пройдет»,- подумал юноша. Дорога к центральным воротам была хорошо прочищена, и он направил коляску туда. Помогая колесам, он все дальше удалялся от дома, легкая рубаха от декабрьского морозца стала колом, босые ноги замерзли, и их стало пощипывать. Но Арсений не чувствовал холода, его душа давно заледенела, он ехал и ехал, подгоняемый морозным ветерком. И вот уже показались большие старые ворота на кирпичных столбах, чуть поодаль - калитка, через которую ходит Иваныч. Арсений подъехал к ней, с трудом протиснувшись, он очутился за воротами, увидел голое поле, затем лес и дорогу. «Здесь Иваныч садится на автобус», - мелькнула мысль.
Юноша направил коляску через поле к лесу, выехал на пустую автомобильную дорогу и проехал несколько метров по ней, затем свернул к обочине и, с силой перевернув коляску, кубарем скатился в кювет. Подтянувшись на руках, он сбросил коляску в канаву, так, чтобы она была незаметна с дороги. Арсений сел на снег и осмотрелся, метрах в трех от овражка росла большая разлапистая ель. Он собрал последние силы и пополз к дереву. Одежда очень быстро стала совсем мокрой и заледенела, снег комочками прилипал к длинным русым волосам, превращая их в сосульки, на ресницах и бровях от дыхания образовался иней. Юноша полз, волоча изуродованные ноги, руки царапали колючий снег, и капельки крови, словно ягоды калины, застывали на нем. Арсений стал похож на ледяного мальчика, только синяя в клетку рубаха выделяла его на белоснежном студеном покрывале. До сосны оставалось метра два, но силы покинули его, он обмяк и затих, опустив лицо в снег - Арсений потерял сознание.
Рейсовый автобус резко затормозил на повороте, дверь распахнулись, и тонкая девичья фигурка в красной лыжной куртке и такой же шапке выпорхнула из автобуса, как снегирек.
- Дядя Витя, вечером здесь же меня подхватишь, - бойко крикнула она вдогонку.
Водитель высунул из окна руку и показал девушке поднятый вверх большой палец в знак согласия. Катерина, проводив отъезжающий автобус взглядом, быстрым шагом пошла к старым воротам. Дойдя до калитки, девушка внимательно посмотрела на снег – глубокие ямы от протектора инвалидной коляски насторожили ее. «Куда это Арсений отправился один? Следов за коляской нет, значит, дядьки с ним не было», - рассуждала Катя, разглядывая отпечатки колес. Она дошла до трассы, след от протектора пропадал, прошло много машин и следы исчезли, девушка посмотрела по сторонам - никого. Добежав до поворота, она внимательно осмотрелась - дорога была пуста. Затем, вернувшись к автобусной остановке, решила проверить другую сторону дороги. От неожиданности Катя вздрогнула - у самой кромки леса лежало тело юноши, совсем раздетого, легкая клетчатая рубаха и синие тренировочные штаны - вот и все, что было на нем.
Катя прыгнула в овраг и, бредя по колено в снегу, как могла скоро подбежала к юноше. Ей показалось, что Арсений не дышал, он лежал ничком. Девушка перевернула его и начала растирать белое, как снег, лицо шерстяной рукавицей.
- Арсений, очнись, ты чего это? - кричала она, а ветер уносил ее крик в поле.
Юноша молчал, глаза его были закрыты, признаков жизни совсем не было. Девушка изо всех сил схватила его за грудки и начала трясти.
- Очнись, очнись, - испуганно кричала, но все безрезультатно.
Тогда Катя приподняла его за воротник рубахи и попыталась тащить, но у нее не хватало сил, ведь Арсений на целую голову был выше ее. Девушка прикоснулась пальцами к его шее, слушая пульс, как учила ее бабушка, сердце стучало едва слышно. В надежде на помощь Катерина побежала к дороге, размахивая руками, она пыталась остановить машину. Несколько легковушек пронеслись мимо, не обращая на девушку никакого внимания. Старенькая «шестерка» резко затормозила, из открытого окна высунулись два молодых человека.
- Что, красотка, покатаемся? - закричали весело парни, маня девушку руками.
- Мальчики, дорогие, помогите мне, пожалуйста, у меня друг замерзает, - умоляюще кричала она сквозь слезы.
Увидев состояние девушки, молодые люди быстро вышли из машины и бегом направились за ней. Катя неслась по дороге в направлении замерзавшего Арсения, она прыгнула в овраг, парни направились за ней. Вдвоем они ловко подняли окоченевшего юношу и понесли к дороге. Катя вытащила из снега коляску и отряхнула ее, парни донесли Арсения до коляски и осторожно усадили в нее.
- Чего это он у тебя раздетый совсем и босой. Он хоть живой? - спросил один из парней.
- Живой, живой, спасибо, мальчики. Нам домой скорей надо, - разворачивая коляску в сторону дома, сказала Катя.
- Постой, дуреха, у нас водка есть. Давай разотрем его, а то не довезешь, - вытаскивая из машины бутылку, крикнул один из парней.
Катя подкатила Арсения вплотную к «шестерке», парень набрал водку в ладонь и начал с силой растирать Арсению побелевшие ноги, грудь и руки.
Другой достал из машины старое потрепанное покрывало, то, что служило ему подстилкой на сиденье, и закутал в него заледеневшего Арсения.
- Давай бегом, - подбодрили они Катю.
- А покрывало? - закричала она и свернула на тропинку к калитке.
- Новое подаришь! И ты нам бутылку должна, - рассмеялись вдогонку парни.
- Заметано, - расхохоталась Катерина, с силой проталкивая коляску в калитку.
Она быстро бежала по парковой аллее, толкая впереди себя коляску с замерзающим Арсением. На ходу закатив его по пандусу на крыльцо, она распахнула входную дверь дома, теплый воздух немного успокоил ее. Пройдя с коляской в дом, она повернула на кухню, сбросила с хозяйского кресла подушку на пол, стащила Арсения. Он с шумом упал на пол, Катя подложила подушку ему под голову. Принялась снимать с него мокрую одежду, рубаху, штаны, и вот он лежит на полу в одних трусах, высокий, с большими накачанными руками и мощной грудью, его тонкие, изуродованные шрамами ноги стали совсем белыми. Катя металась по дому в поисках комнаты Арсения, распахивая одну дверь за другой. И вот она, его спальня, открыв шкаф и покопавшись в белье, она нашла теплый свитер и тренировочные штаны, захватила шерстяные носки. Катя пошла к выходу, на столе ее внимание привлек одиночный лист бумаги, лежавший поверх толстой папки. Девушка привычным движением сунула его в карман куртки. Арсений лежал на полу, широко раскрыв глаза.
- Что, снеговик, оттаял? - бросая в него вещи, спросила Катя.
Арсений молчал и недоуменно смотрел на девушку.
- Чего лежишь, садись, одеваться будем! Видок у тебя не для слабонервных, - скомандовала Катя и помогла юноше сесть.
Арсений с трудом сел и подвинулся к теплой печке, натянул на себя свитер, затем теплые носки и принялся надевать штаны. Катерина вышла в холл, сняла куртку и ботинки.
- Арсений, у вас в доме спиртное есть? - крикнула она юноше.
- Зачем тебе? - чуть слышно спросил он.
- Тебя будем лечить, - читая на листе написанное размашистым почерком, сказала она.
- Не знаю, - пробурчал юноша.
- Ничего, я найду, у меня на это нюх, - шаря по буфету, ответила Катя.
Кухонный шкаф был пуст, девушка прошла в комнату Иваныча, но вскоре вернулась ни с чем, потом осмотревшись, быстро поднялась по лестнице, и через минуту спустилась с бутылкой коньяка. Налила в бокал, который ранее вытащила из буфета, темно-янтарную жидкость, отхлебнула несколько глотков и молча подала юноше.
- Я не буду, - тихо прошептал он.
- Еще как будешь, пей, я сказала, - тоном, не терпящим возражений, произнесла девушка и подтолкнула руку юноши ко рту.
Арсений послушно глотнул из стакана, девушка наклоняла стакан с коньяком, помогая ему допить все до дна, напиток лился через край, капая на пол.
- Я сказала - до дна, - приказала Катя, чеканя каждое слово.
Юноша допил коньяк и отвалился к теплой печке, он почти не ел несколько дней, и от выпитого крепкого алкоголя по телу разлилось тепло, расслабляющее, проникающее в каждую клеточку. 
- Немного согрелся? - спросила девушка и потрогала его лоб.
Юноша утвердительно покачал головой.
- Ну, а теперь расскажи-ка мне, что это значит? - протягивая ему исписанный лист бумаги, решительно спросила Катя.
- Отдай, - протянул руку Арсений, пытаясь забрать листок.
- Нет, ты вначале объясни, что это было? Я у тебя как МЧС, второй раз тебе жизнь спасаю, могу знать, что случилось? - настаивала она.
- Я не хочу говорить об этом, - едва слышно и медленно ответил Арсений.
Он совсем опьянел и сидел у печки, вытянув ноги.
- Так, читаю: «Иваныч, я тебя очень люблю, но так тебе будет лучше, не ищите меня. Прости и прощай. Арсений», - прочитала Катерина, как-то очень язвительно.
- Катя, я прошу тебя, отдай это мне, - еще раз попросил Арсений.
- Я-то отдам, а что с тобой происходит? Чего тебе так умереть-то захотелось? Живешь кум королю, сват министру: дядька за ним как за дитем ходит, поесть вдоволь, дом классный, все есть. Хошь - лежи, хошь - пляши, а он умереть надумал. Сволочь ты, понял? Ты только о себе, дорогом, думаешь, а отец твой, а Иваныч - как они жить после этого будут? А я? - остановилась на полуслове девушка.
- Я не нужен отцу, - сказал Арсений.
- Да много ты понимаешь! Вот у меня мать пьет, неделями дома не бывает, отец сидит, бабка старая больная лежит и братишек двое. Меня все излюбились, прямо души во мне не чают, только и ждут, что принесу! Но я же не собираюсь умирать, кто же тогда о них позаботится? - перешла на крик Катерина.
Арсений опустил голову, ему внезапно стало стыдно за свое малодушие, ситуация предстала перед ним в другом свете, он действительно думал только о себе, а ему казалось, что он хотел освободить Иваныча.
- А поесть чего-нибудь есть? - вдруг неожиданно спросила Катя.
- Нет, я не готовил, Иваныч просил сварить, да ты знаешь, - ответил Арсений.
- Понятно, - Катерина открыла дверцу холодильника, достала кусок сыра, намазала хлеб маслом, посыпала сверху сахаром и положила пластик сыра.
- На, самый вкусный гамбургер, - протягивая юноше наскоро сделанный бутерброд, сказала она.
- А чай можно?
- Да, запросто, - Катя налила себе и другу чай, рассмеялась.
Молодые люди сидели, опершись спинами о стенку теплой печи, пили чай с хлебом, маслом и сыром, о чем-то разговаривали. Душа Арсения понемногу оттаивала, он смотрел в озорные глаза Кати, и ему становилось спокойно. Арсений совсем разомлел, алкоголь и живительное тепло печи сделали свое дело. Так, сидя на полу и положив головы на плечо друг друга, они задремали.
Кряхтя и отряхивая снег с одежды, в дом с огромными пакетами ввалился Иваныч.
Он привычным движением закрыл входную дверь, сбросил намокшие от снега вещи, с грохотом сбросил ботинки и, ухватив сумки с покупками, направился на кухню. Молодые люди мирно дремали у печки. Иваныч остолбенел от неожиданности, он не знал, как поступить. Закричать и начать ругаться, - испугаешь Арсения, а если тот наконец-то вышел на кухню, значит, его настроение изменилось. Промолчать и подождать, когда они проснутся? «А что здесь делает эта девица? Да еще и коньяк хозяйский на столе стоит», - разглядывая спящих, думал дядька. Иваныч тихонько присел на стул и призадумался. Катерина открыла глаза, потянулась, раскинув руки. Окончательно очнувшись ото сна, посмотрела по сторонам.
- Здравствуйте, - вздрогнула она от неожиданности и вскочила на ноги.
- Привет, - протянул дядька. - Распиваете? - насмешливо спросил он, не сводя глаз с нежданной гостьи.
Арсений открыл глаза и испуганно посмотрел на Иваныча.
- Это Катя, помнишь, я тебе о ней рассказывал, - сказал Арсений, перебивая дядьку.
- Вижу я, что не Гришка, вы чего это тут делаете? - переспросил Иваныч, обращаясь уже к Арсению.
- Иваныч, понимаешь, я это… - дрожащим голосом начал было Арсений.
- Упал он с коляски, когда погулять вышел, замерз очень, одежда намокла вся, вот я его и натерла, - отрапортовала Катерина, снимая со спинки стула свою куртку и пытаясь одеться, но рука никак не попадала в рукав.
- Правда? - глядя прямо в глаза юноше, еще раз спросил дядька.
Арсений утвердительно покачал головой, не сводя глаз от Иваныча.
- Ну, ладно, а ты куда собралась? Сейчас ужинать будем, давайте-ка, пока в комнате подождите, минут через десять позову, - видя хорошее настроение Арсения и боясь его обидеть, приветливо сказал Иваныч.
- Нет, спасибо, мне пора на автобус, - ответила девушка и поспешила уйти.
Арсений потянулся к коляске пытаясь сесть, но коляска не слушалась, колеса прокручивались, и она все дальше отъезжала назад.
- Иваныч, помоги, пожалуйста, - торопясь сесть, попросил юноша.
Дядька помог, выкатил его в холл, Катерина натягивала ботинки. Арсений смотрел на нее, в его глазах была тоска и надежда, он тихо спросил:
- Катя, ты еще придешь?
- Не знаю, - глядя на Иваныча и ожидая его согласия, ответила девушка.
- Приходи, - пригласил Иваныч и вышел в кухню, зашуршал сумками и вскоре вынес пакет с фруктами.
- Держи, это тебе за моего Арсения, спасибо тебе, спасительница, - заулыбался дядька.
- Спасибо, - девушка прижала пакет к груди, быстро чмокнула юношу в щеку и выскочила за дверь.
Арсений подъехал к окну проводить девушку взглядом. Катерина, прижимая пакет к груди, бежала по аллее к старым воротам и скоро пропала из виду. Арсений опустил голову и задумался: «Там, дома, ее ждут младшие братья и больная бабушка. Эта маленькая девочка не падает духом, не отчаивается, она такая веселая и озорная. А у меня все есть, Иваныч всегда рядом, а я совсем сдался. Правильно говорит дядька, что я хлюпик», - и ему стало очень стыдно за свой поступок. 
Иваныч с довольным видом готовил ужин, потом он окликнул Арсения. Кушали с аппетитом, каждый по-своему пережил этот день и очень устал, в доме опять воцарилось спокойствие и тишина, чему дядька безмерно радовался. После случившегося Арсений даже не заболел и ни словом не обмолвился дядьке о случившемся, он боялся, что тот узнает о его малодушии, и чувство благодарности Катерине за спасительную ложь многократно приумножилось.
Дни полетели за днями, пришел декабрь, засыпая все вокруг снегом. Иваныч, как всегда, вел хозяйство: чистил снег, топил печь, ездил в город по делам. Арсений работал, пытаясь найти логический смысл в переводах, но безрезультатно, однако он надеялся. После нервного срыва он взял себя в руки, стал усиленно заниматься спортом, смог сосредоточиться на работе. Катя приходила к нему в гости не часто, но как только находила возможность - она устроилась на работу в центр реабилитации инвалидов нянечкой, и свободного времени у нее стало совсем мало. Девушка помогала ему в занятиях спортом, подбадривала, подсказывала нужные упражнения, те, что видела в центре.
Как-то в один из свободных дней Катерина прибежала уже поздним вечером и, скинув в холле ботинки, пронеслась прямо в комнату Арсения.
- Привет, - стягивая на ходу шапку, громко поздоровалась она.
- Привет, - обрадовался юноша, удивленный поздним визитом девушки.
- Я на минуту, к нам в центр всего на три дня приезжает профессор, будет консультировать больных после дорожных аварий, я упросила старшую медсестру дать направление тебе, - протараторила девушка.
- Какое еще направление, Катерина, ты чего это выдумала? Арсения смотрели врачи, ноги у него не пойдут, и возить его туда ни к чему, - настороженно сказал Иваныч, неожиданно появившийся в комнате.
- Знаете, каких у нас на ноги поднимают? - не унималась Катя.
- Катюша, иди, ты на автобус опоздаешь, - беря девушку за локоток и направляясь с ней к двери, сказал дядька.
Арсений смотрел на происходящее и ничего не понимал - всегда приветливый с Катериной, Иваныч резко изменился, показался напряженным и как будто испуганным, он быстро спровадил девушку. Катя что-то доказывала дядьке уже в прихожей, но Арсений не мог разобрать слов, вскоре входная дверь хлопнула, и на пороге появился Иваныч.
- Катя ушла? - спросил Арсений растерянным тоном.
- Ушла, егоза, автобус у нее… Придумала тоже, а то тут без нее не знают, что делать, - раздраженно ответил дядька, внимательно глядя на юношу.
- Может, правда, пусть врач меня посмотрит? - нерешительно предложил юноша.
- Арсений, я же вам говорил, вас смотрели, ноги у вас слишком слабые, не будете вы ходить. А если отец узнает, что я вас куда-то возил, несдобровать мне, выгонит, а вам привезет незнамо кого, - объяснял Иваныч. Было заметно, что он встревожен таким поворотом событий.
Арсений опустил голову, он был согласен с дядькой: вдруг отец узнает, а этого он боялся больше всего. Катя, конечно, молодец, но ехать к профессору нельзя, да и ноги у него слишком слабые, отец всегда говорил ему, что ходить он не будет.
- Как вы? - видя настроение юноши, спросил Иваныч.
- Нормально, ты иди, я поработаю, - грустно ответил Арсений и открыл рукопись.
Но работа на ум не шла, Арсений закрыл книгу и включил запись, которая магическим образом успокаивала, знакомый голос заполнил комнату, юноша слушал, положив голову на руки.
- Арсений, выключи! - раздраженно пробурчал Иваныч, открывая дверь.
Арсений нажал клавишу компьютера, и все затихло, он не понял, что произошло с дядькой, почему злость и раздражение прозвучали в голосе. Всю ночь юноша думал, анализировал - он не помнил, чтобы к нему хоть раз приезжали врачи и осматривали его. «Может быть, в детстве, когда я был совсем маленьким? И что со мной случилось? Отец никогда не рассказывал мне об этом. Ноги все изуродованы ужасными шрамами. Сам я ничего не помню, совсем ничего. Иваныч молчит, он меня увидел первый раз в два года, значит, это было раньше. Неужели нет ни малейшей надежды, что я смогу ходить? А может быть, все-таки стоило принять предложение Катерины и съездить, а вдруг отец бы не узнал. Нет. Иваныч прав, надо успокоиться, пусть все идет своим чередом, вон как его разозлило предложение Кати, Иваныч боится отца», - рассуждал юноша, он так и не уснул до утра.
Катерина долго не появлялась в старом каменном доме. Арсений очень скучал, порой думал, что девушка обиделась и больше не придет, но потом надежда возрождалась вновь, и он напоминал себе, насколько сильно она занята. Да и погода не располагала к поездкам - морозы крепчали, и уже несколько дней столбик термометра опускался ниже двадцати градусов. Но подавать вид, что ему тяжело, не хотел, старался больше времени проводить на спортплощадке, чтобы хоть чем-то порадовать Катю. Ноги стали сильней, мышцы окрепли, Арсений уже легко стоял без посторонней помощи несколько минут, но сделать первый шаг опасался, слишком велик был страх, да и Иваныч остерегал его.
Так прошло две недели, работа над переводом не давала никаких результатов, Арсений пробовал читать слова на странице в разных вариантах, но текст не складывался. Он снова и снова перечитывал переведенные страницы, сверял их с древним текстом, но, увы, результат отсутствовал. Юноша злился, мучительно раздумывая над каждой страницей, но ничего не выходило, и он, чтобы успокоить себя, отправлялся на улицу, с ожесточением и даже яростью, не обращая внимания на мороз, занимался на турнике, стоял, тренируя ноги. Кожа на руках прилипала к железу, Иваныч ругался и звал его в дом, но Арсений пообещал себе, что он больше никогда не сдастся.
За неделю до Нового года утром к дому подъехало такси, Арсений вздрогнул от неожиданности. «Отец, чего он так рано, обещал три месяца дать, а сам... А может быть, он просто в гости, на Новый год», - от такой абсурдной мысли у него стало чуть веселее на душе. Дверь машины распахнулась, и из нее вывалился высокий худощавый молодой человек, в черной кожаной куртке с меховым енотовым воротником, в обтягивающих джинсах и высоких ковбойских сапогах с пряжками. «Марк», - застучало чаще сердце у Арсения.
Это был его родной младший брат, последний раз они виделись лет пять назад. Марк подолгу жил за границей, с Арсением он отношений не поддерживал, хотя разница в возрасте у братьев была всего три года. Марк казался брату существом из другого мира – всегда модно одетый, в курсе событий того мира, от которого был отрезан Арсений, дерзкий в своих суждениях, он был похож на отца во всем: лицом, фигурой, а особенно поведением, уверенностью в себе. Таксист открыл багажник и выбросил из него большую спортивную сумку, Марк о чем-то долго спорил с водителем, размахивая руками, потом направился в дом.
- Иваныч, рассчитайся с таксистом, - на весь дом закричал он.
Иваныч выскочил из кухни, он не видел подъехавшей машины и был очень удивлен.
- Марк Иннокентьевич, какими судьбами? Фу, а перегарище-то, - качая головой, встретил парня дядька.
- Не гунди, деньги иди отдай, - пытаясь найти равновесие, сказал Марк.
- Сейчас, приехал на нашу голову, - запричитал Иваныч и торопливо надел валенки.
- Здравствуй, - поздоровался Арсений, встречая брата.
- Привет, не до тебя, я спать. Скажи Иванычу, пусть вещи мои разберет, - швыряя к ногам брата сумку, сказал Марк и стал подниматься по лестнице.
- Хорошо, - тихо ответил Арсений, провожая его глазами.
Иваныч вернулся и заворчал:
- Явился, язви его, сейчас только его не хватало, барин приехал - теперь только на выпивку денег сколько уйдет, - продолжал причитать дядька.
Иваныч поднялся наверх, до Арсения доносились отдельные фразы и истерические крики Марка. Он ругал дядьку, что тот не приготовил комнату. На что дядька только молчал, разбирая вещи нежданного гостя. Наверху хлопали двери, гремели бутылки, немного погодя раздраженный Иваныч спустился вниз.
- Деньги у нашего барина кончились, вот и явился, поживет у нас, - объяснял дядька Арсению.
- Пусть поживет, - добродушно ответил Арсений.
- Ни к чему это, до добра не доведет - покачивая головой, не успокаивался Иваныч. Он ходил из комнаты в комнату и что-то недовольно бормотал себе под нос.



































Арсений же, напротив, был рад приезду брата. «Хоть какое-то разнообразие в моей серой жизни», - мелькнула неожиданная мысль, но он тут же постарался прогнать плохое настроение.
Марка в детстве отец привозил в дом всего три раза, впервые Арсений узнал, что у него есть брат, в семь лет. Маленький Марк бегал по дорожкам аллеи и играл с отцом, они громко хохотали, отец кружил сына на руках, потом Иннокентий Витальевич катал его на лошади, а Арсений сидел в своей комнате и наблюдал происходящее из окна. Ему очень хотелось быть рядом с отцом и братом, но его словно никто не замечал. Только резкие упреки, что он мало занимается и много времени проводит без дела, напоминали всем, что он существует. Гостили они недолго, Иваныч тогда, как и в этот раз, сильно нервничал, и гости уехали на следующий день.
Второй визит состоялся спустя десять лет, молодые люди уже подросли, Арсению исполнилось семнадцать, тогда он много работал - переводил шумерские тексты, а оставленный отцом Марк был очень капризен и требовал от Иваныча вещи, о которых тот даже не слышал. Его визит тогда длился целый месяц, Арсений попытался найти с братом общие темы для разговора, но братья были настолько разными, что с трудом понимали друг друга. Марк посмеивался над братом и звал его динозавром. После отъезда Иваныч рассказал Арсению, что Марк был наказан за игроманию, он унес из дома старинную книгу и проиграл ее в автоматы. Что это такое Арсений не понял, но переспрашивать не стал. А последний приезд брата он запомнил надолго - пять лет назад отец привез его весной и оставил на неделю, пока оформляли документы для отъезда за границу, как понял Арсений из разговора отца с Иваныча. Всю неделю Марк бродил по дому как привидение, барабанил на ударной установке, привезенной с собой, сотрясая дом жуткой какофонией, издевался над братом, не давая ему работать, и курил какую-то жутко вонючую траву. В тот раз Арсений не успел в срок выполнить задание отца, за что был сурово наказан, у него отобрали уличную коляску, и прогулки на воздухе стали невозможны. И только после отъезда отца Иваныч смог вернуть ее.
Но Арсений по-своему любил брата, редкие разговоры с ним приоткрывали ему завесу в тот удивительный мир, о котором он совсем ничего не знал. Иногда Марк рассказывал ему о городе, в котором живет, о друзьях, о поездках к морю с отцом. Богатое воображение живо рисовало Арсению те картины. И ему начинало казаться, будто он тоже ездил с отцом и видел горы с заснеженными вершинами, бескрайнюю морскую гладь, дельфинов, резвящихся возле белоснежных парусников. Вот и в этот раз Арсений ждал, что Марк расскажет ему об отце. Юноша понимал, что к Марку отец относился совсем по-другому, любил его и баловал. Арсений винил себя в том, что отец мало уделяет ему внимания, наверное, он не заслужил его любви и делает все не так, как Марк. А еще ему хотелось услышать о жизни брата, городе и путешествиях.
Марк в этот день не показывался на первом этаже, и только к утру, отекший, с обмотанной полотенцем головой, он вышел к завтраку. Арсений как обычно ел кашу, Иваныч суетился у плиты.
- Каша? Фу, какая гадость, а пиво есть? - заглядывая в тарелку брата и морща нос, сказал Марк.
- А рябчиков с ананасами вам не подать? - съязвил Иваныч и осуждающе поглядел на нежданного гостя.
- Не забывайся, скажу отцу, как ты здесь раскомандовался, вылетишь вон, - зло буркнул молодой человек и уселся за стол. - Кофе мне сделай.
Арсений молчал, наблюдая за происходящим, ему стали неприятны слова брата, сказанные дядьке, но он не посмел вступить в разговор. Иваныч молча достал банку кофе, припасенную для старого хозяина, налил в чашку молока, заварил кофе и подал гостю.
- Вы что, пьете эту бурду, свари нормальный кофе, - резко отодвигая от себя чашку, недовольно буркнул Марк.
- Ваш отец пьет этот кофе, другого у нас нет, - терпеливо ответил дядька.
- Ладно, а кроме каши есть что поесть? - чуть успокоившись и придвинув к себе чашку с напитком, спросил молодой человек.
- Суп есть вчерашний, немного, налить?
- Наливай, - морща губы, ответил Марк.
Иваныч молча налил тарелку супа и поставил перед гостем, положив рядом кусочек свежеиспеченного хлеба. Марк отхлебнул пару ложек и отставил тарелку.
- Как вы это едите? - брезгливо обратился он к брату.
- Грибной суп, вкусный, Иваныч сам грибы собирал, - приветливо ответил Арсений.
Марк брезгливо поморщился, покачал недовольно головой.
- Да ты чего тут ел-то? Приучил тебя Иваныч к бурде всякой, ты хоть знаешь, что такое пицца, например? - возмущенно спросил Марк.
- Нет, - просто ответил Арсений.
- Вот я и говорю - динозавр, - вставая из-за стола, утвердительно ответил младший брат.
- Иваныч, я к себе, пива мне купи, - скомандовал Марк, положил на блюдце пряник и вышел из кухни.
Арсений с дядькой остались одни, юноша доел кашу и внимательно посмотрел на Иваныча, тот не на шутку рассердился, он швырял тарелки в раковину и ругал Марка.
- Иваныч, а что такое пицца? - неожиданно спросил Арсений.
- Пирог такой - с сыром открытый, кладут туда все, что есть, вот и назвали это пиццей, макаронники, - нехотя объяснял дядька.
- Итальянцы? - переспросил Арсений.
- Ну да, итальянцы. Вы идите, работайте, у меня дел выше крыши, - не мог успокоиться Иваныч. Арсений давно не видел его в таком настроении.
В доме началось веселье: Марк вдруг вспомнил о существовании своей ударной установки и днями напролет барабанил на ней, литрами поглощая спиртное и опустошая отцовский бар. Все время пьяный, он слонялся по дому, мешал Арсению работать, заводил непонятные для него разговоры, подтрунивал над Иванычем. К середине недели спиртное в доме кончилось, и он начал уговаривать дядьку съездить в город, тот несколько дней сопротивлялся, ругался с гостем, но к пятнице сдался. Приготовив обед и дав указания Арсению, Иваныч уехал. Марк побродил по пустому дому, но, так и не найдя занятия для себя, вышел во двор. Арсений занимался на турниках.
- Что, мышцы качаешь? - громко спросил Марк и присел на край перила.
- Да, хочу попробовать на ноги встать, - спокойно ответил Арсений.
- А оно тебе надо? Отец тебе регулярно деньги отстегивает, вот у тебя дом, бесплатный лакей, а меня во отец задолбил: «Учись, учись»! А теперь, представляешь, еще и работать заставляет. Средств меня совсем лишил, почему, думаешь, я к вам приперся - денег нет совсем, - рассказывал Марк, катая ладонями снежный комок.
- Марк, ты здоровый человек, ты все можешь сам, можешь ни от кого не зависеть, - начал убеждать его старший брат.
- Дурак ты, братец, я бы с большим удовольствием поменялся с тобой местами, - Марк бросил в брата снежок.
Арсений промолчал, ему казалось странным, что столь успешный, здоровый и красивый парень хотел быть на его месте. Он всю свою жизнь страдал от беспомощности, мечтал, как побежит по лугу, заросшему цветами, поможет Иванычу колоть дрова и, вообще, столько всего сделает. Он представлял Египет, читая древние манускрипты, заросший тайгой Урал, изучая берестяные грамоты древних славян, и еще много всего того, чего он никогда не видел. В его голове звучала странная музыка, он ее никогда не слышал наяву, но точно знал, она существует. И, слушая рассуждения брата, был крайне удивлен. Раздумья прервал громкий смех Катерины - она бежала по заснеженной аллее, играя с большим лохматым псом. Собака прыгала на девушку, пытаясь свалить в сугроб, Катя визжала и старалась увернуться от надоедливого животного.
Увидев собаку, Арсений неожиданно напрягся и попытался сесть в коляску, но ноги его не послушались, путаясь друг о друга, румяные от легкого морозца щеки вмиг побелели, и лицо стало прозрачно-белым, глаза вспыхнули необъяснимым светом. Катерина подбежала к крыльцу. Марк ухватил собаку за поводок, придержал и приветливо улыбнулся девушке.
- Привет! - громко поздоровалась она.
- Марк, - протягивая свободную руку Катерине, представился юноша.
- Катерина.
- Очень приятно, красивая у тебя собака, - продолжил разговор Марк.
- Да, решила сегодня взять его с собой, это Пират, - ответила девушка.
Пес вздыбил шерсть и внимательно смотрел в сторону Арсения, нюхая воздух. Катерина обернулась, юноша, опершись на край коляски, пристально смотрел на Пирата, его глаза горели зеленым светом, так, как бывает у дикого зверя ночью. Он чуть опустил голову и издавал гортанные звуки, больше похожие на рык дикого волка. Пес поджал хвост и попытался спрятаться за спину Марка, он жалобно поскуливал. Девушка подбежала к Арсению, придержала за спину и помогла сесть в коляску.
- Ты испугался? Не бойся, Пират не злой, - начала уговаривать парня Екатерина, удивленная поведением старого друга.
- Я ненавижу собак, убери его, - очень твердо и властно сказал Арсений.
- Подумаешь! Если боишься, так и скажи - обиделась Катя.
- Убери его, - настойчиво повторил юноша.
- Да не ссорьтесь, я уведу его к сараю, - радуясь приходу нового человека, вмешался Марк и повел пса за угол.
Катя молча покатила коляску к дому, Арсению стало стыдно за свое поведение, он обернулся и внимательно посмотрел на девушку.
- Извини меня, я сам не понимаю, почему так произошло, - тихо сказал он.
- Да ладно, я порадовать тебя хотела, я не знала, что ты…, - Катя оборвала фразу на полуслове, чтобы вновь не расстроить юношу. - Пират - это мой друг, - чуть слышно продолжила Катя.
Арсений улыбнулся, девушка подкатила коляску к крыльцу, подоспевший Марк помог ей закатить ее, и молодые люди вошли в дом.
- Давайте чай пить, - пытаясь разрядить обстановку, приветливо предложил Арсений.
- Поставь чайник, - скомандовал Марк и приобнял Катю за талию. – Катерина, хотите я покажу вам свою ударную установку, отец привез мне ее из Англии, точно на такой Dave Grohl играет, - похвалился Марк.
- Да? Слушай, я вообще по «Нирване» тащусь, - обрадовалась Катя и направилась следом за Марком наверх.
Арсений остался один, он включил на кухне чайник и подъехал к лестнице. Сверху доносились звуки ударника, Марк в этот раз играл и пел на английской языке, Арсений понимал - это английский, но уловить смысл ему было трудно, он изучал древнекельтские языки, а современные знал весьма поверхностно. Затем музыка стихла, и ребята наверху о чем-то долго говорили, весело смеялись, потом Арсений слышал беспорядочную тарабарщину и хаос звуков. «Наверное, это играет Катя», - подумал юноша.
Он ждал, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в звуки наверху, держась рукой за край перил лестницы. Чайник давно вскипел и остыл, а они все не возвращались. Арсений почувствовал какую-то непонятную тоску и боль в груди, точно такую же, как в детстве, когда отец кружил Марка на руках, а он сидел один в комнате и наблюдал со стороны. Он сжал кулаки и хотел уехать в свою комнату, как услышал торопливые шаги, приближающиеся к лестнице.
- Марк, это здорово, быть на их концерте - это круто! - продолжала восхищаться Катерина.
Молодые люди спустились вниз, Марк обнимал девушку за плечи, уткнувшись лицом в ее волосы.
- Мне пора, автобус скоро, - заторопилась Катя.
- Я провожу, - предложил Марк и подал девушке куртку.
- А чай? - тихо спросил Арсений.
- В следующий раз, - улыбнулась Катя, как всегда быстро натянула шапку, ботинки и направилась к выходу.
Марк поспешил за ней, и вскоре ребята пропали за дверью, Арсений подъехал к окну.
Катерина стояла на крыльце, освещенная тусклым светом фонаря, Марк, догоняя лохматого пса, бежал по тропинке от сарая. Пират увидел хозяйку, с громким лаем бросился ей на грудь, виляя хвостом, побежал по дорожке аллеи, ведущей к старым воротам. Марк обнял девушку за талию, она прижалась к нему, и они пошли следом за собакой, о чем-то весело беседуя. Арсений сидел у окна, провожая их взглядом, чувство одиночества, боли и тоски переполняли его. Он не понимал, что с ним происходит, тяжелые и частые удары сердца глухо отдавались где-то в голове, в груди пылало, словно тысячи свечей зажгли разом и поднесли к его телу. Обиды не было, была щемящая боль и пустота в душе, в голове, в сердце. В его сознании не укладывалось, как брат может так легко обнимать Катю, и почему она позволяет ему это делать. Арсений стеснялся даже пристально смотреть на нее, он боялся прикоснуться к ее волосам, руке. Когда на прощание она нежно, по-дружески, целовала его в щеку, прикосновение губ пылало на его лице еще очень долгое время. Арсений не осознавал, что в его душе поселилось самое прекрасное чувство - любовь. Он полюбил Катю чистой искренней любовью, но сам пока не догадывался об этом.
Глава 8

Вскоре на тропинке появился Иваныч, он, тяжело шагая, нес объемные сумки и гремел бутылками. Арсений поспешил к входной двери, чтобы помочь. Дядька ввалился в дом, опустил сумки на пол.
- Умаялся … И принес же нелегкий этого сыночка, - сокрушался старик, снимая валенки.
- Ты Катю с Марком не видел? - с тревогой в голосе спросил юноша.
- Катька была? Задурит девке голову этот ловелас столичный, не видел я их, а давно они ушли? - настороженно спросил дядька.
- Нет, перед твоим приходом, минут двадцать назад, - ответил Арсений, с тревогой вглядываясь в темноту улицы.
- Ах, пакостник, у автобуса их не было, где ходят? Скажу отцу, пусть забирает его, вот свалился же на нашу голову, - ворчал Иваныч, собирая сумки и направляясь на кухню.
Арсений последовал за ним, дядька, видя настроение юноши, стал рассказывать ему о городе, магазинах, базаре, как он сторговал рыбу за полцены. Но мысли Арсения были далеко, рядом с Катей и Марком, он боялся, что брат может обидеть ее, как утром обидел старого Иваныча. Арсений отказался от ужина и удалился в свою комнату. Уже совсем стемнело, часы в холле пробили одиннадцать, Иваныч, закончив с хозяйственными делами, ушел к себе. Юноша долго глядел в окно, вслушивался в ночные шорохи, ждал, когда Марк пройдет по аллее, когда заскрипит входная дверь. Но дом молчал, и даже старая ворона мирно дремала на балясине крыльца, это лишний раз говорило, что вокруг ни души - она, как молчаливый страж, хранила тишину усадьбы. Часы пробили полночь, час, два, затем три, но Марк не возвращался, Арсений сидел у окна, глядя на пустую дорожку аллеи и чувствовал себя безгранично одиноким. Волнение не покидало его, стараясь оправдать странное поведение Кати, Арсений понимал, насколько он далек от современных мужчин. Глаза понемногу смыкались, и Арсений заснул, сидя в коляске у окна. Утром его разбудил громкий голос Иваныча.
- Марк Иннокентьевич, вас к телефону, идите, отец ждать не любит, - пробасил дядька довольным голосом.
- Наябедничал, - зло ответил младший брат.
Арсений потянулся в кресле, его ноги сильно затекли и болели, спина устала, он подъехал к кровати и лег. Ему стало немного спокойней: Марк дома. Но что с Катей? Через несколько минут в доме началась какая-то возня, Марк, бегал наверху и громко топал, потом ругался с дядькой и, наконец, Арсений услышал разговор с Иванычем.
- Вот вам деньги - такси подойдет через пять минут, вы готовы? Отец вас встретит на перроне, этого вам на билет хватит, - спокойно объяснял Иваныч.
Марк молчал, потом входная дверь громко хлопнула, к крыльцу подъехала машина, прошло несколько минут, и гул мотора стих. «Марк уехал, а как же Катя?» - подумал Арсений, пытаясь согнуть ноги в коленях. В комнату вошел Иваныч, он приветливо улыбнулся юноше.
- Привет, соня, десять уже, а вы все валяетесь. Уехал наш постоялец! А отец звонил с утра, спрашивал, на каком этапе перевод, - сказал дядька и присел рядом.
- Ты же знаешь, все то же, полный ноль, - грустно ответил Арсений, пытаясь спустить ноги с кровати.
- Это ничего, я что-нибудь придумаю, не пропадем, - Иваныч помог юноше сесть.
- Умывайтесь и завтракать, дел полно, Новый год скоро, за елкой вместе пойдем, - подбадривая парня, весело сказал дядька.
- Хорошо, - ответил Арсений также печально.
Ближе к обеду обитатели старого каменного дома собрались за елкой, Арсений сидел в коляске полностью экипированный: в старом полушубке, валенках и лисьей шапке-ушанке. Иваныч вручил парню топор и покатил коляску к выходу, легкий морозец щипал нос и щеки, настроение было приподнятое. Арсений поддался уговорам Иваныча, ему были приятны воспоминания о Новом годе, подарках и небольших фейерверках, тех, что устраивал Иваныч в праздничную ночь. Подъехав к самым воротам, путники увидели бегущую по дороге Катю. Иваныч остановился.
- Пойдем, - тихо попросил Арсений, ему совсем не хотелось видеть девушку.
- Что случилось? - удивился дядька.
Запыхавшаяся Катя подбежала к путникам, поздоровалась и весело улыбнулась.
- А где Марк? - спросила она, глядя на Арсения.
- Он уехал, - чуть слышно ответил юноша, на Катю он не смотрел.
- Как уехал? А я? - чуть не плача ответила Катя.
- А ты чего, девка, думала? Укатил наш Марк Иннокентьевич, приедет опять лет через пять! Во, даже стихи получились, - посмеивался дядька.
- Он мне говорил ..., - не успела сказать девушка.
- Забудь, дуреха, обманул он тебя, - уже серьезно сказал Иваныч и покатил коляску дальше.
Арсений оглянулся, посмотрел на девушку, Катя стояла на дороге, закрыв лицо руками, ее худенькое тело вздрагивало, было видно, что она плачет.
- Иваныч, что делать? Ей же плохо, - тревожно спросил Арсений.
- Не надо ее трогать, пусть одна побудет, - тихо ответил дядька и продолжил путь.
Добравшись до дороги и проехав по ней несколько метров, они свернули в ближайший лесок. Иваныч оставил Арсения на краю обочины, а сам, бредя в снегу почти по колено, направился в глубь леса, несколько ударов топором - и вот уже небольшая ладная зеленая красавица у него в руках. Дядька аккуратно выволок елку на дорогу, связал ее ветви бечевкой, припасенной заранее, привязал к спинке коляски, и они двинулись в обратный путь.
- Как хорошо вырубили, прямо под электролинией, летом все равно бы этот хвойный подрост порубали, чтобы проводам не мешал, - рассуждал довольный Иваныч, толкая коляску вперед.
Арсений молчал, он пристально смотрел на дорогу, Кати не было, огляделся по сторонам, но девушка пропала.
- Уехала она, не гляди, автобус сейчас обратно шел. Придет, не переживай, - видя настроение Арсения, сказал дядька.
- Не придет, зачем я ей? Вот Марк…, - в голосе Арсения звучали нотки отчаяния.
- Придет! Старый я уже, много видел, придет. Что Марк? Пустышка. А у тебя душа есть, придет, - повторял Иваныч.
Но Арсению плохо верилось в эти слова, отчего становилось еще тяжелее, он замолчал и погрузился в раздумья. Вернулись домой после обеда, солнце клонилось к закату, зимние дни коротки, только появится светило над верхушками старых вязов, заискрит снежок - и уже смеркается. Иваныч убрал елку в сарай, помог Арсению подняться в дом и заспешил по своим делам. Юноша сбросил теплые вещи и направился в спальню, в комнате Иваныча зазвонил телефон, Арсений подъехал к двери, но попасть в комнату он не мог - большой деревянный порог преграждал коляске путь в комнату. Он сделал пару попыток проникнуть внутрь, но все было тщетно. «Зачем в этой комнате такой высокий порог? В остальных комнатах первого этажа их нет, а здесь как специально сделан, и краска совсем другая, не такая, какой выкрашен пол. Иваныч прибил его сам. Зачем?», - подумал Арсений, тем временем телефон стих. Юноша внимательно, будто впервые, оглядел комнату дядьки: большая старинная кровать, покрытая клетчатым шерстяным пледом, деревянный комод с белоснежной салфеткой, на которой стояли иконы и затушенная свеча в фарфоровом подсвечнике, на стенах висели черно-белые фотографии в деревянных рамках, зеркало, в дальнем углу стоял громоздкий шкаф. На окне тюлевые занавески - все просто, но что-то насторожило юношу. Арсений перевел взгляд на фотографии, на старых снимках были запечатлены молодые люди, чьи лица показались ему очень знакомыми. Фотографии висели на дальней стене, и Арсений с трудом мог разглядеть лица, но ему показалось, что на одном из фото - его отец, совсем юный, почти мальчишка, и Иваныч, чуть постарше, стоят, обнявшись, а рядом с ними мужчина лет пятидесяти, очень похожий на Марка. Арсений вглядывался в лица и не верил глазам. «Значит, Иваныч знал отца раньше, до того, как я родился, зачем же он меня обманывает?», - мелькнула мысль.
- Ты чего здесь делаешь? - голос Иваныча заставил юношу вздрогнуть.
- Иваныч, а кто это там у тебя на фото? - спросил Арсений.
- А это я в стройотряде, были раньше такие, я тогда в техникуме учился, а летом все работали. Это - наш преподаватель, а это - мой закадычный друг Саня, - обманул Иваныч, тыча на изображение пальцем. - Пойдем, ужинать пора, а чего ты здесь? - переспросил дядька и поспешил откатить Арсения от дверей своей комнаты.
- Телефон звонил, вот я подойти хотел, - задумчиво ответил юноша.
- Отец, наверное, звонил, сказать, что Марк добрался, - спокойно рассуждал Иваныч, глядя прямо в глаза юноше.
Арсений не отводил взгляда, пытаясь уловить в глазах дядьки причину его обмана. Но Иваныч, как ни в чем не бывало, хлопотал на кухне, собирая на стол, и Арсений успокоился. «Наверное, ошибся», - подумал он, допивая чай.
До Нового года оставалось три дня, с момента отъезда Марка Катя больше не появлялась. Арсений тревожился, выглядывал в окно при малейшем шуме, но дорожка аллеи оставалась пуста. Целыми днями он работал в своей комнате, снова и снова перечитывал рукопись, пытался найти шифр к тексту, но все было безуспешно. Дядька, как всегда, занимался хозяйством, стараясь не мешать молодому хозяину. От отца вестей не было. «А до марта времени много», - так считал Арсений, он должен был найти выход и понять смысл старинной книги. Порой казалось, что он знает ее содержание, словно чувствует смысл, только не может уловить его. В ней скрыта какая-то великая тайна, и эта тайна ему очень близка, или, вернее, он - часть этой тайны. От прочтения переведенного текста душа приходила в необъяснимый трепет, словно тысячи людей шептали ему на ухо что-то очень важное, только слов он разобрать не мог. От волнения и малопонятного чувства он страшно уставал, уходил на улицу совсем опустошенный, а там все думал о Кате, очень ждал ее, скучал, вглядываясь в убегающую вдаль дорогу. Занимаясь на спортплощадке, он научился приседать, сгибая колени и чуть придерживаясь за край коляски, ноги стали немного сильней. Арсений радовался такой маленькой победе, но сделать шаг до сих пор не осмеливался, страх сковывал, мешал двигаться дальше. «А вдруг я упаду, разобьюсь, и станет еще хуже», - пытаясь оторвать руки от коляски, с опаской думал он.
- Арсений, заканчивай, пойдем елку наряжать, смотри, что я нашел, - протягивая берестяную птичку юноше, позвал Иваныч.
- Что это? - удивленно спросил Арсений, разглядывая находку.
- Синичка, судя по всему, из бересты так искусно сделана, - объяснил дядька, снимая веревку с елки.
- Я уже видел такую, - улыбнулся юноша.
- Да где вы могли ее видеть? Я ее на чердаке нашел, от прежних хозяев, наверное, осталась, - возмутился дядька, сматывая бечевку в клубок.
- А кому этот дом принадлежал до нас? - вдруг спросил юноша.
- Как я слышал, дом в начале двадцатого века построил английский инженер, он работал в городе, первую электростанцию проектировал у нас. И парк возле дома тоже он посадил. А после революции дом отдали детской коммуне, а уже позже твой дед купил его как дачу, чтобы отдыхать и работать вдали от городского шума. Он был профессор, исследователь древней истории, много работал, писал, вот ему тишина и была нужна, а потом отцу вашему все перешло по наследству. А что ты про птицу говоришь? Где видел-то? - закончил свой рассказ Иваныч.
- В книге старинной, что привез отец, там есть рисунок такой берестяной птицы, и я помню, что уже когда-то держал такую в руках. Теплая, надо же, с мороза, а она теплая, как живая, - восхищенно заметил Арсений.
- В книге - может быть, а вот держали вы ее вряд ли, я ее только что принес, - занося елку на крыльцо, продолжал рассуждать дядька.
«Может, вспомнит, дай Бог, проснется в нем память рода, глядишь, и сдвинется что», - Иваныч с надеждой смотрел на разглядывающего птичку юношу.
- Смотри, кто к нам пожаловал, - весело воскликнул дядька, показывая на дорогу.
Арсений поднял голову и посмотрел на дорожку аллеи: Катерина бежала ему навстречу.
- Привет, - поздоровалась она и широко улыбнулась.
- Привет, - смутился Арсений и опустил глаза, его щеки вспыхнули румянцем.
- Здравствуйте, - поздоровалась Катя с Иванычем.
- Здравствуй, здравствуй, чего это ты нас забыла? - ответил ей дядька.
- Работы много, дежурила. А вы что, елку ставить собрались? А я как раз гирлянду принесла, мне больной подарил, вот она, - девушка достала из кармана яркую коробочку и протянула Арсению.
- У меня сегодня столько подарков! - весело сказал Арсений.
- Пойдемте в дом, дел у нас много, - Иваныч открыл дверь и втащил в холл зеленую красавицу.
Катерина закатила коляску с Арсением на крыльцо и открыла входную дверь.
- Я так ждал тебя, - тихо сказал юноша, нежно дотрагиваясь до ее руки.
- Времени было в обрез, бабушку в больницу положила, мальчишки, работа, как смогла, пришла, - быстро протараторила Катя, будто не замечая прикосновения юноши.
Арсений обрадовался приходу девушки, он не сводил с нее глаз, любуясь на ее румяное от мороза лицо.
- Тебе помочь? - потянула его за рукав Катя.
- Я сам, ты лучше Иванычу помоги, он там, в гостиной, комнате, что справа с двойными дверями, мы ее редко открываем, только на Новый год, когда елку ставим, - объяснил юноша.
Катя прошла вперед, Арсений последовал за ней. Девушка увидела просторную светлую комнату с двумя большими окнами, занавешенными дорогими жаккардовыми портьерами с ламбрекенами и золотыми кистями на подхватах. Возле стен стояли огромные диваны, обтянутые шелковой полосатой обивкой, круглый обеденный стол на массивной ноге, напоминающей голову буйвола, стоял в центре. Камин, портал которого был выложен розовым мрамором, дополнял картину великолепного интерьера этой необычной комнаты. В центре на дубовом паркете лежал старинный иранский ковер, цвет которого точно повторял оттенки обоев на стенах. Комната казалась излишне парадной и даже помпезной. Катерина глазела по сторонам, рассматривая картины и зеркала в золоченых рамах.
- Ух ты, как здорово, как в сказочном замке! А вы камин топите? - задыхаясь от восторга, спросила она.
- Топим в новогоднюю ночь, а так мы не бываем в этой комнате, она нам без надобности, раньше здесь хранились старинные книги, которые я читал, а потом перенес их в свою комнату, а эту закрыли, - объяснил Арсений.
- Она же такая красивая, - не успокаивалась девушка, поглаживая обивку диванов.
Тем временем Иваныч установил елку в станину и принес елочные игрушки. Катерина открыла серую, покрытую пылью, коробку и всплеснула руками.
- Вот это да, ведь им, наверное, лет сто? - удивилось она еще больше.
- Сто и есть, они еще до революции были сделаны, а вот, смотри - ватный зайчик от старых хозяев остался, а это стеклянная сосулька. 1913 год, видишь, вот на самом краешке. Старина… Да здесь всякие есть! Что стоишь, помогай наряжать елку, - скомандовал дядька, доставая и распутывая стеклянные бусы.
Арсений смотрел на Катю и не мог понять: а разве бывают другие новогодние игрушки? Иваныч каждый год дарил ему новую, они все были очень красивые: стеклянные шары, звезды, фигурки животных. Но ему нравились две: одна - это фигурка волка, сделанная из дерева и расписанная вручную, а другая - девушка, тоже деревянная, в старинном наряде, сшитом из цветных лоскутков. Сколько он себя помнил, эти игрушки каждый год висели на новогоднем деревце. Глядя на них, Арсений словно чувствовал тепло, исходящее от этих таких простых фигурок. Вот и сейчас он достал фигурку девушки и протянул Кате.
- Посмотри, какая она нежная и красивая, каким умелым должен быть мастер, чтобы сделать такое.
Катерина внимательно разглядывала деревянную куколку, потом повесила ее на самое видное место, пристально посмотрела на Арсения и неожиданно воскликнула.
- Арсений, ты посмотри, она так похожа на тебя лицом, глянь-ка!
Юноша повернул игрушку к себе и улыбнулся:
- Я очень ее люблю, эту деревянную красавицу, и она уже стала похожа на меня, - с улыбкой ответил он Кате.
- Поторопитесь, надо еще Катю накормить, - подгонял их дядька, он хотел было уйти.
- Давайте фонарики повесим, те, что я принесла. А где у вас розетка? - спросила девушка, обращаясь к дядьке.
- Розетка у нас здесь одна, и от елки она далековато, переноску бы надо, а у нас нет, - сетовал он, разглядывая коробочку с гирляндой.
- Я у Марка в комнате видела, я схожу? - заторопилась девушка.
- Ну, сбегай, - одобрил дядька и стал укреплять фонарики на елочных ветвях.
- Красиво будет с огоньками, - радовался Арсений.
Катя вскоре вернулась, Иваныч подключил гирлянду и пошел по своим делам, оставив молодых людей дальше наряжать елку. Почти закончив с украшениями, Катя достала из коробки старинную бархатную маску, сплошь расшитую черным кружевом и золочеными пайетками, с огромным страусовым пером, которое немного помялось от времени, но девушка умело расправила его. Резко сорвав со стала ажурную белую скатерть и смастерив из нее длинное платье, она начала медленно вальсировать по комнате, напевая красивую мелодию.
- Что это? - любуясь девушкой, восторженно спросил Арсений.
- Это вальс цветов Чайковского, - ответила девушка, не останавливаясь.
- Я никогда не слышал ничего подобного, - продолжал юноша.
- Я тебе скачаю, хочешь? Все, что я люблю слушать. У тебя же есть компьютер? Когда мама не пила, а отец еще был дома, меня водили в музыкальную школу, я классику просто обожаю ну и современные мелодии тоже, рок, попсу немного, - запыхавшись и завалившись на диван, рассказывала Катя.
- Отец говорит, что музыка - это бесполезная трата времени, но я хочу, очень хочу послушать, и компьютер у меня есть, - ответил Арсений.
- А чего ты через интернет не скачаешь, удобно же, - продолжала разговор девушка.
- А как это? - удивился юноша, ему очень хотелось, чтобы Катя с ним дольше поговорила.
- Ты прикидываешься или впрямь такой темный? - играя с маской и корча Арсению рожицы, спросила девушка.
- На самом деле, - засмущался он.
- Да, странно вы живете, ни телека, ни Интернета, на втором этаже двери бронированные… Вы что там деньги храните? - рассмеялась Катерина.
- Не знаю, я никогда там не был, - ответил тихо Арсений.
- Слушай, я совсем забыла, у нас парня в центр привезли, он как ты, совсем не ходил, но стоять мог, так он вначале ползать научился, ну как ребенок, а потом и пошел, ты подумай! А дверь эта ваша железная мне покоя не дает, страх как хочется глянуть, что там, - не унималась Катя.
- Ребята, вы скоро? - пробасил Иваныч из кухни.
- Идем, - ответил Арсений.
Молодые люди собрали остатки оберточной бумаги, мусор, Катя поставила под елку ватные фигурки Деда Мороза и Снегурочки, накинула на стол скатерть, и они направились к Иванычу.
- Можно, я эту маску возьму? - смущенно попросила девушка.
- Возьми, конечно, если нравится, я тебе ничего не подарил, пусть она будет моим скромным подарком, - протягивая старинную вещицу девушке, ответил Арсений.
До Нового года Катя больше не приходила. Праздничная ночь, как обычно, прошла спокойно, Иваныч приготовил Арсению небольшой подарок - новый свитер, они разожгли камин, приготовили жареного гуся. Дядька налил по фужеру шампанского, сказал задушевный тост, а потом они беседовали, как старые друзья. Иваныч рассказывал о своем детстве и юности, вспомнил девочку Сашу, свою первую любовь, потом пели песню, ту, что дядька выучил с маленьким Сеней - «На побывку едет молодой моряк».
Первая неделя нового года выдалась морозной, Арсений очень ждал прихода Кати, но почти не надеялся, уж слишком было холодно. В субботу Иваныч даже отменил поездку в город, боялся выстудить дом. К середине недели мороз спал, и за окном стало как-то торжественно, деревья, густо покрытые инеем, блестели на солнце, переливались сотней алмазных огоньков. Сугробы манили пушистыми белыми шапками, казалось, упадешь в такой и подпрыгнешь, кувыркаясь в воздухе. Иваныч засобирался в город, съестных припасов осталось мало, да и платежи поджимали. Дав указания юноше, Иваныч уехал. Арсений долго сидел у себя в комнате, перечитывая тексты и рассматривая рисунки в книге, затем направился на кухню, нужно было подбросить дрова в печь. Проезжая мимо раскрытых дверей гостиной, где по-прежнему светилась елка, он вспомнил, что ему говорила Катя о парне, который лежал у них в клинике: он начал сначала ползать, а затем пошел. Юноша встал с коляски, придерживаясь за стену, затем медленно, помогая себе руками, сел на пол и попробовал ползти. Ноги совсем не слушались, да еще высокий рост мешали ему скоординировать движения. Арсений прополз несколько шагов и увидел свое отражение в зеркале, что стояло на полу в холле, упал на живот и громко рассмеялся. Он был похож на длинного крокодила, что крадется в зарослях, едва передвигая ноги. Неожиданно входная дверь распахнулась, и в дом вошла Катерина, увидев эту картину, она кинулась к юноше.
- Что случилось, ты упал? - испуганно закричала она.
- Нет, все в порядке, я ползать учусь, - стараясь сесть, ответил юноша.
- Как ты меня напугал, - присела рядом Катя. - Я тебе флешку принесла, накидала там всякого, посмотришь сам, и вот модем, я тебя научу Интернетом пользоваться, - роясь в кармане, сказала девушка.
- Спасибо, ты раздевайся, а я на кухню, дрова надо подбросить, - подвигая коляску, сказал Арсений.
Катя помогла ему сесть и отправилась в прихожую раздеваться, юноша сделал все дела на кухне и вернулся в гостиную. Катя стаяла у елки, разглядывая деревянную игрушку.
- А все-таки, она очень на тебя похожа, - сказала Катя, нежно глядя на Арсения.
Юноша подъехал к ней вплотную и взял девушку за руку, Катя смотрела на него широко распахнутыми глазами, немного смущаясь, ее длинные ресницы почти касались бровей и от этого ее карие глаза казались еще больше.
Арсений несмело потянул Катерину к себе, девушка тихонько присела ему на колени. Он вдруг крепко обнял ее, прижимая к себе, она не сопротивлялась, нежно поцеловав его в щеку. Сердце Арсения застучало часто-часто, ладони стали мокрыми и холодными от волнения - он никогда не чувствовал ничего подобного.
Арсений потянулся к ее нежным губам, хотел поцеловать девушку, но вдруг лицо его вспыхнуло огнем, он резко отвернулся в замешательстве, а Катя, почувствовав смущение юноши, вскочила и быстро убежала на кухню.
- Я чайник поставлю, - крикнула она, заглядывая в гостиную.
- Хорошо, - чуть слышно ответил Арсений.
Сейчас он не хотел видеть Катю, ему нужно было побыть одному, стыд и смущение сжигали его душу. И еще что-то, чего он не мог пока объяснить: желание сильное, страстное овладело им. Ему хотелось, чтобы девушка была рядом, чтобы он мог держать ее в своих объятиях, наслаждаться запахом ее волос, чувствовать тепло ее тела, ее руки на своих плечах… Близость девушки тревожила и волновала его. Очень тихо, так, чтобы Катя не услышала, он проехал в свою комнату и затворил за собой дверь, словно хотел спрятаться там.
- Арсений, ты где? - бродя по первому этажу, звала Катя.
Арсений молчал, он достал подарок Катерины - флешку и вставил в компьютер, на экране появилось изображение картин Эрмитажа, зазвучала классическая музыка в современной обработке, та, которую очень любила Катя. Он не мог оторвать глаз от монитора, восхищаясь написанными в разные эпохи полотнами, восторгался божественной музыкой. «Почему отец запрещал все это смотреть и слушать, разве может такая красота мешать жить и работать?», - закралась тревожная мысль, но он гнал ее от себя, стараясь не отвлекаться.
Девушка тихонько приоткрыла дверь, увидела восторженное настроение юноши и тихонько удалилась, чтобы не мешать ему. У нее давно было желание проверить, что же находится там, за железной закрытой дверью. Она поднялась на второй этаж, внимательно рассмотрела причудливый замок двери и, решив, что булавкой тут не обойтись, вернулась на кухню. Проверив все ящички старого буфета и не обнаружив ни одного ключа, она направилась в прихожую, где на стене висела резная деревянная ключница. Катерина перебрала все ключи, но ни один из них не подошел к железной двери, затем девушка решила посмотреть комнату Иваныча, может быть, там найдутся нужные. Катя подошла на цыпочках к двери комнаты дядьки, так, чтобы Арсений не слышал и не догадался о ее планах. Комната была заперта: «Странно, зачем-то комнату закрывает, видно, ценности какие-то хранит», - подумала она и, присев на корточки, исследовала внутренний замок, потом девушка достала из заднего кармана джинсов булавку. «Ну, этот мы в два счета», - умело орудуя булавкой, прошептала она сама себе. Замок с легкостью открылся, и Катя, тихонько прикрывая за собой дверь, шмыгнула внутрь. Секунду осмотревшись, быстро проверила ящики комода и, ничего не найдя, принялась открывать следующие, одном из них и лежал большой железный ключ. «Вот он, и недалеко же вы его спрятали», - подумала девушка, скоро вышла из комнаты, закрыла за собой замок в двери и поспешила наверх.
Пройдя длинный коридор, она очутилась у железной двери, сунула ключ в замочную скважину и тяжело провернула его два раза и с трудом приоткрыла тяжелую дверь. Просунув голову, прищурилась в полутьме, затем оглянулась назад, прислушиваясь. «Не вернулся бы Иваныч», - мелькнула мысль, и Катя скрылась за дверью.
- Да, вот это погром! - шепотом сказала Катерина, пораженная увиденным.
Она сразу поняла, что помещение принадлежало женщине с ребенком: по комнате были раскиданы платья, яркие бусы, берестяные украшения для волос, ленты. Детская люлька лежала перевернутая, маленькая подушечка, вышитая вручную причудливыми узорами, валялась прямо у порога. Катя подняла ее и положила на край кровати, той, где, как она подумала, спала женщина. Девушка подошла к столу, на котором было навалено множество всего: краски, бумага, тетради, неизвестные книги в старинных переплетах, тетрадные листы, изрисованные непонятными знаками. Девушка осторожно перевернула странички альбома - портреты, нарисованные простым карандашом, удивили ее точностью деталей. Маленький мальчик - вот он улыбается, а здесь капризничает, поджав нижнюю губку, а на этой странице он совсем младенец. Катерина перелистывала странички, рассматривая рисунки, и не могла понять, кого ей напоминает этот маленький человечек.
На последнем листе она увидела изображение молодой женщины с необычным украшением на лбу, на руках она держала малыша, чьи портреты девушка видела ранее. Женщина была очень красивая, с большими выразительными глазами, в которых застыла грусть и тревога.
«Эта женщина удивительно похожа на Арсения», - подумала вдруг Катя.
Шум на улице заставил девушку подбежать к окну, она отодвинула оборванную наполовину занавеску и увидела Иваныча, он был еще далеко, у самых ворот, и ругал ребятишек, тех, что лазают по старым чердакам и сараям, а летом чистят чужие сады. Катерина быстро задернула штору, закрыла альбом и быстро вышла из комнаты, замыкая за собой дверь. «Ключ, как вернуть ключ?» - мелькнула тревожная мысль, когда она сбегала по лестнице вниз. Катерина тихо прошмыгнула в комнату Арсения и села на край кровати. Юноша завороженно, не отрывая глаз, смотрел в монитор компьютера, разглядывая шедевры живописи и слушая музыку, он словно растворился в том, что рассматривал. 
- Арсений, Иваныч идет, выключи флешку, - тревожно сказала девушка.
- Катя, ты здесь? - удивился Арсений, очнувшись от происходящего.
- Не надо, чтобы Иваныч знал, - настаивала она.
- Почему? Я думаю, он не будет против, - не понял юноша.
- Не все так, как кажется, я тебе потом расскажу. Смотри, как пользоваться интернетом, и мне пора, - вытаскивая usb-модем из пакета, стала объяснять Катя.
Через несколько минут входная дверь стукнула, Иваныч, раскрасневшись, вошел в комнату Арсения.
- Катя у нас, как хорошо, а я вкусненького купил, - давайте через минуту за стол.
- Здравствуйте, - поздоровалась Катерина.
- Сейчас идем, - приветливо ответил Арсений.
Иваныч удалился, а Катя, объяснив принципы работы Интернета, все думала: «Как вернуть ключ, подкинуть на кухню? Пускай Иваныч подумает, что сам обронил. Но так хочется еще раз побывать в загадочной комнате. Там точно какая-то тайна. Нет, верну в следующий раз», - и она сунула ключ поглубже в карман.
Молодые люди прошли на кухню, дядька угощал их свежим холодцом и все нахваливал, что такой студень варит только его знакомая тетка Настасья. Катя, плотно поужинав, распрощалась с хозяевами дома и поспешила на автобус, а Арсений вернулся к себе. Он достал подарок Кати, долго крутил флешку в руках, но включить не решился. «Почему Катя так сказала? Пришла бы снова поскорей», - подумал он, готовясь ко сну. Он всегда очень тосковал после ее ухода, а сегодня, когда почувствовал ее близость, очень испугался. Те эмоции, что молнией пронеслось в нем, то желание, что он погасил в себе, тревожили его. Арсений лег и задумался: «Что это, когда не можешь налюбоваться на человека, хочешь дотрагиваться до него, вдыхать запах его тела?» Он читал об этом в разных книгах, и там называли это любовью. Значит, он любит Катю? Сон ласковой пеленой окутал его, и Арсений уснул. День сегодня был прекрасный…




































Глава 9

На следующий день Арсений часто выглядывал в окно, ждал, может быть, Катя придет сегодня. Но ни сегодня, ни завтра, ни через пять дней, ни через неделю девушка не пришла. При малейшем шуме он катил коляску к окну, но, увы, дорога была пуста, и во дворе кроме старой вороны да пары синичек никого не было. Подолгу смотрел он вдаль в надежде разглядеть хоть маленькую точку, напоминающую ему фигуру девушки, но за окном простирались только огромные снежные сугробы и бесконечно голубое небо до горизонта - и ни души. Арсений тосковал, ему порой казалось, что во всем мире есть только он да старый Иваныч, а где-то далеко, почти на другой планете, живут люди: Катя, отец, Марк и еще те, кого он никогда не увидит и не узнает. Наконец, собравшись с мыслями, Арсений начинал думать о работе, но сердце не лежало вновь и вновь возвращаться к прочитанному, и, не находя в нем смысла, он откладывал все на потом.
Так прошла неделя, за ней вторая, январь подходил к концу. Солнце светило ярче, ослепляя и подрумянивая темными пузырями южные склоны сугробов, длинные сосульки повисли с крыш. Иваныч то и дело ругал январскую оттепель, соскребая с дорожек подтаявший снег. Настроение понемногу приходило в норму, хотелось жить и ждать. Прошло уже так много времени, значит, очень скоро придет Катя. От этих размышлений юноше становилось теплей на душе. Днем он старался работать, но смысл текста так и не улавливался, и он, разозлившись, бросал рукопись и украдкой, так, чтобы не заметил Иваныч, блуждал в интернете.
За последнее время он узнал о мире столько, сколько не мог узнать за двадцать шесть лет своего затворничества. Оказывается, жизнь - такая интересная и занятная штука, а Арсений даже не подозревал об этом. Он ночами напролет, пока дядька мирно спал в своей комнате, смотрел документальные фильмы о жизни животных, путешествиях и космических исследованиях. Открыл для себя классику музыки и кино, читал публикации ученых и политиков, поглощая информацию запоем. Иваныч утром никак не мог понять, почему не может добудиться юного переводчика, даже подумал, что Арсений заболел. А юноша, умывшись холодной водой, веселый и довольный, ехал на улицу и занимался по нескольку часов, с воодушевлением бросая снег и подтягиваясь на турнике.
Он очень скучал по Катерине, хотел ее увидеть, поблагодарить за открывшийся мир и столько всего рассказать, но она не приходила, а надежда, что девушка вот-вот появится, не угасала ни на минуту. Вначале он хотел поделиться впечатлениями с дядькой, но потом, вспомнив разговор с Катей, решил промолчать. «Почему Иваныч никогда не говорил мне о жизни, так как это говорилось в фильмах, он ведь не глупый человек, но не читает журналов и газет, не смотрит телевизор. Ему самому стало бы все это очень интересно, он ведь столько умеет и знает. Зачем отец оторвал нас от мира и запер в этом доме вдвоем? Что заставило Иваныча отказаться от обычной жизни?» - все чаще задумывался Арсений.
- Зачем отец запер меня в этом доме? - тихо прошептал юноша, с тоской глядя в окно в надежде увидеть Катю.
- Что ты там шепчешь? - вдруг услышал Арсений за спиной. Иваныч стоял рядом.
- Я думаю, почему отец запер нас в этом доме, почему мы живем как отшельники? - вдруг спросил юноша и сам испугался своего вопроса.
- Отец не хотел, чтобы жестокий мир ранил тебе душу и сердце, в жизни столько зла и грубости, ты ведь не знаешь, как обращаются с больными людьми, калеки никому не нужны, они изгои, над ними смеются, - объяснил Иваныч, потрепав золотистые локоны юноши.
Арсений молчал, ответ дядьки не успокоил его и даже насторожил. Ведь Катя рассказывала совсем о другом, и в интернете - другая информация, но он не хотел, чтобы Иваныч догадался о его мыслях. И юноша, улыбнувшись, постарался скорей удалиться, дядька остановил его разговором.
- Отец звонил, спрашивал, как продвигается работа, в начале февраля он хочет приехать, - сказал дядька, разглядывая страничку открытой старинной книги.
- Все то же, смысла текста совсем нет, я что только ни делал, но все напрасно, ни один мой ключ не раскрывает смысла рукописи. Я уже отчаялся, я не сумею добраться до сути, - глядя Иванычу в глаза, ответил Арсений совсем равнодушно.
- Да-а, это плохо. Придется принимать крайние меры. Ты работай, пойду я, - расстроенно покачал головой дядька и вышел.
Иваныча пугало настроение и вопросы Арсения. «Перегорел парень, совсем не работает, видно, правильно я решил, что надо ехать. Или все же отдать ему дневник? Нет. Поеду, так вернее будет. Береженого Бог бережет», - подумал дядька, перебирая документы в комоде и вытаскивая нужные.
- Горовой Арсений Федорович, - открывая паспорт, прочел Иваныч и положил документ отдельно.
Арсений еще немного пробежал глазами по знакомому тексту и закрыл книгу. «Какие крайние меры? В дом инвалидов меня сдадут - так говорил отец», - подумал Арсений и сполз с коляски на пол. Он настойчиво учился ползать, у него теперь была цель - встать на ноги и поехать путешествовать. Он сам хотел увидеть и познать все, что видел на экране компьютера. Ловко передвигая руками и стараясь правильно сгибать и разгибать колени, Арсений мог уже доползти до дверей комнаты. Мышцы рук у него были накачаны от занятий на турнике, и ноги постепенно начинали слушаться. Юношу это очень воодушевляло. Позанимавшись и изрядно устав, Арсений заснул, как младенец.
Наутро его разбудил встревоженный голос дядьки.
- Арсений, тебе Катя номер своего телефона не давала?
- Нет, у меня и телефона-то нет, а что случилось? - испуганно ответил вопросом на вопрос юноша.
- И адреса не говорила, вспомни? - не успокаивался Иваныч.
- Адреса не говорила, только сказала, что работает в реабилитационном центре для инвалидов, а что случилось-то? – переспросил Арсений.
- Уехать мне надо, надолго, - рассуждал дядька, внимательно глядя на юношу и его стертые до мозолей колени.
Арсений молчал, он не мог понять, что происходит - у дядьки был серьезный озабоченный вид, было ясно, что он не шутит. Юноше стало жутко, он еще никогда не видел Иваныча таким. «А вдруг он решил меня бросить?» - страшная мысль пролетела как молния, пронзая сердце, в его глазах застыл ужас.
Последнее время Арсений замечал напряженность, которая выражалась в беспокойстве Иваныча, иногда юноша ловил на себе взгляд дядьки, в нем сквозила неприкрытая тревога и даже страх. Иваныч подолгу молчал, о чем-то серьезно раздумывая, вздыхал и даже иногда откладывал уже начатое дело, что совсем было на него не похоже.
- Не переживай, Сеня, все устроится, сейчас я в город, мне Катерину срочно найти надо, - успокоил дядька, поймав взгляд юноши - такой, какой Иваныч видел лишь однажды в далеком детстве мальчика.
Арсений проводил дядьку до выхода, едва успев натянуть рубаху и тренировочные штаны, Иваныч торопливо, не говоря больше ни слова, оделся и зашагал по заснеженной аллее, боясь опоздать на утренний автобус. Юноша еще минуту смотрел на закрытую дверь, думая о поведении дядьки, а потом выехал на кухню. Печь чуть теплилась, дрова, не успев разгореться, потухли. Завтрака не было.
- Дела наши, наверное, совсем плохи, - разжигая бересту, вслух рассуждал Арсений.
Дрова весело затрещали, в комнате понемногу становилось теплей, через некоторое время чайник на плите зашипел и выпустил струю пара. Юноша достал из холодильника пару свежих куриных яиц, тех, что несли их курочки, кусочек свиного сала и приготовил себе глазунью со шкварками. Наскоро перекусив, он принялся за хозяйство: подбросил в печь дрова, выехал на крыльцо, проверил, ходил ли Иваныч в сарай и, убедившись, что дядька накормил живность, высыпал подсушенные крошки старой вороне, вернулся на кухню. Налил в кастрюлю воды и принялся чистить картошку. «Надо приготовить уху, Иваныч на днях принес свежую рыбу, а уехал голодным. Да и время за делами пройдет быстрей», - думал юноша, стоя у стола и тщательно промывая очищенную картошку, в последнее время он старался больше стоять у опоры, тренировал мышцы ног. Время приближалось к обеду, ароматы свежесваренных окуней разносились по дому, Арсений протер стол, убирал посуду после готовки, как вдруг внезапно стукнула входная дверь.
- Иваныч, это ты? - крикнул юноша, усаживаясь на коляску и торопясь навстречу дядьке.
- Привет! – весело закричала Катерина, встречая друга и обнимая его за шею.
Позади стоял раскрасневшийся Иваныч.
- Катя, привет, - обрадовался Арсений неожиданной гостье и протянул к ней руки.
- Насилу нашел твою подругу, а чем это так вкусно пахнет? - разулыбался дядька, глядя на молодых людей.
- Я уху из окуней приготовил, пойдемте обедать, - позвал Арсений, держа Катерину за руку и боясь выпустить.
- Нам надо серьезно поговорить, - сказал Иваныч, помогая девушке снять куртку.
Иваныч быстро сбросил с себя теплые вещи, ушел в свою комнату, дверь второпях он не закрыл, и было слышно, как он ворчал что-то себе под нос, перебирая документы и роясь в комоде. Проходя с Арсением мимо и увидев эту картину, Катя встревожилась не на шутку. «Наверное, ключ ищет», - подумала она и почувствовала, как ее ладонь в руке Арсения стала влажной.
- Катя, ты замерзла, давай я тебя согрею, - поднося руки девушки к губам, сказал Арсений.
- Нет, так, разволновалась что-то, - стараясь освободиться, ответила Катя.
Немного погодя все собрались за кухонным столом. Катерина тихонько сидела у самой печки и смотрела на дядьку, она боялась его вопросов, Арсений не мог понять, что происходит, смотрел то на растерянную Катерину, то на серьезного, с озабоченным лицом, дядьку. А Иваныч думал о своем, не обращая внимания на молодых людей. Пауза затянулась, тогда Арсений начал собирать на стол, но дядька остановил его.
- Вначале разговор, - серьезно сказал он.
Арсений придвинулся к Катерине и взял ее за руку, ребята внимательно смотрели на дядьку широко открытыми глазами, каждый понимал, что беседа предстоит серьезная.
- Мне нужно уехать, наверное, дней на десять, но, может быть, чуть меньше, - глядя на Арсения начал он, и Катерина облегченно выдохнула.
- Дело важное, пока я не могу тебе рассказать всего, но ты должен мне доверять. Я еще ни разу не оставлял тебя на столь долгое время одного, но ты уже взрослый, да и Катя, я надеюсь, будет за тобой присматривать. Деньги на продукты здесь, в коробочке, завтра я куплю все необходимое на это время, а в понедельник с утренним автобусом уеду. Будь спокоен и ничего не бойся. Дров на крыльцо я наношу, в дом занесешь сам, готовить умеешь, печь натопишь, вечером Катерина тебя навестит. До приезда твоего отца я должен успеть все сделать. Ты все понял? - озабоченно, сбиваясь с мыслей, говорил дядька и показывал рукой, где что лежит.
- Да, я понял, ты поезжай, не волнуйся за меня, - ответил Арсений, смущенно улыбаясь, тревога Иваныча передалась ему.
- Да что вы так переживаете? Поезжайте, все у нас будет хорошо, - глядя на мужчин, сказала Катерина, совсем успокоившись. - Не маленькие, справимся, давайте обедать.
- Да, да, надо обедать, - словно опомнившись, повторил Иваныч.
Арсений нарезал хлеб, достал из холодильника салат из квашеной капусты, дядька тем временем разлил горячую ароматную уху по тарелкам. Все проголодались и ели с аппетитом. Затем Катерина рассказала о делах на работе и сильной занятости с мальчишками, третья четверть самая ответственная, а они поотстали в учебе, и ей пришлось много с ними заниматься. Бабушка лежала в больнице и требовала больше внимания, мать определили в центр для лечения алкоголиков и наркозависимых. Кате пришлось взять дополнительные смены, чтобы оплатить лечение. О своих делах Катя рассказывала спокойно, как о рутине жизни, Арсений же слушал и удивлялся, как хватает сил и терпения у этой маленькой хрупкой девочки. А Катька смеялась и все прихлебывала горячий рыбный суп, с юмором рассказывая о жизненных неурядицах и заботах. За разговорами время пролетело быстро, пообедав, молодые люди ушли в комнату Арсения, где еще долго обсуждали возможности интернета, а потом Катерина засобиралась.
- Мне пора, еще к маме надо заскочить и уроки у пацанов проверить, прости, но мне пора ехать, - грустно сказала девушка и поцеловала юношу в щеку.
Арсений подхватил Катю на руки и посадил себе на колени, жадно целуя ее щеки, лоб, глаза, губы. Девушка насилу вырвалась из его объятий, раскрасневшись, поправила растрепавшиеся волосы.
- Арсений, не надо, мне пора, - поспешила она к выходу.
Арсений молча последовал за ней, он грустно смотрел, как Катя надевает куртку, обувает ботинки.
- Я очень скучал, - тихо прошептал он.
- Я тоже, - ласково целуя его в краешек губ, лукаво ответила она.
- Иваныч, пока! - крикнула девушка и скрылась за дверью.
- Катерина ушла? - услышал Арсений хриплый голос дядьки за спиной.
- Да.
- Не переживай, в понедельник она приедет, - вытирая руки, ответил Иваныч, он казался чуть спокойней.
Арсений подъехал к окну и, провожая взглядом убегающую по заснеженной дорожке Катю, подумал: «Она совсем холодна ко мне… Правильно говорит Иваныч: «Калеки никому не нужны». Она меня жалеет, а мне не нужна ее жалость, я сам справлюсь». Он резко развернул коляску и направился в свою комнату, захлопнув дверь, он с ожесточением стал выполнять упражнения на мышцы ног, доводя себя до изнеможения. Уже совсем стемнело, когда Иваныч зашел к нему в комнату, Арсений, весь мокрый от пота, лежал на полу, его голые колени покраснели и горели.
- Что- то новенькое, что это у вас с ногами? - присев на корточки, спросил Иваныч.
- Ничего, - буркнул Арсений и отвернулся.
- Ну вот, давайте-ка протрем все спиртиком и дадим ногам отдохнуть, надо же, всю кожу снял, - приговаривал дядька, перебирая аптечку и накладывая на покрасневшие колени юноши смоченную спиртом салфетку.
- Ой, - чуть слышно стонал юноша, сжавшись в комочек.
- Мне совсем не нравится ваше настроение, чего это вы так рьяно начали заниматься, сейчас надо работать над книгой. Пока я буду отсутствовать, вы уж постарайтесь. Я могу на вас положиться? Арсений, ты пойми: я уеду на короткое время, это необходимо, - уговаривал дядька.
- Конечно, поезжай, я справлюсь, - морщась и сжимая губы от боли, ответил Арсений.
- А чего злитесь и раздраженный такой? - дуя на обработанные места, спросил дядька.
- Устал просто, помоюсь и спать, завтра дел много, - не желая рассказывать Иванычу истинных причин своего беспокойства, ответил Арсений.
- Ну и ладно, давайте поднимайтесь. Захотите чаю, я на кухне, - помогая юноше приподняться, сказал дядька и вышел.
Ночь была беспокойной, Арсения мучила бессонница, мысли о Кате не давали покоя, он еще и еще раз перебирал в голове разговор с ней, ее поведение и настроение.
- Она меня не любит, я совсем никому не нужен, - повторял он вновь и вновь.
Заснул Арсений только с рассветом, ему снился тревожный прерывистый сон: бескрайние леса, острые пики елей черными копьями вонзаются в облака, старые бревенчатые хаты, бородатые мужики с косами через плечо бредут по безбрежному лугу, высокие кудрявые травы цепляются за ноги. Красивая молодая женщина, как в тумане, появляется и исчезает, зовя за собой. И ему слышался голос, ласковый, нежный, такой, какой бывает только у мамы, она окликает его на знакомом до боли языке. Арсений метался по кровати, покрываясь холодным потом, то и дел вскрикивая и просыпаясь. Дядька несколько раз заглядывал в комнату юноши и, видя его состояние, решил не тревожить его. Он работал на улице. «Бедный мальчик, как я оставлю его одного? Но делать нечего, дальше может быть хуже», - прикрывая дверь, подумал Иваныч.
И только к одиннадцати часам дверь в комнату Арсения с грохотом распахнулась, и на пороге появилась раскрасневшаяся Катерина.
- Привет, соня, вставай! Я ненадолго, со мной мальчишки, они с Иванычем дрова носят, я хочу тебя познакомить с братьями. Я смен взяла много, деньги нужны, поэтому подумала, что иногда парнишки смогут приезжать к тебе, - тараторила девушка, стараясь расшевелить парня.
- Привет, - засмущался Арсений от неожиданности, он никак не ожидал увидеть девушку так скоро.
Катя села на край кровати и ласково посмотрела на Арсения, он натянул одеяло до самых щек и смущенно посмотрел ей в глаза.
- Одевайся, я на улицу, - девушка выскочила из комнаты.
Арсений живо поднялся, торопливо оделся, пересел в коляску, колени саднило, мышцы ног и рук болели от вчерашних упражнений, но настроение было прекрасное. Душа пела, он вчера ошибался, плохо думая о Кате, ему стало немного стыдно за мрачные мысли, но настроение с каждой минутой становилось все лучше в предвкушении разговоров и свидания с Катериной. Наскоро умывшись и почистив зубы, надев шапку и куртку, он выехал на крыльцо. Ярко светило солнце, во дворе слышались звонкие ребячьи голоса - братишки Кати, мальчишки лет десяти, помогали Иванычу по хозяйству. Братья-близнецы были чрезвычайно похожи, только близкие отличали, кто из них Мишка, а кто - Гришка. Мальчишки весело смеялись, задирая друг друга, а Иваныч шутливо прикрикивал на них:
- Что, хлопцы, выдохлись? А нужно еще дров принести!
Увидев Арсения, они обступили его, тараторя наперебой:
- Привет, ты Арсений? А мы - Мишка и Гришка, нам Катерина о тебе рассказывала. А ты, правда, умеешь говорить на мертвых языках?
- Почему на мертвых? - удивился Арсений, стараясь понять, что говорит каждый из них.
- Да это я их ругала, по-русски разговаривать не умеют, спорят все, стихи совсем не учат, а ты на забытых языках говоришь, вот я и поставила тебя в пример, - вмешалась Катерина.
- Да это просто, и какой я пример? Кроме как делать переводы, ничего не умею, - засмущался юноша.
- Какие твои годы, - вступил в разговор дядька.
- А ты нам потом расскажешь? - не унимались мальчишки.
- Конечно, расскажу, - ответил Арсений, глядя на озорников.
- А ну-ка, идите помогать Иванычу, еще наговоритесь, - прикрикнула Катерина на братьев.
- Арсений, я не смогу прийти три дня, дежурю, к тебе после школы мальчишки прибегут, ты не стесняйся, говори им, что надо делать. Они хоть и шумные, а все умеют, и если тебя не затруднит, проверь у них уроки, а то я совсем зашиваюсь, - говорила Катя, наблюдая за работой Иваныча и мальчишек.
- Хорошо, я все проверю, да мне помогать-то не нужно, думаю, что я сам справлюсь, - тихо ответил Арсений, он не хотел быть обузой.
- Не грусти, прорвемся, я в четверг с утра примчусь, - Катя ловко сметала с крыльца щепки и опилки.
Иваныч с мальчишками принесли из сарая дров на целую неделю, сложили их у двери, Катерина подмела мусор, Арсений почистил ступени от снега. Работа спорилась, раскрасневшиеся от легкого морозца мальчишки принялись играть в снежки, закидывая всех снегом.
- Ну, все, пора обедать, - дал команду Иваныч и поспешил в дом.
Ребята еще долго обметали друг друга от налипшего снега, потом с шумом раздевались в прихожей, свешивая всю одежду на старую вешалку, Арсений с любопытством наблюдал за детворой. Он в жизни не общался с мальчишками, и было очень интересно смотреть на них и слушать, о чем они постоянно так шумно спорят. Затем все прошли на кухню, где Иваныч накрыл стол: горячие вареники с картошкой, соленые огурцы со своего огорода, свежеиспеченный хлеб круглыми булками. И к чаю варенье из черной смородины, а еще мед, ароматный, тягучий, такой, какой бывает только на собственной пасеке. Все ели с большим аппетитом, особенно мальчишки, они просили добавки и нахваливали мед, макая в него свежий хлеб.
- Ну, все, мне пора, еще билет купить надо. Я вам баночку медку с собой налью, - заторопился Иваныч, вставая из-за стола.
Засобиралась и Катюша с братьями - у нее были еще дела в городе. Вскоре дом опустел, Арсений проводил всех и остался на крыльце, глядя в бесконечную белую даль.

Глава 10

Раннее утро следующего дня выдалось беспокойным, дядька старался ничего не упустить и на ходу давал Арсению наставления.
- Печь топи осторожно, трубу закрывай после полного прогорания дров. Куриц пусть Катя кормит, зерно ты знаешь где, воды не давай, снег бросишь, им хватит. Сам питайся хорошо, не экономь, деньги в буфете, чего не хватит, пусть Катя подкупит. И постарайся больше работать, ну хоть какой-то смысл в тексте нужно найти, это очень важно для нас, - волновался Иваныч.
- Да справимся мы, ты чего так переживаешь? Не навсегда ведь уезжаешь, - успокаивал Арсений дядьку, подавая ему шарф.
- Дорога дальняя, всякое может быть. Ты Катерине доверяй, она девчонка хорошая. - Иваныч внимательно посмотрел на юношу, положил ему на плечо руку и тяжело вздохнул. - Все, я пошел.
- До свидания, - ответил юноша.
Арсений остался один. Дом оглушал своей тишиной, юноша проехал на кухню, подбросил в печь дров, заглянул в холодильник.
- Ну, Иваныч: наготовил на целую неделю, - разглядывая кастрюльки со щами и запечатанные контейнеры с жареными котлетами, отварными макаронами и соленой рыбой, привычно заговорил сам с собой Арсений.
Есть не хотелось, и он направился в свою комнату, думал включить интернет, но помня наставления дядьки, принялся за переводы. Перечитывая один листок за другим и не находя ничего нового, включил флешку с записью, ту, что привез отец.
Ласковый женский голос мелодично полился, заполняя собой комнату, Арсений почувствовал уже испытанное беспокойство, сердце забилось сильней, ему как будто не хватало воздуха. Он закрыл глаза руками, туманным облаком поплыло в глазах видение молодой женщины, ее длинные белокурые волосы шелковыми прядями струились по плечам, закрывая лицо. А красивые гибкие руки тянулись к нему и звали, женщина двигалась к двери. Арсению показалось, что он легко встал с коляски и пошел за ней. Женщина плыла по темному коридору, мимо дверей в гостиную и комнату Иваныча. Потом они оказались в наполненном светом холле, женщина стала совсем прозрачной, облачный силуэт медленно приблизился к лестнице и поманил за собой наверх, продолжая петь. Арсений шел за ней, заворожено глядя на полупрозрачный облик. Чуть различимая длинная белая рубаха с причудливой вышивкой по подолу прикрывала ее босые ступни, она не шла, а парила над полом. Неожиданно женщина оглянулась, ее огромные зеленые глаза вспыхнули изумрудным светом, как два кристалла, освещенные пламенем, она приоткрыла рот, собираясь что-то сказать ему, но вдруг пение прекратилось, и Арсений очнулся, вздрагивая всем телом. Он открыл глаза и попытался встать, ноги и руки похолодели и совсем онемели, лоб покрылся испариной. Оглядевшись и немного придя в себя, он попробовал включить запись вновь. Но видение больше не появлялось.
- Мама, - почему-то вдруг вырвалось у него.
В ответ - ни звука, дом был пуст, за окном ветер гнал серые тучи, то закрывая, то открывая солнце. Арсений посмотрел на часы - уже половина первого, он отложил записи и направился в холл, долго смотрел на лестницу, ведущую наверх. «Надо постараться попасть туда», - подумал он. Еще раз поглядел наверх, как будто надеясь увидеть силуэт белокурой незнакомки, но лестница оставалась пуста, и он решил, что нужно выехать на улицу. Мальчишки должны приехать после школы. Не торопясь, Арсений вымел крыльцо, раскрошил черствый кусок булки старой вороне, которая, как обычно, ждала обеда, и направился к старому сараю посмотреть куриц. Его заставили оглянуться веселые возгласы бегущих по заснеженной аллее мальчишек. Они размахивали портфелями и кричали что-то наперебой. Арсений улыбнулся и помахал им в ответ.
- Арсений, привет, ты куда?! - подбежав совсем близко, спросили они.
- Привет, - поздоровался в ответ юноша, очень довольный приходу помощников.
- А ты куда? Давай, мы поможем, - почти в голос протараторили мальчишки.
- Я в сарай, куриц надо посмотреть, снега им подбросить и зерна еще дать, - объяснил Арсений.
- Мы с тобой, - сказали мальчишки, побросав портфели у крыльца и вместе толкая коляску по очищенной от снега дорожке.
Дружно справившись с делами по хозяйству, все вошли в дом. Как всегда, шумно, перебивая и перегоняя друг друга, Мишка и Гришка рассказывали Арсению о делах в школе. Юноша слушал их и удивлялся, как же интересно идет жизнь у этих веселых мальчишек, у них есть друзья, интересные занятия, строгая учительница и любимый тренер, а у него подобного никогда не было. Он не ходил в школу, не имел друзей, он не знал сверстников и вообще людей, вот только Катя и Марк, а теперь эти мальчишки. Учителя, что приезжали к нему домой, были очень официальны и холодны с ним, никто никогда не разговаривал с ним о жизни, не шутил, не отвлекался на посторонние темы. Иногда Иваныч выдаст какую-нибудь шуточку, но к ним Арсений привык с детства и старался поддерживать и шутить в ответ, очень редко дядька рассказывал ему о своей молодости и почти всегда неожиданно обрывал рассказ или начинал путаться и уходил от расспросов, ссылаясь на склероз. Юноша даже фамилии своей не знал. Когда Марк, в очередной раз поругавшись с отцом, сказал ему, что хочет поменять фамилию и взять материнскую, Арсений был удивлен. «А что такое фамилия?», - спросил тогда он, на что брат смеялся так, что упал на пол. Потом все ему объяснил, и в двадцать один год Арсений узнал, что фамилия Марка Патис. Вот и сегодня за один вечер, пока мальчишки уплетали обед и наперебой рассказывали ему о том, что произошло за день, Арсений узнал столько нового, сколько не мог узнать за всю свою жизнь.
Потом они вместе учили уроки, Арсений внимательно проверил тетради, но, не поняв и половины, опустил голову и замолчал.
- Ты чего грустный такой? - увидев настроение хозяина, спросил Гришка.
- Катя просила уроки у вас проверить, а я ничего в вашей математике не понимаю, - тихо сказал юноша, ему было стыдно.
- Ерунда, у тебя комп же есть, вот смотри, набираешь тему, номер задания, класс и все - ответы готовы. Катя всегда так делает, - нажимая кнопки клавиатуры, учил Мишка.
- Да, как-то я не догадался, - смутился Арсений.
- Катя говорила, что ты странный, - вырвалось у Мишки, но увидев кулак брата, он закрыл рот рукой.
- А что еще говорила обо мне Катя? - спросил Арсений.
- Говорила, что ты очень вежливый и умный на один бок, - продолжал Мишка, радуясь, что его спросили.
- Как это? - удивился Арсений.
- Как, как, ты много знаешь о древних языках, а в жизни не смыслишь. Все, заниматься нам надо. Мишка, читай, хватит разговоры разговаривать, - скомандовал Григорий, и Мишка замолчал.
Мальчишки выучили уроки, наносили дров на завтра, попили еще чаю и в пять часов засобирались на автобус. Арсений решил проводить их до ворот, толкая коляску, ребята опять заспорили, юноша слушал их и радовался знакомству с новыми людьми, пусть маленькими, но такими жизнелюбивыми и смышлеными. Попрощавшись у старых ворот, Мишка и Гришка побежали на автобус, Арсений проследил за ними взглядом, подождал, пока сядут в автобус - остановка была метрах в тридцати от ворот, и различить идущий по дороге транспорт в январских сумерках хоть с трудом, но было можно.
Вернувшись в дом, он принялся за дела: перемыл посуду, прикрыл в печи вьюшку. Закончив на кухне и проверив, все ли в порядке, остался в своей комнате. Включил компьютер и занялся математикой с самых азов, повторил таблицу умножения, решал вначале простые уравнения, а затем, продвигаясь все глубже, занялся алгеброй, наука увлекла его, и он не заметил, как наступила ночь. Филин, ухая за окном, пролетел мимо, преследуя добычу. Арсений встал, размял затекшие ноги, опираясь за край стола, немного поприседал и спустился на пол, пополз в ванную. Закончив вечерний туалет, он лег и сладко заснул, он был доволен сегодняшним днем и тем, что справился самостоятельно с хозяйством и поручением Катерины. Ночь прошла спокойно, весь следующий день тянулся медленно - те же дела и заботы, и только с приходом мальчишек дом ожил. Они галдели и бегали по всем комнатам, потом обнаружили комнату Марка и устроили жуткую какофонию, стуча по ударной установке. Арсений насилу упросил их спуститься и заняться уроками, затем прикончив все запасы, что наготовил Иваныч, мальчишки засобирались домой. Опять стало тихо, юноша уединился в своей комнате и думал, рассуждал о непонятной ему жизни, маленьких, но таких веселых и беззаботных мальчишках, Катерине. Вспомнил дядьку и понял, что очень его любит и скучает. В груди все сжалось, захотелось плакать, слезы потекли по щекам, Арсений, всхлипывая на всю комнату, дал волю чувствам, наплакавшись вдоволь, понемногу придя в себя, успокоился, почувствовал, что ему стало легче.
- Иваныч, приезжай скорей, - тихо прошептал он, засыпая.
Арсений волновался, сегодня должна была приехать Катерина, с самого раннего утра он занялся делами по дому, ему не хотелось ударить в грязь лицом. Чтобы Катя не подумала, что без дядьки он беспомощен, натопив печь, юноша принялся за уборку: вытер везде пыль, набрав в ведро воды и опустившись на четвереньки, вымыл везде пол. «Какая тренировка! И почему я раньше не додумался, что просто ползать нет смысла, «надо совмещать приятное с полезным», - так говорит Иваныч. Где он сейчас?», - вдруг подумалось юноше и стало чуть грустно, но он подавил эмоции и продолжил уборку. Ближе к полудню Арсений то и дело выглядывал в окно, надеясь, что Екатерина появится на заснеженной аллее. Но ее все не было, и тревога овладевала им. «А вдруг не приедет, дела и заботы помешают ей», - думал он, переворачивая блин, Иваныч еще в детстве научил его печь блины. Иногда они развлекались, замешивая в большой чашке тесто и выпекая ароматные дымящиеся блинчики. «Манькины блиночки», - так называл их дядька, почему «Манькины», Арсений так и не узнал, но ему очень нравилось это занятие. Тогда казалось, что они - большая дружная семья, а блины - это часть праздника. Вот и сегодня он хотел устроить Кате праздник.
Неожиданно дверь открылась, и раскрасневшаяся девушка вбежала на кухню.
- Бросай все, одевайся, у нас времени в обрез, к двум часам нас ждут, - скомандовала Катя с порога.
- Привет, - ничего не понимая, поздоровался юноша.
- Чего застыл? Быстро одевайся, в клинику поедем, я договорилась, нас машина ждет, - еще раз сказала девушка, забирая из рук Арсения лопаточку и переворачивая блин.
- Хорошо, - растерянно ответил Арсений и направился в свою комнату.
- Поторопись, такси знаешь, какое дорогое.
Катя сдвинула с печки сковороду, на ходу обжигая пальцы, съела блин, убрала остатки теста в холодильник и поспешила за Арсением. Юноша был уже готов - голубая рубашка, поверх нее светло-синий пуловер и темные джинсы, волосы, собранные в пучок, - совершенно изменили его облик.
- Ну, ты франт, - рассмеялась Катя, глядя на друга.
- Что, плохо? - засмущался Арсений, щеки его вспыхнули румянцем.
- Нормально! Ты такой интересный, - разворачивая коляску к выходу, ответила девушка.
Вскоре ребята ехали по дороге в город, Арсений во все глаза смотрел по сторонам, стараясь разглядеть каждую деталь, он удивлялся такому множеству людей, домов, машин. Жизнь вокруг кипела, и видел он это впервые в жизни. Катерина, понимая настроения друга, не отвлекала его, а он постоянно задавал вопросы, как трехлетний ребенок. Девушка смеялась, но старалась объяснить, понимая, как ему все ново и интересно. Подъехав к больнице, Катя поспешила вытащить коляску из багажника, на что таксист грубовато буркнул:
- Чего сама-то, помогу, чай, не бабское это дело. Гляди-ка, парнишка хороший, а в городе говорят, что урод проклятый в этом доме живет, чуть ли не чудовищем его выставили… Во народ, только послушаешь и диву даешься, - рассуждал мужчина, хлопоча у багажника.
- Спасибо вам, - поблагодарила девушка, открывая дверь машины.
- Вот тебе мой телефон, звони, назад в лучшем виде доставлю, - помогая Арсению пересесть в коляску, сказал мужчина, с любопытством глядя на юношу.
- Хорошо, мы позвоним, - ответила Катя и повезла Арсения к дверям клиники.
Коридоры были полны народу, люди на колясках в сопровождении родственников и медперсонала, больные на костылях стояли, сидели у кабинетов с разными табличками. Одни молчали в ожидании приема, другие, наоборот, что-то бурно обсуждали, перебирая бумаги. У окошечка регистратуры их встретила приветливая девушка, она улыбнулась и, поздоровавшись, попросила их поторопиться.
- Катерина, вас уже спрашивали, проходите, пожалуйста! А знакомый твой очень симпатичный, - подмигнула она.
Катерина ничего не ответила, а только прибавила шаг. Дойдя до нужного кабинета, они остановилась у дверей с табличкой «травматолог». Катя попросила Арсения немного подождать, сама тихонько постучала и вошла внутрь. Юноша оглядывался по сторонам, ему было страшновато: «Столько людей! Я никогда не представлял себе так много больных в одном месте», - подумал он, как дверь открылась, и Катя, улыбаясь, вышла обратно.
- Все, нам пора, тебя ждут. Ты не волнуйся, отвечай на все вопросы, доктор у нас очень хороший, - объяснила девушка и закатила коляску в кабинет.
В залитом светом кабинете за столом сидел пожилой мужчина в белом халате и в такой же белоснежной шапочке, смешные круглые очки висели на самом кончике его носа, он что-то писал. Катерина подкатила коляску с Арсением к столу и тихонько присела на стул у окна.
- Здравствуйте, - поздоровался юноша.
Доктор привычным движением поправил очки и внимательно посмотрел на Арсения.
- Здравствуйте, молодой человек, - приветливо улыбнулся он. - Итак, вы Арсений, вам двадцать семь лет и вы - друг нашей Катерины?
- Да, - смущенно подтвердил юноша.
- А я - Макар Ильич, коллега Катиной бабушки и ее большой товарищ, - глядя на девушку, улыбнулся доктор и подмигнул ей.
На что девушка улыбнулась в ответ и покачала головой в знак согласия.
- Что с вами случилось, вы давно на коляске? - вставая со стула и обходя Арсения, спросил доктор.
- Что случилось, я не знаю, а на коляске я всю жизнь, сколько себя помню, - ответил Арсений, поворачивая голову за врачом.
- Когда вас последний раз осматривал доктор? - придвигая стул и усаживаясь напротив юноши, продолжал доктор.
- Я не помню, но отец говорил, что в детстве меня много лечили, но ходить я не буду, так врачи сказали, - сбивчиво объяснил Арсений.
- Ну, это еще видно будет. Раздевайтесь, я вас посмотрю, - скомандовал Макар Ильич. Арсений подъехал к кушетке и принялся раздеваться, аккуратно складывая вещи на стоящий рядом стул. Доктор подошел к юноше и внимательно посмотрел на его ноги.
- Вы можете встать? - спросил Макар Ильич.
- Да, могу, я недавно научился стоять у опоры, - ответил юноша и встал, придерживаясь за край коляски.
- Очень хорошо, а согнуть колени сможете?
- Да, - сгибая колени и немного приседая, ответил Арсений.
 -Хорошо, а с коленями что случилось, почему все содраны? - спросил доктор, внимательно разглядывая ссадины и постукивая по ним резиновым молоточком.
- Это я ползать учусь, мне Катя дала совет, и я им воспользовался.
- Я вижу, у вас получается, - рассмеялся доктор.
Арсений покраснел, опустив глаза от неловкости.
- Не смущайтесь, молодой человек, все очень неплохо. Ползать действительно нужно, это укрепляет ваши мышцы, а они у вас, братец мой, не ахти, - прощупывая голень Арсения, подбодрил Макар Ильич.



































Затем доктор помог юноше лечь на кушетку, внимательно осмотрел шрамы на ногах, проверил чувствительность стоп и позвоночника, поворачивая его то на один, то на другой бок. Попросил согнуть колени, еще раз внимательно осмотрел ноги, прощупывая каждый шрам.
- Вам где раны залечивали, и кто вам нанес такие увечья? - качая головой, спросил Макар Ильич.
- Я не помню, мне было два года, когда все случилось, - ответил Арсений, снова смущаясь.
- Так, голубчик, одевайтесь и на томографию! Катя, в ноль седьмой кабинет, я договорился, а потом анализы крови сдайте, к Вере зайдите, - скомандовал доктор, обращаясь к девушке.
- Хорошо, - серьезно ответила Катя.
Арсений быстро оделся и, помогая себе руками, пересел в коляску. Катерина отвезла юношу в нужный кабинет на обследование, а сама быстро вернулась обратно.
- Макар Ильич, что скажете? - спросила она озабоченно.
- Пока ничего не могу точно сказать, но что он практически здоров - это точно, - ответил врач, почесывая затылок.
Катерина внимательно выслушала доктора и побежала в кабинет диагностики в надежде, что процедура исследования закончена. Но Арсения еще не было, врач решил сделать дополнительные снимки ног и позвоночника. Катя села на диванчик у дверей лаборатории и стала ждать. Через несколько минут молодой доктор выкатил коляску с Арсением из кабинета, было видно, что юноша немного устал.
- Катерина, отправляйтесь сдавать кровь на анализ, а снимки я сам Макару Ильичу отнесу, - сказал врач, передавая Арсения девушке.
- Плохо? - тихо спросила она.
- Потом, - так же тихо ответил он.
Молодые люди на лифте поднялись на этаж выше, посидели в очереди на анализы, успешно закончив процедуру, вернулись в кабинет травматолога. Время подходило к пяти, клиника почти опустела, только в гардероб стояли несколько человек. Арсений совсем сник, он устал от общения, огромного количества людей, расспросов, осмотров и анализов, он смотрел на Катерину умоляющим взглядом.
- Потерпи, еще раз поговорим с Макаром Ильичом и поедем домой, - решительно сказала Катя и постучала в дверь.
- Проходите, - услышали они за дверью.
Арсений с Катей прошли в кабинет, три доктора: Макар Ильич, врач, что делал томографическое исследования и еще один крепкий моложавый мужчина в белом халате и голубом колпаке - стояли у светящегося экрана, разглядывая снимки Арсения.
- Проходите, молодые люди, проходите, - приветливо сказал Макар Ильич, на его лице светилась улыбка.
Катя подкатила коляску с Арсением к столу, а сама тихо села у окна, стараясь не мешать.
- Итак, давно вы сидите? - еще раз спросил доктор.
- Да я сколько себя помню, всегда передвигался на коляске, - ответил Арсений удивленно, ведь он уже это говорил.
- Мы с коллегами поражены - понимаете, вы совершенно здоровы, ваши ноги и позвоночник в полном порядке. Конечно, мышцы на голени и бедре развиты очень слабо, практически атрофированы, но это от отсутствия нагрузки, а все остальное в полном порядке. Шрамы мягких тканей на ногах никак не влияют на подвижность ваших конечностей, кости, сухожилия - в норме, а позвоночник ваш - дай Бог каждому. А уж мышцы рук и спины – как у мастера спорта, - заулыбался врач.
- Так я буду ходить? - нерешительно спросил Арсений, в его голосе звучала робкая надежда.
- Молодой человек, мы с коллегами понять не можем, почему вы сидите? Вы не только ходить должны, вы спринтером можете стать, - рассмеялся моложавый доктор.
Арсений молчал, он растерянно смотрел то на Катю, то на улыбающихся докторов.
- Катерина, вот вам комплекс упражнений, возьми в центре ходунки и через месяц на своих ногах на проверку. Вы все поняли, молодой человек? - уже очень серьезно, протягивая Кате исписанный лист бумаги, спросил Макар Ильич.
- Спасибо вам, мы пойдем? - складывая листок, спросила девушка.
- До свидания, - попрощался Арсений.
- Привет бабушке и обязательно через месяц приходите, очень хочется посмотреть на вас, - попрощался доктор.
Ребята выехали на улицу, уже совсем стемнело, Арсений молчал, в его голове роились тысячи мыслей. Он никак не мог понять, для чего отец и Иваныч усадили его в инвалидную коляску. В детстве строго-настрого было запрещено даже приподниматься с кресла, Иваныч носил его на руках, как ребенка, его пугали и убеждали, что ноги никогда не станут двигаться. А врачи говорят обратное, что он здоров. Но стоять ему еще очень трудно, ноги практически не держат, а спина устает через несколько минут. Если бы не Катя, он никогда не смог даже ползать. Зачем им все это, неужели отец и Иваныч специально сделали его инвалидом, зачем? Кто же прав? Вопросов становилось больше, чем ответов, но говорить об этом с Катериной он не хотел, и девушка, видя его задумчивость, молчала. Так они добрались домой. Катя закатила коляску с Арсением в холл, помогла ему раздеться, юноша молчал. (где поездка в такси)
- Я дров принесу на завтра, приеду только вечером у меня смена дневная, - свешивая одежду на вешалку, тихо сказала девушка.
- Хорошо, Катя, ты чай будешь? - ответил Арсений растерянно.
- Тебе нехорошо? Может быть, мне остаться? - вдруг предложила девушка.
- Нет, я хочу побыть один, - грустно ответил юноша.
- Ну, тогда я побежала, мне еще на автобус надо успеть.
Катерина принесла несколько охапок дров, сложила их у печки, Арсений сидел на кухне у окна, глядя в одну точку. Сегодня его жизнь перевернулась с ног на голову, он был опустошен. Девушка поцеловала его в щеку, попрощалась и ушла, тишина давила, хотелось закричать, но Арсений молчал, он снова и снова перебирал в памяти слова отца: «Не смей вставать! Разве ты хочешь совсем повредить себе позвоночник и лечь как растение в кровать? Кто тебя будет кормить и обслуживать? Занятие на тренажерах - это бесполезное наращивание мяса, голова и только голова может приносить пользу. Ты никогда не сможешь ходить, прекрати даже думать об этом, надо работать головой, твои ноги - это плети, заставляющие тебя отвлекаться от дела».
И все слова, что когда-то говорил отец, набатом звучали в его голове. Арсений сполз с коляски, сел, опершись спиной об еще теплую печь. Он думал и думал, то впадая в забытье, то, вдруг очнувшись, пытался встать, но ослабевшие ноги совсем не держали тело, он падал и опять поднимался, сидел, уставившись в одну точку. Так прошла ночь. С первыми лучами солнца он свернулся калачиком, стащил с отцовского кресла старый плед, накинул его на себя и задремал.
Очнулся он после полудня, его трясло мелкой дрожью то ли от пережитого вчерашнего стресса, то ли от холода. Арсений попытался встать, но руки и ноги затекли и не слушались, усилием воли он дотянулся до кресла и еще раз попытался подняться. С грохотом роняя стоящий рядом стул, Арсений рухнул на пол, больно ударив колено и локоть, в кровь разбив бровь. Боль пронзила все тело и заставила его немного прийти в себя. Почувствовав теплую струйку на щеке, он прижал край пледа к лицу, и через несколько минут ткань стала алой. «Я - растение, не владеющее собой!» - от отчаянья и боли закричал он.
- Кто здесь растение? - послышался из коридора знакомый голос Кати, Арсений вздрогнул. Девушка забежала на кухню, даже не сняв обувь, она внимательно оглядела все вокруг, упершись руками в бока и раздув ноздри, нарочито строго глянула на Арсения.
- Так: печка не топлена, в доме хоть собак морозь, куры, наверное, тоже не кормлены, на часах пять, а мы все страдаем. Чего сидишь, никак ходить пытался? Нет, браток, быстро только кошки родятся, тебе заниматься надо, усилия прикладывать и помнить каждую минуту, что ты человек и все сможешь победить. Чего у тебя с бровью-то? - прочитав мораль и чуть успокоившись, спросила Катя.
- Ударил, - не убирая плед от лица, чуть слышно ответил юноша.
- Молодец, может, мозги на место встанут, - пошутила девушка, доставая из буфета аптечку.
Катя аккуратно обработала ранку перекисью водорода, смазала края йодом и, наложив пластырь, помогла Арсению сесть в коляску. Пока молодой человек приходил в себя, она почистила от золы топку, наложила принесенные вчера дрова и растопила печь, набрала в чайник воды, поставила на плиту.
- Яиц хоть нажарь, есть очень хочется, а я схожу в сарай. Хозяин называется, так вся у тебя живность издохнет, - не унималась Катя, натягивая куртку.
Подобное состояние очень хорошо было знакомо девушке, когда кажется, что жизнь кончилась и хочется грызть пол в отчаянье. В ее случае всегда на помощь приходила бабушка, которая не позволяла впадать в отчаяние, заставляла жить, трудиться, принимать решение за себя и за близких. «Тяжело в эту минуту, сейчас, но у Бога свой сценарий, и неведомо, зачем тебе дано это пережить. Но как бы ни было сложно сейчас, все это только к лучшему, потом поймешь и улыбнешься трудностям», - учила плачущую внучку бабушка, когда Катя не знала, что делать: ехать учиться и бросить братьев и больную старуху или остаться и наблюдать деградацию матери и писать письма отцу в тюрьму. Тогда она приняла решение: работать день и ночь, помогать мальчишкам, занять место старшей в семье, тянуть больную бабку и вечно пьяную мать. Она справилась, смогла, но решение это появилось не сразу, она злилась, страдала, отчаивалась, но рядом всегда был мудрый и терпеливый советчик - ее бабушка. Она не навязывала своего мнения, не требовала, а только легко подталкивала к правильному решению, давая разозлиться на себя и обстоятельства. Кате порой казалось, что ее не любят, не понимают, отбирают у нее юность, на нее свешивают непосильную ношу, но потом она поняла, что именно это и есть - просто жизнь, очень тяжелая, но ее собственная. И сейчас, увидев настроение Арсения, она не хотела мешать ему пережить и осознать все то, что он узнал о себе, нужно только немного помочь сделать правильные выводы.
Катерина еще раз внимательно посмотрела на Арсения и, поняв, что думает он сейчас только о себе, решила поскорей уйти по хозяйственным делам.
Арсений молча смотрел на девушку, чувство стыда за собственное малодушие терзало его, но вчерашнее известие полностью перевернуло его представление и выбило из колеи. Ночь и половина дня словно выпали из жизни, понемногу осознавая, что он не один, Арсений стал приходить в себя, он почувствовал, что руки и ноги согрелись, но голова еще болела. Он достал из холодильника сардельки, быстро поджарил их на сковороде, разбив туда несколько яиц, подогрел испеченные вчера блины, заварил свежий чай. Дом наполнился ароматами кухни, поленья в печи весело потрескивали, стало тепло и уютно. Через полчаса прибежала Катя, разрумянившись с мороза, она быстро сняла верхнюю одежду, сбросила ботинки и прошла на кухню.
- Как вкусно пахнет, - потирая ладони, весело, словно ничего не произошло, сказала она.
- Присаживайся, ты же говорила, что сегодня поздно придешь, - тихо сказал Арсений, накладывая девушке в тарелку подрумяненные колбаски и яичницу.
- Мне Иваныч позвонил, сказал, что на сердце у него неспокойно, вот я пораньше и отпросилась, - уничтожая содержимое тарелки, отрапортовала Катя.
- Я не хочу о нем говорить, - отворачиваясь от девушки, тихо сказал Арсений.
- Почему? - протянула Катерина, внимательно глядя на юношу.
- Я не хочу говорить об этом человеке, - сквозь зубы зло процедил Арсений.
- Совести у тебя нет! Дядька всю жизнь на тебя положил, любит тебя, заботится, не женился и детей не завел, возится с тобой, как с младенцем, - резко ответила Катерина.
- Калеку из меня сделали, врачи сказали, что я совершенно здоров, а они мне что говорили? - глотая слезы, почти кричал Арсений.
- А ты причину знаешь, почему они себя так вели? И ты сам говорил, что дядька заставлял тебя заниматься, - перебила его девушка.
- Да, заставлял, но все равно, - еще больше распаляясь, кричал Арсений, глаза его вспыхнули изумрудным светом, руки сжались в кулаки, а на шее выступили багровые пятна.
- Так, тормоза включи, вот Иваныч приедет, его и спросим, а сейчас ешь, - спокойно сказала Катя и подложила себе еще яичницы.
Арсений резко отодвинул от себя тарелку и молча уставился в одну точку. Катя, доев содержимое тарелки, налила себе чай и, макая блины в сметану, съела пару штук, с шумом отодвинула стул и вышла из кухни. Арсений сидел, не шелохнувшись.
Девушке не давала покоя комната наверху, та, что за железной дверью, капризы Арсения ее интересовали мало: «Злее будет, быстрей начнет подниматься. А винить весь мир в своих ошибках - это удел слабаков», - подумала девушка, вспоминая слова бабушки, и поспешила к лестнице. «Пусть позлится, остынет, а там поговорим», - успокоила она себя и направилась наверх.
Катерина еще с утра сунула старинный ключ в карман, надеясь, что выдастся минутка посмотреть, что там. Быстро взбежав по лестнице, она прямиком подошла к заветной двери, провернула ключ и, приоткрыв тяжелую дверь, вошла внутрь. В комнате все было по-прежнему: разбросанные на полу вещи, перевернутая детская кроватка и разложенные на столе и у стола рисунки, рукописи, обрывки тетрадных листов, пожелтевшие от времени. Катерина, постояв немного на пороге и осмотревшись, решила включить свет, щелкнула выключателем и в страхе отпрянула назад.
Огромный, в богатой золоченой с черненой патиной раме портрет на противоположной стене привел ее в ужас. Мужчина лет сорока, с колючим и, как показалось девушке, магическим взглядом пристально смотрел из-под темных орлиных бровей. Его тонкий длинный нос и такие же тонкие губы придавали облику излишнюю мрачность и даже угрюмость. Одет он был в черный костюм и такую же темную сорочку, только ярко-алый галстук, как кровавая змея, свисал с его шеи. «Вампир прямо», - подумала Катя, рассматривая картину. Рядом с ним стояла молодая женщина в платье василькового цвета, на груди и рукавах расшитом белоснежными кружевами, ее тонкие изящные руки были сложены под грудью, она держала необычный букет из сосновых веток. Белокурые локоны струились по ее плечам и груди, а вместо лица на портрете зияла страшная черная дыра. Кто-то яростно изрезал ножом или другим острым предметом холст, обрывки ткани, покрытые старой пылью, висели здесь же.
Катерина подставила к картине стул, взобравшись на него, попыталась сложить края когда-то испорченной картины. Лица женщины не сохранилось, только край глаза был нетронутым, его глубокий зеленый цвет удивил девушку. «Я где-то уже видела такие зеленые глаза», - мелькнула на секунду мысль. Катя попыталась поправить портрет, внимательно разглядывая его, как вдруг что-то показалось из черной дыры. Девушка отодвинула край картины и заглянула за него. Какой-то плоский предмет, похожий на тетрадь или фотографию, был завернут в газету и закреплен за верхний край рамы. Катерина еще раз встала на стул и, поднявшись на цыпочки, попыталась дотянуться до странного свертка, но он был слишком высоко. Картина висела почти у самого потолка и была метра два длины, девушка сняла с полки книги, сложила их стопкой на стул и еще раз попробовала взять сверток. Но он не поддавался. Спустившись и посидев немного на стуле, она все-таки решила достать то, что так хорошо спрятали когда-то. Упираясь, с большим трудом приподняла она портрет и положила его на пол, аккуратно перевернула и вновь принялась вытаскивать газетный сверток, но он был тщательно закреплен между холстом и рамой. Катя оставила картину и внимательно осмотрела комнату, на столе лежали маникюрные серебряные ножницы, она подсунула их под раму и отогнула ее. Катя с трудом вытащила старый сверток, торопливо сорвала с него пожелтевшую от времени газету. У нее в руках оказались три желтые блестящие пластины, небольшие, размером с тетрадный лист, со множеством ровных квадратных окошечек, прорези были искусно выполнены и располагались в беспорядке, угадывались только строчки, на которых они были расположены. На уголке каждой пластины была нанесена гравировка на неизвестном языке.
- Золото, наверное…Для чего эти пластины? Да еще так спрятали, - тихо сама себе сказала девушка и сунула пластины за пазуху.
Она внимательно осмотрела портрет еще раз и, убедившись, что больше ничего нет, с трудом поставила его к стене, чтобы картина не мешала ходить. Покопавшись в столе и не найдя ничего ценного, она остановила взгляд на деревянной расписной шкатулке, находившейся на самом верху шкафа. Катя вновь придвинула стул и, ловко забравшись на толстые книги, дотянулась до заветной вещицы. С замиранием сердца она открыла ларец - женские украшения: цепи, кольца, сережки, браслеты, колье, жемчуг, совсем нетронутые, с бирками, наполняли его. Девушка от удивления поджала губы, довольно улыбнулась и весело спрыгнула со стула.
- Катя, что там случилось? - услышав шум наверху, забеспокоился Арсений.
Он думал, что Катя обиделась и ушла, сидел, глядя в одну точку и уже не надеясь, что она когда-нибудь вернется. Душа его была опустошена, слез больше не было, и только мысли, как навязчивые пчелы, роились в голове. «Как я хочу, чтобы все было как раньше: Иваныч, Катя, мальчишки… Я буду много работать, я буду стараться встать на ноги, только пусть все вернется», - умолял он небо. И вот шум наверху заставил его вздрогнуть, он выехал в холл и увидел Катину куртку. «Она не ушла!» - улыбнулся он и позвал девушку еще раз.
- Катя! У тебя все в порядке?
- Да, я уже иду, - ответила девушка, складывая украшения обратно в шкатулку.
Она торопливо заперла дверь и поспешила к лестнице, держа шкатулку в руках. «Куда ее спрятать?» - мелькнула тревожная мысль. Катя быстро забежала в комнату Марка и сунула шкатулку под кровать, а золотые таблички наскоро завернула в лежащее на тумбочке полотенце и засунула под матрац. Арсений ждал ее внизу, увидев его глаза, девушка поняла, что он наконец-то стал приходить в себя.
Катерина, прыгая по ступенькам, спустилась в холл, весело развернула коляску с Арсением и, напевая что-то себе под нос, покатила его в комнату.
- Катя, ты чего делаешь? - удивился юноша быстрой смене настроения девушки.
- Все замечательно! Слушай, завтра я прийти не смогу, мальчишки тебе помогут, а вот во вторник обязательно приеду. Арсений, ты с ними математикой позанимайся. И меньше думай о своей жизни, пытайся больше стоять, попробуй с опорой сделать несколько шагов, кстати, я нашла тебе ходунки, доктор помог, - поучала Катерина, разглядывая книги на полке.
- Хорошо, я позанимаюсь, знаешь, я недавно открыл для себя алгебру и геометрию, увлекательные науки, - задумчиво ответил Арсений.
- В мире вообще много интересного, в интернете все можно найти, ты чаще пользуйся им и читай, - говорила девушка, присев на край письменного стола.
Ее какое-то шаловливое настроение передалось Арсению, он внимательно посмотрел на девушку, ее пухлые губки и чуть вздернутый носик, расстегнутая пуговица на светлой блузке заставили сердце застучать сильнее.
- Катя, иди ко мне, - чуть слышно позвал Арсений.
Катерина почувствовала его настроение, ей и самой хотелось обнять его, но не как друга, а как любимого родного человека, но помня о женской гордости, она не решалась. Девушка подошла ближе и села на край стола прямо перед юношей. Арсений взял ее руку и начал целовать жарко, неистово, потом притянул ее к себе, его губы скользили все выше, поднимаясь к плечу. Неожиданно, резким движением он усадил Катерину на колени, она утонула в его сильных мужских руках, отдаваясь страсти. Юноша осыпал ее поцелуями губы, щеки, лоб, шею; Катерина задыхалась от нахлынувшего чувства. Никогда она не испытывала такого, ее тело била мелкая дрожь, сердце было готово выскочить из груди. Арсений дрожащими руками потянул край блузки, и пуговицы с шумом покатились по полу, его губы жадно прильнули к девичьей груди.
- Арсений не надо, не надо! – Катерина испуганно вскочила.
Он не хотел отпускать ее, его щеки алели румянцем, дыхание было прерывистым, он ухватил Катю за руку и крепко держал, стараясь притянуть к себе.
- Нет, - освобождаясь из рук юноши, твердо сказала Катя.
- Катя, прости, я не знаю, что со мной, - оправдываясь, смущенно ответил Арсений через некоторое время.
- Что с тобой? Обычные мужицкие дела, но пока не время. Мал ты еще, - рассмеялась девушка, запахивая блузку и заправляя ее в джинсы.
Катя собрала пуговицы и сунула их в карман, еще раз посмотрела на Арсения и только улыбнулась.
- Катя, у тебя было это? - неожиданно и как-то очень смущенно спросил он.
- Ну ты дурачок! И у девушки такое не спрашивают, - поняв, о чем спрашивает Арсений, ответила она.
- Извини, - еще больше покраснел он.
- Да, ладно, я же говорю - ты еще маленький. Все, пока, завтра мальчишки придут. Уроки у них проверь и не хандри, хорошо? - приветливо сказала Катя.
- Я буду тебя очень ждать, - тихо ответил он вслед выбегающей из комнаты девушке.
Катя ушла, и Арсений опять остался один, он не ожидал от себя такого и долго думал, что это с ним было. Принял душ, проверил дом, а в голове все крутилась одна и та же мысль: «Я очень ее люблю, Катерина, какая она…», - с этими словами пришел сон, и юноша крепко заснул.
Утром Арсений встал рано, быстро растопил печь, направился на улицу, вымел крыльцо, накормил и напоил кур, навозил дров. Потом занялся приготовлением обеда для мальчишек, Иваныча не было уже восемь дней, и припасы почти закончились. Юноша нашел в морозилке замороженную курицу и котлеты, сварил вермишелевый суп, картофельное пюре и поджарил румяные котлетки. Время приближалась к трем часам, как с улицы послышался веселый смех. Это мальчишки наперегонки, обгоняя друг друга, бежали к дому, их сопровождал лохматый огромный пес, тот самый, что приходил с Катей. Арсений сжался в коляске, он не мог объяснить себе, почему его приводит в ужас один вид этих, на первый взгляд, безобидных животных. Огромным усилием воли он подавил свой страх, сделал вид, что ему не страшно, и встретил Мишку с Гришкой на пороге. Пес остался сидеть на крыльце, посматривая на старую ворону, та собирала крошки у самого входа, а увидев собаку, взлетела на ближайшее дерево и с опаской поглядывала на незваного гостя.
- Арсений, это мы! Привет, - почти хором закричали мальчишки.
- Привет, - поздоровался юноша, встречая их у порога.
- У тебя косточки есть Пирата покормить? - спросил Мишка.
- Поищем, - ответил Арсений и направился в кухню.
Он достал небольшой пакет с отходами, выбрал из него куриные косточки, сложил их в большую алюминиевую миску, накрошил хлеба и залил все супом.
- Миша, Григорий, вот, возьмите, - позвал он братьев.
- Вот это обед! Пирату понравится, - вынося миску на улицу, сказал Гришка.
Миша вышел следом, он потрепал пса за шею и позвал Гришку зайти.
- А теперь и мы пообедаем, - позвал Арсений.
Все весело направились на кухню, за столом, уплетая приготовленный хозяином обед, мальчишки перебивая друг друга, рассказывали последние школьные новости.
- А у нас мама через пять дней домой вернется, мы у нее вчера с Катей были. Она стала такая красивая и добрая, обнимала нас и почему-то плакала. А от папы письмо пришло, он пишет, что скучает, - неожиданно сказал Миша. - А где твоя мама? - потом спросил он, глядя на Арсения.
- Мишка, Катя же говорила - не задавать глупых вопросов, - перебил его Гришка, дергая за рукав.
- Я не знаю, - печально улыбнулся Арсений.
- Умерла, наверное, так бывает. В нашем классе у мальчика тоже мама умерла, - рассуждал Мишка, не слушая брата.
- Мишка, перестань, - пытаясь закрыть брату рот, повторил Гриша.
Мишка вывернулся и ударил брата ложкой по голове, началась потасовка, Арсений насилу угомонил братьев.
- А теперь уроки учить, - вдруг очень строго скомандовал Арсений, держа мальчишек за шиворот, как котят.
- А чего он! - не унимался Мишка.
- Кто первый выполнит задание, тому сладкий приз, - подбодрил Арсений братьев.
Мальчишки, хватая на ходу портфели, побежали в комнату Арсения. Они долго учили стихотворение, писали упражнения по русскому языку, а потом решали задачи. Арсений с большим интересом слушал их, поправляя. Потом проверял задания по математике и объяснил тему, которую братья совсем не усвоили на уроке.
- Здорово, ты еще два дня назад совсем ничего не понимал в этом, а сегодня… Правду Катя говорит, ты - гений, - похвалил Гриша, он был немного серьезней брата, хоть и родился вторым.
Доучив уроки, все пили чай со сладкими колбасками, мальчишкам нужно было возвращаться домой.
- До свидания! - попрощался Арсений у порога, протягивая детям сверток с оставшимися сладостями.
- Ты нас до ворот не проводишь, как тогда? - вдруг спросил Миша.
- Вы меня простите, у меня дел еще много, - слукавил Арсений, он не мог выйти с ребятами, одна мысль о собаке приводила его в ужас.
Мальчишки еще раз попрощались и, затворив дверь, ушли, Арсений наблюдал за ними, глядя в окно. Ему опять стало одиноко, и только мысль о завтрашнем приходе Кати согревала ему сердце. Все чаще в последние дни юноша вспоминал Иваныча, беспокойство о нем не покидало юношу, его странный поспешный отъезд вызывал множество вопросов. Противоречивые чувства испытывал Арсений – он любил дядьку и доверял ему, но последние события посеяли в нем сомнения.
Арсений направился на кухню, вымыл посуду и решил заняться книгой. «Я совсем забросил переводы, Иваныч приедет и спросит, а я обещал», - подумал он, открывая старинную книгу. Все те же непонятные бессмысленные строчки, в голове крутилась разгадка, но мысли о Кате затмевали все. Яркая желтая луна заглянула в окно, старая ворона на белом снегу в лунном свете отбрасывала тень великана. Арсений закрыл книгу и прилег.
Новый день встретил его трескучим морозом, дом совсем остыл за ночь, окна покрылись причудливыми узорами, и мысль о том, что он вчера навозил дров, очень обрадовала юношу. Занимаясь хозяйственными делами, Арсений не заметил, как наступил полдень. «Скоро придет Катя», - подумал он и подъехал к окну. Белая «Волга» появилась у старых ворот, она тихонько ползла по заснеженной дороге, выпуская клубы белого дыма.
«Отец, - кольнуло сердце, Арсений быстро осмотрел все вокруг, все ли на своих местах, потом оглядел себя. - А что я скажу про Иваныча? Может, он знает? Перевод не готов!» - промелькнули сразу тысячи мыслей.
Машина медленно приближалась к крыльцу, Арсений не сводил с нее глаз. Вот она остановилась, задняя дверь распахнулась, и из нее показалось девушка в знакомой красной куртке. Арсений с облегчением выдохнул. Водитель быстро открыл багажник и вытащил что-то похожее на спинки железной кровати.
- Спасибо, - поблагодарила Катя.
Арсений открыл дверь и помог девушке войти.
- Ну, привет, горемыка, как ты тут? А как у тебя тепло, я так замерзла, пока такси ловила, - потирая руку об руку, тараторила она.
- Привет, а что это? - спросил Арсений.
- Ходунки, буду учить тебя ходить, - раздвигая конструкцию, сказала Катя.
- Удобно, с ними я, наверное, смогу, - разглядывая приспособление, ответил юноша.
- Конечно, сможешь, я с тебя не слезу, пока не научу, - шутила Катерина.
- Чаю хочешь? - спросил Арсений/
- Я бы и перекусила, от бабули и сразу к тебе, - ответила девушка и направилась в кухню.
Молодые люди поели, Катя совсем согрелась, достала из кармана инструкцию к ходункам и, оставив Арсения наедине с приспособлением, тихонько шмыгнула наверх. Ей не давали покоя мысли о шкатулке, она достала ее из заветного места и, высыпав содержимое на кровать Марка, стала внимательно рассматривать, примеряя украшения. Золотые таблички лежали тут же, она внимательно еще раз рассмотрела их и, не найдя для них применения, отложила в сторону.
Арсений поставил ходунки перед собой, оперся о поручни и попытался встать, колесики не выдержали и покатились, он с шумом упал на пол. Катя услышала грохот, быстро собрала все украшения в шкатулку, сунула таблички в карман и побежала вниз. Арсений стоял посреди холла, опершись на ходунки, и улыбался во весь рот, на его лбу появилась огромная шишка.
- Ты ушибся? - подскочила Катя и вытащила из-за пазухи холодную золотую пластину, приложила ее к шишке.
- Немного. Катя, смотри: я сам стою, вначале неправильно поставил их, но встал сам, а теперь понял, как нужно, - радостно объяснял юноша.
 -Слава Богу, я же говорю, мозги с каждым ударом на место встают, - довольно расхохоталась Катя.
- А ты где была? - спросил Арсений, стараясь держать равновесие.
- Я наверх ходила, там столько интересного! Смотри, что я нашла, - показывая шкатулку, сказала Катя.
Арсений сел в коляску и взял ларец в руки, он внимательно разглядывал причудливые узоры.
- Катя, где ты это взяла? - спросил он девушку
- Ты посмотри, что внутри, - открывая крышку и вытаскивая украшения, возбужденно сказала она, глаза ее горели азартом, она надела на себя изящное жемчужное ожерелье и перстень с большим красным камнем.
- Это золото и камни, они не имеют большой цены, но ты посмотри на эти рисунки, они точь-в-точь как в старинной книге, - поворачивая шкатулку и с нежностью проводя по рисунку пальцем, сказал Арсений.
- В какой книге? - высыпая украшения на пол и разглядывая каждое с большим интересом, спросила Катя.
- Пойдем, я тебе покажу, отец полгода назад привез мне раритет для перевода – старинную рукопись. Я промучился с ней все это время, с алфавитом я справился, слова перевел, а вот смысл текста так и не нашел, сплошная несуразица получается, каждое слово живет своей жизнью, и слаженного смысла нет, - объяснял юноша, подъезжая к своей комнате.
Катерина, как сорока, увешанная золотыми украшениями, последовала за ним. Арсений подъехал к столу, достал книгу и протянул Кате. Девушка внимательно рассмотрела берестяную обложку, перевернула ее и открыла книгу. Ровные ряды непонятных слов, причудливые рисунки, нарисованные старинными красками, очень удивили девушку.
- Вот это да! Я первый раз вижу такую старинную книгу, а это кровью нарисовано? - спросила Катя, внимательно разглядывая заглавную букву, причудливо выведенную красным цветом.
- Нет, это сок марены красильной, им в древности писали и рисовали, он имеет ярко-красный цвет, - пояснил Арсений.
- Понятно, а где твои переводы? - спросила Катя, перелистывая странички.
- Вот,- юноша открыл папку с бумагами и подал ей свою рукопись.
- Да, белиберда какая-то, - читая перевод, сказала Катя, качая головой.
- Вот и я промучился с ним полгода, и толку никакого, - сказал Арсений, подвигая шкатулку и открывая в книге страничку точно с таким рисунком.
- Знаешь, в комнате наверху много таких рисунков и надписей. Я поняла, что в ней жила женщина, наверное, это она рисовала. Эту шкатулку я тоже там нашла и украшения ее, только почему-то она их не носила, смотри, все бирки магазинные целы. И портрет там есть, жуткий такой, мужик на нем весь в черном, только галстук красный и красивая женщина рядом, - почти шепотом рассказала Катя.
- Мужчина худой с длинным носом? - спросил Арсений.
Девушка покачала головой в знак согласия, в ее глазах стоял неприкрытый интерес и жуткое любопытство. Она так любила тайны и сказки, что сейчас ей казалось, что она очутилась в фильме с невероятными приключениями, забытыми тайнами и, конечно, сундуком золота.
- Это мой отец, а кто же рядом?
- Девушка в васильковом платье, только на месте лица у нее огромная дыра, кто-то изрезал картину, - рассказывала Катя, глядя прямо в глаза Арсения и вспоминая, где она видела этот зеленый цвет глаз. - И у нее глаза такого же цвета, как у тебя, - продолжила Катерина.
- Я хочу попасть в эту комнату, - твердо сказал Арсений, откладывая книгу.
- Конечно, завтра я помогу тебе добраться туда, ты же хорошо ползаешь?
- Да, я даже пол помыл сам, - улыбнулся юноша.
- Классно, дай-ка, я еще раз посмотрю книгу, - попросила девушка.
Она переворачивала странички, рассматривая непонятные слова, потом поднимала глаза к потолку, как будто что-то вспоминая, потом вновь внимательно смотрела на текст.
- Я, кажется, поняла эту головоломку, - твердо сказала она.
- Что, ты поняла текст? - рассмеялся Арсений, откидываясь на спинку кресла.
- Да не смейся ты, помнишь фильм «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»? - спросила она.
- Нет, я же не смотрел фильмов, только недавно, когда ты мне флешку принесла.
- Темнота, это мой любимый фильм, там, когда титры начинаются, тоже на экране очень много слов, не связанных друг с другом, потом их закрывают белой бумагой с прорезями и получается понятный текст, понял? - объяснила Катя, чувствуя свое превосходство и смешно выпячивая подбородок.
- Нет, не понял, - растерянно ответил юноша.
- Ну, вот смотри, это - текст, ты говоришь, что после перевода каждое слово читается отдельно, но если закрыть некоторые слова и оставить то, что нужно, появится смысл, - закрывая часть текста пальцами, сказала девушка.
- Да, это вариант, но тогда нужна перфокарта. А ее с книгой не было, - задумался Арсений и внимательно посмотрел на Катю.
- Может, это они? - сказала Катя, доставая две золотые таблички, вспомнив, что она нашла их в потайной комнате и сунула за пазуху. - А где еще одна, я ее тебе к шишке прикладывала, - сказала Катя, перебирая все на столе.
- Я оставил ее в холле на полу - ответил Арсений.
Катя быстро принесла недостающую табличку, Арсений внимательно рассматривал таблички, поворачивая их со всех сторон.
- Свод правил жизни, - прочитал он на одной.
- А здесь? - Катя протянула следующую.
- Исход, - вслух прочитал юноша и взял последнюю.
- Синегор, - проводя пальцем по золоченой надписи, прочитал Арсений.
- А что это значит?
- Пока не знаю, давай попробуем приложить к тексту, - предложил Арсений и открыл страничку.
Золотая табличка ровно легла на старинную страницу, и в прорезях проступили ровные строчки текста.
- Правило номер один, семья - главное, что дали тебе праотцы, люби и почитай старейшин, проси и слушай совета. Люби жену свою пуще себя, ибо она дала жизнь детям твоим. Береги и назидай детей своих, ибо они пройдут путь после тебя, - прочитал Арсений текст в прорезях.
- Здорово! Вот видишь, все гениально просто, давай следующую страничку, интересно, там что, - сказала Катя, радуясь как ребенок.
Арсений перевернул страничку и вновь приложил к ней табличку.
- Устав для мужчины, - прочитал он.
- Ну, это неинтересно, а вот эту попробуй, - протянула Катя другую табличку с надписью Синегор.
Арсений взял золотую табличку, приложил к первой странице и медленно начал читать.
- В ночь десятой луны на землю спустится мрак, отрок наш родится на чужбине, унесутся знания и творения наши в миры враждебные, прервется родогод, и настанут времена смутные. Раскалится небо над родом нашим, и поглотит огнем рододом наш, придут духи предков наших и поглотят детей наших, - странное какое-то послание, Арсений взглянул на девушку.
- Поздно уже, мне пора, все это интересно, но у меня мальчишки дома одни. Я завтра приду, а тебе выспаться надо, - вдруг сказала Катя, глядя на часы и снимая с себя украшения.
- Катя, я вот что думаю: отец знал про эти таблички, я слышал, как они с Иванычем что-то искали и говорили о непонятных мне тогда вещах. Все это очень странно, столько в этом доме загадок! Представляешь, эта книга - редкое сокровище, кладезь знаний, ведь в ней одной тысяча книг! Используя такие перфокарты, знания целого народа, доселе не известного, можно хранить в одной такой книге. Поэтому отец и говорил, что готовил меня всю жизнь к этому переводу и так настаивал, чтобы я нашел разгадку. Катя, это невероятно! Ты совершила чудо, найдя разгадку, - восхищался Арсений.
- Я-то что, это просто мое любопытство, - смутилась девушка.
- Нет, это правда, чудо, - возразил юноша, прижимая книгу к груди.
- Ладно, Арсений мне пора, до завтра, - попрощалась Катя и вышла.
Арсений остался один, его сердце стучало очень быстро, за последнее два дня его жизнь резко поменялась. Он, наконец, нашел разгадку книги, но загадок стало еще больше. Душа пела от восторга, спать совсем не хотелось. Он снова открыл книгу и начал читать, вчитываясь в каждое слово. Небывалое волнение охватило его.
Каждая страница, прочитанная в слаженном переводе при помощи золотых перфокарт, поражала Арсения глубиной знаний. Он так увлекся старинной книгой, что не заметил, как зарозовел горизонт, только немного затекли ноги и устали глаза. Но перед ним предстал новый мир, неизвестный, со своими строгими правилами и законами. Он очень отличался от привычной современной жизни, от того мира, что окружает современников. Арсений переводил много древнеславянских рукописей, изучал письмена раскольничьей Руси, книги, написанные в двенадцатом, пятнадцатом веках - отец привозил их из старообрядческих скитов и поселений, доставал по своим каналам. Но ничего подобного до сих пор он не видел. Народ, описанный в данном труде, объединил в своих культурных традициях все лучшее, что знали и умели поколения людей древней и современной Руси. «Какая интересная и красивая культура, сколько мудрости в этих обычаях», - подумал Арсений, закрывая книгу и откладывая золотые перфокарты в сторону.
Он подъехал к кровати и тяжело перевалился на нее, закидывая ноги, уснул прямо в одежде. Разбудила его Катя, она приехала утром, как и обещала, сегодня у нее был выходной. Видя, что Арсений спит поверх застеленной кровати, она поняла, что он работал всю ночь. Прикрыв дверь в его комнату, она занялась хозяйственными делами на улице, затем принялась на кухне за обед. Ближе к полудню Арсений открыл глаза, его разбудили аппетитные запахи из кухни.
- Иваныч! - закричал он, обрадовавшись.
Через несколько минут в комнату вошла Катерина с половником в руке.
- Привет, соня, это я тут кашеварю. Борщ будешь? Я вчера денег немного взяла, купила все для борща, он уже готов, выползай из своей берлоги, - сказала девушка, помахивая половником.
- Здорово, я так по хорошему борщу соскучился, - улыбнулся Арсений, глядя на Катю и пытаясь пересесть в коляску.
- Нет, друг, давай-ка я ходунки принесу, надо сделать хоть несколько шагов, - сказала Катя, отодвигая коляску в сторону.
Она быстро вышла и вскоре вернулась с ходунками, поставила их у кровати. Арсений встал, держась за поручни, Катя, сгибая колени и балансируя руками, показала юноше, как нужно делать шаги, она видела в центре, как пациентов учили ходить. Сделав всего один шаг и вцепившись в поручни ходунков так, что пальцы побелели, Арсений не отводил глаз от своих трясущихся ног.
- Катя, дай мне коляску, пожалуйста, - закричал юноша, едва удерживаясь от падения.
- Держись, еще немного, - подбадривала девушка, придерживая его под локоть.
Собрав всю волю, юноша передвинул другую ногу и завалился в коляску, которую вовремя подкатила Катя.
- Молодец, вот видишь - уже два шага сделал, после обеда закрепим результат, - выкатывая друга из комнаты, рассуждала девушка.
- Катя, я вчера такое прочитал, сам себе не верю, - оглядываясь на Катерину, сказал Арсений.
- Давай пообедаем, потом все расскажешь.
Арсений с аппетитом съел целую тарелку борща, заправленного свежей сметаной, и попросил добавки.
- Не лопните, сударь, вам еще наверх ползти, - пошутила Катя.
- Хорошо, позже, уж очень у тебя борщ вкусный получился, - похвалил юноша.
- Да, вот такая я хозяйка, присмотритесь, повезет тому, за кого замуж пойду, - весело рассмеялась девушка, убирая пустую тарелку и наливая чай.
- За кого? - недоумевал Арсений, растерянно глядя на нее.
- Да есть у меня кандидатура на примете, - продолжала смеяться Катя.
- А он не обидится, что ты со мной возишься? - опустив глаза, совсем потерянно спросил юноша, в это мгновение в его голове прокрутился рой мыслей: «Катя любит другого мужчину, а меня ей просто жалко, конечно, и целует она меня снисходительно, только из жалости».
- Да, думаю, научится мой парень ходить, так и пойду за него, а то как он меня из ЗАГСа на руках понесет? - расхохоталась Катерина, глядя на потерянного Арсения.
Он широко раскрыл глаза и обнял стоящую рядом Катю, крепко прижал ее к себе.
- Я очень тебя люблю, ты - самое дорогое мое сокровище, - очень тихо, одними губами прошептал он. Девушка положила руки ему на спину и так они стояли долго, наслаждаясь тишиной и близостью друг друга.
- Арсений, пойдем наверх, ты ведь хотел, у меня времени, как всегда, очень мало, дела, - вдруг позвала Катя.
- Конечно, - юноша направил коляску к выходу.
Очутившись в холле, Арсений сполз с коляски и ловко забрался на первую ступеньку, затем миновал другую и через несколько минут он был уже на середине лестницы. Катя шла чуть сзади, присматривая за ним, но старалась не мешать.
- Отдохни немного, - присев рядом, попросила она.
- Нет, давай поскорей поднимемся, - ответил юноша, старательно переползая с одной ступени на другую.
Вскоре они были на втором этаже, Арсений внимательно осмотрел коридор. Двери, что вели в комнату отца и Марка, были открыты, кабинет, где работал отец, запирался на ключ, а вот и странная железная дверь. Катя достала из кармана ключ и, провернув его в скважине, открыла дверь.
- А откуда у тебя ключ? - вдруг спросил Арсений.
-Так, по случаю захватила, - ответила девушка.
- Катя, опять твое любопытство? - рассмеялся Арсений.
- Входи лучше, смотри, это настоящее убежище, видишь - решетки на окнах и дверь железная, заметь, все обычные, а эта железная, - открывая дверь, рассуждала Катя.
Арсений заполз внутрь, Катя щелкнула выключателем, и яркий свет залил комнату, осветив весь беспорядок. Юноша несколько минут сидел, поджав ноги, внимательно глядя на портрет, затем перевел взгляд на окно.
- Катя, я уже видел эту женщину, у меня было видение, а может, сон…Это она пела и звала меня сюда, наверх, хотела что-то рассказать мне, - сказал он, задумчиво глядя в окно.
- А этот мужчина, он кто? - подойдя к картине вплотную и внимательно глядя на изображение, спросила девушка.
- Это мой отец, правда, здесь он много моложе, чем теперь, - ответил Арсений, любуясь на лик женщины с картины.
Постояв пару секунд неподвижно, словно меряясь с мужчиной на портрете ростом, Катя направилась к столу.
- Смотри, здесь альбомы, кто-то много рисовал и все - ребенка,- Катя принесла несколько листов и протянула Арсению.
Он перевернул лист – портрет, выполненный карандашом, изображал младенца, каждая черточка его лица была прорисована так точно, что казалось - это старинное черно-белое фото. На другом рисунке тот же ребенок, но чуть старше, и на последующем - опять он, но уже в полный рост. Арсений внимательно разглядывал рисунки, раскладывая их на полу у ног.
- Смотри, Арсений, что здесь написано? - показала Катя, надпись на обороте первого рисунка, сделанную на языке из старинной книги.
- Синегор, один месяц, - прочитал юноша.
- А здесь?
- Синегор, один год три месяца, - прочитал он.
- Значит, мальчика звали Синегором, странное имя, - рассуждала Катя, перебирая рисунки.
- Я читал ночью книгу с перфокартой, которая называется Синегор, это имя последнего человека из рода синегорцев, там говорится о том, что он воплотил в себя всю историю и мудрость народа и должен ее продолжить в своих детях, возродиться сам и возродить народ, - рассказывал Арсений.
- Воскреснуть? - переспросила Катя.
- Наверное, я до конца еще не прочел, но это немного другое, а что там еще? - спросил Арсений, глядя, как Катя перебирает странички на письменном столе.
- Иди сюда и сам посмотри, тут много всего, - позвала девушка.
Арсений подполз ближе к столу, и собрал странички из ученической тетради, сложил их в ровную стопку и начал изучать, перебирая.
- Катя, именно отсюда Иваныч принес мне листок с алфавитом, он все знал, - рассуждал Арсений, вчитываясь в незнакомый текст.
- Арсений, смотри, что я нашла, - восторженно закричала Катя, протягивая юноше альбом.
Юноша открыл первую страничку - красивое лицо молодой женщины в причудливых украшениях смотрело на него, он перевернул страницу и вновь увидел ее с перекинутой косой через плечо. Он перелистывал страницы, и на каждой из них была изображена молодая прекрасная женщина со светлыми волосами и огромными печальными глазами – она смотрела на него со страниц альбома, карандашные рисунки поражали своей точностью. На последней странице было написано: «Моему сыну Синегору от его матери Светляны».
- Катя, эту женщину звали Светляной, - грустно сказал Арсений, глядя на Катерину.
- Это твоя мать, - вдруг услышал он хриплый бас Иваныча.
- Иваныч, ты приехал! - радостно воскликнул Арсений, оглянувшись, но его улыбка погасла, он понял, что только что услышал.
- Я знал, что рано или поздно ты найдешь эту комнату. Не надо было пускать тебя, Катя, - тихо сказал дядька и вышел.
- Иваныч, вернись, я хочу знать, - крикнул ему вслед юноша.
- Позже, - только и услышал он.

Глава 11

Арсений и Катя остались одни, молча глядя друг на друга, юноша не мог осознать того, что происходит, его привычный мир с каждой минутой рассыпается на тысячи осколков, а Катя, понимая настроение друга, боялась вымолвить слово. Так в полной тишине просидели они около часа. Тяжелые шаги по коридору заставили их переглянуться, Иваныч вошел в комнату, закатывая коляску Арсения.
- Арсений, ты бы пересел в коляску, разговор будет долгий, ноги затекут, - попросил дядька и подкатил коляску к юноше.
Арсений, держась руками за край стола, уверенно встал и пересел, ноги и вправду давно устали и болели от напряжения.
- Спасибо, - тихо поблагодарил Арсений.
Иваныч поднял детскую кроватку, поставил ее к стене, собрал раскиданные женские вещи, сунул их в раскрытый шкаф и прикрыл дверцу, он как будто готовился к трудному разговору. Катя принялась складывать все на столе, сняла оборванную штору на окне, наскоро застелила кровать. Арсений сидел и, недоумевая, наблюдал за происходящим.
- Вы что, уборкой решили заняться? Иваныч, я все хочу знать. Кто здесь жил? Кто я? Откуда? И почему вы с отцом так со мной поступили, сделав меня инвалидом? - твердо спросил юноша, чеканя каждое слово, его глаза заблестели и стали неподвижными.
- Я все расскажу, но рассказ будет долгим, - присев на край кровати, начал Иваныч. - Чтобы вы все поняли, начну с того, как мы познакомились с Иннокентием, звали его тогда просто Кеша, и выполняли мы с ним интернациональный долг в Афганистане.
Мне было девятнадцать, а ему чуть больше - двадцать один год, его отец, профессор, русский интеллигент, видя, как сынок катится в пропасть, не хочет учиться и работать, отправил его на перевоспитание в армию. Но не тут-то было, имея за плечами три курса исторического факультета, он быстро понял, что армия - это золотое дно, продавал все, что только было можно. Выменивал у местного населения старинные предметы быта, благо их было много, а население нуждалось в самом необходимом. А однажды обнаружив в старинной пещере древний манускрипт и продав его позже за баснословные деньги в Москве, он понял, что папочка профессор всю жизнь занимался глупостями, изучая и анализируя предметы древности, жарясь и замерзая в археологических экспедициях. Деньги можно зарабатывать проще, скупая и перепродавая предметы старины. Служил он при штабе снабженцем, в его ведении было обеспечение нашей части продовольствием, в боевых действиях он не участвовал, часто летал в Союз и мог провести все, что угодно. А я тогда служил водителем на бензовозе, подвозил керосин к нашим вертолетам. Вот там мы однажды и пересеклись, а потом и подружились. Приехав в очередной раз в авиапорт, я увидел страшную драку - «деды» учили солдатика, тот упал и, обхватив голову руками, пытался увернуться. Я - парень крепкий, деревенский, бывал в переделках, помог, отбил бедолагу. Им оказался Иннокентий, так мы и познакомились, считай, я его спас, не знал я тогда, что он тушенку и сухой паек солдатский налево продает, за то его и били. Он меня откармливал, а я и рад, деревенский, вечно голодный.
Демобилизовались мы вместе, прилетели в Союз и расстались. Кешка уехал в Москву к папеньке профессору, а я к себе в деревню. Женился, работал на тракторе в совхозе, все было хорошо, вот только Бог деток нам с женой не давал, она вся застуженная - дояркой работала, родители у нее пьющие, в детстве за ней не смотрели. Мы дом строить начали, хозяйство завели, а тут Брежнев умер, потом перестройка началась, совхоз наш развалился. Жена моя, наконец, забеременела, я на радостях на заработки в Москву подался.
Да не тут-то было, ободрали меня, как липку, деньги, документы - все забрали, на работу никто не берет. Поскитался я, работал, где попало, деньги на обратную дорогу зарабатывал, а тут зима, сыро, холодно, вещи хоть какие-то теплые надо, мужики сговорили, обменник подломить, ну, я спьяну и согласился. Нас, конечно, быстро поймали, забрали в милицию, тут я и вспомнил, что у меня в Москве друг живет, подумал: «Долг платежом красен». Правда, Иннокентий быстро приехал, заплатил за меня большие деньги, выпустили меня, погостил у него на даче неделю, приодел он меня, денег на обратный билет дал и сказал: «Если что, приезжай, дел непочатый край. Страна у нас большая, можно бабки лопатой грести». Он институт тогда уже окончил, у отца в институте на кафедре работал, примерный сын, но дел своих не оставил. Поехал я домой, а там никого, жена моя умерла вместе с ребеночком, роды были тяжелые, братки местные дом мой по кирпичикам разобрали и вывезли, все считали, что сгинул я в Москве.
Сходил я на могилку, поплакал и решил в Москву вернуться, глаза ни на что глядеть не могут, душа опаленная, выжженная, отдал соседке последние деньги, поблагодарил, что Любушку мою схоронили, и уехал. Кешка меня с распростертыми объятьями принял, поселил на даче, с отцом познакомил, с матерью, у меня родителей не было никогда, детдомовский я, прикипел я к ним всей душой. Добрые они, приветливые… И как у них такой сын вырос, диву даюсь! Стал я работать, ездил по поручениям Иннокентия, искал по деревням иконы и книги старинные, утварь редкую, Россия тогда трудно жила, в селе работы не было, пьянка и нищета. Вот народ за копейки и продавал такие вещи, которые на черном рынке миллионы стоили, Кешка говорил: «Мы культуру страны спасаем». А сам все за границу продавал да коллекционерам. Я один раз серебряный самовар с вензелями царскими за бутылку водки выменял, вот и представьте. Так и жил, до Урала все населенные пункты как свои пять пальцев знал, Иннокентий мне машину подарил, шмотки, водка рекой, жизнь разгульная. Братки, что тем же бизнесом занимались, побаивались меня, обезбашенным называли, терять-то мне было нечего, один я, как перст.
В 1986 году собрался Виталий Александрович, отец Иннокентия, в этнографическую экспедицию за Урал, в Сибирь, французы денег выделили, через фонд благотворительный какой-то, и нам упустить такой шанс было не с руки. «Непаханое поле, такие просторы, по деревням - Клондайк», - восхищался Кеша, собираясь.
- Пусть отец собирает свои легенды, песни, изучает коромысла, а мы по делам пробежимся, а повезет, скиты старообрядческие найдем, представляешь, какие там сокровища, - говорил он мне тогда.
- Да, небось, все до нас прошерстили, много таких умников, как мы, - было возмутился я, но деваться было некуда, тоже стал собираться.
Проехали половину Сибири, добрались до Красноярска, там, как я и говорил, все собрали до нас. Нашли по мелочи кое-что: несколько досок, так называли иконы, с пяток самоваров, медальки по мелочи и монетки не особой цены. Народ стал грамотней, стал цену заламывать, а Кешка жадный, страсть, говорит: «Подождем, жрать нечего будет, за банку тушенки отдадут». Я молчал, хозяин - барин, дорогу теперь знал, если что, смотаюсь, заберу. Объехали несколько городков и деревень под Красноярском, Виталий Александрович, довольный, песен сибирских наслушался, кассеты аккуратно в чемодан сложил и домой засобирался, дело к зиме, пора.
А тут ему сынок и говорит: «Отец, говорят, под Саяногорском есть деревня старая, почти заброшенная, дворов пять осталось, там бабка Агафья живет- песенница и рассказчица знатная, на местном наречье так говорит, такого нигде не найдешь, и всего пятьсот километров, поедем?». Я его в бок тычу, домой уже хочется, пятый месяц скитаемся, конец октября, а он мне потом: «В ресторане мне местный коллекционер сказал, что в этой деревне есть очень дорогие иконы, сибирской школы, храм там разрушили, а местные все по домам растащили, съездить туда надо».
- А про старуху соврал? - спросил я.
- Нет, живет она там, пока отец песенки слушает, мы деревню прошерстим, - настаивал на своем Кешка.
Уговорили отца, наутро поехали, до города добирались сложно, серпантины, на перевалах гололед, чуть в пропасть не улетели, до деревни машина ехала на нас - бездорожье, каша из грязи и снега. Я подумал, если туда доедем, то назад навряд ли вернемся. Только глубокой ночью мы увидели вдали огонек, добрались до первого дома промерзшие, мокрые и голодные, как волки. Ветхий старичок встретил нас клюкой, долго ругался, но потом пустил. Обогрел, накормил, у него и остались на постой. Утром Виталий Александрович с дедом Афанасием пошли навестить бабку Агафью, профессор взял для нее гостинцы, настроил магнитофон для записи, а мы отправились на разведку по другим избам. «Не обманул коллекционер, досок много», - проходя одну избу за другой, констатировал Иннокентий.
- На что покупать будем, товар кончился и деньги на исходе, может, в следующий раз, - спросил я.
- Так заберем, скажем, что на экспертизу повезем, ценность историческую подтвердить, народ тут темный, до центра дорог еще месяц не будет, - рассуждал Кеша, готовя документы, что он показывал старикам.
В последнем доме, у самого леса, жил мужик, на вид не старый, но было видно, что совсем запойный, хата не белена, печка на ладан дышит, в комнате лежанка да стол с табуретками, а вот стены все сплошь иконами увешаны. Иннокентий как все это увидел, глаза у него так и загорелись, я его остановить пытался, а он бутылку водки на стол поставил и начал издалека.
- Из Москвы мы приехали, изучаем историю и религию Сибири, я вижу, вы человек верующий, иконы у вас старинные. Нам бы хотелось посмотреть их, изучить, какой они школы и имеют ли историческую ценность.
- Смотрите, не жалко, а за порог вынести не дам, память это от бабки моей, одна она меня растила, это все, что осталось от нее, - хрипел мужик пьяным басом.
Иннокентий подошел к стене и снял несколько икон, внимательно осмотрел со всех сторон.
- Шестнадцатый век, привезенные иконы, не здесь писаные, - сказал он, обращаясь ко мне.
- Конечно, привезенные, прабабка моя с кержаками сюда пришла, и сама шибко верующая была, и бабка тоже все книжку старую читала и поклоны била, - рассказывал мужик.
- А книга где? - с еще большим интересом спросил Иннокентий.
- Здесь, - он снял с пыльной полки что-то, завернутое в женский головной платок. - Евангелие от Матфея, - прочитал он, обращаясь ко мне.
- Старое? - спросил я, глядя на холстину, пришитую на обложку.
- Очень, начало семнадцатого не позже, - листая странички, сказал он.
- Да, книга очень старинная, но не шибко, вот мне охотник один рассказывал, он сам видал, что в тайге поселение есть, люди там живут чудные. У них книги и золотые изделия, всякая всячина древняя и вообще, - допивая бутылку, рассуждал мужик.
- А поселение то где? - стараясь разговорить хозяина, спросил Иннокентий и сунул книгу за пазуху.
- А я знаю? Ванька их видал, а я только слышал, деревня, говорит, большая, прямо в самой чаще стоит, идти туда неделю, - почти засыпая, басил мужик.
- А Ванька этот где? – настойчиво продолжал расспрашивать Кеша.
- Иннокентий, давай соберем доски, посмотрим на полках, и айда отсюда, пока он спит, - предложил я.
- Нет, Федька, тут большим кушем пахнет, у меня на это чутье, подождем, пока проснется, еще расспросим и надо Ивана этого найти, - вытаскивая книгу и заворачивая ее обратно в платок, ответил Кеша.
Мужик поспал несколько минут, храпя на всю избу, мы пока успели осмотреть иконы, правда, говорят: «Сон алкоголика крепок, но краток».
- Вы кто? А ну, повесили иконы на место, - заорал он, открывая глаза.
- Мы ученые, вы разрешили осмотреть доски, - приветливо сказал Кеша.
- А, смотрите, - пьяным голосом ответил мужик и потянулся за бутылкой, перевернул ее и вылил в стакан последние несколько капель.
- Вы нам про Ивана рассказывали, про деревню, - продолжал Иннокентий.
- Был у меня Ванька, рассказывал про деревню, помню, - хлопая по столу рукой, сказал мужик.
- А где сейчас Иван?
- Где, где, в зимовье своем, где ему еще быть, - удивился мужик навязчивости гостей.
- А вы нас туда не проводите? - настаивал Иннокентий.
- Зачем? Это километров пятьдесят по тайге, вы че? - рассмеялся мужик.
- Мы хорошо заплатим.
- Сколько?
- Пять миллионов пойдет? Один сейчас и четыре, как вернемся, - показывая деньги, предложил Иннокентий.
- Идет, завтра на зорьке выходим, оденьтесь теплей, на ноги особенно, и пожрать возьмите, у меня пусто, - сказал мужик и пересчитал деньги.
- А вы больше не пейте, - попросил Кеша, и мы вышли.
Мужик что-то еще кричал нам вслед, но мы уже его не слышали. Настроение у Иннокентия было приподнятым, он предвкушал большой куш.
- Ты ему все деньги отдал, как теперь домой добираться будем? - спросил я.
- У отца есть, этот скряга всегда на черный день держит, да и сейчас это не главное, нам надо как-то отца уговорить с нами пойти. И еще этого Ивана, за что его можно купить? - рассуждал Иннокентий.
- «Бернандель» ему свой подари, таскаем его с самой Москвы, там еще пачки три патронов, я думаю, он согласится, - предложил я.
- Точно, я про него и забыл, - ответил он.
Мы пришли в избу к деду уже после обеда, Виталий Александрович восторженно рассуждал о пении бабки Агафьи, расспрашивал деда о местных словах, записывал материал. Иннокентий рассказал отцу о лесной деревне, все немного преувеличив, дед, слушая этот рассказ, подтвердил слова мужика.
- Правду вам Степан рассказал - есть в лесу деревня, я тоже слышал о ней, и отец мой говорил, и дед, только народ в ней странный, не кержаки это, не славяне православные, странные они какие-то, чужаков не пускают, живут обособленно, очень далеко от народа. Говорят на языке неизвестном, если так слушать, ниче не понятно, а прислушаешься - вроде наш. Народ там весь богатырский: бабы, мужики - все под потолок, - рассказывал дед Афанасий.
- А не сказки это? - рассмеялся Виталий Александрович.
- Нет, мой кум как-то за медом в скит к староверам заезжал по осени, так с этой деревни ходоки по реке приплыли, порох, дробь, муку у него на пушнину меняли. Они, говорят, сильно мастеровые, все умеют: и зверя добывать, ягоду, грибы, живицу сосновую, масло кедровое и пихтовое, шишку, мускус всякий. И, главное, деньги вообще не берут, только натурально все меняют, а особая ценность для них - мука и платки Павловские, очень они своих жен любят, говорят, это лучший подарок, - рассказывал дед Афанасий.
Виталий Александрович все это внимательно выслушал и стал собираться, дед дал ему свою стеганую телогрейку и валенки с договором, что, когда мы вернемся, он все ему обстоятельно расскажет. Профессор охотно согласился.
Наутро мы выдвинулись в путь, Степан, хоть и с похмелья, но шел резво, мы насилу за ним поспевали, снега в лесу было еще немного, и к вечеру мы добрались до лесной избушки Ивана. Уговаривали его долго, он ни в какую не соглашался, и только к вечеру следующего дня, наглаживая дорогое итальянское ружье «Бернандель», согласился, но с одним условием, что дорогу нам покажет, доведет, а сам в деревню ни ногой - боится. Так и порешили, Степан следующим утром ушел домой, а мы вчетвером стали готовиться, Иван все причитал: «Путь далекий - неделю, не меньше, идти, провиант надо взять: сухарей, мясо вяленое, соль, спички, сало, а мне еще домой возвращаться», - перечислял он, складывая все в рюкзак. Набили, кроме поклажи Ивана, еще два полных мешка, приспособили их нам на плечи, профессор нес свою аппаратуру в надежде на новые рассказы загадочных жителей тайги. И через три дня выдвинулись в путь.
А путь-то оказался совсем неблизким и очень тяжелым. Тайга в той местности непроходимая, шли по горам - сплошь чернолесье, только изредка попадались болота замерзшие да речки горные с водопадами и валунами. Осень в том году снежная выдалась, морозов мало, речушки горные у берега только ледком подернулись, вброд приходилось перебираться, намокнешь до пояса, продрогнешь до костей, а до избушки часа три, а то и пять по тайге шагать. Шли сложно, тяжело, снег валил каждый день, дорога терялась, и мне казалось, Иван плутал, кружил на одном месте, потом как-то выходил и опять вел нас дорогой, лишь одному ему ведомой. Первые четыре дня ночевали в старых зимовьях таежников, а они то заброшенные, а которые медведь разворотил, а где и печки нет совсем, но хоть не под открытым небом ночевать.
А пятый день выдался самый тяжелый: медведь-шатун на нас вышел, а ружье только у Ивана. Мы с профессором поотстали, болеть он начал, кашель его бил сильно, старый уже, не для него испытания такие, а Иннокентий как медведя увидел, от страха бежать кинулся, медведь за ним - и задрал бы его, если бы не Иван. Метель такая, что в пяти шагах ничего не видать, лес шумит, ветер, а тут выстрел. Я профессора на закорки и бегом на звук, подоспели, когда Иван уже шкуру с шатуна сдирал. Мясо разделал, часть припрятал, ему еще назад возвращаться, костер развели, свеженины наелись, мясо в охотку пошло, свежего уж давно не ведали, ну и обогрелись немного. Шестой день брели по свежевыпавшему снегу почти по колено, Виталий Александрович совсем ослабел, забивал его кашель, горел он весь, сил даже ноги передвигать не было, видно, продуло его ветром. Иван хвои напарил, напоил его и все ругался: «Зачем связался с вами, но назад дороги нет, прошли больше, чем осталось». Ночевали в шалаше из лапника прямо под старой елкой, дед всю ночь прокашлял, горел, температура сорок, не меньше, наутро идти совсем не смог. Соорудили для него волокушу из пихтовых веток, так и пошли, профессор терял сознание, а то очнется - и бьется в приступе страшного кашля. Иван матерится, проклиная нас и свою жадность, так голодные, истощенные и совсем промокшие ночью увидели вдали огни. Иван как вкопанный остолбенел, перекрестился и, показывая нам рукой на дальние огни, молча повернул назад.
- Иван, ночь ведь, ты не дойдешь, пойдем с нами, - уговаривал его Иннокентий.
А тот только качал головой с перекошенной от ужаса физиономией и, пятясь задом, прибавляя шаг, исчез в темноте ночи. Мы же, напрягая последние силы, волокли профессора вперед, нам казалось - вот оно, спасение, в трех шагах. Выйдя из леса, мы очутились на большом поле, по всему было видно, это сенокосный луг, снег лег ровно, как на скошенный газон, вдали едва была видна деревня, из труб шел дым, в окошках мерцали огоньки. Вдруг откуда-то сзади, из леса, раздался жуткий вой, он быстро приближался, страх нас сковал, мы молча переглянулись.
- Собаки?! - закричал Кеша.
- Волки, - услышали мы спокойный мужской голос.
На совершенно голом поле перед нами появились двое здоровенных мужиков, они выросли как из-под земли, в тулупах, подпоясанные бечевой и в рыжих лисьих малахаях.
- Здравствуйте, - тихо поздоровались мы.
- И вам здоровья, - ответил один.
- Откуда вы и куда путь держите? - перегородив дорогу, спросил другой мужик.
- Ученые мы, фольклор собираем, заблудились из-за непогоды, шли в деревню Чарга, и вот уже неделю плутаем, отец мой, профессор, очень болен. Помогите нам, пожалуйста, - попросил Иннокентий.
Мужики молча осмотрели нас, один из них наклонился к профессору, и мне показалось, понюхал его. Потом кивнул товарищу, тот молча взгромоздил профессора себе на плечо и зашагал вперед, мы насилу поспевали за ними. Когда мы дошли до деревни, нас оставили у плетня крайней избы, а Виталия Александровича унесли с собой. Наверное, около часа за нами никто не приходил, мы совсем озябли, потом так же неожиданно появились все те же мужики, околицей провели нас на другой конец деревни, затолкнули в маленькую избенку - это оказалась сильно натопленная баня. Мы без лишних разговоров разделись, думали, отогреемся, но не тут-то было - нас сначала парили какими-то очень запашистыми травяными вениками, потом терли чем-то, похожим на гашеную известь, а уже после позволили самим сполоснуться водой. Вещи наши сразу бросили в печь, я, было, хотел возмутиться, но мужик так зыркнул на меня, что я тут же притих. Закончив с мытьем, мужики вышли из бани, оставив нас одних, бросив нам на лавку чистую одежду. Это были шерстяные вязаные косоворотки с необычным вышитым орнаментом и холщовые штаны, два старых тулупа, сшитых из шкур то ли медведя, то ли росомахи и войлочные шапки наподобие горшка с отворотом. На ноги дали странного вида сапоги: верх из шкуры не то волка, не то собаки, подшитые толстым слоем бересты.
Обрядившись во все местное, мы покорно поплелись за мужиками. Уже светало. Я шел по деревне, глазея по сторонам, все было необычно: большие рубленные из столетних сосен дома, много старых изб, но попадались и новые, но все однотипные большие пятистенки со множеством окон, украшенных резными наличниками. Деревянной черепицей покрыты крыши, коньки их венчали вырезанные из дерева фигурки животных, в основном, волка, но были и изображения лося, медведя и каких-то мистических существ, я с ходу и не разглядел. Из каждого двора на нас смотрели люди: мужики, бабы, ребятишки; несмотря на столь ранний час, деревня была уже на ногах. Народ был действительно богатырский, мужчины под два метра ростом и женщины чуть ниже, все статные, крупного телосложения, белолицые, с большими выразительными глазами, красивые. Нас вели через всю деревню, народ молча разглядывал нас, ни одного смешка или злого взгляда я не заметил. Наконец, нас привели к большому старому дому, похожему на терем, на высоком крыльце, покрытом шкурами, на самом верху стоял старец с бородой почти до пояса и с ним еще человек шесть мужиков разного возраста. Все были в шубах и больших меховых шапках, сапоги под стать нашим, на улице подморозило, градусов двадцать, мы ежились, а они стоят краснощекие, паром дышат.
- Кто такие и откуда будете? – спросил старец, опираясь на большую изогнутую палку.
- Мы ученые-фольклористы из Москвы, собираем народные песни, приметы, обряды, язык изучаем, быт, - ответил Иннокентий.
- Зачем к нам пришли, путь-то неблизкий? - задал вопрос огромный мужик, стоящий на ступени ниже.
- Заблудились мы, неделю по лесам скитались, отец мой сильно заболел, помощи у вас просим, - оправдывался Иннокентий.
- Обманным путем, значит, решили к нам в общину пробраться, четверо вас было, привел вас кто-то, - строго сказал старец, хмуря брови.
- Да, охотника встретили, он нас и вывел, - решил я заступиться за товарища.
- А чего это он вас к себе в зимовье не забрал, а к нам вывел? К нам люди так просто не ходят, - продолжал огромный мужик.
- Отец сильно плох, боялся охотник, что не доживёт до людей, и лекарства у нас нет, - объяснял Кеша.
- Каждому своя дорога и свой срок, - сурово ответил старец.
Мы стояли молча, мужики о чем-то долго беседовали, потом старец удалился в дом, а огромный мужчина подошел к приведшим нас и сказал: «Поселишь их к Проколу в крайний дом, работу назначишь и смотреть за ними станешь. Может, сгодится какой».
Все разошлись, один из сопровождавших нас тоже ушел, а который остался, внимательно, оценивающим взглядом осмотрел нас со стороны и, наверно, приняв решение, зашагал вперед. Мы засеменили за ним, шли долго, деревня оказалась огромной, дворов двести. Привел он нас в крайнюю избу, такую же большую, но, по всему видно, старую, наверное, ей лет сто пятьдесят с виду, окон много, двери на север, под навесом. Двор большой, огород и сараи, какие с дровами, а дальние, видимо, со скотиной. Мужик постучался, ему открыла женщина, возраста сразу не определишь, вроде старуха, а глаза озорные, молодые, статная, руки о передник вытирает и улыбается.
- Здоровья в хату, - сказал мужик и низко поклонился ей, снимая малахай.
- И тебе, Артемий, здоровья, кто это с тобой, чужие какие? - спросила женщина, приглашая нас в избу.
Мы зашли вместе с приведшим нас мужиком, он содрал с нас шапки и, сунув их нам в руки, щелкнул нас, как мальчишек-шалопаев, по затылку, заставляя поклониться. Мы стояли у порога, потупив глаза в пол, опустив головы. Женщина продолжала разговор с мужиком, не обращая на нас внимания.
- Те, что вчера с лесу вышли, а Прокол где?
- По хозяйству, скоро будет. Никак, к нам на житье определил их Синегор?
- К вам, мужик у тебя строгий, враз определит, что за люди. Синегор велел работу им назначить.
Вскоре дверь распахнулась и с охапкой дров появился хозяин, сухой высокий старик с седой окладистой бородой, он с шумом вывалил поленья к печи и внимательно посмотрел на нас.
- Гости ночные? - спросил он хрипловатым басом.
- Они самые, принимай на постой, Синегор решил их тебе доверить, работу им дай да приглядывай, может, и сгодится кто, - загадочно сказал мужик и поспешил выйти, надевая шапку.
Хозяин окинул нас взглядом, словно оценивая, потом велел скинуть обувь и провел в небольшую комнатенку как раз за печкой.
- Скидовайте верхушку-то, здесь жить будете, скоро столоваться - и на работу. Меня Прокол величать, а хозяйку - Настасья. Другое потом объясню, - строго сказал дед и задернул штору.
Комнатка больше походила на коморку: две лавки по стенам, стеленные старой облезлой шкурой медведя, вместо одеял самосвязанные шерстяные полотнища, подушки, правда, хорошие, пуховые, на стене вешалка из сучьев приспособлена и табурет большой деревянный, по всему - ровесник дома.
Мы с Иннокентием переглянулись, сняли тулупы, все свешали на вешалку и тихо, чтобы не слышали хозяева, разговорились.
- Федор, правду Иван говорил, народец странный, и какие они огромные, видел: бабы прямо гренадерши, а мужики огромные, как медведи. Надо посмотреть, как они живут, дома большие, значит, и добра хватает.
- Не нравится мне все это, задумали они что-то, куда это мы им сгодиться должны, может, в жертву нас принесут или, того хуже, сожрут. И профессор где? - испугался я всего, что с нами произошло.
- Думаю, нет, не сожрут, ты видел, между собой вежливые, дикости я в них не нахожу. Ты иконы в доме не заметил? - продолжал Иннокентий.
- Нет, не разглядел, - только успел сказать я, как штора приоткрылась и разрумяненное лицо Настасьи показалось в проеме двери.
- Столоваться пора, - холодно сказала женщина и вышла.
Мы, одернув рубахи, поспешили за ней, в центральной комнате за большим столом сидел хозяин, по обе стороны от него стояли табуреты. Он махнул рукой, предлагая присесть. На столе в деревянных мисках стояли вареные яйца, мед, клюква и большая крынка, прикрытая рушником. Настасья поставила перед каждым глубокую глиняную миску с накрошенным хлебным мякишем и положила деревянную ложку. Прокол взял крынку и налил всем в миску молока, потом встал и, поклонясь, что-то прошептал, а затем принялся за еду. Мы последовали его примеру, хозяйка присела напротив мужа и, внимательно наблюдая за нами, чистила яйцо. Завтрак был недолгий, хозяин быстро поел, встал, поклонился вначале столу, потом жене.
- Здоровья рукам твоим, - сказал он тихо жене и строго зыркнул в нашу сторону.
Мы, дожевывая на ходу, соскочили и было направились в свою комнату, но хозяин остановил нас и, показывая на Настасью, хрипло пробасил:
- Негоже кормящих вас без благости оставлять, и вам не впрок, и человеку труды лишние, как малы дети бессловесные, так у вас в миру говорят?
- Спасибо, - почти хором сказали мы.
- И то ладно. Верхушку сбирайте и следом, - скомандовал Прокол, нахлобучил шапку и вышел во двор.
Мы через минуту вышли за ним, он уже запряг лошадь, и, составляя в сани большие плетеные корзины, что-то шептал себе под нос.
- А куда мы сейчас? - хотел спросить его Иннокентий, но Прокол перебил его.
- Сыт, теперь силы надо делу отдать, пока нутро сыть принимает, работать надобно. Но-о-о,-крикнул он на лошадь и, придерживая ее за узду, пошел рядом.
Кеша хотел запрыгнуть в сани, но старик шлепнул легонько его уздой.
- Куды, у лошади ног запасных нет, ей ешо цельный день работать, - строго прикрикнул хозяин и прибавил шаг.
Дом Прокола стоял у леса, и мы сразу свернули на лесную дорогу, через километр дорога раздваивалась, дед низко поклонился правой дороге и свернул налево. Шли мы еще километра три и все по лесу, до горы, а там, в небольшой пещерке, старик копал глину, голубую, жирную, совсем как масло, аккуратно складывал ее в корзины и ставил на сани.
- Надо успевать навозить на всю зиму, пока морозы не пришли, летом воды в ней мало, а сейчас в самый раз, - рассуждал Прокол, поднимая корзину с глиной и нагружая сани.
Я попытался приподнять очередную нагруженную корзину, но даже сдвинутьс места не смог, мы с Кешей вдвоем еле донесли ее до саней. А дед с легкостью носил одну за другой. Потом, оставив Иннокентия копать, мы направились в деревню, на обратном пути дед на развилке вновь поклонился дороге. Я, было, хотел спросить: «Что это значит?», но старик молчал, задумавшись. В деревне околицей по едва заметной дороге мы добрались до большого дома с огромной трубой, нас встретили три мужика, очень похожих на деда, и еще ватага мальчишек разного возраста. Они весело разгрузили телегу, напоили лошадь и принесли обратно уже пустые корзины. Прокол вошел внутрь, а я стоял чуть поодаль, наблюдая за всем. Холодало, я думал: «Как там бедный Кеша в лесу один, он такой незакаленный, наверное, никогда не работал физически, а тут приходится землю копать». Ко мне подбежал паренек лет двенадцати на вид.
- Дядька, иди, тебя тятька кличет, зазябнешь, - сказал он, улыбаясь.
Я направился за мальчуганом в дом, это оказалась большая гончарная мастерская: в ней стояли огромные деревянные кадушки с глиной, залитые доверху водой, длинные столы, где месили и готовили глину к использованию, гончарные круги и стеллажи с готовой продукцией, в дальнем углу светилась печь для обжига. Каждый был занят своим делом, никто не лентяйничал, даже самые маленькие месили глину ногами, заливая ее теплой водой. Я подошел поближе к печи, чтобы согреться и услышал разговор деда и молодого мужчины.
- Голубой дня три еще повозите, а потом красной на кирпич, летом Сазон и Мирон строиться собрались, да и печи ладить надо по домам, - сказал молодой мужчина.
- Добре, сыну, ты Симке говорь, пусть ноги-то не студит, ишь, босой по снегу шлындат, - наказывал дед, показывая на парнишку лет шести.
- Симка, слышь, че дед говорит, спушу шкуру-то с холмов, - прикрикнул мужик, грозя пальцем мальчугану.
Я улыбнулся, наблюдая эту картину, мальчишка выпрямился солдатиком и, припрыгивая, стал натягивать меховые сапоги. Дед ласково потрепал его по лохматой голове, махнул мне рукой и вышел.
Мы двинулись в обратный путь, Прокол молчал, я старался запомнить дорогу и, немного успокоившись, решил спросить его.
- Прокол, можно задать вам вопрос, - спросил я.
- Че ж нельзя, спрашивай, - ответил он по-доброму.
- Это в гончарной мастерской ваши сыновья?
- Да, сыны, трое: Никодим, Никифор и Фрол, их сыновья, мои внуки, - гордо ответил старик.
- А почему вы сами в лес на работу ездите, это же тяжело и холодно, - неожиданно даже для себя спросил я.
Старик рассмеялся в голос, его смех эхом прокатился по лесу.
- Это сегодня я вас в лес повел, глину показать, дорогу, как дело делается, а завтра с вами Симка пойдет, он малый шустрый, и конь его слушается, - ответил Прокол.
Я замолчал, надо было мне самому догадаться, что старик нам работу показывает, которую даже парнишка делать может. В этот день мы еще дважды привезли глину в деревню, в следующий раз с дедом ушел Иннокентий, а я тем временем копал пласт за пластом, аккуратно складывая глину в кучу. Вечером мы еле притащили ноги домой, Настасья нас не пустила на порог, бросив нам на крыльце рушники, мы втроем направились в баню. Прокол, высокий жилистый мужик, неистово парился, охаживая себя веником, приплясывал, потом натирался медом и долго сидел на полке, выгоняя из себя лишнюю влагу. Мы с Иннокентием быстро сполоснулись горячей водой и хотели уже бежать, как Прокол окликнул нас.
- Мощи-то прогреть надобно, ни то завтра ног не подымите, вон веник берите.
Мы переглянулись и послушно полезли на полок, дед поддал на каменку, Кеша, охая и ахая, хлестал себя веником, а потом, почти мертвые, мы приползли домой. Настасья подала нам крынку с ягодным морсом и сказала, что скоро столоваться. Мы не ели с утра и очень устали, проголодались и не знали, что здесь едят дважды в день - утром и вечером. «Когда человек тяжело трудится, есть нельзя, не в пользу», - потом объяснит нам Симка. Через несколько минут мы сидели за столом, хозяйка поставила перед нами большую миску со щами, густо сдобренными сметаной. На столе стояли те же яйца, соленые огурцы, большие ломти хлеба, мед и ягода. Мы жадно поедали все, что попадалось под руку, Настасья смотрела на нас и улыбалась.
- Охолонитесь, ешьте нескоро, сыти тихо прибавляйте, работа - она дух крепит и силы забирает, а сыти назад вернет, - рассуждал Прокол, наблюдая нашу суету за столом.
Сам же он ел вечером размеренно, тщательно пережёвывая пищу, то и дело запивая молоком ломоть хлеба. Чая они не пили, заканчивали трапезу молоком или морсом, вставали, благодарили стол и руки женщины, приготовившей обед, мы последовали их примеру. Затем старик пересел к печи и начал штопать сапоги, лежавшие тут же кучкой, большие, маленькие, видно было, что это доставляло ему удовольствие. Кеша направился в комнату, а я присел рядом. Настасья убирала со стола. Дед отрывал старую берестяную подошву и пришивал новую, светлой стороной наружу, так, чтобы меньше скользила. Я взял один сапог и стал рассматривать, Прокол молча подал мне острый маленький нож и ткнул пальцем, показывая на подошву.
- Отпороть? - спросил я тихо.
- Чаго воздух лишком взбивать, чаго ещо ножом делають, - возмутился он.
Настасья, закончив с уборкой, подкинула в печь дров и села за пряжу, тихо что-то напевая. Из нашей коморки слышался громкий храп Иннокентия, старик посмотрел на дверь и покачал головой.
- Хильце нутро-то, - сказал он, протягивая дратву.
Я молчал, осторожно отпарывая подошву от детских сапожек: «Наверное, внуков», - подумал я.
- Савкины. Рысенок, как огнем горят, - угадал мои мысли дед, я потом даже удивляться перестал, Прокол как будто знал, о чем мы думаем. Так хорошо с ходу он понимал и чувствовал людей, Иннокентия невзлюбил сразу, то и дела тыча его в спину и делая замечания. Ко мне относился терпимей, объяснял, показывал, рассказывал. Всю следующую неделю мы возили глину, вначале голубую, потом красную, уже с другого места. Старшим у нас был Симка, шестилетний мальчуган, не по годам смышлёный и строгий. И так же, как дед, дойдя до развилки, он останавливал лошадь и низко кланялся дороге.
- Что там, на той дороге, что вы поклоны бьёте? – как-то спросил Иннокентий, но Симка строго глянул на него и прикрикнул на коня, зашагал рядом. Он, как и все в деревне, был немногословен и поэтому промолчал.
Наблюдая за жизнью в деревне, я понял, что все, от мала до велика, очень много работают.
В деревне знали почти все ремесла, каждая семья занималась своим делом: женщины пряли, ткали, красили шерстяную нитку, вязали, вышивали, почти вся одежда была сделана из шерстяных ниток, отличалась только толщиной. Лен здесь не рос, да и хлопок тоже. А еще нужно было присматривать за ребятней, хотя в семьях детей было немного, а иные совсем жили без детей, молодые девушки ухаживали за скотом, вели хозяйство. Мужчины занимались гончарным и бондарным промыслами, в деревне была кузница, жители гнали пихтовое масло, дёготь, собирали живицу, делали кедровое и сливочное масла, охотничали, рыбачили, били орех, собирали ягоды и грибы, выделывали шкуры, шили обувь и верхнюю одежду. Деревня была зажиточной.
Как потом я узнал, несколько взрослых мужиков назывались ходоками, только они могли два раза в год - зимой по зимнику, а летом по реке выходить в мир, менять шкуры, ягоду, сушеный гриб, живицу, масло и свои изделия на необходимые им товары. Привозили муку, соль, семена, порох, дробь, веревку для снастей, и если повезет, то красивые яркие платки, они особенно ценились. Мужчина дарил яркий платок своей девушке на сватовство, свадьбу и рождение детей, если у женщины было много платков, это значило, что муж ее любит, а она подарит ему детей. Железо для кузницы они находили в лесу, благо, сейчас лесорубы бросают столько всего в лесу: трактора, полуразобранные, стояли у деревни, пилы, топоры, брошенные балки. Я все больше удивлялся жизни в деревне, жили чисто, каждый день парились в бане, смывая с себя усталость и нечистоты дня, старики выглядели бодрыми и очень здоровыми. Проколу, как оказалось, было уже семьдесят три года, а на вид можно было дать лет пятьдесят, настолько он был силен и здоров, его жена Настасьи была чуть моложе, его сыновья в пятьдесят выглядели на тридцать пять, и все потому, что жили они очень по-доброму - любовь во всех ее проявлениях была основой всего уклада, главным принципом жизни этих людей, они искренне благодарили друг друга за оказанную помощь, подсобляли ближнему, не ожидая платы, каждый с малых лет знал, что нужно трудиться от зари до зари и любить все, что тебя окружает.
Прожили в деревне мы уже месяц, я привык к Проколу и Настасье, а вот Иннокентий все ныл, старины было много, а вот ценного ничего и в помине. Книг, золота, икон - всего, что мы искали в домах, не было совсем; воду и ту кипятили в старых чайниках.
Прошла еще неделя, мы, не покладая рук, работали в гончарной мастерской, месили глину вместе с ребятишками, но это оказалось совсем не легко, нужно было вымесить пласт так, чтобы не было никаких примесей, и глина превратилась в эластичную вязкую массу, иначе посуда при обжиге растрескается. Здесь жизнеустройство было совсем другим: все работали девять дней, а десятый отдыхали, в выходной с утра шли в центр деревни, приносили с собой свои изделия, меняли, торговали, веселились, а вечером мужчины уходили куда-то за деревню, нам было строго запрещено ходить с ними. Наконец, в один такой выходной день к нам вернулся профессор, окрепший и даже слегка помолодевший. Он вышел из терема, который находился на площади в центре деревни, что-то бурно обсуждая с Синегором, было видно, что Виталий Александрович очень доволен жизнью в деревне. Мы с Иннокентием бросились к нему навстречу, он жестом остановил нас, не дозволяя подниматься на крыльцо. Встав в сторонке, мы дожидались, пока профессор договорит с Синегором и спустится к нам.
- Вы даже не представляете куда попали, это сокровище для науки, ничего подобного я не читал в литературе, не встречал наяву, - восхищенно сказал Виталий Александрович.
- Отец, где ты был все это время, как ты себя чувствуешь? - перебивая его, спросил Кеша, было видно, что он очень устал, и его глаза совсем потухли.
- Замечательно чувствую, ребята, здесь столько работы! В двадцатом веке и такое! Удивительно, что этот народ сохранил такую самобытность, цивилизация совсем не тронула его уклад, - не успокаивался он.
- Да, чудеса и только, - показывая отцу кровавые мозоли на ладонях, саркастично проговорил Иннокентий.
- Это ничего, сынок, это заживет! Я очень все здесь хочу изучить, записать, еще много мне не понятно, но народ местный живет таким укладом, о котором ничего не было известно. Совершенно иной мир - очень интересный симбиоз верований, традиций и обычаев.
- Отец, прекрати, нам надо выбираться отсюда, то, зачем мы сюда шли, не оправдалось. Нам здесь больше нечего делать, надо уходить, а куда тебя определили на постой? - спросил Кеша, я стоял в сторонке и наблюдал, как Иннокентий начинал злиться на отца.
- Меня? - не понял вопроса профессор и был крайне удивлен настроением сына.
- Ты, отец, ты, где ты живешь? - зло бурчал Иннокентий.
- Вначале меня поместили в соляную пещеру, там соль добывают, так называемые солончаки, со мной находилась местная ведунья Лукерья, она поила меня травяными отварами и проводила какие-то манипуляции. Потом, когда мои легкие очистились, меня перенесли в лес, там у ведуньи изба, она много говорила со мной - «чистила душу», ее беседы крайне интересны, это забытые практики влияния на физическое здоровье через очищения духа. А еще меня лечили в огромном чане прямо на улице, держали в очень горячей воде с травами и ветками хвойных растений двое суток, я даже спал в чане. Все это произвело на меня такое воздействие, словно я заново родился. После полного очищения и выздоровления мне позволили жить с вами, - рассказал профессор, восхищаясь происходящим.
- Да, тебе больше повезло, а мы работаем, как рабы, от зари до зари за горбушку хлеба, - сказал Иннокентий и зашагал прочь от отца.
Профессор, не понимая поведения сына, внимательно посмотрел на меня.
- Не обращайте внимания, Виталий Александрович, ему тяжело, но он работает, не сдается, - сказал я и повел профессора в дом Прокола.
Настасья хлопотала на кухне, хозяина в доме не было, я представил профессора, хозяйка определила его спать на печь, чему Виталий Александрович был безмерно рад. Он с порога принялся помогать хозяйке, она вначале смущалась, как девчонка, но потом, видя настойчивость постояльца, вручила ему ведра и велела наносить воды в кадушки, что были в бане, а носить приходилось с речки, поэтому я решил помочь. Иннокентия нигде не было, да мы и не вспоминали о нем, это для него обычно - уйти и не сказать, куда. Управились мы не скоро, только к вечеру, хозяин окликнул нас, таская сено с сеновала в сарай, мы помогли ему в хлеву и заторопились в баню: у них так принято - никакие работы и нечистоты в избу не носить, за стол «вкушать сыть», как здесь говорили, можно только чистыми душой и телом. Прокол принес куски выбеленной холщины, называемые здесь полотенцами, и мы направились в баню. Когда во двор вошел Иннокентий, его глаза горели восторгом, щеки пылали румянцем, казалось, он переродился, стал таким, каким я его помнил, уверенным в себе и даже немного дерзким. Он кивнул мне, скинул тулуп на крыльце и заторопился в баню. В этот день он парился, как одержимый, хлеща веником всех, несколько раз выскакивал на улицу, а мороз стоял под тридцать, потом за ужином молчал, уставившись в одну точку. Прокол с профессором беседовали о жизни, рассуждая о бренности бытия, Кеша жестами показывал мне, что пора к себе, наскоро поужинав, мы поблагодарили хозяйку и удалились.
- Федька, я нашел, Иван не врал, есть, все есть: и золото, и древние книги, и предметы культа, всего много, - задыхаясь, шептал он мне.
- Где? Я так ничего и не увидел, - спросил я шёпотом.
- Помнишь, мы возили глину, а местные все раскланивались на дороге, так вот, сегодня я пошел по ней, там, в километрах трех от деревни, в лесу, стоит дом очень необычного вида - пятиугольный, крыша на тибетский манер сделана, а на коньке скульптура деревянная, огромный волк. И по всему видать, старая фигура, а верней, древняя, уже мхом вся взялась. Частокол вокруг дома высокий, я еле вход нашел, калитка потайная, думал, закрыта, а нет. Пробрался во двор, окон в доме много и все светятся, я к окну тихонько подобрался, а там бабы какие-то по дому ходят, все разного возраста, а на вид одинаковые, высокие все, дородные, красивые очень, несмотря на возраст. Всего насчитал четырех - одна совсем старуха, другая - лет пятидесяти, третья годам к тридцати с небольшим, а вот четвертая - лет семнадцати, просто красавица. Но это не самое главное - в доме том золота не счесть, и все так лежит на виду, книги разные на полках деревянных стоят, утварь очень красивая, меха, посуда и везде свечи горят. Женщины вокруг красавицы ходят, что-то говорят, травки какие-то жгут, девушка в золотых украшениях, и все вокруг в золоте. Я думаю, это жрица их, я так и не понял, какой они веры - явно не старообрядцы, но и на христиан не похожи. Но то, что нам надо, у них есть, и, главное, никто добро это не охраняет, - возбужденно шептал Иннокентий.
- Есть-то оно есть, а как это все взять и вывезти? - покачал я головой.
- Думать надо, в первую очередь, нам в дом этот проникнуть надо, в доверие войти и разузнать, дорога есть отсюда и какая. А иначе останемся здесь, видел, отец совсем с ума сошел, одна наука на уме, а у меня уже сил нет батрачить на них, - цедил сквозь зубы Кеша.
- Да, про дорогу надо узнать, это пригодится, - согласился я тогда.
С этого дня Иннокентий соглашался на любые работы, много разговаривал с местными, но народ был молчаливый, и узнать что-либо ему не удалось. Тогда он ночами тихо стал уходить из избы, я пытался его останавливать, но он как с ума сошел, все бегал к терему в лесу. Приходил довольный и все рассказывал, но уже не про золото, а про девицу эту красавицу, что там живет.
Приближался январь, мы жили в деревне третий месяц, работали то в гончарной мастерской, то помогали мять шкуры, немного поработали в кузне, и все по хозяйству Проколу помогали. Морозы с каждым днем крепчали, и порой дух захватывало от колючего воздуха, стоял густой морозный туман, и снег под ногами скрипел, как сухой валежник. Но даже в такие морозы жизнь в деревне не останавливалась, все работали, ребятишки, укутавшись в меховые тулупы, бежали в высокий терем, оказывается, и здесь учили писать и читать, а еще много чему, об этом чуть позже. Вот в один такой морозный день, он как раз был выходным, Прокол затопил баню с утра, сказал нам с Иннокентием тщательно вымыться, дал крынку с белой массой, точно такой, что нас мыли по прибытию сюда. Потом Настасья принесла нам новые рубахи с яркими вышивками и штаны, подала кушаки. Мы нарядились и стоим, смотрим друг на друга, не понимая, что происходит. Прокол достал новый деревянный гребень и попросил нас причесаться самим и причесать бороды, тогда они у нас отросли сильно, мужики в деревне не брились.
- Ну вот, славны будем, виден весь ваш лад наружу. Поглядят старейшины, Синегор, может, и будет у нас новый род, может, и даст нам мать рода, веточку новую, свежую и зазеленеют листочки детками, - разглядывая нас со всех сторон, приговаривал Прокол.
Но мы ничего тогда не поняли, Настасья поправила нам кушаки, покачала одобрительно головой и, обращаясь к профессору, сказала:
- И вам, мил человек, надо с ними следовать, коль падёт на кого доля верная, вам помочь молодцу надобно, - и протянула Виталию Александровичу тулуп.
Профессор с Проколом нахлобучили шапки, надели тулупы и, поклонившись Настасье, вышли на улицу, а мы пока остались.
- Как нам отец помочь должен? На работу так не наряжают, нас что, женить собрались? - рассмеялся Иннокентий тогда.
Настасья строго посмотрела на него, взгляд был такой, словно она в душу смотрит, и чуть слышно сказала, слова ее я на всю жизнь запомнил.
- Жениться мужчина может только тогда, когда его голова, тело и душа не смогут вкушать сыть без женщины, а доколи он сам цел, ему не след жениться. А вас в терем не потому зовут, род начать время настало, мать поспела, и коль выбор на кого падёт, благостно всем будет, - загадочно объяснила она.
Поэтому я и не женился никогда больше, что умерла моя сыть вместе с женой моей. Привел нас Прокол в терем, что посреди деревни на большой площади стоял, завел на крыльцо и ждать велел, они с профессором внутрь вошли. На улице вечерело, заморозило все, а мужики все подходят и подходят, нас никто не зовет, наконец, окликнули. Провели темными сенями в большую комнату, освещенную множеством восковых свечей, за большим круглым столом сидели старцы, во главе на высоком стуле сам Синегор. По стенам лавки стояли, на них тоже мужики местные сидели, нас усадили чуть поодаль, на два стула, сделанных из белого камня, под ногами коврик из веток сосновых, а над головами фигура волка с потолка свисала. Я сижу и чувствую, что совсем мне не комфортно, словно тысяча иголок в меня впились. Синегор со старцами беседу неторопливую ведет, о зиме, промысле, о детишках, нас вроде и не замечает. Мужики все внимательно слушают, отвечают, когда спрашивают. Неожиданно из темного угла вышла Лукерья, вся в красном: сарафан, шаль, сапоги и только поверх шали венок из березовых веток с зелеными листочками. Удивительно - на улице от морозного тумана в пяти метрах ничего не видать, а на ней молодые зеленые листья. Она медленно прошла мимо всех и встала позади нас, что-то прошептала на неизвестном нам языке и посыпала нас белым порошком, облизав губы, я понял, что это соль, наши плечи, колени и ветки сосны у ног стали белыми. Все смотрели на нас, не сводя глаз, как будто боялись что-то пропустить, затем она сняла с себя венок и надела его на Иннокентия, а другой на меня. Зал затих. Лукерья взяла связку горящих свечей и, мелодично напевая, так, что ее голос заполнил комнату, обошла нас со всех сторон. Потом резко загасила пламя о край каменного кресла и замолчала, в зале стояла звенящая тишина, только редкое потрескивание свечей нарушало ее. Я сидел ни жив ни мертв, слышал, как тяжело дышит Иннокентий, голова пуста, ни единой мысли. Наконец Синегор глубоко выдохнул и, указав на меня тяжелым посохом, спросил:
- Что есть про того мужа изречь?
- Не годный для дела сего, род его черен, душой он крепок и любовью богат, телом чист, но пращур его всех на веревке в омут упер. Жити в нем нет, отроки ему не дате, семя сильное, но чрево не примет грязи, - снимая с меня повядший венок, объяснила ведунья, она положила мне его на колени и велела беречь.
- Как высохнет весь, завари веточки и напейся отвара, веревка та с тебя уйдет и с рода твоего, тебе-то в годы не сгодится, а вот сродникам твоим да слюбникам впору и будет.
Я смутился, щеки мои загорелись огнем, сидел я, потупив глаза, схватив венок обеими руками. Мой дед пил много и повесился по пьянке, теперь мне стало понятно все: смерть жены и ребенка, откуда все несчастья моей семьи. Я даже боялся поднять глаза и посмотреть на Иннокентия, что там у него на голове. Синегор указал на моего друга. Лукерья сняла с него венок и положила ему на колени, и только тогда я увидел, что листочки почернели и закрутились, словно их пламя опалило.
- И тот не годен нам, гнила душа его и любови в ней ни смолинки, гордыня нутро съело, да и телом черен, кожа его от худы шелудит и мохи растут на нем. Не отрок он отца свово, любовию взрощен, но жита нету в ем, гниль родить станет, хулу роду его, - громко сказала Лукерья и отошла от него.
Иннокентий брезгливо кинул венок на пол, резко вскочил, но два мужика тут же усадили его на место. Он хотел было возмутиться, но Лукерья что-то шепнула ему на ухо, и он обмяк. Выслушав всех желающих, Синегор встал и громко произнес:
- Мужи сие для рода нового не годны, Федору гласить хочу, коли сыть без женщины не сможешь быть, женись после испитая отвара, девиц у нас поспелых множество, каждая рада станет. А тебе, Иннокентий, не гоже семя кому давать, гнил ты и не можешь отрокам жити дать. Быть тебе в деревне до весны, а после на труды в печуры, соль варить, негоже семеннику средь баб, а пока Лукерья зельем его напой. Тебе же, Виталий, мы рады завсегда – живи, покуда сыть в тебя входит, учай народ наш новому, да гляди, не лишкуй, ходить с народом в десятую дню станешь в терем мой, говорить с тобой буду.
После этого меня вывели на улицу, а Иннокентия зажали два мужика, Лукерья влила ему в рот зеленую вязкую жижу, он долго плевался и, вываливаясь на улицу, кричал на всю деревню.
- Уроды, это я гнилой? Да у меня кандидатская через год. Я вам еще покажу!
- Успокойся, - шептал я, придерживая его за рукав.
- Нам главное - дорогу отыскать, я здесь все вывезу и деревню спалю. Федька, ты чего-нибудь понял, как это не отрок отца своего, что, получается, профессор мне не отец? - вдруг спросил он.
- Ну, получается, нет, - ответил я.
- Точно, не отец, а я все думал, в кого я такой, а оказывается, они не мои родители, - задумался Кеша.
- Но они же вырастили тебя?
- И что? Игрушку себе взяли, это даже хорошо, старика не тащить с собой. Пусть изучает тут все, полоумный старикашка, - буркнул он и пошел вперед.
Теперь все стало по-другому, Кеша почти не общался с профессором, только злобно зыркал в его сторону, работал вполсилы и старался сбегать при любой возможности или притворяться больным. Здесь люди такого никогда не видели, они с младенчества считали труд радостью и выполняли любую работу с благодарностью и старанием, а поведение Иннокентия их удивляло и даже потешало. Мальчишки в гончарной смеялись над ним, когда он в очередной раз бросил работу и сбежал. Его изловили и увели куда-то, вернулся он только через трое суток, немного растерянный и молчаливый, Прокол долго отмывал его в бане, а потом все приговаривал: «Худу ведешь, немощь в себя гонишь, угомоняйся, не то суть в тело не пойдет и соли пещерные сгубют младость твою». Мы ничего не поняли с его слов, но по настроению хозяина и Иннокентия было ясно, что все эти три дня он был не на курорте. Потом я долго его расспрашивал, но он только несколько слов сказал: «Хитрей надо действовать, хитрей, на рожон полезу - в соляные штольни запрут». С лютыми морозами прошел январь, солнышко заходило выше, и на душе стало чуть радостней, хотя холод еще не отступал. Профессор совсем освоился и все время пропадал в главном тереме, говорил, что ему позволили изучать местные книги. Кеша чуть успокоился и решил дождаться весны, но нет-нет ночами уходил куда-то. Я старался не спрашивать его, но он сам как-то ночью начал говорить.
- Федор, я многое выведал. Там, в пятиугольном доме в лесу, живет мать рода, это их жрица, для нее нас смотрели, но мы с тобой рылом не вышли. Все сокровища деревни находятся в этом тереме и, главное, никем не охраняются, взять их не составит труда. Но эта ведьма водит дружбу с волками, я пару раз наблюдал, как она с рук кормит волчицу, да и волчьими следами все там истоптано, и вой, я его слышал все время, как шел туда. Еще я узнал, что в лесу, километрах в пяти, есть пасека, там живет изгнанный, ну типа меня, человек второго сорта, он родился не здесь, забрел сюда много лет назад, и его оставили и даже женили, а он пристрастился к браге, и его изгнали, но должен много знать и про ходоков. Хочу попроситься его навестить, как будто посмотреть, где буду жить, в ближайший выходной пойдешь со мной? - рассказал Кеша, все время оглядываясь на дверь. Он очень изменился с того времени, как мы пришли в деревню, стал более злым и осторожным.
- Сходим, но если бежать, нужен транспорт, поймают - убьют, - сказал я.
- Я все придумал: главное, нужно разведать дорогу, после разговора с изгнанным я объясню тебе свой план. И еще - здесь не убивают, тут проще – отправляют соль рыть: и польза, и пакостить больше не захочешь. Видел я, что с людьми в штольнях происходит, - отворачиваясь к стене ответил Кеша как-то очень спокойно, и я понял, что он давно все придумал, и осталось совсем немного до побега.
Много позже, уже дома, он рассказал мне, что его опустили на просоленном щите глубоко в колодец, там, кроме него, работали еще три мужика, седые от соли, с язвами на коленях и руках, почти слепые, в ужасном холоде и сырости, они набирали соляную жижу в большие деревянные ведра и подавали наверх. А вина-то их, по мнению Иннокентия, была плевая: один украл у соседа новое ружье, а другой сильно побил жену за падеж коровы, а вот третий на охоте добывал слишком много зверя и не слушал старейшин, жадничал. Каждый отбывал разные сроки наказания, но ни один не роптал, что очень удивляло Иннокентия. Я тогда слушал его и жалел, что не остался в той деревне…
Иваныч замолчал, он задумался, печально глядя в окно, словно вспоминал, по щеке текла чуть заметная слезинка. Катя встала и тихо вышла с комнаты, Арсений молчал, он опустил голову и, не отрываясь, смотрел на рисунок молодой женщины.
- А как звали мою маму? - вдруг спросил он.
- Светляна, ее звали Светляна… Очень талантливая, умная и красивая была женщина. И бесстрашная, она очень тебя любила и берегла, - чуть слышно ответил дядька.
В комнату вошла Катерина, она принесла чай и бутерброды.
- Война войной, а у меня живот подвело, да и у вас, наверное, тоже, - поставила чай на стол девушка. Взяла одну кружку и подала Арсению, юноша отрицательно покачал головой, Иваныч отхлебнул глоток и продолжил рассказ:
- Со временем я, как и профессор, тоже стал привыкать к жизни в деревне, и мне даже нравилось. Народ доброжелательный, открытый, чистоплотный, вы бы видели их занавески, хрустят от белизны, а мастера они какие! И все делалось без особого инструмента, все для быта в деревне производили сами, за исключением оружия и металлической посуды, пшеницу даже сеяли, но это север, и она для муки была не пригодна, зато корм животным был свой. Все помогали друг другу. Девицы ладные, улыбчивые и очень домовитые, деревня прослышала, что Синегор позволил мне жениться, и к Проколу зачастили гости, все расспрашивали обо мне, примерялись. Спрашивали у хозяина, к какому ремеслу я больше годен и звали прийти подмогнуть что. Я даже говорить начал на местном наречье, работал много, вспомнил, как в деревне отец мой покойный, литовки по-иному мастерил и плуги точил, инструмент ладил для деревообработки, рассказал мужикам, показал, так они меня Федор-мастер кликать стали, а я гордился, что такой народ меня признал.
Настасья подшучивала и все сватала мне Ульяну, соседскую девицу, красавицу, дородную пышногрудую девку из рода Евдокии. У них в деревне род велся с женщины, и все в роду помнили свою мать рода и поклонялись ей все поколения. А Кеша все одно: «Весна придет, бежим». И все к терему бегал.
В конце февраля слух по деревне прошел, что парня в тайге нашли, замерзал, вроде беглец какой, зоны кругом. Народ боялся, что с большой земли власти нагрянуть могут, было такое лет двадцать назад, милиция понаехала, зеков тогда с зоны много ушло, искали, так после них мор и засуха были три года, насилу отмолили. Лукерья говорила, с нечистыми мыслями в деревне были те люди, от вида золота у земных людей души нищают. Так они нас, людей с большой земли, землянами звали.
Мужика того никто не видел и вскоре слухи утихли, но однажды вечером профессор вернулся позже обычного и в восхищении объявил, что парень действительно есть и его через неделю станут проверять на каменных креслах. Иннокентий напрягся, тогда я еще не понимал, что с ним, а оказалось, что он влюбился в молодую мать рода и каждый вечер бегал к терему в надежде увидеть ее. Через два дня был выходной, и Иннокентий попросил Прокола проводить нас к изгнанному, тот пойти не согласился, но после объяснения причины рассказал Иннокентию, как его найти, и предупредил стражей за деревней, что мы идем искать место ему для житья. Кеша нервничал, переживал, часто ходил в хлев, носил коровам и лошадям сено, утром в выходной поднял меня рано.
- Идем, надо вернуться и еще за теремом проследить, вдруг мужика этого поведут, - торопил меня Иннокентий.
Дорогу к изгнанному мы нашли не сразу, поплутали по лесу, к обеду вышли на небольшую полянку, увидели дымок из трубы полуразвалившийся избы, хозяин встретил нас неприветливо, долго ругался, говорил, что людей не видел с осени, когда ходоки забирали мед для «землян».
- Сами-то они мой медок не едят, брезгуют, я для них сыть потерявший, дураки лесные.
Иннокентий очень приветливо поздоровался, рассказал хозяину свою историю, тот внимательно слушал и качал головой в знак согласия, потом достал из ямки бутыль с медовухой и, выпив большую глиняную кружку, начал неторопливо рассказывать.
- Попал я в эту проклятущую деревню мальцом, ходоки меня привели, я в жизни-то один остался, мамка померла, а отца я отродясь не видел. Зима была тогда суровая, в соседнее село к тетке я подался, да по дороге и заплутал, день-то короткий, темнеет рано, сел под сосну и реву, они как из-под земли и возникли, спросили, где мамка с папкой, я говорю: нет никого, один я, как перст, тогда закутали меня в тулуп и увезли. Воспитывался я в роду Пелагеи, строгости страшные, работа с утра до вечера, занимались они зимой выделкой шкур да охотой, а летом работали на пасеке, пасека у них огромная. Отец мой приемный, Афанасий, его ребятишки и жена Анна - все как дубы, а я хилый, недокормыш, а спрашивали, как со своего. Ну, вырос, проверили меня на кресле каменном, не подошёл я для начала рода, сказали, сыти во мне мало, да и нутро мое худое, что принимает, не ведает. Так и получилось, но много позже, а сразу жениться разрешили, а вот детей иметь - полный запрет, дали в жены вдову с тремя ребятами, напоила меня Лукерья гадостью какой-то красной, и все, пустой я стал, до бабы охочий, а чада нет. Прожили мы с Прасковьей десять лет, ребят двоих вырастили, женили, а вот дочь померла от хвори, жена с горя заболела и следом за дочерью ушла. Вот тут предсказания Лукерьи и сбылось - запил я сильно, наварю медовухи и пью, пока следующая не поспеет. И солеными штольнями меня отучали от змея этого, и прилюдно позорили, а нет, все одно - пью. И тогда выселили меня до скончания мого века сюда, на пасеку, только мед мой сами не едят, в мир носят на продажу, я для них грязный, сыти во мне нет, - рассказывал хозяин, отпивая из большой кружки.
- А как это - мать рода? Кто она и откуда берут ее? - вдруг спросил Иннокентий.
- А, это их верования такие, я тоже вначале ничего не смыслил, потом мне Аннушка моя растолковала. Живут они обособленно, с людями контакта не имеют, берегут кровь свою чистую. Видал, как живут? Простой человек так не сможет - не злобные, молчаливые, работяги и здоровые, до ста тридцати лет запросто доживают. А мать рода нужна, чтобы новый род начать, кровь новую в народ влить, и не всякая им подходит, очень они об этом понимают. Меня вот не взяли и вас, видать, тоже. Так вот, каждые двенадцать лет выбирают для этого трех девочек пяти годов, самых сильных и обязательно из чистого рода, без провинностей. Родители отдают чадо с радостью, обряд над ними проводят, не видал какой, а после увозят их в лес и оставляют у волчьего логова на семь дней. И все это весной, когда волчица детенышей приносит. Потом смотрят, если какая выжила и здорова умом, переводят ее в терем родовой, он в лесу стоит отдельно от деревни, и растят ту девочку по-особому. Учат ее всему, что знает здешний народ, кормят и поят с золота, травы Лукерья дает ей целебные, она должна родить мальчика, который новый род начнет, а если повезет, то и двух сразу. Один раз только может она родить, так как непорочно дитя зачинает. Мужчин, которые в деревню нашу попадали, всех на каменном кресле проверяли и, если подошёл он для начала рода, просят его семя свое оставить, а что там, как, я не знаю, - уже с трудом ворочал языком изгнанный.
- А зовут вас как? - спросил я, разговоры говорим, а как к хозяину обращаться, не знаем.
- Изгнанный, так и зовите, нет у меня имени, сыти нет, и имя отобрали, не помню, как звали меня. Все я свое утопил в браге этой проклятущей, - зарыдал пьяный хозяин.
- Федор, имя здесь при чем? - заругался Иннокентий.
- Расскажи нам, как выбраться отсюда?
- Не знаю я, да и не выберетесь вы, тайга бесконечная, болота… Смиритесь, жить здесь хорошо, чисто. Вот ты - хороший человек, тебе и жить радостно будет, а тебе везде тошно станет, сыть в тебе издохла и смердит, - тыча пальцем в грудь Иннокентия, закричал пьяный хозяин.
- Уйди, дурак, - толкнул его Кеша, мужик упал и ударился о край стола, кровь хлынула у него из головы. Я хотел помочь ему, но Иннокентий схватил меня за рукав и выволок на улицу.
- Идем, пока его хватятся, звери растащат, а мы уже далеко будем, - он распахнул входную дверь и, подперев ее деревянным пихлом так, чтобы она не закрылась от ветра, побежал в лес.
Уже у деревни мы немного отдышались и переглянулись, я, было, хотел сказать ему о происшествии, но Иннокентий зыркнул на меня своими орлиными глазами, и я понял: если что, убьёт, не задумываясь.
Вечер выдался насыщенным, Прокол подарил Настасье новые сережки, отлитые у кузнеца, оказывается, у нее сегодня именины, и она радовалась как ребенок. К столу подала пирог с рыбой. Профессор за ужином рассказал, что сегодня на проверке каменным креслом мужчина подошел для великой миссии, венок на его голове зазеленел и заблагоухал на всю светлицу. Иннокентий запереживал и даже есть не стал, ночью разбудил меня, собрав вещи и припасённый мешок с продовольствием, вышел в сени, я снял со стены ружье Прокола. Мы направились за деревню к пятиугольному терему, там у ворот стояли запряжённые сани, окна светились. Мы осторожно пробрались с северной стороны и заглянули в окно. Лукерья осыпала молодую красивую девушку в белой рубахе до пят шишками хмеля, поила ее отваром из золотой чаши и пела, очень мелодично, протяжно, словно звала кого. Вдруг на улице раздался шум, несколько женщин разного возраста вывели молодого мужчину в белой рубахе до пят и повели в сторону бани, одна сыпала на его голову сухие травы, а остальные пели. Через несколько минут самая старшая из них вынесла из бани золотой кубок, прикрытый вышитым платком, и быстро занесла его в дом.
- Надо торопиться, сейчас этого производителя помоют и все, она мне уже будет не нужна! Пойдем, пока старуха в доме, подопрем их в бане, а потом в терем, ты собирай ценности, а я девушку пока вынесу - и в сани, - скомандовал Иннокентий.
Мы побежали к бане, нам наперерез вышла огромная серая волчица, оскалив зубы, она шла прямо на нас. Иннокентий бросил в нее палку, что нес для дела, волчица прыгнула на него, пытаясь схватить за горло, рычала, драла ему тулуп, пытаясь добраться до горла. Я изловчился и заколол ее ножом, что носил всегда с собой. Иннокентий насилу отдышался, на шее у него показалась кровь, руки были изодраны, он сел на снег и посмотрел на терем.
- Баню прикрой, я за Светляной, возьми мешок, времени совсем нет.
Я ворвался в дом, когда Иннокентий закутывал девушку в большой медвежий тулуп и громко кричал на сидевшую в углу Лукерью.
- Вещи ее теплые, я сказал, сюда в мешок и золото.
Женщина послушно толкала в мешок вещи, я хватал все, что попадалась под руку и, содрав с кровати простынь, бросал на нее. Золотые чаши, книги, подсвечники, золотые пластины и украшения, все это связал в узел и понес на выход. Иннокентий перекинул спящую девушку через плечо и выбежал за мной, бросая на пол горящие лампы и подсвечники, плотно закрыл входную дверь и подпер ее метлой, стоящей на крыльце.
- Сгори, ведьма, - закричал он, глядя, как в окнах терема разгоралось пламя.
Мы покидали все в сани и, подхлёстывая лошадь, пустились в бега.
Иннокентий разведал дорогу, по которой ходоки ездили в старообрядческое село, добирались до него мы двое суток, Светляна проспала целый день, затем пыталась вырваться, но Кеша связал ее и закрыл с головой тулупом. Девушка притихла, ехали тяжело, дорога местами была совсем переметена пургой, кухта засыпала все, дело шло к весне, и подтаявший снег с шумом съезжал с лап вековых сосен и елей. Не доехав до деревни несколько километров, мы свернули в лес, дорога скоро кончилась и нам пришлось идти пешком, лошадь с санями бросили, мешки с добром тащил я, а Иннокентий нес Светляну. Спасали только редкие путики охотников, снег на лыжне проваливался меньше, и мы продвигались быстрей. Наша дорога в деревню была раем по сравнению с побегом, спали мы прямо на снегу, ели сухари, те, что смог припрятать Кеша, Светляна наотрез отказывалась от еды. Да еще волки, они преследовали нас всюду, выли, но не нападали, девушка все время пела, Иннокентий кричал на нее, но она ничего не говорила, только пела. Измождённые и совсем замерзшие, на пятые сутки мы услышали шум работающей техники и вышли на лесорубов. Но чтобы нам помогли и вывезли на железнодорожную станцию, пришлось отдать половину золота.
Добирались тяжело, мы с Иннокентием разболелись, а Светляна то и дело пыталась бежать, пришлось Кешке привязать ее к себе, а в поезде всем сказали, что она его полоумная сестра. Приехали сразу сюда на профессорскую дачу, я остался с девушкой, а Иннокентий подался в город, он решил не говорить матери, что знает правду. Очень переживал, кому достанется квартира, машина и все профессорское имущество. Я с большим трудом уговорил Светляну не рваться бежать.
- Светляночка, мы очень далеко от твоего дома, помнишь, сколько дней мы добирались сюда. В миру ты погибнешь, а здесь мы тебя не обидим, Иннокентий любит тебя, и ты будешь счастлива, - говорил я, а она смотрела на меня сверкающими зелеными глазищами и твердила одно:
- Не требно нам в мир, род во мне сыти просит.
Не понимал я тогда, что она говорит. Не ела совсем и к воде не притронулась, белая вся, слегла, как листок пожухлый, три недели не ела, сил у нее даже руку поднять не было и говорить перестала. Я доктора привез из города, если, думаю, помрет, Кешка меня не пожалеет, не простит, такую даль ее на себе тащил. Осмотрел ее доктор и говорит: «Кормить мамочку надо, беременная подопечная ваша на четвертой неделе. Но самое странное - девица она, зачатие непорочное, что ли», - и рассмеялся в голос. Выписал витамины, питание сказал, какое давать и соки всякие. Я к ней, а она шепчет что-то потрескавшимися губами, отказывается от всего. Не выдержал я тогда и закричал: «Давай, погуби мальчонку, так хоть надежда есть, что Иннокентий тебя обратно увезет, а помрешь, он и меня убьет». Лицо ее словно поменялась, просветлело, рот открыла, я ей водички налил капельку, потом еще, так через неделю к приезду Иннокентия она немного есть начала. Он было к ней, обнять, а она смотрела на него с презрением, так зло, аж мурашки. Долго я думал, как сказать ему про беременность, но выхода нет, сам увидит, как пузо на лоб полезет, вечером на кухне решился.
- Иннокентий, ты бы пока не трогал ее, я доктора привозил, беременная она, но девица, как у них так происходит, не знаю.
- Чего? Успели, значит! И что нам теперь с этим делать? Я думаю, у них это все не по-людски делается, помнишь, спала она целые сутки, и Лукерья кубок в дом из бани принесла? Так вот, у них там вроде искусственного оплодотворения делается, вроде как коровам, во, нелюди, даже ребенка зачать нормально не могут, а еще нас второсортными выставили, – рассуждал Иннокентий злобно.
- А чего ты сделаешь? Пусть родит, а там посмотрим, пообвыкнется. А ты пока диссертацию защитишь, а там, если не разлюбишь, женишься, - сказал я.
- И то верно, ребенка заберем, в детдом подкинем, я своих детей хочу, а этот неизвестно чей. Ладно, пусть живет, понадежней за ней смотри, чтобы не сбежала. Я в Москву поеду, матери про отца сказал, что погиб он в тайге, она сейчас наследство на меня перепишет, да и связи ее в научном мире мне нужны, а так - сдать бы ее в богадельню, да пока повременю, - рассуждал Иннокентий, допивая свой любимый кофе.
Я слушал и дивился, сколько в этом человеке ненависти ко всему и всем, но я привязался к нему и деваться было некуда. Да и Светляну было жалко, как она с чужим человеком уживется? Я вспомнил жену свою беременную и того пуще жаль стало, вот и остался при нем. Время шло, Иннокентий приезжал редко, привозил только деньги, пытался приставать к девушке, но она устраивала такой разгром, что он, ругаясь, уезжал ни с чем. Ко мне она привыкла и стала доверять, говорила мало, но гулять в сад выходила с удовольствием и даже помогала по хозяйству. И все спрашивала, когда мы отправим ее домой? Что я мог ей ответить? Говорил, что нужно вначале родить, немного подрастить малыша, а потом уже, как Бог даст. Она слушала и терпеливо ждала, верила.
Пришло время рожать, мы с ней вдвоем, в больницу ехать нельзя, документов нет, врачи ее не наблюдали. Я позвонил знакомой старухе в город, обещал денег много, если поможет. Приехала она, а Светляна едва живая, роды были тяжелыми, промучилась она сутки, чуть не померла, спасибо старухе, помогла. Мальчонка родился богатырь, четыре килограмма, орет, а у девки молока нет. Бабка развела козьего и напоила его, он затих. Светляна день проспала, а я с тобой на руках по улице ходил, боялся ее разбудить. Проснулась, тебя увидела и расцвела, целовала всего и все что-то шептала. Попросила принести ромашку, череду, укроп и еще травы, не помню уже, какие. Купала тебя с травами и все приговаривала: «Войди, сыть отцов и дедов родов Синегорье и носи род свой в душе своей вечно и бесконечно. Сыть в тебя вложу, Арсением нарекаю, Синегором тебе быть, власть над народом моим иметь и в себе хранить до века».
Рос ты хорошо: крепенький, румяный, а смышлёный! В месяц уже гулил вовсю. Приехал Иннокентий, увидел ребенка, попросил принести ему, она следом прибежала, чувствуя беду, Кешка тебя схватил и в машину, она выскочила и под колеса бросилась, он только и успел затормозить, вырвала она тебя из рук его и в дом! Заперлась в комнате, так и не вышла, пока он не уехал. После этого доверять и мне перестала, из комнаты ни ногой, я ее уговариваю, а она одно: «Нет». Я ей накупил всего, что любила: бумагу, карандаши, краски, она рисовать стала, писала все что-то и с тобой говорила. Бывало, подойду к двери, а она поет тебе и рассказывает обо всем: о деревне, людях, обычаях. Теперь- то я знаю, чувствовала она, что недолго проживет.
А тут самый разгар перестройки, наука никому не нужна, у Иннокентия дела совсем плохи стали, денег не хватало. И привез он мне собак бойцовых - огромных мастиффов, трех сук и кобеля элитного, разводить решил на продажу. Я построил вольер и начал заниматься. Щенков подращивал, Кешка их в Москве за большие деньги продавал. Собаки за домом жили, в большом вольере. Светляна хоть и редко, но все же гуляла с тобой в саду, ты, бывало, убежишь за дом, она за тобой, а собаки как с ума сойдут, рвут на нее, она встанет, словно вкопанная и глазами сверкает, точно зверица какая. Я все думал, почему ее так не любят собаки, ко мне ластятся, Иннокентий хоть и редко бывает, но и того хорошо принимают, а ее просто ненавидят. А потом понял: лесного в ней много, первобытного, волчьего, наверное, вот они и чуяли это.
Иннокентий как приедет - все к Светляне, надежду завоевать ее не терял, подарки ей привозил, платья, украшения, а она ни в какую. Он ее снасильничать пытался, да она ему все лицо разорвала руками да зубами, в окно выпрыгнула - и бежать, потом опомнилась и вернулась, ты-то у меня на руках остался. Обозлился Кеша и мне приказал на окна решетки сделать и дверь железную поставить, а ей сказал: «Через три месяца вернусь, если не согласишься, сына твоего заберу, и никогда ты его не увидишь». Тебе тогда уже почти два года было, по аллее бегал, а Светляна смотрела на тебя и смеялась… Красивая она была, гордая, смелая. После этих слов Иннокентия она очень изменилась, много гуляла с тобой, играла и каждую травинку показывала и рассказывала, со мной беседы все вела, просила не бросать тебя.
- Хороший ты, Федор, человек, но слабый - духу в тебе мало, от злобы ты отойти сам не можешь, - говорила она.
- А куда мне деваться, видать, судьба моя такая - рядом с вами жизнь прожить.
Она эти три месяца прямо сама не своя была, веселая, смеялась, спала совсем мало, рисовала много, писала, вышивала, словно приданое тебе готовила, память о себе, от груди тебя с боем отнимала и все пела. Рассказывала мне, что где лежит, чем кормить тебя, и записи свои мне показывала, чтобы я тебя научить смог, все, что из деревни ее, отдельно сложила и ждала. Кеша ей, когда уговаривал, все безделушки золотые, что мы из леса привезли, отдал, только книгу старинную все возил с собой, продать хотел, но без перевода давали за нее мало. Он не знал уже, чем ее купить, да не продается она. Так вот, она пластины те золотые спрятала и не сказала куда, я не знал, зачем они нужны, а дневник, что писала для тебя, у меня хранится, отдам потом.
Так вот, когда Иннокентий приехал, она вышла к нему и говорит: «Через три дня пойду за тебя замуж и стану вся твоя, а пока не трогай меня». Обрадовался он, накупил ей всего: платье свадебное, фату, туфли, все ей в комнату унес. Пригласил прямо к нам женщину для регистрации брака, я продуктов накупил, чтобы стол накрыть. Третьего дня она к обеду нарядилась в свадебное платье и вышла с тобой на руках, только босая. Красавица, высокая, статная, глаза огромные, зеленые, волосы в косу собраны. Иннокентий увидел ее и обомлел, выскочил навстречу, а она молча подошла ко мне и тихо прошептала: «Передумала я, не могу сына тебе оставить, вместе уйдем, не сдерживай Иннокентия». Дальнейшее помню, как во сне - она сорвалась с места и, крепко прижимая тебя к себе, кинулась бежать по аллее к старым воротам. Иннокентий бросился за ней, я следом, до калитки оставалось метров пять, он упал и увидел, что ее уже не догнать, а дальше - дорога и машины огромные, она бежит, рукой машет и кричит. Тогда он закричал на меня: «Собак, выпускай собак!» Я, ничего не понимая, подбежал к вольеру и, словно ошалевший, открыл дверь. Собаки сорвались с места и вмиг догнали Светляну, огромный кобель сбил ее с ног. Она прижимала тебя к себе, закрывая от хищников, но сучка тащила тебя за ножонки, оскалившись и рыча. Белое платье вмиг стало алым от крови, девушка лежала недвижима, собаки выволокли тебя из-под тела матери и схватили за ножки. Иннокентий смотрел на все, как заворожённый. Я пытался отогнать собак, но те, озверев от крови, скалились даже на меня, тогда я, что было сил, ударил сучку граблями, стоящими у ворот, она с визгом отскочила, я выхватил тебя окровавленного, завернул в свой пиджак и бегом занес в дом.
Иннокентий упал на тело Светляны и заревел как раненый зверь. Собаки бегали вокруг него, рычали и лаяли, зрелище было ужасное. Я принес тебя к себе в комнату, ты потерял сознание от боли и страха, потом я обработал раны на ножках, намазал все мазями и напоил тебя лекарствами, а потом ушел к Иннокентию. Он был не в себе, рыл руками землю у тела девушки и кричал: «Убери их, убери!» Потом он бросился дом, я за ним, он все швырял на ходу, схватил нож, ворвался в комнату твоей матери и порезал портрет, что сам заказывал художнику, вот этот. Он думал, что она привыкнет к мысли о нем, глядя каждый день на портрет. Но Светляна не сдалась, гордость и сила рода не дали ей согнуться, она умерла чистой. Огромный пес убил ее в минуту. Поздно вечером в тот же день я схоронил Светляну под старой яблоней, там, где сейчас большая цветочная клумба. Женщине, что должна была зарегистрировать брак, Иннокентий дал много денег и велел молчать под страхом смерти, времена тогда были лихие, и она в ужасе уехала, прижимая к себе сумочку с деньгами.
Утром Иннокентий пришел в мою комнату и увидел тебя с окровавленными ногами, он брезгливо сказал: «Сдохнет он, чего с ним возиться, выброси! Врачей не вздумай привозить, не дай Бог, кто узнает. Да и как объяснишь, откуда ребенок?» Я начал убеждать его, что пригодишься ему, память рода в тебе хранится, и вообще, на тебе можно миллионы делать. Он согласился, только не приезжал сначала года четыре. Ты болел очень долго, раны нарывали, я все деньги, что Иннокентий высылал, на лекарства да докторов частных тратил, врачи сказали - ходить пока нельзя, сухожилия повреждены, операции делали. Я тебя на руках все носил, ты смышленый рос, тихий, словно боялся надоесть, в четыре года читать начал.
Когда Иннокентий приехал, увидел тебя, вот тогда он и решил, что ходить тебе ни к чему, так тобой управлять легче, коляску привез и мне запретил строго-настрого твоими ногами заниматься, а доктора говорили, что все хорошо восстанавливается. Так и жили мы с тобой здесь, в деревне, а он в городе. Позже женился, сын у него родился, ну ты знаешь Марка. Так и не смог он тебя полюбить, хотя учил и обеспечивал все детство, но ты ему все с лихвой вернул, переводы твои денег немалых стоят. Да и премии его международные - все твоя заслуга, ученый-то он липовый.
Иваныч закончил рассказ и внимательно посмотрел на Арсения, юноша молчал, дядька подошел к нему и, присев на корточки, взял за руку.
- Ты прости меня, сгубил я матушку твою, но не думал я, что она решение такое примет, думал, смирилась, а оно, видал, как, - тихо сказал Иваныч.
Арсений медленно убрал руку и поднял на дядьку глаза, полные слез, его взгляд стал другим, Иваныч еще не понял, каким, но перед ним сидел иной Арсений. Катерина, видя всю эту картину и боясь реакции друга, окликнула дядьку.
- Иваныч, а этот народ, что в деревне, откуда они там взялись?
Дядька встал и присел на стул, он долго молчал, потом перевел дух и продолжил рассказ.
- Я однажды слышал, как Прокол рассказывал профессору такую легенду.
Народ наш древний, пришел сюда с Синих гор, что на Урале, люди земные нас гнали все дальше и дальше, вмешиваясь в нашу жизнь. Деревне нашей уже больше трехсот лет. А Род пошел от перводевы, ее изображение на площади есть, на главном тереме, ему мы и поклоняемся, и мольбы возносим, а женщину чтим как начало жизни, как лоно света и сыти, то и бережем жен своих и дочерей. А сыть - это не просто жизнь, это жизнь праведная, духовная, в трудах и мольбах, сам живи честно и никого не оскорбляй делами и словами - вот что такое сыть. А начиналось все так: заблудилась девица в лесу рода княжеского, бродила по чащобам и забрела в заросли хмеля дикого, устала, прилегла на камень огромный в виде трона, у логова волчьего задремать, спит и видит - спустился к ней с небес человек в обличии волка и говорит: «Понесешь ты девица сыном, родишь в срок, но назад в дом родной не ворочайся, иди, куда укажу. И начнется с тебя народ новый, Синегорский, стойкий, как камень, и сильный, как горы. Храните кровь свою вечно, длите род свой». Проснулась она нескоро и чувствует, что жизнь в ней новая зарождается, и сила несметная появилась в теле ее, ушла она в горы высокие, нашла пещеру и стала жить, родила сына-богатыря, нарекла его Синегором, рос он быстро. А как возмужал, привел ей невестку - добрую девушку, так и пошел род первый, а за ним второй и третий. Вот и есть обычай у нас - мать рода у волчьего логова проверять, которая выживет, значит, в ней кровь перводевы течет, от нее новый род и начинается.
Твоя мать истинная мать рода была, сильная, гордая и очень тебя любила, даже на смерть с тобой пошла, в чужих людях бросить не захотела, кровь свою берегла. Необыкновенная она, все знала наперед, вот такую долю себе и тебе выбрала - лучше умереть, чем кровь рода запятнать. Не могла она никому принадлежать, свободная она по духу и роду своему. И ты должен быть таким, в тебе кровь ее и перводевы, Богини вашей.

Глава 12

- Так значит, ты, получается, тоже Синегор? - заулыбалась Катя.
- Да, Катерина, с него начнется новый род древнего народа, - ответил дядька, закончив рассказ.
- Здорово! - улыбнулась Катерина, глядя на Арсения.
- А чего теперь-то делать, когда все узнали? - спросила девушка.
Арсений сидел молча и думал, ему было трудно пока осознать, кто он и что происходило в этом доме.
- Я домик купил под Красноярском, уезжать вам надо. Долго я деньги откладывал, экономил, знал, что наступит пора и придется увозить Арсения. Так я специально поближе к его родным местам домик и прикупил. Торопиться надо, времени у вас неделя, не больше. Книгу не перевели, Иннокентий приедет - и все пропало, он человек влиятельный и что сказал, то и сделает, - ответил Иваныч.
- Перевел я книгу, и таблички золотые Катя нашла, но я не отдам ему ни книгу, ни переводы. А ехать как? Я на ноги еще не встал, сколько времени потеряно! Но я поеду, даже один поеду, – рассуждал он, глядя на Катерину и Иваныча.
Иваныч молча взял пустые кружки и вышел: «Пускай побудут наедине, сейчас им есть, о чем поговорить. Да и мне нужно успокоиться, как камень с души упал», - подумал Иваныч, прикрывая за собой дверь.
Катя собрала рисунки в папку и присела на край стола, задумчиво глядя в окно. Арсений тоже молчал, он внимательно наблюдал за девушкой.
- Катя, ты поедешь со мной? - спросил он тихо.
- Я не могу так сразу ответить, у меня семья, ты же знаешь. Бабушка больна, мама только вышла из клиники, мальчишки… И еще долги, мне пришлось денег маме на лечение одолжить у бабушкиных знакомых. Да и зачем я поеду, в качестве кого? – также тихо и очень спокойно ответила Катя.
- Как это в качестве кого? Невесты, конечно, - возмутился Арсений, подъезжая к ней ближе и беря ее руку в свою.
- Не спрашивай сейчас, я должна подумать, это же не на день и не на неделю! И какая я тебе невеста, ты у нас вон какой гусь, оказывается, а у меня даже образования нет, да и мамка у меня алкоголичка, я кастинг на вашем волшебном кресле не пройду, - грустно рассмеялась Катя.
Арсений посадил ее на колени и уткнулся ей лицом в грудь.
- Глупости это все, я люблю тебя. Ты - мой самый дорогой человек на свете, я хочу, чтобы ты поехала, я не смогу без тебя. Просить стать моей женой пока не могу, но даю тебе слово: через полгода встану на ноги и унесу тебя на руках в ЗАГС, - говорил Арсений тихо, но очень уверенно.
- Я скажу завтра, а сейчас мне нужно домой, меня, наверное, потеряли, уже утро. Посмотри, уже половина десятого. Мне пора, скоро автобус, прости, но мне надо идти, - освобождаясь из объятий, сказала девушка.
Арсений смотрел на нее умоляющим взглядом, она положила рисунки Светляны ему на колени и молча направилась к двери.
- Ты вернешься? - спросил он одними губами.
- Не знаю, все завтра, - так же тихо ответила она и вышла.
Арсений остался один, он совсем растерялся, такой объем информации просто выбил его из привычной жизни, а сомнения Екатерины еще больше смутили его. Он молча сидел, потупив голову, не сводя глаз с карандашного рисунка, на котором улыбалась его мать, ее большие глаза были полны жизни.
- Мамочка, что мне делать? - спросил Арсений рисунок.
- Кар-кар, - билась в стекло старая ворона.
Арсений быстро подъехал к окну и распахнул его, ворона села на облупившуюся от времени решетку.
- Вот это да, забыли про тебя совсем, ты голодная?
Ворона крутила головой, рассматривая комнату. Юноша протянул руку, желая погладить птицу, та защелкала клювом, встрепенулась и улетела, как обычно уселась на ветку могучего дерева и стала наблюдать за всем вокруг. Тяжело шагая, в комнату вошел Иваныч, казалось, со вчерашнего вечера он постарел лет на десять, с трудом передвигая ноги, он подошел к Арсению.
- Что там? - спросил он, выглядывая в окно.
- Ворона наша в окно билась, - ответил юноша.
- Примета-то плохая, птица в окно к плохим вестям бьется. Знаешь, Арсений, а эту ворону мать твоя нашла всю израненную, собаки, видно, ее драли. Она выходила ее, прикормила, а потом, после смерти Светляны птица пропала - долго я ее не видел, а как-то весной она появилась вновь, да так и осталась, - рассказывал дядька, глядя в окно, потом прикрыл створки, повернул кресло с Арсением к двери.
- Иваныч, а Катя ушла?
- Да, она попрощалась и ушла, даже завтракать не стала, - ответил Иваныч, распахивая дверь шире, так, чтобы коляска легко прошла в проем.
- Она не придет… А ты со мной поедешь? - неожиданно спросил Арсений.
- Придет, она любит тебя, ей трудно сейчас, наверное, даже трудней чем тебе - у нее семья, мать и братья. Сложно все бросить и начать снова, по себе знаю. А я не смогу поехать с вами, мне нужно все дела здесь закончить, пасеку продать и с Иннокентием до конца рассчитаться, - выкатывая Арсения в коридор, рассуждал дядька.
- Не надо с ним встречаться и говорить ему ничего не надо, он несчастный человек! А пасеку жаль, такой медок у нас был, - сползая у лестницы с коляски, ответил Арсений.
- Ничего, там, в Сибири, новую заведем, да и деньги нам на первое время нужны, я все потратил, на дорогу только и осталось, тебя еще лечить надо, - наблюдая, как юноша ловко спускается по ступенькам, ответил дядька.
- Я заработаю переводами и учиться буду, а на ноги сам встану, хватит уже. Только бы Катя со мной поехала, - присев на самую первую ступеньку, сказал юноша.
- Все будет хорошо, утро вечера мудренее, а сейчас пойдем-ка, позавтракаем, - спуская коляску сверху ответил дядька.
- Не надо коляску, лучше помоги мне, - попросил Арсений, вставая и придерживаясь за перила лестницы.
- Ну, давай, - придерживая юношу, сказал дядька, и они медленно зашагали на кухню.
Усадив юношу на стул, Иваныч засуетился у плиты, горячий омлет и ароматный чай из трав уже стояли на столе. Дядька положил на тарелку румяные гренки, пахнущие чесночком, и присел за стол. Спустя некоторое время Иваныч прервал молчание:
- Вы простите меня, я много сделал в жизни плохого, а перед вами виноват вдвойне, сам убил вашу матушку и вас всю жизнь обманывал… Мне нет прощения, и я себя не прощу никогда, - не прикасаясь к пище, сказал он, глядя прямо в глаза Арсению.
- Знаешь, Иваныч, все в жизни подчиняется определённым законам. Наверное, так было нужно всем нам, чтобы души наши росли и совершенствовались. Один человек растет и крепнет душой в страданиях, а другой становится хуже и падает в самую пропасть тьмы - каждому свое. Кому-то смерть – это избавление и свобода, а кому жизнь - наказание. Я не виню тебя ни в чем и очень тебе признателен за заботу и любовь. Меня никто в жизни не любил, кроме тебя и матери, но ее я совсем не помню. Вот и получается, что только на твоей любви я вырос, ведь человек растет на любви, как растение на почве. И каким становится растение, зависит от качества земли. А твоя любовь была самой-самой крепкой, вот я и стал тем, кем стал! Спасибо тебе! И я очень хочу, чтобы мы оставались близкими людьми. Ты же мне отец, я теперь это точно знаю, пусть не биологический, но самый родной, - ответил ему Арсений уверенно, твёрдо и очень по-взрослому.
Иваныч тепло улыбнулся ему в ответ и взгляд его просветлел.
- Спасибо.
- Давай поедим, я так проголодался, - улыбнулся в ответ юноша.
- Давай, - довольный Иваныч налил чай.
Он не хотел говорить при Катерине эти слова и прощение просил только у Арсения. И эти минуты, как таинство исповеди, очистили ему душу, сняли тяжесть вины. Иванычу стало легче, он как будто по-другому задышал, воздух словно очистился и входил в грудь легко и свободно. Он знал, что впереди серьезные трудности, но эти трудности были ничто по сравнению с грузом, что он нес двадцать пять лет. И сейчас, глядя на Арсения, он понимал, что мальчишка вырос и сумел правильно понять сложность ситуации и четко расставить все приоритеты. «Да, в нем столько же сыти, как в его матери и предках», - подумал Иваныч, глядя, как Арсений ест омлет. Все так просто: завтрак, омлет, гренки и их разговор. Каждый думает и мечтает о своем, и в то же время так сложно, оба они - часть большого мира, целой вселенной, но все же они такие близкие друг другу, родные.
- Спасибо, - вдруг сказал Арсений, нарушая тишину.
- На здоровье, ты иди собирайся, времени осталось совсем мало, - привычно спокойно ответил дядька и стал убирать со стола.
Арсений пересел в коляску и направился в свою комнату, Иваныч принес ему старый чемодан и положил на кровать.
- Вот чемодан еще деда твоего, хоть старенький, но вместительный, сюда все вещи войдут, - рассуждал дядька, открывая крышку чемодана.
- Хорошо, я как раз собирался вещи складывать, Катя не пришла? - спросил Арсений с надеждой.
- Нет, Арсений, ты собирайся, третьего дня нужно выезжать. Иннокентий звонил, он в субботу приезжает, а сегодня понедельник, крайний срок – четверг, тебе надо выехать, не хочу, чтобы он тебя здесь застал, надо торопиться, а то, кто его знает, вдруг раньше явится,- хлопотал по комнате дядька, снимая свитера с вешалки и укладывая их в чемодан.
- Хорошо бы Катерина поехала, - досадовал юноша.
- Да, это было бы очень хорошо, - согласился Иваныч, разбирая вещи в шкафу.
Так прошел день. Арсений собрал все необходимое, Иваныч упаковал личные вещи в старый чемодан, а рукописи и рисунки из комнаты Светляны, старинные книги, манускрипты, переводы Арсений сложил в большую дорожную сумку. К вечеру все было готово, вот только настроение у него было подавленным, он с нетерпением ждал завтрашнего дня, думал о Кате. Спал плохо, все лежал, глядя на одинокий фонарь в окне, хотел запомнить старый дом, скрип половиц в холле и черную ворону. «Как она останется без нас? Может быть, здесь поселятся новые жильцы и тоже будут ее любить, как мы с дядькой», - размышлял он, вспоминая детство и годы, проведенные под крышей этого дома. Так, думая о прошлом и мечтая о будущем, он уснул, тяжелые шаги и кашель дядьки заставили Арсения открыть глаза.
- Одиннадцать, вот это я поспал! - Арсений быстро сел на край кровати и начал одеваться.
Приведя себя в порядок он, опираясь о стену, направился на кухню, Иваныч, видя эту картину, подскочил, помогая юноше дойти и сесть.
- Видел? Я уже две комнаты сам прохожу, вот только ноги еще плохо слушаются, - хвалился юноша.
- Молодец, уже хорошо получается, а еще месяц назад ты плохо стоял, - ответил Иваныч.
- Это все Катя, мы же с ней к врачам ездили, все обследования прошли, в клинике мне комплекс упражнений назначили, я занимался. Катя мне ходунки привезла, они в холле стоят, и витамины для укрепления костей, - рассказывал Арсений и все заглядывал в окно.
- Не смотри, нет ее, автобус давно уже пришел, - тихо сказал Иваныч, накрывая на стол.
- Что-то совсем не хочется есть, пойду я, наверное, на улицу, - грустно ответил юноша и, пересев в коляску, поехал к выходу.
Иваныч промолчал, он понимал настроение Арсения, его переживания и не хотел ему мешать, каждый должен справиться с болью расставания сам, иначе боль станет долгой и невыносимой. Понятие потери приходит не сразу, а по крупице, по минуточке, по капельке душевной боли, вот и сейчас Арсений прощается с прошлым, и, возможно, с Катей.
Арсений выехал на крыльцо, застегнул куртку и посмотрел вокруг. День стоял по-весеннему теплый, ярко светило солнце. Он аккуратно спустился по пандусу и направил коляску к старой яблоне, туда, где была похоронена его мать. Дядька из окна наблюдал за ним, боясь, что гололед помешает ему подъехать поближе. Но Арсений смог подобраться практически вплотную к стволу, придерживаясь одной рукой за коляску, а другой за ствол старой яблони. Он встал, затем медленно опустился на колени, достал что-то из кармана и бережно положил на небольшой холмик. Это был маленький букетик фиалок, тех, что росли на подоконнике в его спальне. Его губы тихо шептали: «Здравствуй, мамочка, оказывается, ты всегда была рядом. Я так любил эту клумбу с пестрыми цветами. Я скоро уеду, но память о тебе увезу с собой в сердце, я обещаю, что буду хорошим человеком, достойным твоего рода. Обязательно буду ходить и учиться, стану много работать, ты не будешь стыдиться, что я твой сын. Мамочка, я найду наш народ, и все узнают, что ты не поддалась злу и осталась чистой, настоящей матерью рода». Пока его не было, Иваныч решил позвонить Кате, он прикрыл дверь в свою комнату и набрал номер.
- Алло, - услышал он на другом конце.
- Катюша, это Иваныч, Арсений ждет тебя, ты приедешь? - спросил он в надежде.
- Нет, может быть, завтра попрощаться… Поймите меня правильно, я не могу сейчас оставить семью и уехать. Бабушка тяжело больна, мать только вышла из клиники, отец сейчас не с нами. Они нуждаются во мне, им больше не на кого надеяться, я одна за всех них в ответе. А что будет завтра, еще не известно - тихо говорила Катя, словно оправдываясь.
- Я все понимаю, но он тебя любит, ему будет очень трудно, - уговаривал дядька.
- Я тоже его люблю, и мне будет плохо без него, но моей семье будет еще хуже, если я уеду, поймите меня, может быть, потом, - расплакалась в трубку Катя.
- А попрощаться приедешь, он завтра улетает?
- Нет, не хочу делать ему больно, скажите ему, что я напишу, - девушка положила трубку.
Иваныч медленно поправил телефонный кабель и задумался: «Бедный мальчик, еще один удар, как он все это переживет? Так, где у меня блокнот с телефонными номерами, надо позвонить Ларисе Алексеевне, чтобы встретила Арсения и присмотрела за ним, пока я не приеду».
До вечера Арсений выглядывал в окно в надежде, что Катерина все-таки приедет, но ни на дневном, ни на вечернем автобусе она не приехала, Иваныч пытался отвлечь его от тягостного ожидания, но, поняв, что все это пустое, дал Арсению остаться наедине со своими мыслями. Он уехал в город, повез своих курочек на продажу. Время тянулась медленно, Арсений еще раз проверил содержимое книжных полок и письменного стола и, убедившись, что нужное все упаковано, забрался наверх в комнату Светляны. Он вновь и вновь перебирал в памяти рассказ дядьки, разглядывал каждую деталь ее обители, стараясь понять ее, представить и почувствовать. «Иваныч говорит, что она меня любила, а выбрала смерть, пусть вместе со мной, но я выжил и остался один с совершенно чужими людьми. А не лучше ли было смириться, жизнь, наверное, важнее всего», - думал Арсений, глядя на портрет матери. Арсений как маленький обиженный ребенок то жалел себя, осуждая мать, то оправдывал ее, он надеялся на чудо, не хотел верить в то, что уже завтра придется кардинально изменить жизнь, оторваться от этого дома, от Иваныча. Он то плакал, то обещал себе и матери быть стойким мужчиной - мысли, чувства, желания - все смешалось в его душе. В висках давило, ноги и руки онемели, появилось ощущение пустоты, потом не было ни вопросов, ни ответов, черная дыра неизвестности. Воспоминания о жизни в этом доме и страх грядущих перемен сжимали горло все сильней, он медленно лег на пол, свернувшись калачиком, и закрыл голову руками.
Стемнело, пришел дядька, нагруженный сумками, он топал по кухне, занимаясь своими делами, коляска стояла у лестницы, и Иваныч сразу догадался, где Арсений, и решил не беспокоить его. Но было уже совсем поздно, и Иваныч, подойдя к лестнице, окликнул юношу. В ответ - ни звука, тогда он, шаркая ногами о ступени, поплелся наверх, ему было тяжело подниматься, заботы об отъезде Арсения очень утомили его. Найдя юношу лежащим на полу в комнате Светляны, Иваныч сел на стул у окна и чуть слышно сказал:
- Хватит уже хандрить, жизнь - она не простая штука, все случилось, как случилось, в конце концов, ты не красна девка! Погоревали, поубивались о тяготах земных, надо выбираться в жизнь, у тебя все впереди, надо ехать, а иначе так и останемся рабами Иннокентия. Я хочу, чтобы ты стал самостоятельным человеком, у тебя для этого все есть: голова на плечах и сила духа, а все остальное я тебе обеспечу, не зря я всю жизнь собирал копейку к копейке, знал, что придет этот день, когда нужно начать все с нуля. Давай-ка, вставай, глядите-ка, разлегся, хватит уже сопли распускать, идем, - строго скомандовал дядька и вышел из комнаты.
- Ты опять решаешь за меня, может быть, я не хочу уезжать! Отдам рукопись Иннокентию, и он отпустит нас. Я не смогу жить один, Катя меня бросила, я как слепой котенок, совсем не знаю, как живут люди, откуда что берётся, что как построено в этом мире, - закричал Арсений в отчаянии.
- Ничего, научишься, и Катя тебя не бросила, она осталась на время, ее семье помощь нужна. А книга - это все, что осталось от твоей матери, это память и святая реликвия твоего народа. Разве таким должен быть Синегор? Мне стыдно, что я воспитал такого малодушного человека. А ты сам понимаешь, что говоришь? Откуда это в тебе? «Я» и «я», а где «мы»? Тебя никто не бросал, читать, слава Богу, умеешь, говорить тоже, а язык, как известно, до Киева доведет. Завтра самолет - и точка, - вернувшись, громко ответил Иваныч, в его голосе слышался металл, стало понятно: его слова окончательные, и других не будет.
Поужинали молча, настроение у обоих обитателей дома было подавленное, Иваныч думал, не перегнул ли он палку, воспитывая Арсения. А у Арсения набатом в голове звучали последние слова Иваныча «хлюпик», но не как раньше, в шутку, а на полном серьезе, по-мужски, с ним говорили на равных. Он злился на дядьку, в нем боролись страх оторваться от привычной жизни и любопытство, что там, в большом мире. Арсений встал из-за стола и, придерживаясь за стену, медленно переставляя уставшие ноги, пошел к себе в комнату.
- Завтра подъем в шесть, нам еще до Москвы добраться надо, самолет в четыре, так что не проспи, - озабоченно сказал дядька, провожая Арсения взглядом.
- А Катя? Она придет меня проводить? Может быть, она полетит со мной? – остановившись в дверях, робко спросил Арсений.
- Полетишь один, и больше этот вопрос мы не обсуждаем, я позвонил своей новой знакомой - Ларисе Алексеевне, это твоя будущая соседка, она за тобой присмотрит. А на Катю злиться не надо, она правильно делает, не может настоящий человек все бросить и уехать неведомо куда, у нее семья и большая ответственность, но я думаю, если любит, то обязательно приедет к нам, когда все наладится. И ты проверишь свои чувства, а то в большом городе, знаешь, сколько девчонок, - попытался пошутить Иваныч.
- Я хотел ее увидеть, попрощаться, сказать, что буду ждать… И какие девчонки? - тихо сказал Арсений.
- Она это и так знает, но ей сейчас еще трудней, чем тебе, она не может поехать и не хочет делать тебе больно. Потерпи, счастье легким не бывает, все образуется, только дай жизни время, и все займет свои ниши, - уговаривал дядька.
Арсений кивнул, он уже не обижался на старого Иваныча, а принимал его слова, как должное, уже неоднократно время доказывало правоту слов пожилого наставника. Юноша захотел побыть один и направился в свою комнату. Долго лежал, глядя в окно, на столбе дремала старая ворона, тишина давила, он встал и пересел в коляску. Прислушался, дом спал, Иваныч мирно похрапывал в своей комнате, Арсений выехал на крыльцо, прохладный ночной воздух заставил съежиться, он застегнул куртку и надел капюшон, а затем медленно спустился по пандусу и поехал по ночной аллее, рассматривая все кругом. Огромные вязы мощными стволами подпирали черное небо, звезд не было видно, низкие облака клочьями метались по ночному небу. Тусклый свет луны с трудом пробивался сквозь серый сумрак, и только маленькие холмики не растаявшего пока снега белели тут и там. Отъехав почти до самой калитки, Арсений оглянулся: старый дом, похожий на мертвого великана, наводил тоску, мрачные тени как привидения носились по его стенам. Большое крыльцо и распахнутая дверь, словно ворота в чистилище, сверкали огненным светом.
Арсению стало жутко, он закрыл лицо руками, на секунду ему показалось, что огромные черные собаки с ужасным визгом побежали к нему. «Это все воображение. Я никогда раньше не замечал, что дом такой угрюмый и страшный, Иваныч прав: надо уезжать, иначе собаки загрызут и мою душу», - подумал юноша, разворачивая коляску. Он проехал аллею, спустился к северной стороне дома, нашел почти на ощупь приколоченную на ржавый гвоздь табличку, которую когда-то он с дядькой вырезал из дерева, сунул ее за пазуху. «Ты мрачный такой, и я знаю, не хочешь меня отпускать, но мне нужно ехать, я вырос здесь и люблю тебя, мой дом, а это мне на память, спасибо тебе», - сказал тихо Арсений, поглаживая холодный угол дома. Горечь прощания вызвала невольные слезы юноши. Он тихо вернулся к себе, сунул деревянную табличку с надписью «Добро пожаловать» в сумку, лег, совсем спокойный - он все решил, дом помог ему, он обрезал пуповину, мешающую ему взлететь. Арсений закрыл глаза и уснул. Проснулся от стука в дверь, Иваныч стоял на пороге с наглаженными джинсами и новым свитером.
- Давайте-ка, голубчик, поторапливайтесь, на все сборы вам полтора часа, такси придет ровно в восемь, - складывая вещи на спинку стула, сказал Иваныч и вышел.
Арсений сел на край кровати и потянулся, он вчера все решил для себя. Быстро привел себя в порядок, надел вещи, что принес Иваныч, и как солдатик стоял, придерживаясь о край стола.
- Иваныч, ты где, помоги мне до кухни дойти, - попросил Арсений вошедшего в спальню дядьку.
- Я документы твои готовил, все перебрал, чтобы не забыть, - придерживая юношу под руку, объяснил он.
Мужчины дошли до кухни, Арсений сел за стол, перед ним лежала стопка документов, он взял паспорт и открыл его.
- Горовой Арсений Федорович, 18 октября 1987 года рождения. Станция Васильево. Теперь все понятно, я ношу твое отчество и фамилию, а это что? - взял он другой документ.
- Свидетельство о рождении: Горовой Арсений Федорович, отец - Горовой Федор Иванович, мать - Горовая Анна Васильевна. Анна Васильевна - это твоя покойная жена?
- Да, у меня сохранилось ее свидетельство о смерти, сказал в ЗАГСе, что документы на тебя сгорели, перестройка - денег сунул, вот и выдали такой документ, а иначе как жить? Без бумажки мы букашки. Давай есть и скоро ехать.
- А это что?
- Это твой аттестат, ты же учился, - начал раздражаться Иваныч, ему не хотелось вспоминать все заново, как он подговаривал учителей, чтобы Арсения учили не только наукам, что обязал Иннокентий, и как потом справил ему аттестат, как экстернату у директора небольшой деревенской школы.
- Смотри-ка, ни одной тройки, - рассмеялся Арсений.
- Я же говорю, не дурак, Все, положи, там еще справки всякие на то, что дом твой, и медицинские, ешь, давай, - складывая документы в папку, пояснил дядька.
Арсений подвинул тарелку с вермишелевым супом и принялся за еду. После завтрака они еще раз проверили, все ли взял Арсений. Вскоре Иваныч и Арсений стояли на крыльце, ждали машину, дядька еще рано утром открыл ворота.
До Москвы добирались часа два, Арсений смотрел в окно, удивляясь всему вокруг, Иваныч ехал молча, он очень переживал за Арсения, но показывать это было нельзя, исподволь смотрел на юношу и не понимал смену его настроения, вспоминал вчерашний разговор в комнате наверху. «Как быстро в нем происходит эта перемена жизни - еще вчера был страх и неуверенность в себе, а сегодня приподнятое настроение и твердость духа. Что это - глупость или перерождение его в мужчину? Надо позвонить Ларисе Алексеевне, когда приеду, пусть будет повнимательней к нему», - думал дядька, глядя на юношу, с восторгом рассматривающего пейзажи за окном.
- У вас парень впервые в Москве? - спросил таксист.
- Он сейчас рождается для мира, - улыбнулся Иваныч, отвечая мужику.
Регистрацию прошли быстро, Арсений смотрел по сторонам, его не оставляла надежда, что Катя придет попрощаться, Иваныч суетился, то поднимая багаж, то пытаясь сдать его не в то окно. Он беспокойно пересчитывал деньги, складывая их в старенький кошелек и пряча во внутренний карман куртки юноши, еще минута - и Иваныч был готов оставить его дома, но уверенное выражения лица Арсения остановило его. Перед входом в накопитель дядька долго и сбивчиво объяснял юноше, как вести себя в самолете и в аэропорту «Емельяново». Арсений кивал головой.
- Арсений, не волнуйся, в доме есть телефон, я буду звонить тебе. Мебель, телевизор, компьютер - все есть, читай, занимайся, осваивайся, я скоро приеду, - обнимая Арсения, наказывал дядька, но в его глазах застыла тревога.
- Хорошо, отец, я все понял, не переживай, все будет хорошо, буду стараться. Как, говоришь, зовут соседку?
- Лариса Алексеевна, я ей твое фото показывал, да она поймет, ты один на коляске, - ответил дядька.
- Ты Кате скажи, я ее очень жду, - попросил Арсений, уже заезжая в длинный коридор накопителя.
- С Богом, - помахал рукой Иваныч и отвернулся, его душили слезы, но показать их он не мог. Отойдя чуть в сторонку, он достал платок и вытер глаза, кто-то тронул его за плечо.
- Не переживайте так, у вас замечательный сын, мы его не оставим, мальчишки и по трапу помогут подняться, да и в самолете помогут, - сказала немолодая женщина с двумя сыновьями лет тридцати.
«Хорошие люди, все будет не один», - мелькнуло в голове дядьки, и он только покачал головой в знак согласия, ком подступил к горлу и не дал проронить ни слова. Посмотрев вслед попутчикам, Иваныч повесил голову и побрел к выходу.
- Не волнуйтесь, - снова услышал дядька за спиной, он шел по аэропорту один, только шум взлетающих и садящихся самолетов нарушал звенящую пустоту в его душе.
Арсений долетел без происшествий, все четыре часа перелета он с интересом беседовал с молодыми мужчинами, которые помогли ему подняться в самолет. Братья оказались коренными сибиряками и многое рассказали Арсению о городе, в котором ему предстояло жить, В зале ожидания его встречала Лариса Алексеевна, симпатичная пухленькая женщина лет пятидесяти пяти в зеленом демисезонном пальто и яркой косынке на шее.
- Здравствуйте, вы Арсений? - подошла женщина и улыбнулась.
- Здравствуйте, да, - ответил юноша приветливо.
- Я вас таким и представляла, мне Федор много о вас рассказывал и все торопился, переживал за вас, как вы долетели? – очень быстро говорила Лариса Алексеевна.
- Все хорошо, немного страшновато было, я же впервые на самолете, - ответил Арсений, пожимая женщине руку.
- Багаж получим и домой поедем, здесь недалеко, сегодня у меня переночуете, поздно уже, а завтра печку у тебя натопим, кушать наварим. У вас, наверное, уже весна, тепло? - говорила женщина, принимая багаж.
- Да, тепло, снег почти сошел, - ответил Арсений, проверяя поклажу.
- Ну что, это все? Немного, однако, а тяжелые какие, кирпичи там, что ли? - пошутила Лариса Алексеевна, поднимая сумку с книгами.
- Это книги, давайте мне их на колени и чемодан - так удобней, я же на колесах, - улыбнулся юноша, составляя багаж себе на коляску.
- И правда, чего это я, а мы как в мультике Чебурашка с Геной: «Ты возьмешь чемоданы, а я тебя», - рассмеялась женщина.
Арсений улыбнулся в ответ, он не знал, кто такой Чебурашка, но женщина ему понравилась – веселая, отзывчивая, располагающая к себе и добрая. «Вот бы Иванычу такую жену», - подумал он. Они вышли на улицу, холодный сибирский ветер пробирал Арсения до костей, он смотрел по сторонам, все совершенно другое: деревья, дома, даже воздух. Снега совсем не было, но земля скована льдом, высокие ели и пустые бетонные клумбы словно ежились под ледяными порывами ночного ветра. Арсений натянул капюшон, Лариса Алексеевна бодро шагала до стоянки такси, толкая коляску.
Ехали на машине соседа Ларисы Алексеевны, она рассказала ему, что приезжают новые жильцы, и не простые люди, а ученые, и сосед любезно согласился их довести. За час, что добирались до дома, Арсений все узнал о Ларисе Алексеевне: живет она одна, детей раскидало по стране, и приезжают они редко, а еще у нее есть кошки, собака, кролики и куры. Женщина не умолкала ни на минуту, все говорила и говорила, а Арсений смотрел вокруг. «Это мой новый дом. Здесь все начнется заново, нужно научиться жить по-другому, стать полноценным человеком. А самое главное - научиться ходить и выполнить обещание, что дал матери и Катерине», - думалось ему.
Дорога Арсения очень утомила, он устал и продрог, наскоро перекусив и выпив горячего чая, лег в комнате, где ему постелила хозяйка. Лариса Алексеевна суетилась вокруг гостя, а он стеснялся причинить ей беспокойство. Спал необычно долго, видимо, разница во времени и нервное напряжение сыграли свою роль, проснулся только к обеду, хозяйки дома не было. Арсений умылся и пока был один, принялся делать зарядку, встал у стола и, придерживаясь, приседал, неожиданно дверь отворилась и с громким лаем в комнату влетела маленькая рыжая собачонка. Юноша побледнел, зашатался, ноги его затряслись, и он с грохотом рухнул на пол, закрывая лицо руками и поджимая под себя ноги. Собачонка подскочила к нему и принялась лизать его руки и лицо.
- Шарик, уйди. Кому сказала, видишь, как гостя напугал, - подскочила Лариса Алексеевна помочь Арсению подняться.
- Уберите собаку, пожалуйста, уберите собаку, - трясясь всем телом и потеряв над собой контроль, стонал юноша, на его лбу выступили крупные капли пота.
- У, милок, да ты напуганный насмерть, кто же это тебя так? Посмотри, это Шарик, он так тебе рад, глянь, он же с варежку, он всех любит и тебя целовать кинулся, я ему все утро о тебе рассказывала, - уговаривая Арсения и усаживая его в кресло, рассуждала женщина.
- Простите, я очень боюсь собак, - смутился Арсений, выпив воды и немного придя в себя.
Шарик сидел чуть поодаль, опустив одно ухо и не понимая, что происходит, внимательно смотрел на странного гостя.
- Вот придет Анна Кузьминична и полечит тебя, все как рукой снимет, она у нас бабка знаткая, из деревенских, лет пять, как к нам перебралась с севера. Деревню у них половодьем затопило, вот дети ей здесь домик купили и сами к ней ездят, да и внуков подкидывают, - наливая из хрустального кувшина еще воды, рассказывала женщина.
Арсений выпил еще водички и поставил стакан на стол.
- Что, полегчало?
- Да, спасибо, - ответил он.
- Так, а теперь давай знакомиться. Это – Мурка, кошка моя, это ее сын Жорик, ну а это наш охранник и по совместительству звоночек – Шарик. Видишь, кошки, как лежали, так и лежат, ты их совсем не интересуешь, потому что живут они для себя, а вот собака - это другое, она рада тебе, и живет она для хозяина. Протяни-ка руку, погладь, это совсем не страшно, видишь, как он на тебя смотрит, - продолжала Лариса Алексеевна.
Арсений осторожно протянул руку, Шарик сидел, не шелохнувшись, и только приподнял опущенное ухо.
- Ну, иди сюда, разбойник, - ласково позвала хозяйка, присев рядом с Арсением.
Собачка, семеня, подбежала к ней и прижалась к ноге.
- Видишь, он и сам тебя боится, погладь его. Надо дружить, все мы дети Божьи, - объясняла Лариса Алексеевна.
Арсений протянул руку и осторожно провел по собачьей голове, Шарик прищурился, прижав уши, и тихо заскулил.
- Вот видишь, и не страшно, а как жить в одном доме и не любить друг друга? Ну да ладно, все за стол и пойдем к тебе, я уже и отопление включила, и щей наварила, - скомандовала хозяйка, живность посеменила за ней на кухню.
Арсений, придерживаясь о стену, пошел следом, ноги слушались плохо, но он не хотел пользоваться коляской, да и дверные проемы в доме Ларисы Алексеевны не были приспособлены для коляски.
- Вот и молодец, сам дошел, давай помогу, правильно, что я коляску на улице оставила, так быстрее на ноги встанешь. И давно это с тобой? Федор говорил мне, что ты колясочник, а что случилось, я не спросила, - тараторила женщина, помогая юноше дойти до стола.
- Нет, недавно, я в аварию попал, - зачем-то слукавил Арсений.
- Ну, это бывает, на мотоцикле, наверное, носитесь как оглашенные, вон у нас Никита с пятого дома как начнет пыль поднимать, ужас, - глядя на юношу, рассуждала она.
Арсений покачал головой в знак согласия и принялся за завтрак, щи у хозяйки были знатные, на мозговой косточке, и он уплетал их за обе щеки.
Потом Лариса Алексеевна с Арсением и Шариком направились в дом, что выбрал и купил Иваныч. Красивый кирпичный дом с большими окнами и голубыми ставнями, обнесённый высоким зеленым забором, находился совсем недалеко. Желто-оранжевые дорожки во дворе были выложены из брусчатки, во дворе разбиты цветники. Все совсем другое, не похожее на тот дом, где вырос юноша – новое, светлое и какое-то чистое. «Все такое красивое и ничего не напоминает о прошлом, я должен стать здесь счастливым», - подумал Арсений, заезжая на крыльцо. Оставив коляску на улице, держась о стену одной рукой, другой опираясь на плечо Ларисы Алексеевны, Арсений вошел в дом. Пахло новой мебелью и свежими обоями.
- Вот видишь, как у вас уютненько, Федор так старался, выбирал так, чтобы было удобно. А вот там твоя комната, - указывая рукой на дверь в самом начале коридора, сказала женщина.
- Можно, я присяду, ноги очень устали, - попросил Арсений и присел на край обувной тумбы.
- Конечно, смотри, что я тебе приготовила, - женщина открыла шкаф и достала костыли.
Арсений взял их и поставил рядом.
- Я никогда не пробовал ходить на костылях, - сказал он, то сгибая, то разгибая колени, было видно, что ему очень больно.
- Научишься, невелика задача, - закатывая коляску в коридор, рассуждала женщина.
- Зачем, я постараюсь обойтись без них, вот буду учиться на костылях, - возмутился юноша.
- Так мне спокойней, я же не могу все время с тобой проводить, у меня дел много. Холодильник я тебе забила, отопление включено, все проверила, вечером забегу, - распорядилась Лариса Алексеевна и кликнула собаку. Арсений остался один в доме.
«Странная женщина, все торопится, торопится, все знает и распоряжения дает, наверное, все женщины такие. Как-то неловко в ее присутствии, хорошо бы она реже приходила», - подумалось Арсению. Он был рад, что остался один, его утомило бесконечное щебетание соседки. Юноша взял костыли и попытался встать, ноги немного болели от нагрузок, он сделал несколько шагов и еле удержался за стену, боясь упасть. «Да, здесь нужен навык», - подумал он и стал передвигаться, держась о стену, потом сел на пол и пополз.
Комнаты в доме были небольшие, но уютные, вся мебель новая, скромные светленькие обои и белоснежный тюль на окнах делали дом светлым и каким-то торжественным. Арсений исследовал все комнаты и остался в своей спальне, его багаж стоял у кровати, он распаковал чемодан, складывая вещи в шкаф, затем принялся за сумку. Юноша очень аккуратно разложил по полкам книги и рукописи, с особой осторожностью достал берестяную книгу, завернутую в льняное полотенце, и положил в стол. Последней из сумки он вытащил старую деревянную табличку, память о своем родном доме, бережно положил на край стола. «Завтра прибью снаружи веранды», - подумал он немного печально. К вечеру все было сделано, усталость валила с ног, Арсений лег на кровать и задремал. Во сне к нему пришла Катя, она смотрела на него ласково и что-то говорила. От неожиданного звонка Арсений открыл глаза, спросонья он не сразу смог понять, что это трещит или звенит в доме.
- Телефон, - улыбнулся он и пополз в большую комнату, там, на столе у дивана, он видел аппарат, когда обследовал комнаты.
- Да! -закричал он в трубку.
- Арсений, это я, Иваныч, как ты устроился, как Лариса Алексеевна? - услышал он родной голос.
- Все хорошо, жду тебя, когда ты приедешь, я очень скучаю, - ответил юноша, очень обрадовавшись звонку дядьки.
- Хорошо, я приеду недели через две, пасеку почти продал, ты слушай Ларису Алексеевну, она позаботится о тебе, - наказывал Иваныч.
- Ладно, приезжай скорей, - сказал Арсений.
- Не волнуйся, уже скоро, до свидания, завтра позвоню.
- До свидания, - ответил Арсений и положил трубку.
«Забыл спросить про Катю», - грустно подумал он, но звонок дядьки немного успокоил Арсения, какая-никакая, а связь с ним есть, если будет очень трудно, можно всегда позвонить.
Дни потекли за днями, юноша много занимался, ходил, ползал, убирал дом, читал, смотрел телевизор, узнавая много нового и до сих пор не известного ему, освоил Интернет, зарегистрировался в соцсетях и завел знакомства. Он старался соответствовать современной лексике, но у него это выходило плохо, и постоянные насмешки и издевательства людей приводили его то в ярость, то в уныние. И, в конце концов, он отказался от общения виртуально, оставил только несколько понравившихся ему людей и вел с ними переписку.
Арсений с нетерпением каждый день ждал звонка Иваныча, старался подробно рассказывать ему о каждом прожитом без него дне. Иногда юноша с трудом мог разобраться в отношениях людей, ему не всегда было понятно поведение и реакция людей на, казалось бы, простые вещи. Жить, как все, у него не получалось, он все чаще вспоминал Катю и старый дом, тосковал и порой жалел, что послушал Иваныча и приехал сюда.
Но новый день приносил новые заботы, и Арсений, немного успокоившись, начинал все заново. Юноша старался делать хоть какую-то работу по дому, это отвлекало его от грустных мыслей, пригодилось то, чему его еще в детстве научил дядька. С соседями, кроме Ларисы Алексеевны, отношения не складывались, юноше было страшно выходить даже аз ворота, мир казался ему огромной зловещей собакой, которая хочет разорвать его на части. Все было чужим и агрессивным, сосед напротив ворвался в дом с криками, что Арсений засорил общий септик, разобравшись, выяснили, что это не так, но просить прощения у соседа-инвалида никто не торопился. Толпа подвыпивших молодых людей, узнав, что в доме живет один юноша, полночи стучала ему в ворота с требованиями выйти поговорить. Почтальонка по ошибке сунула почту в ворота Арсения, а затем обвинила его в краже дорогой корреспонденции. Он очень переживал каждый такой случай и настойчивей занимался собой. «Надо встать на ноги, я стану как все, и люди перестанут насмехаться надо мной», - думал он. И если бы не Лариса Алексеевна, Арсений бы сошел с ума от переживаний и агрессии окружающего мира. Она навещала его каждый день, объясняла непонятное, успокаивала, учила прощать людей и не обращать внимания на пустяки, а иногда, по необходимости, давать отпор. А еще она приносила продукты, помогала готовить, угощала его блинчиками, пирогами и другими вкусностями. Понемногу Арсений привык к ее характеру и даже полюбил ее, был очень рад визитам, а молодой котик Жорик перебрался на жительство к Арсению.
- Я бы тебя к себе забрала, но дом без присмотра не оставишь, да и неловко тебе со мной будет, надо учиться самому жить. Иваныч мне строго наказывает тебя не баловать. А как это сделать? Ведь ты мне как сын стал. Вот я тебе Жорика принесла, так тебе веселее будет, все не один, живая душа рядом, - с этими словами соседка принесла кота.
Прошел месяц, Иваныч стал звонить реже, ничего подробно не рассказывал, а потом и совсем пропал. Арсений страшно переживал, он перестал спать ночами, все думал, что же случилось, даже пытался найти Катю через социальные сети, но все было бесполезно, телефон, что дала ему Лариса Алексеевна, не отвечал. Одно только немного успокаивало Арсения - Иваныч обещал приехать, а слово он держал всегда. «Значит, что-то произошло, раз дядька не звонит, надо набраться терпения и ждать. А вдруг он заболел и попал в больницу? А Катя, почему она не звонит? И деньги почти кончились. Что же делать? Надо поговорить с Ларисой Алексеевной, может быть, она найдет мне какую-нибудь работу на дому, как это все происходит? Да, я совсем не гожусь для жизни в миру», - думал Арсений, сидя ночью в своей спальне и наблюдая, как умывается кот.
Следующий день тянулся медленно, Арсений с нетерпением ждал соседку. Лариса Алексеевна пришла только к вечеру, раскрасневшись, она с порога всплеснула руками.
- Арсений, ты что, ничего не ел? А я тебе супчик на веранде оставила в кастрюле и пирожки!
- Спасибо, я не хочу. Лариса Алексеевна, вам Федор Иваныч звонил? - с тревогой спросил Арсений.
- Нет, давно уже не звонил, я думала, тебе звонит, чего-то я забегалась: рассада, цыплята. А что случилось? - тараторила соседка, собирая на стол.
- Уже неделю тишина, думаю, что-то произошло. Куда обратиться, я не знаю, денег вам дать я не могу, кончились. Я хотел попросить вас найти мне работу на дому, - тихо сказал юноша.
- Какую тебе работу, ты как дитя малое! Деньги - это дело наживное, пенсия у меня есть, проживем, ты давай скорей на ноги вставай, у меня в лесхозе есть мужик знакомый, сторожем тебя устрою, - успокоила женщина.
- Я тексты древние переводил, может быть, есть такая работа? - объяснил Арсений.
- Ну, это не ко мне, я человек простой, не ученый, поваром в рабочей столовой всю жизнь работала, про это ничего не знаю. Давай-ка, чайку с тобой попьем, утро вечера мудреней, завтра подумаем, что делать, - наливая чай по кружкам, рассуждала Лариса Алексеевна.
Арсений молча взял кружку и отпил глоточек, тревога не покидала его, он беспокоился не о себе, не о деньгах, он очень переживал за дядьку, неизвестность сводила его с ума. Соседка что-то говорила, хлопотала у холодильника, но он ее не слышал, его мысли были далеко, там, где сейчас его самый родной человек - Иваныч.
Он долго сидел в совершенно темной комнате, глядя в окно - мелкий весенний дождь моросил, делая все серым и мокрым. По стеклам мелкими струйками стекали дождевые слезы, береза, растущая у самого дома, растрепав еще совсем голые ветви, билась в стекло. Арсений смотрел на прозрачные капли и думал, он был готов ко всему, но только ни к одиночеству. «Иваныч, не бросай меня», - вырвалось у него вместе с глубоким выдохом. Кот прыгнул ему на колени и стал тереться о его руку, громко мурлыча.
- Все, завтра будет новый день, так всегда говорил мой Иваныч, пойдем-ка, Жорик, спать, - подбадривая сам себя, сказал коту юноша и лег в постель, кот свернулся у его ног.
Уснул он только под утро. Внезапно резкий стук в дверь заставил открыть глаза: «У соседки есть ключ, кто это?», - немного испугался он. Взял костыли и поспешил к дверям.
- Кто там? - спросил он.
- Свои, открывай! Затворник, спишь, а солнце уже высоко! - услышал он родной голос дядьки.
- Иваныч! - радостно закричал Арсений, проворачивая ключ в замочной скважине.
На пороге стоял дядька с огромными сумками, он немного похудел, но выглядел очень довольным.
- Слава Богу, добрался! Прости, что напугал, вот так получилось, сразу приехать не мог, - обнимая юношу, сказал Иваныч.
- Как я рад, что ты приехал! А Катя, как она?
- С ней все в порядке, она учится, восстановилась в институте, готовится к сессии, передавала тебе привет и вот ее письмо, - доставая из внутреннего кармана сложенный конверт, ответил дядька.
Мужчины прошли в дом, Арсений был безмерно рад возвращению Иваныча, но желание быстрей прочитать письмо побеждало все. Он посмотрел на дядьку - и тот все понял.
- Иди уже читай, еще наговоримся, - улыбнулся он.
Арсений быстро прошел в свою комнату и сел на кровать, вскрыл конверт, достал листок и стал читать, крупным размашистым подчерком было написано:
«Здравствуй, мой любимый Арсений!
Я так по тебе скучаю, что просто не знаю, как это выразить на бумаге, наверное, я бы улетела к тебе на крыльях, но их у меня оторвала жизнь. У меня все, как всегда: много работы, суета, а сейчас еще и учеба. Я восстановилась на заочку, пока в доме относительно спокойно, решила доучиться, в надежде, что меня ученую ты будешь любить больше. Прости, что не попрощалась, боялась не выдержать и уехать с тобой, но пока это невозможно, бабушка очень больна, ей нужен уход, а мама одна не справится, да и мальчишек наших ты тоже знаешь, за ними нужен глаз да глаз. Надеюсь, скоро вернётся отец, и будет чуть легче, вот тогда я смогу приехать к тебе. Очень тебя люблю и скучаю. Вот мой номер телефона, я бы хотела говорить с тобой хоть иногда.
Твоя любящая Катя…»
Арсений вновь и вновь перечитывал письмо, стараясь понять настроение Кати, он подносил его к губам, стараясь уловить ее запах, но только подчерк говорил о том, что это частичка Катерины, которая любит его и скучает.
Он вновь и вновь пробегал по широким строчкам глазами, мысли были далеко - рядом с ней, с любимой, он представлял ее милый образ, цвет ее глаз и улыбку, такую лукавую и самую родную. Его раздумья прервал Иваныч, он тихо вошел в комнату, положил на стол стопку книг и большой сверток.
- Я должен тебе рассказать, что случилось, прости, что прерываю, но это важно.
- Да, хорошо, я слушаю, просто очень скучаю по Катерине, вот и смотрю на строчки, как в ее глаза, - вдруг вырвалось у Арсения, он давно не говорил ни с кем так запросто по душам. Лариса Алексеевна часто приходила к нему, но говорить о своей любви он с ней не хотел, да и зачем ей проблемы и переживания постороннего человека.
- Через пару дней после твоего отъезда я занялся продажей пасеки, приехали покупатели и начали грузить ульи, работы было много - они и весь скарб забирали, я был рад, что так скоро смог хорошим людям продать своих пчелок. Курочек я свез на базар днем раньше и решил прибрать в сарае и омшанике. Но радость была недолгой - поздно вечером явился Иннокентий, как всегда злой, вообще не в себе, бегает, орет, мечется по двору, в дом не идет. Я даже напугался, хотел было расспросить, что случилось, а он только руками машет и кричит что-то про судьбу, рок и проклятия Светляны. Я почти насильно заставил его в дом войти, он кидается по углам, бегом поднялся наверх в комнату Светляны, сдернул портрет со стены и топтал его ногами, кричал, что было сил, глаза стеклянные, пена у рта, потом схватил ее платок, прижал к лицу, упал ничком и рыдал. Я еле успокоил его, привел на кухню поужинать, и тут он рассказал. Девять дней назад его сын Марк погиб, разбился на машине, превысил скорость, выехал на встречную полосу и залетел под фуру. Жена после похорон все бросила и уехала за границу, сказала, что больше не может терпеть его унижения и издевательства. У него оставалась последняя надежда на твой перевод - сына потерял, семью потерял, но хотел всем доказать, что он великий учёный. Я не стал ему вечером говорить, что тебя нет и перевода тоже. Всю ночь он просидел на кухне, пил коньяк и рыдал, проклиная всех и вся. Утром, еле держась на ногах, вломился в твою спальню и, увидев, что она пуста, начал кричать и хрипеть, как раненый зверь.
- Где этот волчонок? Где моя книга? - задыхаясь от истерики, он упал на пол и затих.
Я подбежал к нему, но услышал только нечленораздельные звуки, вызвал неотложку, ты знаешь, что до нас ехать очень далеко от центра. Но «Скорая» приехала быстро, минут через тридцать, забрали его. Я поехал с ним, его доставили в реанимацию, затем кома пять дней, едва выкарабкался. Но инсульт очень обширный лишил его памяти и разума, недвижим он совсем. Долго я бегал по инстанциям в Москве, мне помогли его коллеги, его определили в пансион пожизненно для душевнобольных, хорошо, деньги у него были, но квартиру пришлось продать. Там уход хороший, а жена отказалась от него, когда я ей позвонил, она сказала: «Ничего мне не надо от него, и его видеть не хочу, делайте, что посчитаете нужным». Я к совести призывал, а она наотрез, видно, несладко ей с ним пришлось. Вот такая история.
Иваныч замолчал, он сидел, повесив голову, сожаление и горечь читались на его лице
- Жалко его и Марка… Как же он так? - выслушал дядьку Арсений.
- Это жизнь, а она такая, кому дает все, а у кого все отнимает, каждому по заслугам, - ответил Иваныч.
- Все равно, очень жаль.
- Ну, хватит о грустном. Я ведь дом наш продал, дешево правда, ну да ладно, в хорошие руки хозяйство передал, здесь пчелок куплю, птичек, животинку заведем, огород посадим, проживем. Тебе учиться надо, летом надо тебе поступать в госуниверситет. Я пока бегал по институту, со многими коллегами Иннокентия познакомился, рассказал им о тебе, они были очень удивлены и сказали, что помогут. Профессор один с кафедры археологии, божий одуванчик, решил помочь с работой, заодно посмотреть, на что ты способен, переводы тебе подкинул. Так что все в порядке. Ты только готовься к поступлению и не переживай, у тебя вся жизнь впереди. Люди на пути разные встречаются, но хороших больше, вот и тебе повезло, профессор этот оказался таким увлечённым своей находкой, он искал грамотного переводчика, а я ему о тебе рассказал, с какими книгами ты работал. Так вот, он свой телефон дал и почту электронную и сразу пакет этот доверил, не испугался, что обманем. Хороший человек, настоящий, ты позвони ему, познакомься, поговори, его Львом Сергеевичем зовут.
- Это очень хорошая новость, переводы - это здорово, я уже соскучился по работе. Иваныч, а как Катя, ты ее видел?
- Да, конечно, видел, она вся в делах: учится, работает и тоже скучает. Я думаю, годика через два вы сможете быть вместе, теперь у вас телефон, Интернет, будете общаться, а потом, бог даст, все сладится, - успокаивал юношу дядька.
Арсений молчал, он перебирал книги, раскрыл бумажный сверток, увидел глиняные таблички, аккуратно упакованные в серую плотную бумагу, и визитную карточку с номерами телефонов.
- Я обязательно ему позвоню, - улыбнулся Арсений.

Часть 2. Синегор

Глава 1

Прошло несколько лет. Арсений полностью поправился и даже начал заниматься лыжным спортом, он окончил университет экстерном, параллельно работал на кафедре и готовился к защите кандидатской диссертации. Он успешно преподавал в родном вузе, занимался переводами с разных языков, ездил в археологические экспедиции и все время искал хоть какие-нибудь сведения о народе своей матери, но все было тщетно. Народ в дальних сибирских деревнях слышал о поселении, находившемся глубоко в тайге, и о странных людях, выходивших из леса, но вот уже лет тридцать о них ничего не было известно, и никто их не видел.
В старообрядческом ските Арсений нашел старика, который сам лично общался с ходоками, но это было давно, и дорогу к неведомому поселению он не знал или не хотел говорить, народ в тайге осторожный, чужаков не любит. Книгу, что отдал ему Иннокентий для перевода, Арсений показал на семинаре, посвящённом культуре древних народов Сибири, но специалисты всерьез не восприняли этот артефакт.
- Доказывайте, друг мой, вы молоды и полны сил, предоставьте нам еще какие-нибудь сведения о синегорцах, и тогда мы выделим деньги на научную экспедицию, а пока для этого нет оснований, - говорил известный профессор из Москвы.
- Но это же научный факт, в этой книге собрана вся история народа Синегорья, его знания, ремесла, верования, история их жизни, нужно только найти еще золотые таблички, - твердил Арсений, показывая берестяную книгу.
- Вот вы и найдите, все в ваших руках, - усмехался профессор.
И Арсений в очередной раз возвращался ни с чем, снова на собственные деньги собирал небольшую группу из студентов-единомышленников и уезжал в самые отдалённые саянские деревеньки в надежде найти хоть какой-то след таинственного народа.
Катерина у себя на родине окончила институт кем? и приехала к Арсению, вскоре молодые поженились и уже три года воспитывали сына Егора. Девушка работала в центре реабилитации детей с церебральным параличом, занималась семьей и домом, из нее получилась хорошая жена и мать.
Иваныч женился на Ларисе Алексеевне и, наконец, обрел свое семейное счастье. Небольшая пасека и приусадебное хозяйство сделали его крепким хозяином, Егора он считал своим внуком и очень любил его. Он категорически не соглашался на поиски таежной деревни.
- Летом там делать нечего, болота кругом непролазные, да и пчелки у меня, а зимой ты на работе, семья у тебя. Все так хорошо сложилось - живи и радуйся, а тебя все несет куда-то, - ворчал дядька, выслушав в очередной раз просьбы Арсения.
- Я на могиле матери обещал найти ее народ, - не успокаивался Арсений.
- Обещал и найдешь, когда проводник будет. Вот тогда и я с тобой пойду. Договорились? - дал слово Иваныч.
- Хорошо, - ответил Арсений твердо.
Прошло лето, наступила осень, Арсений с нетерпением ждал письма от своего нового знакомого. С Игорем они познакомились на научной конференции в институте. Молодой, очень увлеченный краевед Игорь Дроздов из Саянского района читал доклад об особенностях религиозного культа староверов своего края. Арсения очень заинтересовали данные молодого исследователя, они много беседовали и решили поддерживать связь. Игорь пообещал договориться со старейшинами деревни о встрече небольшой экспедиции. И вот наконец в начале октября пришло письмо, в котором Игорь сообщил, что к Покрову его ждут. Арсений загорелся поездкой, рассказал все Катерине.
- Я обязательно поеду, возьму дни на работе в счет отпуска и махну, - возбужденно говорил он жене.
- Опять все лето где-то бродишь, думала, что осенью угомонишься, а нет, тебя опять понесло, - ворчала Катя, разбирая вещи Егорки.
- Катюша, ты пойми, мне это надо, я ненадолго, съезжу - и сразу домой, - тихонько шептал Арсений, уговаривая ее.
- Я дядьке скажу, сколько обещал и все свое, - не унималась Катерина.
- А Иваныч мне сказал, что, если будет проводник, он со мной пойдет, вот найдем деревню и я всегда, всегда с тобой буду, честное пионерское, - продолжал уговоры Арсений.
- И Иваныч туда же, ну что с вами, мужиками, делать! Поезжай, только, пожалуйста, не лезь на рожон, береги себя, Егору отец нужен, - чуть успокоилась Катерина, села рядом с мужем и обняла его.
Они жили хорошо, дружно, только иногда Катя ругала Арсения за его неудержимый нрав и поспешность, казалось, что он догонял сам себя, убегал от того Арсения, что так долго не жил, а существовал в старом доме на окраине далекого городка, где-то недалеко от столицы. Она очень любила мужа и гордилась, что к тридцати годам он стал кандидатом наук, его ценили и уважали коллеги в институте, он сам своими силами сделал себя таким. А Арсений торопился, он непременно хотел найти деревню таежного народа, своими глазами увидеть и описать их уклад жизни, наконец, понять душу и поступки его матери. И доказать всем и в первую очередь себе, что старинная книга с золотыми табличками - это не новодел, а реликвия уникального народа, живущего в одно время с ними.
И, получив письмо от Игоря, он вновь загорелся надеждой, что, возможно, до его цели осталось совсем немного. Утром он написал на работе заявление на отпуск и стал собираться, к обеду забежал к дядьке, тот, как обычно, был очень занят.
- Иваныч, я уеду дней на пять, присмотри за моими, - сказал Арсений, помогая дядьке перенести фляги с медом под крышу.
- Куда опять? - возмутился дядька.
- К староверам в деревню, помнишь, я тебе про Игоря рассказывал, так он договорился со старейшинами, они меня ждут, может, что узнаю или проводника найду, - объяснил Арсений.
- Вижу, не отговорить тебя, поезжай, я присмотрю, - ответил дядька.
Перекинув рюкзак через плечо, Арсений зашагал на автобусную остановку, купил билет на автостанции и уже через семь часов, минуя горные серпантины и лесные дороги, он был в Саяногорске. По адресу нашел Игоря, они проговорили всю ночь, а утром на старенькой «девятке» двинулись в путь. Проселочные лесные дороги трудно проходимы, хорошо, что утро выдалось с легким морозцем, грязь немного подмерзла, а так и на тракторе не добраться до нужного места. Приехали они в маленькую лесную деревеньку в пять дворов, жили там одни старушки, автолавка приходила раз в неделю. Иногда лесорубы останавливались перед заездом на деляны - вот и весь народ.
- А деревня где? - спросил Арсений, вытаскивая из машины вещи.
- А деревня вниз по реке, добраться туда можно только зимником или водой, сейчас с дедом Сашей поговорю, он обещал нас на лодке доставить, - улыбнулся Игорь и постучал в потемневшие от времени ворота.
- Кто там? - раздался хрипловатый голос.
- Александр Трофимович, это Игорь! Мы с вами договаривались о поездке, - откликнулся молодой краевед.
- А, это ты, муха назойливая, опять тебя к кержакам везти! Смотри, оженят они тебя, эти рыжебородые, и осядешь у них, - покряхтывая, шутил старик.
- А я и не против, знаете, какие у них девицы - кровь с молоком! Отменные хозяйки: и пироги тебе, и блинчики, не то, что наши городские, - весело рассмеялся Игорь, стараясь поддержать разговор.
- А то и верно, тебе борода пойдет, а это кто с тобой?
Дед открыл ворота и показал на лодочный мотор.
- Это ученый из Красноярска, Арсений, деревню он таежную ищет, вы не слыхали о такой? - поднимая мотор, спросил Игорь.
- Тут полно деревень, вам которая нужна? – продолжил разговор дед Саша, обращаясь к Арсению.
- Я слышал, что у вас в горах, далеко в тайге, деревня была, люди там необычные жили, уклад жизни у них иной, не такой, как в миру или у старообрядцев, синегорцами себя называют, - рассказал Арсений.
- Не слыхал. А зачем она тебе, вон нас изучай, мы тоже всю жизнь в тайге на выселках живем, чем не экспонаты, - рассмеялся дед.
- Да, вас тоже описать не грех, но вначале надо синегорцев найти, - ответил Арсений.
Небольшая речушка текла прямо за огородом, и дед, слегка прихрамывая, ковылял к лодке, опираясь на весло. Игорь и Арсений шли за ним, несли мотор и вещи.
- А вы бензин-то привезли, путешественники? А то у нас своего нет, - хлопотал у лодки дед Саша.
- Дед, я в прошлый раз тебе тридцать литров привез, - возмутился Игорь.
- Ну, ты ешо вспомни, чего пять годов тому назад было, - усмехнулся дед и столкнул лодку в воду, ловко прикрутил мотор. - Ну, дык, где бензин?
- Сейчас принесу, - вздохнул Игорь и поплелся к машине.
- А как ты, милок, хотел? Мне по рыбку надо, а кады вы еще вертаитесь, думай, - рассуждал дед Саша, хитро прищурившись и глядя на Арсения.
Игорь принес полную канистру бензина, залил его в бак. Путники погрузили вещи в лодку, устроились сами, дед Саша завел мотор, и лодка плавно полетела по речной глади. Время шло к обеду, солнышко начало немного пригревать, небольшая ледяная кромка у самых берегов переливалась всеми цветами радуги. Холодная серая вода отражала голый лес, только отдельные деревья еще не расстались с потускневшей желтой листвой.
- Закутайтесь, там в носу тулуп, зима нынче суровая будет, вот как береза лист сбросила, - крикнул дед и сам приподнял воротник старой фуфайки.
Шли долго, лодка тяжело разрезала серые волны реки, вода была совсем холодной и больше походила на темный вязкий кисель, еще несколько дней - и потянет «сало», а там и до ледостава недалеко. И вот, наконец, потянуло дымком, и прямо за излучиной реки, на высоком угоре, показалась деревня.
Основательные избы-пятистенки со множеством маленьких окон, украшенных резными совсем потемневшими от времени ставнями, огромные огороды, скотные дворы, соединенные с крытыми дворами, высокие ворота на мощных столбах, некогда бывших столетними лиственницами – все это предстало перед глазами путешественников. «Как они их поднимали без техники?» - вдруг подумалось Арсению. Он смотрел по сторонам, удивляясь мощи природы и тому, как гармонично вписалась эта деревня в таежный пейзаж, по всему видно, народ здесь живет мудрый, знающий.
- Ну вот, приехали, времени вам до завтрова, до полудня. Видали, река на сон идет, еще день – другой - и все, будем тут зимовать. Я к Федулу пойду, друг у меня тут, а вы давайте по своим делам, - скомандовал дед и привязал лодку к небольшому причалу.
Дед Саша достал из бардачка лодки увесистую сумку, перекинул ее через плечо и зашагал по деревянным ступенькам, ведущим в деревню.
- Завтра к обеду мы будем здесь, - крикнул ему вслед Игорь.
- Конечно, будете, куда вы денетесь, иначе вплавь придется возвращаться, - рассмеялся старик, забираясь на угор.
- Смешной старик, - улыбнулся Арсений.
- Хороший, так, поучает чуток, но знает много, я его про самобытную местную охоту расспрашивал, так ему цены в этом вопросе нет. Жаль, теряем мы истоки наши, а надо бы все это знать, - ответил Игорь и зашагал вслед за дедом.
Арсений поспешил за ним, прихватив вещи и гостинцы из лодки. Молодые люди шагали по деревне, раскланиваясь с местными жителями, кто здоровался с ними, а кто только чуть приподнимал шапку и спешил мимо. Гости в деревне были редкостью, и каждый житель смотрел на пришлых с интересом - по каким таким делам они пожаловали? С худом аль с добром приехали эти молодые люди? – этот вопрос читался на лицах сельчан. Арсений здоровался, приветливо улыбаясь, приподнимая кепку, Игорь же кивал молча и шел, стараясь не смотреть по сторонам.
- Ты с женщинами в разговор без разрешения не вступай, - предостерег его Игорь.
- Знаю я, не первый раз, - улыбнулся в ответ Арсений.
Мужчины подошли к большой избе, Игорь постучал в массивные ворота, после небольшого ожидания отворилась калитка, умело скрытая в одной из створок огромных ворот.
- Здравствуйте, - поздоровался мальчонка лет двенадцати в коротких штанах и клетчатой рубахе размера на три больше нужного.
- Здравствуй, нам бы отца твоего, - спросил Игорь.
- Тятя, тут вас спрашивают, пущать? - закричал мальчонка.
Из глубины двора раздался громкий бас, мальчик распахнул калитку и деловито распорядился:
- Проходите в куть, тятя щас придут, обождите. Чаю аль молока? У нас Ягодка доброе молоко дает, - похвалился по дороге в дом маленький хозяин.
- Если можно, молочка, - улыбнулся Арсений, глядя на мальчонку.
Парнишка выглядел совсем как мужичок: плечи широкие, а ручонки тоненькие, длинные, но уже жилистые, они не одну копну сена перетаскали, сразу видно, основательный хозяин растет.
Мальчишка провел гостей в дом - первая комната, которую он назвал кутью, оказалась кухней. Мужчины осмотрелись: жарко топленая русская печка с заслонкой, расписанной птичками, чисто выбелена, длинный стол, застеленный цветной клеёнкой, и лавки с обеих сторон, покрытые самоткаными половицами, тяжелые табуреты стояли в центре для хозяина и хозяйки. У стены стоял резной буфет с посудой, на лавке - кадушка с водой, прикрытая деревянной крышкой, и такой же деревянный ковш, у входа в углу - рукомойник, на вешалке висели белоснежные льняные полотенца. В комнате было два окна с вышитыми занавесками до середины рамы, все очень чисто и опрятно, пахло свежими пирогами и щами, и только большой холодильник возвращал гостей в современность.
- Сядайте к столу, щас молочка налью, - скомандовал мальчишка и, сбрасывая старенькие обрезанные валенки, босиком побежал в другую комнату, принёс две глиняные кружки и налил молока.
Тут распахнулась дверь, и в избу вошел здоровенный бородатый мужик в овчинной душегрейке, он осенил себя крестным знамением и, сбросив обувь, прошел в куть.
- Доброго дня, как добрались? - пробасил он.
- Здравствуйте, хорошо добрались, Прохор Васильевич, спасибо, - соскочил с места Игорь.
Арсений тоже поднялся, поздоровался.
- Это ученый из края, о том, что ты сказывал давеча? - спросил хозяин, усаживаясь к столу на табурет.
- Знакомьтесь, Арсений Федорович, - ответил Игорь.
Арсений встал, протягивая руку хозяину, Прохор Васильевич пожал его руку и внимательно посмотрел ему в глаза. Арсению показалось, что хозяин заглянул в его душу и уже понял, зачем он пришел к нему.
- Растолкуй, о чем говорить хотел? К нам всякий люд захаживает, кто с добром, а кто и лукавит… Так что тебя привело к нам, добрый человек? - открыто глядя на Арсения, начал разговор хозяин.
- Я ищу деревню лесную, народ в ней живет особенный, называют себя синегорцами. Говорят, в вашей деревне есть люди, которые слышали о том поселении, - спросил Арсений.
- Да, правда твоя, есть у нас семья, после пожара в их деревне они к нам с детворой перебрались, приютили мы их, помогать единоверцам надо. Так вот, рассказывал Демид, что бывал он в той деревне, - ответил хозяин.
- Мне бы поговорить с ним, может, он нам дорогу сможет показать?
- Митька, подь сюды, ну-ка, сбегай до Демида, скажи, что батя срочно кличет, - крикнул Прохор Васильевич.
Малец проворно слез с печи и, накинув фуфайку и сунув ноги в старенькие обрезки, остановился у порога.
- Тятя, а можно я опосля на тогуша глянуть зайду? Вчера Митрич с лесу тогуша пригнал, - спросил Митька жалобно.
- Как Демиду скажешь, сходи, скажи Митричу, пусть без меня ничего не решает. Что с ним делать? Небось матку порешил, сказывал я ему в прошлом годе, ешо узнаю - накажу, - посетовал хозяин.
Мальчонка шмыгнул из дома, хозяин свел брови, о чем-то задумался.
- Случилось что? - тревожно спросил Игорь, заметив беспокойство хозяина.
- Так, деревня спокойно живет, а жадность людская на глупость человече тянет, - досадовал Прохор Васильевич.
Гости молчали, не хотелось мешать хозяину. Вскоре пришла хозяйка, румяная дородная женщина средних лет в переднике и светлой косынке, она перекрестилась, тихо поздоровалась и прошла в комнату.
- Дарья, обед подавай, - очнулся хозяин.
Женщина засуетилась на кухне, отворила заслон печи, прихватом достала большой чугун с ароматными щами и полный лист румяных горячих пирогов. Вскоре на столе стояли крынка со свежей сметаной, соленые грибы, квашеная капуста, печёная в печи картошка, в плошки налитые щи, а посреди стола возвышалась гора пирогов.
- Вам, чо ли, приглашения особое нужно? Глянь на них - забились по щалям, к трапезе, чо ль, никто не желат, - пробасил Прохор Васильевич.
Из соседних комнат горохом высыпала ребятня, всех Арсений насчитал восемь человек и еще Митька, убежавший за Демидом.
Ребята расселись на свои места, хозяин встал, ребята и хозяйка последовали за ним, отец прочитал молитву, все перекрестились двумя перстами, тихо сели и поглядели на батю, тот взял деревянную ложку и зачерпнул щи. Тут же застучала ложками и ребятня, только Дарья не присела, она стояла у стола и смотрела, всем ли всего хватает, потом и она присела на табурет.
- Все ваши? - тихо спросил Арсений.
- Кабы так… Наши и брата младшего, три года тому медведь его в лесу задрал, а жена с горя за год сгорела, тяжелая она была. Вот Аленку родила и не оклемалась, - показывая на маленькую рыженькую девочку, сказал хозяин.
Ребятишки уплетали обед с аппетитом, Дарья только успевала подавать малышне пироги, ребята чуть постарше помогали маленьким. Арсений насчитал шесть девок и трех парней. Ребятишки все светловолосые, румяные, лица усыпаны веснушками, девчонки в светлых платочках и ситцевых платьицах, а мальчишки смотрели по-взрослому, старшему лет двадцать на вид, а младшей года три.
- Красивые у вас детки, - сказал Арсений после того, как все поели.
Дети, поблагодарив взрослых, вышли из-за стола.
В кухне остались только гости и Дарья с двумя старшими дочерями, девочки быстро налили в большой таз горячей воды и быстро, почти незаметно, вымыли плошки, ложки и кружки, Дарья составила посуду в буфет.
- Тятя, можно погулять? - тихо спросила старшенькая девочка лет шестнадцати.
- Пойдите, да недолго, Митьку увидишь, гони его домой, он, шельмец, опять свои дела наперед сробил, ох, и задам ему, - строжился отец.
Девочка поклонилась и вышла в другую комнату, тут же в дверь постучали.
- Татьяна, поди, отвори, это Демид пришел. А я на Митьку зол, виноват - рассмеялся, глядя на дочь Прохор Васильевич, девушка скромно улыбнулась, в ее улыбке угадывалась безграничная любовь к родителю и понимание того, что Митька ни в чем не провинился.
Вскоре в дом вошел высокий худощавый мужик с большими глазами и окладистой, чуть подернутой сединой, темной бородой. На вид ему было немного за пятьдесят, он был крепок и выглядел моложаво, в глазах светились искорки. Мужчина снял шапку и, перекрестившись, поклонился.
- Доброго дня вам! Звали, Прохор Васильевич? - поздоровался он.
- Здорово живешь, звал, вот гости до тебя, - сказал хозяин и предложил гостю присесть на табурет.
Гость неторопливо снял обувь и фуфайку, сел за стол.
- На охоту, чай, не сезон еще, чуть пожен надо, коль на медведя – поздно уже, на сохатого рано, а на соболя, чо ли? – удивленно спросил Демид.
- Так нет, это не охотники, ученые они, интересуются лесным народом, теми людьми, что зовут себя синегорцами. Я слыхал, народ сказывал, что бывал ты в том поселении, если не в труд и не обременительно - расскажи, - попросил Прохор и поставил перед гостем кружку парного молока.
- Давно то было, лет тридцать тому назад, я совсем ешо пацан был несмышлёный, девятнадцать к весне подошло. Мы тогда в зимовье дальнем промышляли, я с малолетства на охоте, а тут после бурана путики занесло, мы с тятькой накроху по капканам проверить пошли, да поди, где соболя в плашку зажало. Февраль, а мороз той зимой лютый стоял да ешо бураны, кухтой все тропы засыпало, а мы идем, новый путик пролаживаем, тятя вперед двинул, а я в голицах. Вдруг лыжи-то мои подломились чуток, а я и промолчал, тятя утром кинулся и в наказание за мою леность велел голицы надеть. В гору-то в них идти не с руки, катят назад, вот я и приотстал. Гляжу: чуть в сторону снег с пригорка ветром смело, и парок небольшой поднимается, ветки куржачком подёрнулись, я туда, интересно стало. Знал же, что берлога, а нет, полез поглядеть, подошел ближе, а тут сушняк и затрещал под ногами. Страшный рык раздался совсем рядом, и началась возня в берлоге, у меня кровь в жилах заледенела, я и про ружье забыл и про голицы. Метнулся в сторону - и бежать что было сил, и не смотри, что голицы скользят, и в гору бегом и с горы, сколько сопок миновал, не знаю, только путик я потерял, плутал до ночи, а зимой день короток. Устроился я на ночлег под елью, снег разгреб, костер развел, лапнику нарезал, на месте костра лежанку соорудил, так и сночевал. Утром начал тятины следы искать, бродил, пока солнце за горизонт не село. А ведь столько лет здесь охотились, а нет, заплутал, словно лешак меня водил, и крик тятин слышал, скрип снега под его лыжами, а будто все это мерещилось мне.
Три дня так плутал, мороз страшный, да еще и спички отсырели, долго я шел, последний сухарь догрыз, зверя не бил, торопился, думал, что быстро тятю найду. А потом и вовсе свалился без сил, голодный и замерзший. Не знаю, сколько я так пролежал, очнулся в бане, два мужика и тетка старая опускали меня в огромную теплую кадушку с травяным настоем, тетка все что-то шептала и терла меня белым маслом, потом отваром поила. И все приговаривала: «Ладный какой, он ладный, будет род новый, будет сыть, будет». Я как пьяный стал, ничего не соображал, все вижу, все понимаю, а тело мягкое все и язык не работает. Думал, что умер уже и на тот свет попал. Потом заметил, что люди тут странные - не крестятся и говорят чудно, не наш народ, не православный, диковинный. Потом одели меня во все чистое и на печь русскую положили, тулупом укрыли, а заснул я. Сколько спал - одному Богу ведомо.
Потом в избу большую меня привели, там народ местный сидел за большим столом, одни мужики и тетка та, что мыла меня, она опять напоила отваром горьким, насилу сглотнул. Посадили они меня на кресло каменное, во мне все ходуном заходило, плоть моя так и запылала, мне прям совестно стало, сижу ни жив, ни мертв, а тело меня не слушается. Тетка та позади встала и шепчет чего-то, потом венок из веток березовых мне на голову положила, все стихли, сидят и на меня во все глаза смотрят. Думаю, зачем оказия такая, сожрать, чо ли, меня хотят? А люд странный, вроде бы по-нашему говорят, а не совсем, и все больше молчат и хмурые все. Тут тетка шептать перестала и давай меня водой кропить, возгласы по светелке побежали, мужики одобрительно головами закивали. Старший встал, Синегором они его величали, и торжественно сказал: «Свершилось, услышали нас праотцы наши, бывать роду новому, пришла сыть на землю нашу». Тетка головой кивнула, два здоровенных мужика сгребли меня, завернули в тулуп и поволокли. На санях везли и опять в баню, раздели, снова мыли, точно, думаю, сожрут, тетка меня травами натирала, поила горечью и все шептала, и шептала что-то. Я совсем обмяк, мужики меня на полок положили и удалились, мне совестно - сил нет, баба меня голого в бане моет! А она принесла чашу золоченную всю в каменьях драгоценных, и такое бесстыдство со мной сотворила, что и вспоминать совестно, - опустив голову, замолчал Демид.
- Ну, время-то сколько прошло, начал, так и договаривай, - скомандовал Прохор.
Демид помолчал еще минутку, опустил глаза, раскраснелся, но продолжил:
- Взяла она срам мой и в чашу ту окунула, там жидкость какая-то была, жаром меня обдало, и семя из меня вышло. Тетка чашу ту полотенцем накрыла, а меня простыней, я пошевелиться не мог, она удалилась, остался я один. Стыд меня точит - чего это они со мной такое сотворили и зачем это им? Народ странный, не слыхивал я такого. Сколько я пролежал, сам не знаю, вернулась она, одежду мне принесла, только посадила - и крики на улице раздались, она в дверь, а там все подперто! Скоро дымом запахло, она в крик, меня толкает, кричит, а я как вареный. Только потом понял, что пожар это, нескоро мужики прибежали и вытащили нас, тогда все уже в огне было, тетка та обгорела сильно, да и мне досталось - вот шрамы до сих пор, - показал Демид руки со стянутой шрамами кожей. - Лежу на снегу, гляжу по сторонам, банька-то совсем догорает, а терем, что рядом, полыхает на чем свет, люди кричат внутри, а вызволить их возможности нет, так и погорели. Оказывается, мужики дело свое сделали и на санях домой поехали, а пока воротились, терем с баней-то и сгорели. Потом узнал из разговоров, что девку какую-то украли чужаки, старик все бегал по пожару причитал, он с виду не местный, все сына свого непутевого бранил. Погоню хотели за ними послать, а пока разобрались, что к чему, утро уже настало, решили – те сгинут в лесу и так, а девка, которую осквернили чужаки, не нужная она им стала, грязная, ну это как проклятая у нас. Тетка та меня ешо раз травой какой-то напоила, силы ко мне вернулись, и наказала она мужикам вывести меня к своим. На следующий день они меня на тятин путик и вывели, шли недолго, как я сам-то заплутал - по сею пору удивляюсь, точно лешак меня тогда водил, - закончил свой рассказ Демид.
Арсений внимательно слушал рассказчика и понимал, что перед ним его отец, его биологический отец, хотя тот и не знал его матери, даже не видел ее, но все равно - его кровь бежала в нем, как это было ни странно, Арсений был его сыном. Странные чувства боролись в нем
- Спасибо вам за рассказ, вы нам очень помогли, - поблагодарил Арсений Демида.
- Я рад, что смог вам помочь, только не люблю я это вспоминать, - признался Демид.
- Гляжу на вас, как смахиваешь ты, горожанин, на нашего Демида, не родственник, чай? - рассмеялся вдруг Прохор Васильевич.
- Да какой? У меня четыре сына и дочь Настенка, ты же, Прохор, знаешь, а родственники мои все померли. Остались я да жинка моя.
- Нет, не родственники, так, совпадение, наверное, - улыбнулся Арсений, а сердце его чуточку сжалось, ведь он увидел своего настоящего отца. Он хороший простой мужик, честный и очень верующий, ведь как неловко ему было рассказывать историю тридцатилетней давности, и как по-доброму, с любовью он упоминает своих детей и жену. Арсений смотрел на него, и ему становилось теплей: его отец жив и счастлив, и это грело душу. «Надо поближе познакомиться с братьями и сестрами», - подумал Арсений и спросил:
- А вы смогли бы показать нам дорогу в это поселение?
- Смог бы, конечно, но отсюда это очень далеко, наше село при лесном пожаре погорело, и мы с женой перебрались сюда. А с нашего села дорогу я знаю, все время, как ходил на дальнее зимовье, вспоминал, как мужики меня вывели на тятин путик, - ответил Демид.
- А когда вы сможете провести нас к лесной деревне? - продолжил разговор Арсений.
- Ну, туды не раньше ноября идти надо, а лучше на снегоходах к весне, когда черым встанет. А показать - чего, покажу, - рассуждал Демид.
- Хорошо, тогда в марте, хорошо будет в марте? - вмешался в разговор Игорь.
- Ну, то как скажете, охоту уж закончу и с делами, чай, управлюсь, к десятому и приезжайте, - сказал Демид и поднялся со скамьи.
- Спасибо вам, вы нам очень помогли, - тоже поднимаясь и протягивая руку, поблагодарил его Арсений.
Демид пожал его руку, Арсений почувствовал тепло его ладони, и щеки его вспыхнули от волнения.
- Глянь, как разволновался, да не переживай так, паря! Если Демид сказал, что проведет вас к этим синегорцам, значит, проведет! Да, видать, странный они народец, - рассмеялся Прохор Васильевич, видя смущение Арсения.
Демид откланялся и ушел, хозяин засобирался, поднялся с табурета, поглаживая бороду.
- Чаго сидите, я по делам до Митрича! Вы со мной аль отдыхать ляжете? Я так мыслю, вы до завтремя гостить-то будете?
- Да, Прохор Васильевич, дед Саша нас завтра к полудню ждет, - ответил Игорь, тоже вставая из-за стола.
- Ну, тоды пойдем со мной, небось, хоца по деревне-то пройтись. А ты женат, паря? - вдруг обратился он к Арсению.
- Да, женат, и сын у меня Егорка, - ответил Арсений с улыбкой.
- Добре, семья - это главное, чего сын-то один, тебе, наверное, уж годков тридцать? - рассуждал Прохор Васильевич, обувая опорки.
- Да, тридцать два, работа как-то все, - будто оправдываясь, ответил Арсений.
- Надо сынов рожать, а то кто Русь держать будет? Вот мы Игоря к весне оженим, после вашего странствия, Нюрка как раз подрастет, ей к рождеству восемнадцать, - в полный голос расхохотался хозяин, глядя на краеведа.
Тот потупил глаза и раскраснелся, стало понятно, что ему очень нравится старшая дочь хозяина Анна.
- Дарья, я до Митрича, опять шельмец напакостил, и чего с ним поделать?
- Ты уж, отец, не брани его шибко, семья у него немалая, а коли телка девать некуда - веди, выкормим, - подала мужу шапку Дарья и так ласково посмотрела на него, что Арсений невольно улыбнулся.
Хозяин перекрестился на пороге и вышел за гостями, у ворот еще раз поклонился дому и размашистой походкой пошел по деревне, гости семенили за ним, насилу поспевая.
Пройдя до околицы и свернув на соседнюю улицу, Прохор Васильевич несколько раз останавливался и обстоятельно о чем-то говорил с мужиками, гости стояли поодаль, не мешая ему. Он - деревенский голова, и дел у него всегда много. Вот третий от околицы небольшой дом с покосившимися воротами, видно, что строению уж лет сто, на крыше тес зарос мхом. Прохор громко постучал в ворота кулаком, но никто не отозвался.
- Митрич, отворяй по-хорошему, - крикнул сельский голова.
Ворота со скрипом отворились, в проеме показался худощавый мужичок с прищуренным глазом и уродливым шрамом на щеке, он тихо поприветствовал пришедших.
- Ох, Митрич, если опять напакостил, я тебя, - поднося огромный кулак к лицу мужичонки, забасил Прохор Васильевич.
- Проходите, Прохор Васильевич, Богом клянусь, не бил я матку, гляжу, стоит малый один, я туды-сюды покидался, а матки нет, может, медведь задрал, я его и пригнал. А худой он - страсть, видно, давно один, траву так себе жует, плохо ему, без молока рос, - он привел гостей в сарай и показал на маленького лосенка.
- Да, настрадался бедняга! А у тебя-то фураж есть, аль ты ешо не получал? Болтушку бы ему, - пытаясь погладить тогуша, сказал голова.
- Есть маненько, да у меня коровы, да поросята, думаю, и ему хватит, - ответил Митрич.
- Ладно, придешь, выпишу тебе, смотри мне, увижу, что пьяный, отберу. Много медов-то в этом годе поставил? - строго спросил Прохор, обтирая руки клоком сена.
- Так, я к празднику немножко, - чуть слышно ответил Митрич.
- Ой, Ванька, кончится мое терпение, выгоню тебя взашей, а Василису твою замуж за путевого отдам. Избу-то что за лето не подлатали? И ворота валятся, наверное, как отец твой, Димитрий Иваныч, построил, так и стоит. Как здоровье-то его? - проходя двор, строго спрашивал Прохор Васильевич.
- Да, живой ешо, скрипит все, тут на охоту просился, - ответил хозяин, поспешая за выходящими из ворот гостями.
- Привет ему от меня передай и гляди - опять начнешь пить да Василису обижать, выгоню к лешему, - еще раз повторил сельский голова.
Митрич молча стоял, кивая в знак согласия головой, гости раскланялись и, следуя за Прохором Васильевичем, пошли по деревне. Сделав круг по селу и заглянув в несколько изб, они лишь к позднему вечеру вернулись домой. Дарья хлопотала на кухне со старшими дочерями, остальные ребятишки сидели тут же за длинным столом и учили уроки. Мать то и дело, проходя мимо, тыкала им в тетрадь пальцем, а то и шлепала легонько по затылку, указывая на ошибки. Хозяин сбросил обувь, шапку, осенил себя крестом, повесил душегрею (женская кофта) на крючок и прошел в куть, приглашая гостей за собой. Арсений и Игорь сели на лавку у печи и стали наблюдать за детворой. В присутствии взрослых дети не шумели, не баловались - каждый занимался своим делом. Прохор Васильевич достал дратву, кусок гудрона и присел на маленький стульчик у печи, Нюра принесла и положила у ног отца три пары валенок.
- Ну-ка, придержи, - разматывая нитки, попросил хозяин Арсения, он ловко протягивал дратву через кусок гудрона, нитки становились прочнее и не так намокали.
Затем он умело большим резаком вырезал подошву из большого куска кошмы, проложил его мешковиной и, прокалывая шилом, начал пришивать, протягивая дратву металлическим крючком, работа спорилась. Арсений как заворожённый смотрел на огромные руки Прохора Васильевича, они ловко сновали то в глубину валенка, протягивая нитку, а то кололи шилом чуть заметную дырку. Вот и готов валенок, аккуратно подшитый, с мелкой темной строчкой на теплой подошве.
- Иди, Никитка, примерь, ловко? - позвал отец мальчонку лет десяти.
- Да, тятя, мягко, и ноге тепло, - заулыбался мальчишка, притопывая.
Прохор Васильевич поднял пару от валенка Никитки и перевернул подошвой вверх, рассмеялся и закачал головой.
- Ой, шельмец, дыры-то какие, если в этом годе будешь в пимах в хоккей гонять, босой в школу ходить будешь! Не успеваю чинить, ух вы, шкодники, - застрожился тятя, ловко орудуя резаком.
Ребятишки за столом уткнулись в тетрадки и, улыбаясь только кончиками губ, выполняли задания. Из соседней комнаты прибежала малышка, она ловко взобралась отцу на спину и, перебирая его черные кудри, что-то тихо зашептала ему на ухо.
- Ой, лизунья, вот кашу съешь, тогда поглядим, - тихо ответил он дочери.
Арсений перевел взгляд на Игоря, а тот не сводил глаз с молодой хозяюшки: девушка готовила ужин, хлопотала у плиты, она ловко подбрасывала поленья в печь, помешивала кашу, нарезала черствый хлеб, укладывала его на лист и ставила на притвор печи. Анна, ловя на себе взгляды молодого гостя, смущенно опускала глаза, ее щеки пылали то ли от жара плиты, то ли от красноречивых взглядов гостя. Арсений догадался, что девушка тоже не равнодушна к Игорю. Любовь в их глазах искрилась, смешиваясь с искрами русской печи, и румянила щеки обоих.
Прохор Васильевич, закончив с ремонтом валенок, кликнул старших детей во двор - нужно было управиться: накормить и напоить скотину, взрослые дочери доили коров, цедили молоко. Скоро работа была окончена, и хозяйка пригласила всех к ужину. Трапеза прошла спокойно, Дарья показала, где будут ночевать гости, но Арсений попросился к ребятне на печь, и Прохор Васильевич, рассмеявшись, дозволил. До полуночи гость рассказывал мальчишкам о Красноярске, о парке флоры и фауны «Роев ручей», об аттракционах в парке Горького, о выставках экзотических животных и бабочек со всего света, об огромном цирке, о дельфинарии, пока хозяин басом не прикрикнул на них и не велел спать.
Утро в деревню приходит с петухами и, как всегда, хозяев ждет много работы. Ребятишки, наскоро позавтракав, уже убежали в школу, Дарья с Анной сепарировали молоко и ждали приезда молоковозки. Прохор Васильевич ремонтировал сани, старший сын уехал со сверстниками в лес за калиной - у каждого своя работа. Гости вышли к хозяину во двор.
- Долго спите, как сны-то? - спросил Прохор Васильевич.
- Спали как убитые, - похвалился Арсений.
- Правда ваша, у нас и естся и спится знатно, - примеряя оглоблю к саням, рассуждал хозяин.
- Хорошо у вас, - похвалил Игорь.
- Что, сватов-то к весне ждать? Аль страшно в деревню к нам перебираться? Нюрку я в мир не пущу, она у нас девка ладная, ее и тут замуж возьмут, - вопрошал молодого краеведа Прохор Васильевич.
- Говорил я вам, хочу в деревне жить и работы не боюсь, с родителями говорил уже, они не против, в апреле после Пасхи и приедем Анну сватать, а на покров свадьбу сыграем. Ваше слово, Прохор Васильевич, - твердо ответил Игорь.
- Поглядим на тебя ешо, девку замуж не на неделю отдаю, на всю жисть, - с доброй усмешкой сказал хозяин.
Игорь молчал, Арсений разглядывал инструмент, все было старинное, но такое добротное, что, взявши его в руку, хотелось сразу же испытать в деле. Дарья окликнула всех к столу, время поджимало, и гостям пора было собираться в обратный путь. Позавтракав и тут же пообедав, гости поблагодарили хозяев и заторопились к пристани. Деда у лодки еще не было, молодые люди сели на спиленное дерево и разговорились.
- Ну как вам, Арсений Федорович, понравились местные жители? - спросил Игорь, доставая толстый блокнот и что-то записывая в него.
- Я очень тебе благодарен за то, что ты привез меня сюда, настоящие люди здесь живут, крепкие, сильные не только телом, но и душой. А в городе такое редко встретишь, здесь я как глоток свежего воздуха глотнул. Обязательно вернусь сюда, - задумчиво ответил Арсений.
- Можно, я с вами синегорцев искать поеду? - вдруг спросил Игорь.
- Да, я тебе буду крайне признателен, - думая о чем-то своем, ответил Арсений.
На угоре появилась фигура деда Саши, он, сгорбившись, тащил тяжёлый мешок, Игорь подскочил и поспешил ему на помощь. Они вдвоем еле дотащили поклажу до лодки.
- Дед, ты что, кирпичи домой везешь из деревни? - рассмеялся Игорь, с трудом затаскивая мешок в лодку.
- Да нет, это капканы, дядька кума моего помер, сороковой день седне, вот я и забрал, чего почищу да верну, а какой себе оставлю. Сетушек десятка два да так, по мелочи всякого, - укладывая мешок в нос лодки, рассказывал дед.
- А лодка-то нас всех с грузом выдержит? - озабоченно спросил Арсений.
- А ты, паря, не дрейфь, мы же сейчас по течению пойдем, не впервой, сядайте уже, а то скоро свечереет, - скомандовал дед и отвязал веревку.
Молодые люди уселись в лодку, дед Саша завел мотор, и лодка, загудев, побежала по волнам. Ветер пробирал до костей, Арсений накинул капюшон пуховика, но это не спасало его от холода, лицо и руки обжигал ледяной ветер, напоенный речными брызгами. Вернулись скоро, дорога домой всегда короче, Арсений думал о встрече со своим настоящим отцом, о семье Прохора Васильевича, о деревне, ему очень хотелось узнать поближе этих людей.

Глава 2

Переночевав у Игоря, ранним утром на первом же автобусе Арсений выехал в Красноярск. И уже по дороге он почувствовал, что заболел, путешествие по реке не прошло даром. Добравшись на такси до дома, он слег. Началось воспаление легких, и Катерина, видя его состояние, ночью вызвала «скорую» и увезла его в больницу.
- Вот куда тебя все несет? Работа интересная… А Егорка дома папу ждет, а тебя все носит по городам и весям. Арсений, ну сколько можно? - ругалась Катя при очередном посещении.
- Катя, я в этой поездке с такими людьми познакомился! Это настоящие русские мужики, знаешь, это необыкновенные люди, - восторженно объяснял Арсений, прерывая свой рассказ кашлем.
- Я все могу понять: люди, путешествия, но, Арсений, я так долго ждала, что у нас будет нормальная семья, думала, ты тоже этого хотел, а теперь тебя постоянно нет рядом, ты все время куда-то едешь, спешишь, что-то ищешь, а как же мы? - почти плакала женщина.
- Я вас люблю, но мне нужно найти Синегорье. Катерина, это очень важно для меня, ты пойми! Это дело моей жизни! - доказывал Арсений, нежно прижимая руку жены к своему лицу.
- А я считаю, что это блажь, зачем тебе эти синегорцы, что ты будешь делать, когда найдешь их? И, в конце концов, все, что ты зарабатываешь, уходит на бессмысленные поиски, если бы не Иваныч, то как бы мы жили, - продолжала Катерина.
- Катя! - возмущенно воскликнул Арсений.
- А что Катя? Когда ты последний раз садился за переводы? А статьи, что ты пишешь в журналы, так и валяются у тебя в столе! Зарплата преподавателя - вот и все, и это уходит на снаряжения, поиски, провизию. Арсений, мне все это надоело, я не работаю, у меня на руках Егорка, Иваныч стареет. Ты подумал, как мы будем дальше жить? Возьмись за ум, - расплакавшись, Катерина вышла из палаты.
Арсений смотрел на белую закрытую дверь и не понимал, что в его жизни идет не так. Ему казалось, что в последнее время Катя ведет себя странно, отчужденно. Но он списывал это на усталость от однообразия в декретном отпуске, она воспитывала Егора, ей не хватало общения, а дом и быт давят. Зашел сосед по палате, с шумом лег на кровать и включил телевизор. Голос телеведущего заставил Арсения очнуться: «Необычное поселение было обнаружено в глухой саянской тайге, геологоразведочная партия наткнулась в лесу на полуразрушенную деревню, о которой до сих пор ничего не было известно. Находясь далеко от дорог и не имея сообщения с миром, жители покинули поселение лет двадцать назад, но поражает грандиозность построек и самобытность жизненного уклада. Судя по всему, деревня жила натуральным хозяйством: гончарная мастерская, мыловарня, пимокатка и даже соляной родничок говорят о том, что народ, живший в этом поселении, был трудолюбив и сохранял традиционные ремесла. Ученые красноярского университета заинтересовались находкой и обсуждают возможность снаряжения экспедиции в эту покинутую людьми деревню. Дело стоит за финансированием». Арсений соскочил с кровати, на ходу надев тапочки, выскочил в коридор, он судорожно нажимал кнопки телефона.
- Алло, Станислав Павлович, сейчас репортаж вышел по местному каналу, в глухой тайге нашли заброшенную деревню! Что вам известно об этом, кто собирается в экспедицию, какой кафедре отдают? - Арсений засыпал вопросами старшего товарища.
- Арсений, успокойся, какую деревню? Журналистам надо все раздуть, а привезли три черепка да деревяшки какие-то, я их еще не смотрел, а экспедиция, ты же сам знаешь, на все денег не набраться! Хакасию надо закончить, какая тайга? - услышал Арсений.
- А люди, люди, что привезли это все, где мне их найти? - не унимался он.
- Ты лечись, тебя студенты ждут, есть у меня телефон их бригадира, выйдешь на службу, я тебе дам, - успокаивал Арсения Станислав Павлович.
- Вы мне продиктуйте, или сообщением сбросьте!
- Да он у меня в бумагах где-то, найду - позвоню, выздоравливай, мне пора, лекция у меня.
Арсений не мог успокоиться, он уже забыл о конфликте с женой, его сердце беспокойно стучало. «Я чувствую, это моя деревня, во что бы то ни стало мне надо попасть в эту экспедицию! Почему она заброшена и что стало с людьми? Но деньги, где взять деньги? Машина есть, продам машину», - мысли перескакивали с одной проблемы на другую.
- Это что такое, Арсений Федорович? У вас постельный режим, а пульс-то какой! А ну-ка, марш в кровать, - неожиданно подошла доктор и взяла его за запястье. Арсений даже не почувствовал ее прикосновения, и только командный голос заставил его вернуться к реальности.
- Да-да, сейчас, одну минуточку. Мне надо срочно позвонить, - вновь нажимая на кнопки, шептал он.
- Не надо вам никуда звонить, вам покой нужен, в кровать - поддерживая его под локоть и провожая в палату, настаивала доктор. - У вас высокая температура, Сонечка, принесите градусник, - позвала доктор медсестру.
- Со мой все нормально, мне надо позвонить, - повторял Арсений.
- Сонечка, поставите ему успокоительное и измерьте температуру.
- Хорошо, - ответила медсестра, она ловко набрала лекарство в шприц и поставила больному укол, принесла градусник.
Арсений лежал, глядя на доктора, она взяла его телефон и положила в карман халата.
- Верну утром, вам покой нужен, Сонечка, сколько? – озабоченно спросила врач.
- Тридцать девять и четыре, - спокойно ответила медсестра.
- Еще жаропонижающее, повторите утренний укол, - скомандовала врач и вышла.
Арсений весь горел, его тревога и беспокойство отступили, и он провалился в тяжёлый сон: «Синегор, сынок! - кричала молодая женщина в грязных лохмотьях, протягивая к нему руки. – Спаси меня, сыночек, спаси!» А вокруг полыхает огонь, клубы черного дыма тянутся к небу, красивое молодое лицо то исчезает за пламенем пожара, то вновь появляется, а голос матери, постепенно отдаляясь, настойчиво призывает его.
Очнулся он только утром, осеннее солнце случайными лучиками пробивалось сквозь мрачные тяжёлые тучи, палата то озарялась ярким оранжевым светом, то погружалась в серый полумрак. Сосед по палате шумно храпел, укутавшись в одеяло, Арсений встал и подошел к окну. Огромные черные тучи неслись по осеннему небу, то закрывая восходящий оранжевый диск, то проваливаясь за горизонт. Страшная черная туча наползала на город, быстро продвигаясь к востоку, закрывая все на своем пути, громадный черно-серый великан с тяжелыми рваными краями закрыл солнце, природа погрузилась во мрак. Казалось, вернулась ночь, все стихло и остановилось, минута, две, еще мгновенье - и белые хлопья медленно закружились в воздухе. Ветер словно заигрывал с белоснежной паутиной, покрывая ею землю. Пустые улицы засыпало снегом, деревья, дома, тротуары – все вокруг стало сказочно белоснежными.
«Скоро зима, - спокойно подумал Арсений и посмотрел на часы. - Без четверти семь, сегодня нужно во что бы то ни стало позвонить в институт, еще надо поговорить с Иванычем. Нужно разыскать бригадира геологоразведочной партии. Ах, как не вовремя эта болезнь! Да, и еще надо сообщить Игорю о передаче».
Его мысли опять и опять возвращались к вчерашним новостям, он думал об экспедиции, вспомнил ночной кошмар, сердце его забилось быстрей. «Нужно найти эту деревню, а вдруг это та самая деревня? Почему жители ее покинули, куда они ушли? Вопросов больше, чем ответов… Нужно найти деньги для экспедиции, если институт не выделит, то продам машину, попрошу у Иваныча. Почему доктор медлит с обходом, уже почти восемь! Мне нужен мой телефон, зачем она забрала его?» - думал он, перепрыгивая с мысли на мысль. Дверь медленно распахнулась, и на пороге появился заведующий отделением, его сопровождала медсестра Соня.
- Приготовьтесь к осмотру, - скомандовала она.
- Здравствуйте, а Ксения Владимировна сегодня будет? - присев на край своей кровати, вдруг спросил Арсений.
- А я вас чем не устраиваю, молодой человек? Сегодня ее не будет, она на семинаре, уехала наша Ксения Владимировна, - пошутил врач, просматривая историю болезни соседа по палате.
- У меня к ней дело, - озабоченно ответил Арсений.
- Все дела завтра, ваше главное дело сейчас - лечиться, - покачивая головой, сказал доктор и принялся слушать Арсения.
- Сонечка, принесите мне в ординаторскую его снимки и историю болезни. Вчера опять был скачок температуры? - спросил он медсестру.
- Да, вечером, тридцать девять и четыре, - ответила Софья.
- Готовьте его к выписке, - указывая на соседа по палате, сказал врач. - А вам строгий постельный режим и полный покой, - твёрдо скомандовал он и вышел.
День тянулся бесконечно долго, Арсений все думал и думал, проваливался в тяжелый сон и опять думал, он вспоминал лесную деревню, что они посетили с краеведом Игорем, Демида, его биологического отца, и Митрича. Он даже не заметил, как остался совсем один, соседа по палате выписали, а нового еще не положили. Процедуры, обед, тихий час – так незаметно прошел день. И вот вечером к нему пришел Иваныч. Как всегда, он принес приготовленные женой котлеты, пироги, квашеную капусту и огурчики.
- Вот, не побрезгуй, ученый! Апельсины тебе Катя принесет, а тут у меня капустка своя, она полезней будет, садись, ешь, давай, - выставляя все на тумбочку, говорил дядька.
- Не хочу я что-то, Иваныч, я поговорить с тобой хотел, - начал было Арсений, но дядька перебил его.
- И я с тобой хотел поговорить. Катя от тебя вчера опять заплаканная вернулась. Арсений, Бог тебя такой женой одарил, а ты! Что у вас не так?
- У меня все нормально, болезнь только не вовремя случилась, мне срочно в экспедицию надо собираться. А Катя просто устала, все с Егоркой в четырех стенах, на работу ей пора! Вот после Нового года Егор в детский сад пойдет, ей легче будет. Я не об этом хотел поговорить, - успокаивал он старика.
- А я как раз об этом, что-то стало разлаживаться в вашей семье, и не в быту тут дело. Катерина любовь твою чувствовать перестала, ты сам по себе, далеко от нее, бежишь все куда-то. Ты вот что мне скажи: ты ее разлюбил?
- Что ты, дядька! Нет, конечно! Но сейчас столько всего навалилось - вчера в новостях передали, что деревню в лесу нашли заброшенную… И судя по всему, моя это деревня! Опять думаю экспедицию собирать, деньги надо найти, если что, поможешь? – торопливо рассказывал Арсений.
- Помочь я, конечно, помогу! Но семья и твой сын - это для тебя должно быть важнее любой деревни.
- Ты не понимаешь, я должен ее найти, найти во что бы то ни стало!
- Кому ты должен? Я тебя с рождения знаю, вроде никому не задолжал. Да, сынок, я думал, увлечет тебя работа, жизнь. А нет, кровь сильнее, - печально сказал Иваныч и встал со стула. -Выздоравливай, дома поговорим, я зайду на днях, - он потрепал взрослого сына по волосам и вышел.
Арсений встал, подошел к окну, чтобы проводить дядьку, у крыльца, ежась от холодного осеннего ветра, стояла Катя, она быстро подбежала к дядьке.
- Нет, Катя, его не переубедить, он поедет в экспедицию, а ты не останавливай его, найдет он свою деревню и вернется домой, успокоится. Это кровь его зовет, он весь, как его мать, что решил, так и будет, - успокаивал ее Иваныч, обнимая за плечи.
- Страшно мне, тревога на душе, слабенький он такой, как ребенок! Куда его эта кровь занесет, боюсь я, - ответила Катя и поспешила в здание больницы.
- Иди, доченька, Бог даст, все будет хорошо.
Арсений ждал жену и предвидел неприятный разговор, но Катерина улыбалась, весело рассказывала о новых проказах Егора, о приблудившемся котёнке, и о том, как с тетей Ларисой они квасили капусту. Арсений немного успокоился, он устал от недовольства жены, ее постоянных придирок и был рад ее приподнятому настроению. Он часто вспоминал ту озорную Катерину, которая когда-то воровала ягоды в их саду. А теперь она - взрослая женщина, порой угрюмая, недовольная, не понимающая и не поддерживающая его. Она немного посидела рядом, посмотрела, как Арсений поужинал, показала на телефоне фотографии сына и собралась было уходить, но в дверях резко остановилась и, глядя на мужа глазами, полными слез, тихо сказала:
- Не уезжай в эту экспедицию, Сеня, я чувствую, ты не вернёшься!
- Глупости, Катя, перестань придумывать! Что я, первый раз уезжаю, я вернусь, а уеду всего-то недели на три, - соскочил с места Арсений и крепко прижал к себе жену.
Ее тело вздрагивало в объятиях мужа, он целовал ей мокрые щеки, а она сквозь пелену слез пыталась рассмотреть в его глазах любовь, спрятанную в его словах. Но душа не успокаивалась, вдруг она резко отстранила его от себя, быстро достала из кармана платок, вытерла слезы и твёрдо произнесла:
- Поезжай, но знай, что мне будет невыносимо тяжело без тебя.
Она стремительно вышла, закрывая за собой дверь. Арсений остался один, он стоял у двери в растерянности, он уже давно не видел жену такой - решительной, твердой и немного резкой.
После ухода Кати он снова думал, перебирая в голове мысли, все аргументы за и против экспедиции, и для него все сложилась так, что нужно непременно ехать.
Все последующие дни текли однообразно, по телефону Арсений связался с бригадиром геологоразведки и долго расспрашивал его о лесной деревне, потом позвонил Игорю, сообщил ему о находке и обговорил с ним предстоящее путешествие. Он созванивался с коллегами по работе в институте, искал средства на экспедицию, но пока тщетно. Параллельно всему он продолжал лечение, но это его интересовало меньше, вечерами приходили Катя и Иваныч. Арсений старался не посвящать их в свои дела, не расстраивать раньше времени, решил поставить в известность перед выездом, боялся реакции Катерины и нравоучений Иваныча. И вот, наконец, обследование подтвердило полное выздоровление, и Арсения выписали домой.
Начались обычные трудовые будни, Арсений много работал - лекции, семинары, работа в молодежном клубе занимали все время. Дома он бывал только вечерам, Катя больше молчала, стараясь не спрашивать о работе и предстоящей экспедиции. Иваныч занимался хозяйством, забегал в дом Арсения чаще в его отсутствие, помогал Катерине с малышом. Приближался конец ноября, Арсений очень нервничал, денег на экспедицию не выделяли, он ходил из кабинета в кабинет в надежде убедить руководство в необходимости этого исследования, но все было напрасно.
- Арсений Федорович, заберите свои бумаги. Вы должны понимать, что таких деревень по тайге пруд пруди, у нас Хакасия, дорожники торопят, трасса федерального значения, а у нас еще два кургана не до конца описаны, какие еще деревни! Подождите годик-другой, а там и до тайги вашей доберёмся, - протягивая план исследований, сказал ректор.
- А если я сам найду средства для исследований, вы меня отпустите? И студенты нужны, человека три, – настаивал на своем Арсений.
- Кончай, Арсений Федорович, ты эту самодеятельность, я тебе как старший товарищ говорю, и студентов что зимой по тайге таскать! Нет твоей работы в планах вуза, а все остальное -за свои деньги и в свободное от работы время. Все понятно? - строго сказал руководитель.
- Да, мне все понятно, - Арсений резко свернул бумаги в рулон и вышел из кабинета.
«Это мы еще посмотрим, не отпустят, напишу заявление об уходе», - бурчал он себе под нос, быстро шагая по коридору.
Дома он вновь и вновь изучал начерченную бригадиром от руки карту местности, сверял ее с топографическими картами саянской тайги, прокладывал кратчайший путь, отмечал населенные пункты по пути следования. Катя смотрела на мужа со страхом, ей казалось, что он сходит с ума, Арсений стал раздражительным и ни о чем не мог думать, кроме предстоящей экспедиции. Его все раздражало, он метался по дому, двору, о чем-то громко спорил по телефону, звонил Игорю, и они часами обсуждали мельчайшие детали путешествия. Ночами он просиживал за старинной книгой, вновь и вновь перечитывая ее, меняя золотые таблички, он знал ее наизусть, но читал заново, стараясь узнать что-то еще доселе неведомое, он болел этой поездкой тяжело и мучительно. И Катя не знала, как ему помочь - уговаривать не ехать? Это вызывало бы только гнев мужа, а в последнее время и ярость, он срывался и кричал, доказывая необходимость экспедиции, потом убегал из дома и бродил по двору, разговаривая сам с собой. Попытаться объяснить ему, что нужно быть спокойней, и все случится в нужное время? Это было бесполезно, он ее не слышал, все вокруг для Арсения перестало существовать, был только он и его идея. Катя отступилась, наблюдая происходящее со стороны, она решила - пусть все идет своим чередом, найдет муж деревню и успокоится. Единственное, что она сделала, это попросила Иваныча не бросать его и пойти с ним вместе, дядька успокоил ее: «Катя, как я оставлю его, конечно, я буду рядом, мы вместе пойдем».
Вскоре Арсений продал машину совсем за смешную сумму, снял со счета деньги, что копили на отпуск, к выходным приехал Игорь, и мужчины отправились по магазинам закупать все необходимое для экспедиции. Иваныч, запыхавшись, прибежал в дом к Арсению.
- Катерина, что он говорит, когда ехать?
- В понедельник собирается, к вам, говорит, вечером зайдет, но его с работы не отпускают, что делать будет, не знаю, - тихо ответила женщина.
- Но это, я думаю, он уладит, а ты-то как?
- Плохо, страшно мне очень за него, он как будто не в себе, словно околдован этой идеей. Да и мне нехорошо, тошнит все время и слабость, - чуть слышно ответила Катя.
- Ты ему сказала?
- Нет, пусть спокойно едет, потом скажу. Сейчас ему не до меня, хочется, чтобы новость обрадовала, а так одно расстройство и обременение ему, - грустно ответила Катерина.
- Ну, может, и правильно. Ладно, пойду собираться, скажи, пусть зайдут ко мне пораньше с этим краеведом! А ты береги себя, Катя, и дитя береги.
Женщина кивнула, глаза ее заблестели, она молча прикрыла дверь и села за обеденный стол, уронила голову на руки, ее худенькие плечики, прикрытые ажурной «паутинкой», судорожно вздрагивали. Катя горько плакала, в последнее время слезы душили ее постоянно, то ли гормоны делали свое дело, а то ли накатывала усталость от непрерывного напряжения и переживания за Арсения. Но при нем она держалась, боясь обеспокоить еще больше, малейшие слова жалости обжигали ей душу, а слезы лились сами собой. Вот и сейчас, стоило Иванычу чуточку пожалеть ее, и душа выплеснула всю обиду горькими ручьями непрекращающихся слез. Немного придя в себя, она вытерла слезы, и тут зазвонил телефон. Катя подняла трубку.
- Да, - тихо сказала она.
- Катя, мы на вокзале, уже через четыре дня будем у вас, - Катя узнала голоса братьев.
Они радостно кричали, перебивая друг друга, каждый торопился поговорить с сестрой.
- Какие вы молодцы! А когда приехали со службы? - сквозь слезы заулыбалась Катя.
- Неделю уже, у родителей все хорошо, погостили, вот решили к вам, племянника посмотреть и по тебе очень соскучились, - говорили братья.
- Ждем, позвоните, как будете подъезжать, я вас встречу, - обрадовалась Катя неожиданному и приятному известию. - Пока, до встречи, - она положила на стол телефон, настроение стало чуточку лучше.
«Как вовремя мальчишки едут, все-таки как хорошо, что есть родные, у меня есть семья, большая и такая любимая. Как быстро год пролетел, они уже отслужили, а я-то про них так редко вспоминала с этой каждодневной суетой», - посетовала Катерина, вспоминая свою семью: маму, отца и маленьких братьев. Теперь они стали совсем взрослыми мужчинами. Бабушки больше нет, но светлая память о ней всегда в сердце. Катя совсем успокоилась и принялась за сборы мужа, нужно было снарядить необходимый провиант и теплые вещи. Она аккуратной стопкой сложила все на стол: свитер, шерстяные носки, термобелье, пару теплых штанов и вязаную шапку. Приготовила рюкзак и продукты. «Приедет, сам посмотрит, может, еще что нужно», - подумала она, укладывая сухари в льняной мешок.
Утро понедельника выдалось ясное, после недели снегов вдруг выяснило и потеплело, как весной, такое бывает в ноябре в Сибири: валит снег, валит, а потом вдруг оттепель - и все растает. Так и грядущий день предвещал тепло, с крыш капало. Иваныч проверял надежность крепления на прицепе, покряхтывая и что-то бубня себе под нос. Катерина, накинув куртку, вышла проводить путешественников. Прошлой ночью они с мужем проговорили больше трех часов, Арсений снова и снова убеждал жену в необходимости экспедиции, а она молчала, уткнувшись в его грудь, и тихо плакала, ее сердце было неспокойно, потом она принесла Егора и положила рядом с отцом, а сама прилегла на краю постели, крепко обняла мужа и уснула. Так втроем они и проспали всю ночь, обнявшись, он, она и Егорка. Рано утром Арсений поцеловал сына и принялся за сборы.
Катя нежно обняла его, стараясь не показать своей тревоги.
- Арсений, береги себя, мы с Егорушкой будем ждать тебя! И смотри, Иваныча не заморозь, - пошутила Катя, глаза ее наполнились слезами, но она тут же смахнула их, стараясь не показывать своего настроения.
- Не переживай, Катенька, я скоро вернусь! Недельки через две и вернемся, а если из института позвонят, скажешь, что заболел, я сам позже все объясню, - нежно обнимая жену, сказал Арсений и сел в джип Игоря. Его взгляд словно просветлел, Арсений стал уверенным и таким, каким был раньше, суетливость пропала, и Катерина увидела перед собой прежнего Арсения - уверенного, сильного и любящего. «Ему это необходимо, пусть едет с Богом», - подумала Катя и мысленно перекрестила мужа.
- До свидания, Катенька, береги себя, к Ларисе забегай. Если что, она поможет, она знает, пришлось ей все сказать, - обнимая Катю, тихо сказал дядька и еще раз поправил веревки на прицепе, тоже сел в машину.
Скоро джип Игоря с прицепом скрылся за поворотом, Катерина проводила его взглядом и медленно пошла в дом, скоро должен был проснуться Егорка.

Глава 3

Да Саяногорска добирались долго, мешал гололед, серпантины дороги превратились в опасный аттракцион, а день в Сибири скорый, в ноябре к пяти часам уже наступают сумерки, и только к позднему вечеру путешественники были у Игоря. Переночевали, а рано утром загрузили на снегоход все необходимое и по зимнику двинулись в лесную деревню к Демиду, он ждал их в последних числах ноября, даже отложил первую охоту. Игорь еще раз бывал в лесной деревне и предупредил Демида о их приезде. Он по любому поводу старался попасть туда, чтобы повидать Анну, дочь сельского головы, вот и визит к Демиду был для него только предлогом.
Ехали путники медленно, большие снега в лесу и зимняя дорога, накатанная огромными лесовозами, делали путь сложным, джип вяз в подтаявшей разбитой КАМАЗами колее, прицеп со снегоходом болтало по извилистой лесной дороге. Летом по реке путь был бы вдвое короче, а сейчас дорога лежала по лесному зимнику через замершие речушки и болотца. Ее почти не чистили, и то и дело приходилась нырять в карманы от встречных лесовозов, поднимавших клубы белой снежной пыли. Только последний десяток километров уже в полной темноте проехали спокойно, огромные вековые сосны мохнатыми белыми лапами висели над дорогой, казалось, чуть дунет ветер, и кухта похоронит дорогу вместе с путниками. Но было тихо, звенящая тишина и сказочно белый лес завораживали, путники слышали только работу мотора. Из-за очередной сопки показалось чуть заметное свечение, казалось, это всходит луна и освещает чуть желтоватым светом бескрайние белые холмы, поросшие мелким соснячком, но, поднявшись в горку, путешественники увидели деревню, ярко освещенную уличными фонарями.
- Надо же, как в городе, фонари на улицах, - удивился Арсений, глядя на деревню.
С горки таежная деревня была как на ладони, русло замершей реки лентой убегало в черную ночь, березовая роща на другом конце деревни угадывалась по чуть белеющим в полумраке стволам голых деревьев. Издалека были хорошо видны добротные избы со снежными шапками на крышах и дымящимися печными трубами.
- Да, это гордость Прохора Васильевича, день зимой короткий, ребятишкам после школы и поиграть некогда, а бабам со скотиной управляться трудно в потемках, мужики почти все в тайге, у них промысел, сезон. Так он у краевых властей в прошлом году маленькую электростанцию выбил, теперь чуть ниже деревни на водопаде своя плотина и электричество дешевое, - объяснил Игорь со знанием дела.
- Молодец хозяин, - похвалил Иваныч, с любопытством рассматривая деревню.
- Мы сразу к Прохору Васильевичу? - спросил Игорь с надеждой, что сможет повидать Анну.
- Конечно, к голове поедем. Но все-то мы наверняка у него не разместимся, вы с Иванычем останетесь, а меня к Демиду проводят, мне с ним переговорить еще надо, - сказал Арсений, он очень хотел увидеть своих братьев и сестер, посмотреть, как живет отец.
Скоро подъехали к дому Прохора Васильевича, в нем светилось единственное окно. Чтобы не разбудить домочадцев, в ворота путники стучать не стали, Игорь слепил небольшой снежок и кинул в окно. Через некоторое время засов на калитке скрипнул, и басовитый голос спросил:
- Кто?
- Прохор Васильевич, это Игорь с Арсением, - приветливо откликнулся гость.
- Носит вас нечистая по ночам, - открывая калитку, недовольно сказал хозяин.
- Доброй ночи! - поздоровался Арсений.
- И вам не хворать, чего поздно-то так? Тихо идите, ребята спят, у нас хавронья поросится, не до вас! Поспешайте, Дарья в хлеву, а я воду грею, тяжко ей! Говорил ведь Митьке, не корми стоко, ан нет, порося разжирела и мается теперь, тревожусь, что загубит выводок, - пропуская гостей вперед, ворчал Прохор Васильевич.
Игорь познакомил хозяина с Иванычем.
- Я к Демиду, наверное, пойду, - спросил Арсений, останавливаясь у входа.
- Завтрим пойдешь, чего людей ночами тревожить, лягайте все в кути! Нюра, - окликнул шепотом хозяин дочь, приоткрыв занавеску в угловую комнату. - Постели гостям у печи, - попросил хозяин старшую дочь.
Девушка, накинув халат и платок на голову, вышла в кухню, увидев, что за ночные гости к ним пожаловали, она смутилась, легкий румянец покрыл ее щеки. Выполняя наказ отца, Анна принесла большой матрац, расстелила его на сдвинутые лавки у печи, застелила полотном, бросила подушки - и кровать для двоих была готова.
- Тятя, а… - не успела договорить девушка.
- Игоря свого на печь к мальчишкам, пусть привыкат, - весело рассмеялся хозяин, видя смущение девушки. - Ну, вы укладывайтесь, а я до Дарьи, хлопотно ей одной, - набирая в ведро горячей воды из большой кастрюли, что стояла на печи, распорядился Прохор Васильевич и торопливо вышел.
Игорь не сводил глаз с Аннушки, она босой ногой ловко вскочила на печную приступку, легонько пододвинула младшего братишку, раскинувшегося на тулупе, и, опуская синие, как небо глаза, сказала, обращаясь к Игорю.
- Вы свитер-то скиньте, печь топлена жарко, и устраивайтесь.
- Спасибо, Анечка, - пытаясь взять девушку за руку, поблагодарил Игорь.
Она быстро отдернула руку и скрылась за шторой в соседнюю комнату, оттуда послышался девичий смех и шушуканье.
- Нравишься ты ей, - улыбнулся Иваныч, глядя на Игоря.
- Невеста она его, на следующий год свадьба, - пояснил Арсений, хлопая друга по плечу.
- Хорошая девушка, ладная, - одобрил дядька.
Игорь снял свитер и влез на печь, аккуратно подвинул на край тулуп и лег, задернув ситцевую занавеску, было видно только его довольное лицо.
- Спите уже, - сказал он и закрыл глаза.
С дороги все уснули вмиг, Иваныч храпел на всю избу, Арсений, поворочавшись, тоже провалился в глубокий сон, на печке сладко сопел Игорь с младшими мальчишками. Проснулся Арсений от тяжёлых шагов хозяина и непонятного визга. Дарья купала маленького поросенка в тазу, а он отчаянно визжал, пытаясь вырваться.
- Доброе утро, - сел на лавку Арсений.
- Доброе, как спали? - спросил Прохор Васильевич.
- Спасибо, хорошо. А вы и не ложились! Как хавронья? - поддержал разговор Арсений.
- Все сладилось, слава Богу, вот один только слабенький, но Дарья умелая хозяйка, думаю, и его сладит, - ответил хозяин, тщательно отмывая руки в тазу с горячей водой.
- Да, жить будет, щас к мамкиной сиське приложим и одыбается, - улыбнулась хозяйка, растирая поросенка самогоном.
- Ну, заканчивай там, завтракать пора, - торопил Прохор Васильевич жену, вытирая руки о белоснежный рушник.
Та молча завернула поросенка в платок и вышла, накинув фуфайку. Изба ожила, босоногие ребятишки по одному бегали к рукомойнику, умывались ледяной водой, которую отец только что налил из обледеневшего ведра. Анна заплела косу и, накинув на голову косынку, принялась растапливать печь, дочь чуть помладше Анны, Ульяна, резала хлеб и собирала на стол. Крынки с молоком, деревянные расписные плошки с творогом и сметаной, вареные яйца, вчера жаренный налим и вареная картошка появились на столе в мгновение ока. Ватага ребятни с шумом высыпала на кухню. Но за стол никто не садился, все ждали родителей, наконец, вернулась из стайки Дарья, тщательно вымыла руки и молча скрылась в комнате девочек, через минуту вернулась в свежем платье и чистом переднике. Арсений достал из рюкзака огромный пакет с конфетами и протянул младшей девочке, Аленке, малышка засмущалась и спряталась за мать.
- Возьми гостинцы, - приветливо улыбнулся ей Арсений.
- Положите на буфет, не возьмет она. После с чаем, - спокойно сказала Дарья и прошла за стол, усаживая Аленку рядом.
Арсений положил пакет на край буфета, Анна посмотрела на отца, он чуть заметно кивнул ей, и девушка принесла из другой комнаты вазочку, положила в нее привезённые гостями конфеты, остальное убрала.
Отец прочитал молитву, и все приступили к трапезе, ребята ели с аппетитом, Митька то и дело старался умыкнуть конфету. Прохор Васильевич строго глянул на сына, мальчишка уткнулся в кружку с молоком, мгновенно отдернул руку, не смея взять сласть.
- Митька, кто вчерась пару по языку приволок? Седне ешо навоз на огород вывезешь и Орлика почистишь, а вечером мне тетрадки, сниму шкуру с хребтов, как обещал, если чего опять нагрезил, - строжился отец.
-Да, это она сама, я все сделал… - пытался возразить Митя.
- Я те, сама! Капитолина Ивановна - не сама, она еще мамку твою учила и знат лучше, ой и выпросишь ты, паря, - погрозил пальцем Прохор Васильевич.
Ребятня, позавтракав, начала собираться в школу, старшие помогали малышам снять с вешалок пальто и шубейки, Митька незаметно, пока отец разговаривал с Иванычем, умыкнул все же пару конфет со стола, быстро сунул их в карман и скрылся за дверями.
- Ой, шельмец, - рассмеялась Дарья, видя проказы сына.
- Чего там? - забасил Прохор Васильевич.
- Ладно все, Прохор, - улыбнулась Дарья мужу.
Скоро изба опустела, Дарья с Анной тепло одели Алёнку и ушли во двор управляться по хозяйству, Прохор Васильевич с гостями отправился к Демиду.
В доме Демида тоже было шумно, младшие дети собирались в школу, старший сын с дядькой ушли на промысел, а его жена провожала ребят у калитки.
- Доброго здоровьица, Евдокия Ивановна, хозяин дома? - чуть склонив голову, поздоровался Прохор Васильевич.
- Проходите, во дворе он, сани ладит, доброго утреца и вам, - ответила женщина, поправляя младшей Настеньке шерстяной платочек.
Два средних сына подростка лет по четырнадцати и дочка Настенька, лет двенадцати, отправились в школу. Прохор с гостями прошли во двор, в полумраке крытого двора Демид ремонтировал полозья деревянных саней, упряжь лежала здесь же.
- Доброго здоровья и мир вашей хате, - протянул руку сельский голова.
- И вам не хворать, приехали все же, а я уж мыслю, так городские сказали, да забыли! Я и на охоту не пошел, Степку с Федотом и с дядькой сладил, а сам жду вот, говорят, соболь ныне хорошо идет, - затягивая сыромятку, рассуждал Демид.
- Как же не приедем? Мы все время ждали, как выпадет снег и подморозит, - протягивая для приветствия руку, ответил Игорь.
- Ну и ладно, в пятницу с утреца и выдвинем. Бензин-то привезли? Путь-то далекий, - не отрываясь от работы, продолжал разговор Демид.
- Знакомьтесь, мой отец Федор Иваныч! А почему так долго ждать, до пятницы? - представил дядьку Арсений и тут же нетерпеливо задал вопрос.
- Ну, ты, паря, быстрый! Собраться надо, путь неблизкий и нелегкий, да мне прорубки ешо сладить надо, уходим не на день. Степка с Федотом садок с живцом-то сами сладят на налима, а вот прогон без меня им ишо трудно, день-два и пойдем в тайгу, не торопитесь. Завтрим боровка сладим, Авдотья сало в дорогу управит, говорю же, путь неблизкий, неделя в одну сторону, - объяснял Демид.
Гости слушали, не смея перечить, Иваныч внимательно смотрел на хозяина, Прохор Васильевич выслушал Демида и откланялся.
- Пора мне, сыну на дальнее зимовье харчи надо доставить, вы тут готовьтесь, а уж вечерять к нам, - сказал Прохор Васильевич и вышел.
Демид не прекращал работать, гости присели на скамейку у дома, смотрели на хозяина, первым не выдержал Игорь.
- Может, помочь чего?
- Дело мое, вам и не с руки в чистом-то, - пробурчал хозяин, без Прохора Васильевича он стал хмурым и неразговорчивым.
- Я помогу, что делать? - охотно подскочил Арсений.
- Ну, подсоби, вот тут придержи, - подал ему оглоблю Демид.
- Я к Прохору Васильевичу, Федор Иваныч, вы со мной? - спросил Игорь, и все понимали, почему.
- Нет, ты иди, мы уж тут, - ответил Иваныч, глядя, как увлеченно работает Арсений.
Иваныч внимательно смотрел на Демида и Арсения – их невероятное внешнее сходство теперь особенно бросалось в глаза. «Не может быть! Арсений встретил своего биологического отца! И надо же, какое сходство, казалось, так на мать похож, а вот сейчас смотрю, волосы бы Арсению темные - и копия отца. А Демид, судя по всему, ничего не знает», - рассуждал про себя дядька.
- Может, и я чем помогу? - спросил он.
- Да, сроблевно все, вот, хотел упряжь новую сладить, так сыромятка в мешке, запутали все сорванцы, не в труд, так помогите, - Демид указал на большой мешок, подвешенный под самую крышу дома.
Иваныч встал на лесенку, что стояла рядом, отодвинул мешки с вяленой рыбой и сухими травами и сбросил поклажу с сыромятиной. Вытряхнул содержимое у скамейки и принялся распутывать сыромятные ремни, складывая их по длине. Дело ладилось, к обеду Евдокия кликнула мужа и гостей. Демид отложил работу и пригласил Иваныча с Арсением в избу. У порога на стене крепилась вешалка из огромных лосиных рогов, а у другой стены стоял умывальник с вышитым полотенцем. Два проема в другие комнаты были наглухо завешаны плотными шторами из красного плюша. Старинный буфет с посудой стоял на кухне, в углу было много икон, горела лампадка. На столе стояла большая сковорода картошки с салом, соленные огурцы, в плошках налиты щи из кислой капусты со сметаной, большие ломти серого хлеба лежали на блюде посередине стола. Хозяин, войдя в дом, осенил себя крестом, низко поклонился, скинул фуфайку и вымыл тщательно руки, гости последовали его примеру. Евдокия пригласила всех к столу, сама вышла в соседнюю комнату, Демид сел в центр, прочитал молитву и молча приступил к трапезе. Он был человеком сдержанным и неразговорчивым, жена же его, Евдокия, была женщиной улыбчивой и приветливой, но при гостях она по обычаю удалилась. Пообедали молча, гости поблагодарили хозяина и вышли на улицу.
- Арсений, это, никак, отец твой? - тихо спросил Иваныч.
- Отец у меня один - ты, а он историю о матери рассказал и как в таежную деревню попал, история в точности та, что ты рассказывал, - ответил Арсений.
- Ну получается, отец, - покачал головой Иваныч.
- Биологический - да, но он не знает этого, а я ему не скажу, - сказал Арсений и взглядом показал дядьке, что вышел хозяин.
Демид молча прошел к саням и продолжил работу, Арсений принялся помогать. К вечеру Демид стал более разговорчивым и пригласил гостей на реку проверить жерлицы. Степан, Федот, Арсений и Иваныч ловко выбирали рыбу из вытащенных из-подо льда сетей. Бросали ее тут же, и она вмиг покрывалась изморозью, похолодало к вечеру крепко. Перед ужином мужчины парились в бане и строили планы на завтра.
Все следующие дни прошли в сборах, с утра резали боровка, хозяйка солила и топила сало, а Демид и гости готовили снегоходы, затем проверяли и чистили оружие. За эти дни Арсений очень подружился со Степаном и Федотом, они были близнецами, то и дело спорили друг с другом, Арсений смеялся и решал их спор. Настенька первый день присматривалась к новым людям в доме, а потом, видя одобрение матери, решила попросить помощи в решении задачи, Арсений с удовольствием принялся объяснять ей урок.
- Вы дюже умный, вот бы нам учителя такого, а то я математику ну совсем не смыслю, - благодарила девочка, складывая тетради в портфель.
- В следующем году у вас новый учитель будет, - улыбнулся Арсений.
- Знаю, Игорь Владимирович, он на Нюрке жениться хочет, - рассмеялась Настенька.
- Анастасия!? - строго одернула мать.
Девочка покраснела и опустила глаза, ей стало неловко за сказанное.
Так в делах и сборах пролетели три дня, вот уже все готово к дороге, и с утра Игорь был уже у дверей Демида, готовый в путь.
- Ну, сядем на дорожку, все ладно, Евдокия, детей береги да парням спуску не давай, жерлицу не загубите, зиму рыбалить. Все, нам пора, - резко встал Демид, обнял жену и вышел на улицу.
У ворот стояли два снегохода с нартами, нагруженными провизией и бензином. Путь предстоял далекий.

Глава 4

Тайга встретила путешественников неприветливо, летний ураган, поваливший сушняк, выдрал и вековые сосны с корнем. Приходилось петлять между буреломами, то и дело теряя проторенный путик. Чуть подтаявшие из-за оттепели забереги заставляли долго искать переправу через речушки, мокрый тяжелый снег налипал на полозья нартов и оседал под тяжестью снегоходов, к первому зимовью путники добрались только к вечеру. Старший сын Демида, Пахом, с бывалым охотником Савелием, братом Евдокии, готовили накроху на завтра. Повечеряли, Савелий оказался разговорчивей зятя, весь вечер травил охотничьи байки, с этим и уснули. Солнце еще не успело забрезжить на востоке, как Демид растолкал путников.
- Вставайте, путь неблизкий, ешо до моей деревни часов шесть добираться, а там, кто его ведат, кака дорога, видали, седне снова таять будет, ну, дал Бог осени, - сокрушался он, затягивая ремень на фуфайке.
Игорь с Арсением вскочили, не понимая спросонья, что происходит, на воздухе и спится по-другому. Иваныч быстро оделся и вышел из избушки, не нравилась ему эта затея - искать лесную деревню, на душе было все время тревожно, словно что-то случится, да и переживал он за Ларису и Катерину с сыном. Но бросить Арсения не мог, вот и разрывалась его душа… Он умылся снегом, отошел чуть от зимовья и уселся на поваленную березу, тоскливо посмотрел на восток, где за дремучей тайгой поднималось солнце, макушки огромных сосен заалели. Где-то далеко ревел сохатый, вызывая соперника на поединок. «Затянулся нынче гон у сохатого, зверье - оно не человек, чует погоду, вот оно что, конец ноября, а тепло, как в октябре, того и смотри, снег сойдет», - думал дядька, всматриваясь вдаль, влажный утренний воздух отлично доносил до него лесные звуки.
Иваныч сидел, закрыв глаза и подставив лицо утреннему ветерку, вдруг перед ним поплыли образы: Светляна на прогулке с маленьким Арсением, она рисует, поджав ноги и запутавшись в длинных русых локонах, вскидывает руками волосы и смеется, долго, звонко, вот она бежит, прижав к себе ребенка, а свора собак догоняет ее, а потом все растаяло, как серая дымка. Дядька резко открыл наполнившиеся слезами глаза.
- Светляна, наставь на правильный путь сына своего, бушует в нем кровь твоя, помоги ему справиться со страстями, не дай глупостей наделать, - вдруг отчаянно взмолился Иваныч и сам испугался своего порыва. - Чего это я? Вот посмотрим деревню и скоренько назад, - уговаривал себя дядька, прогоняя дурные мысли.
Он поднялся, кряхтя, и направился обратно к зимовью. Из избушки высыпали путешественники, уже готовые в путь, Савелий о чем-то громко разговаривал с Игорем.
- А завтракать? - видя скорые сборы отца, спросил Пахом.
- Рано и тепло, не сголодались ешо, и снегоход на сыто брюхо хуже тянет, позже, - ответил Демид и стал проверять снегоход к дороге.
Савелий и Пахом остались в зимовье на охоту, дальше они не поехали.
Через полчаса выдвинулись в путь, ехали долго, Демид не давал никому спуска, к обеду добрались до сгоревшей деревни, где раньше жила семья Демида. Остановившись у околицы, он глубоко вздохнул и перекрестился, низко поклонился черному пепелищу, что осталось на месте его родной деревни. Было видно, что ему тяжело смотреть на обугленные, догнивающие в лесу стены изб и остовы мертвых печей. Путники не мешали ему, отойдя в сторонку, он постоял еще несколько минут так в полной тишине, потом подошел к дядьке:
- Тут недалече зимовье наше с тятькой есть, часа два ходу, там и заночуем, и свечереем, - тихо сказал Демид, нахлобучил шапку и сел за руль снегохода.
Колючие снежные брызги вырывались из-под гусениц снегохода, путешественники развернулись и, прибавив скорость, двинули в тайгу. Как и говорил Демид, через два часа пути они оказались у старого зимовья, было видно, что лет пять сюда никто не заглядывал. Старая береза упала и перегородила вход в избушку. Все вокруг поросло молодняком осины, когда-то сюда приходил косолапый, у вековой сосны, что росла поодаль, он содрал кору на уровне макушек охотников, делая метку, что он здесь хозяин. Потом зверь проник в избушку, перевернул незамысловатый охотничий скарб, поел немудреные запасы, оставленные человеком. Обычно, уходя, охотники не запирают дверь в зимовье, а оставляют открытой, чтобы избенка продувалась и не гнила, а пришедший лесной гость мог заглянуть вовнутрь, а не пакостить, сдвигая углы. Пришлось приниматься за дело - Иваныч разрубил сухую березу и сложил дрова у входа, Демид наладил дверь и подлатал печь, как смог, Арсений тем временем принес воды и вымыл полати и стол в избушке, вытряс старые медвежьи шкуры, что служили охотникам подстилкой для сна. А Игорь занялся ужином, он затопил печь и варил похлёбку. На улице хоть и было достаточно тепло для конца ноября, но за день все промерзли и проголодались, Демид не дал привала, и все поели только поздно вечером. На разговоры сил не осталось, уснули все мгновенно. Ночь прошла спокойно, утром Демид подкинул дров в печь, подогрел оставшуюся с вечера еду и разбудил друзей.
- Ну, горожане, вставайте, восемь уже, завтракать - и в дорогу, на пути ешо два зимовья наших с тятей, а там ночи две в лесу ночевать будем, того пути суток четверо, - сказал он и сел за стол, достал ложку, протер ее и принялся за трапезу.
Путники, потягиваясь, встали с лежанок, Арсений с Игорем вышли на улицу.
- Демид, ты говоришь, что четверо суток, а я думал, дорога дальше… - спросил Иваныч.
- Пешим ходом - да, а на снегоходе так и есть, я дороги той ни в жисть не забуду, и, если бы не Прохор Васильевич, не сговорили бы вы меня туды вернуться, - ответил Демид, доедая похлебку.
Смахнул хлебные крошки со стола и, забросив их в рот, он налил из помятого чайника горячий чай на травах, потом вышел на воздух.
- Вы чего, парни, раздурились, похлёбка стынет, спешить надо, - увидев, как Арсений с Игорем балуются в снегу, строго сказал Демид.
- Сейчас, батя, идем, - неожиданно вырвалось у Арсения.
Демид поставил кружку на обледеневшую чурку и стал снимать с нартов канистру с бензином. Он проверил баки снегоходов, долил нужное количество топлива, а пустую тару положил под крышу зимовья.
- Не хватит-то бензинчика до места, с последнего зимовья пешим ходом пойдем!
- И на много не хватит?
- Ну, я так разумею, с последнего зимовья налегке пойдем, снегоходы там оставим, мясо надо по дороге добыть, тайга она, брат, не ласкова матка к людям, всяк могет случиться, надо, чтоб харчи на обратну дорогу были, - рассуждал Демид.
- Правда твоя, надо так надо, - согласился Иваныч и проверил запасы на своем снегоходе.
- Гони мальцов-то, засиделись, однако, солнце глянь, где, - торопил таежник Иваныча.
Дядька заспешил в избушку, молодые люди уже собрались и укладывали скарб повыше, так, чтобы зверь не достал, мыши и всякая мелочь, что лезет зимой в тепло.
- Пора, - отрывисто скомандовал Иваныч и вышел на улицу.
- Вот возьми мешок да повыше под крышу прибери, там бочка есть, туда и сунь, на обратну дорогу харчи, чего все с собой-то таскать, - подавая мешок Игорю, сказал Демид.
Молодой человек встал на стоящую у избенки чурку и с трудом открыл крышку у металлической бочки.
- Демид, а здесь сухари, крупа и спички, а еще мешочек какой-то тяжёлый, - рассматривая содержимое бочки, сказал Игорь.
- Оставь, это для охотников, вдруг кто заплутат, а мешочек этот с дробью я давеча клал, сунь мешок и айда, - строго ответил старый таежник.
Потом он откатил от избушки чурку, завел снегоход, и путешественники продолжили свой нелегкий путь. Как и говорил Демид, путь от зимовья до зимовья был тяжелый, но дорога была знакома, только иногда приходилось рубить поваленный сушняк да миновать еле различимые под снегом речушки. Все два дня валил снег, ветви деревьев гнулись под тяжестью снега, и кухта то и дело летела на путников, попадая за шиворот. Вечером второго дня, когда путники уже добрались до последней избушки, случилась метель, а ночью подморозило. Ранним утром, когда было еще совсем темно, Демид зажег керосинку, растопил печь и, глядя в малюсенькое, полностью замерзшее окно, тихо сказал:
- Ну вот, и сморозило все, нам-то это на руку, пока зверя не добудем - здесь останемся, без мяса нам никак.
- Какого зверя, ехать надо! - возмутился Арсений, он проснулся от светившей ему в лицо лампы.
- Ты, паря, молчи покуда, твое дело подсобить Иванычу голицы сробить, там под коньком лежат, мои и тятины, Иванычу махнашки свои дам, и пешим ходом дальше. А я покуда в лес, может, к вечеру возвернусь, а нет, к завтрему ждите, - надевая телогрею, а сверху фуфайку, озабоченно ответил Демид.
- Может, я с вами? - спросил Арсений и вскочил с полатей.
- Куды тебе, как слон по тайге идешь, а я скрадом пойду, мороз, худо, все трешит под ногой-то! Подсоби лучше тут, печку не прозевай, тута дров пока хватит, а после нарубите, да впрок тож, - улыбнулся желанию Арсения Демид.
Он ловко перекинул карабин через плечо и вышел. В избушку ворвались клубы холодного воздуха, дверь резко захлопнулась, и Арсений остался наедине сам с собой.
«Серьезный мужик и немногословный, а главное – всегда знает, что ему нужно делать и ответственность за других на себя брать не боится», - подбрасывая дрова в печь, подумал он. Отец все больше нравился ему своей надежностью, основательностью.
За ночь изба остыла, Иваныч с Игорем кутались в полушубки и мирно спали на верхних полатях. Весь день путники занимались заготовкой дров и приготовлением лыж, мыши погрызли кожаные ремешки крепления, и пришлось их менять. Демида все не было, стемнело рано, мороз к ночи крепчал. Приготовили кашу и долго ждали охотника, но ни вечером, ни утром он не вернулся. И только в сумерках следующего дня на поляне, что вела к избушке, показался чуть заметный силуэт тяжело идущего человека. Арсений с Игорем поспешили ему навстречу. Демид, впрягшись в нарты, тащил тяжелую поклажу - разрубленную тушу лося. Молодые люди сняли с него впившиеся в плечи веревки и помогли Демиду дойти до избушки.
- Ну, слава Богу, добрался! Обнешали леса чего-то, насилу выследил, все больше матки, а тут гляжу – небольшой, году трех, рогач, долго я за ним брел, ой, и шустрой, замотал меня совсем. Но есть теперь провизия, правда, не всего пришлось забрать, там оставил и засторожил, Бог даст, в обратный путь сподобимся, то сберем, - рассказывал Демид.
Разделали мясо, несколько больших кусков сразу запекли прямо в печи, густо обмазав глиной, немного засолили, большую же часть забили в железную бочку и выставили в лабаз на мороз. Наутро, закончив все приготовления, путники тронулись в путь уже пешком. Игорь с Арсением на голышах: «Так им сподручнее, молодые», - решил Демид, а сам он и Иваныч шли на охотничьих лыжах, подбитых камусом. Шли тяжело, Арсений, не привычный к тайге, то и дело отставал, с трудом справлялся с пригорками, мороз обжигал ему лицо и парил спину. К обеду Арсений был похож на покрывшийся инеем замерзший сугроб, он падал, вставал, снег на одежде таял, а затем превращался в лед. Приходилось делать привал, разводить костер и сушить одежду, пили травяной чай со сгущенным молоком - на полный желудок идти тяжело, а плотно ели только вечером, чтобы за ночь восстановить силы.
- Таежник с тебя никакой, - наливая Арсению в железную кружку чай, улыбался Игорь.
- Я научусь, я ведь двадцать пять лет просидел в инвалидной коляске, потом я за год встал, по тайге тоже ходить научусь, - грея озябшие руки о горячую кружку, упрямо отвечал Арсений.
- Научишься, паря, жить захочешь, всему научишься, - с одобрением приговаривал Демид, прихлебывая ароматный напиток.
После привала шли дальше, дорогой, ведомой одному Демиду, каждый думал о своем: Иваныч во что бы то ни стало хотел спокойствия для Арсения и вспоминал свое путешествия в эти леса давным-давно. Игорь хотел быстрей вернуться назад и любоваться на ненаглядную Аннушку, Арсений радовался в предвкушении нового открытия, своего настоящего дома, а Демид ни о чем не думал, он шел быстро, всматриваясь в уже изменившуюся местность. Молодая поросль берез показывала, что здесь когда-то был пожар, местность изменилась до неузнаваемости, а там на опушке росли сплошь вековые сосны, появились новые русла ручьев и образовались старицы, и только тонкая нить реки говорила о том, что он на правильном пути. Демид шел ровно, дыхание его было ровным, размеренным, он уверенно скользил между сосен, всматриваясь в темнеющую даль.
Иваныч, несмотря на возраст, поспевал следом, Игорь был спортивным молодым человеком и не раз участвовал в лыжных гонках. Арсений занимался горными лыжами, но это было скорее развлечением, чем увлечением, и голыши для него стали новинкой, но его характер не позволял сдаваться, показывать слабину и усталость. Так, след в след они и шли по тайге, пока совсем не стемнело. Чуть поодаль от большой ели путники развели костер, приготовили еду, потом разгребли прогоревшие угли, настелили на место костра лапник и устроились на ночлег. На следующий день Арсению было уже легче, он приспособился к лыжам и мог держать темп. Так прошел следующий день, а ночь повторила предыдущую. И вот на исходе третьего дня путники вышли на большое поле, поросшее соснячком. Слабый ветер гнал снеговую порошу, молодые сосенки, уже окрепшие березки и осинки крепко держали на своих ветвях белые шапки снега. Демид остановился как вкопанный, Иваныч поднял голову и тоже остолбенел.
- Добрались, - тихо сказал Демид.
- А где же деревня? - забегая вперед, спросил Арсений.
- Деревня там, за полем на взгорке, а здесь когда-то были огороды, - ответил Иваныч.
- А ты бывал тут? – спросил его Демид.
- Приходилось, - еле слышно ответил дядька.
- Ну, пойдем, чо ли, вечереет, Бог даст, не прогонют. Народец тут странный живет, боязно, а делать нече, - сказал так Демид и пошел в сторону пригорка.
Путники последовали следом, Арсений то и дело заглядывал через плечо впереди идущего Игоря, чтобы быстрее увидеть деревню. И вот, наконец, стали видны темнеющие вдали избы.

5 глава
Несмотря на усталость, путники прибавили ход, у них словно открылось второе дыхание, солнце почти село за горизонт, и морозная дымка стирала все очертания окружающего мира. Арсений изо всех сил вглядывался вдаль - вот та цель, к которой он стремился на протяжении последних лет своей жизни. Место, где он должен был родиться и создать новый род, стать вождем своего народа, Синегором, мудрым и справедливым правителем, находилось совсем рядом. Но по воле судьбы жизнь его проходила совсем в других местах, и только внутренний голос все время звал его на землю предков, нестерпимое желание найти эти края и понять, откуда он, не давало ему покоя ни днем, ни ночью. И вот, наконец, он здесь, однако то, что он увидел, заставило сжаться его сердце.
Тайга почти поглотила деревню, поваленные заборы практически сгнили, и только черные, поросшие мхом столбы, как зубы гигантского зверя, торчали тут и там. Тес на крышах изб совсем обветшал и провалился, а на иных поселился березовый молодняк, окончательно разрушая и без того ветхую кровлю, темные глазницы окон в избах пугали своей пустотой, некогда богатое убранство резных ставен потрескалось и обвалилось. Путники медленно шли по деревне, Иваныч внимательно смотрел по сторонам и с трудом узнавал когда-то крепкие дома, поражающие капитальностью, сейчас его встречало полное обветшание и даже смерть всего, что раньше процветало и радовало глаз. Вот показалось лобное место таежной деревни, терем, в котором заседал Совет синегорцев, на обвалившемся крыльце лежал прогнивший щит из сколоченных между собой досок - все, что осталось от огромной входной двери, и маленькая сосенка проросла сквозь трухлявые доски высокого порога и уже расправила свои зеленые ветви.
- Здесь заседали синегорцы, а это площадь, где в выходной проходили шумные веселья, - указывая на некогда огромный резной терем, сказал Иваныч.
Арсений с Игорем попытались войти внутрь, но сгнившие полы проваливались под тяжестью их тел, и они решили, что утром вернутся сюда вновь. Уже совсем стемнело, нужно было определиться на ночлег, путники решили переночевать у терема под высокой сосной, они нарезали лапника, приготовили лежаки. На пустыре развели костер, с большим трудом сковырнули ножом несколько булыжников и, прикатив, покидали их в огонь, чтобы потом уложить под лежанки. Потом они достали из рюкзаков консервы и только было приступили к ужину, как вдруг из темноты в отблесках костра показалась темная худая фигура женщины. Она медленно двигалась к путникам, мужчины оцепенели от ужаса. Кто может жить в совершенно разрушенной временем деревне, кроме привидения? Женский силуэт приближался, не издавая ни звука, и вот она уже совсем рядом, ярко освещенная пламенем костра. Перед ними оказалась очень высокая аскетически худая женщина, на вид лет сорока, в черном в пол платье и в напоминающем тулуп меховом одеянии, голова ее была покрыта таким же черным платком. Огромные впалые глаза с темнеющими кругами, тонкие бледные губы старили ее изможденное лицо.
- Доброй ночи вам, - поклонилась женщина.
- Здравствуйте, - неожиданно тихо ответил Арсений, остальные путники молчали, словно окаменев.
- Вас ожидают, идите со мной, - спокойно сказала женщина и повернулась.
- Здесь живет еще кто? Темно совсем, может, эту часть деревни бросили да на новом месте отстроились, - предположил Иваныч, собирая пожитки в рюкзак.
Все молча поднялись как завороженные и последовали за ночной гостьей. Женщина уверенно шагала темными улицами, петляя между заброшенными домами, освещенными луной. Шли долго, вот уже показались последние поваленные столбы давно заросших бурьяном огородов, а дальше могучие сосны заслонили лунный свет, что сквозь рваные тучи кое-как освещал путникам дорогу. Ветви плотно скрывали небо, темнота была непроницаемой, и только слышалось шуршание шагов по колючему снегу. Сколько они прошли в такой вязкой плотной тьме, путники не поняли, время застыло, и вот показалось еле различимое свечение откуда-то из-под земли. Женщина открыла дверь, и лента яркого света осветила вход, вырубленные в земле ступеньки вели вниз.
«Землянка», - подумал Арсений, щурясь после кромешной тьмы.
Путники вошли в помещение – это была небольшая комнатка из лиственничных бревен с маленьким оконцем у самого потолка, с крошечной печью из красного кирпича, две лежанки стояли у стен, в центре был стол с чадящей жировухой и лавки, застеленные шкурами. На лавке у стола сидела старуха, опираясь на деревянную клюку, сгорбленная, худая, ее длинные узловатые пальцы тряслись, она куталась в рваную шаль, одной рукой прижимая к себе берестяной свиток.
- Доброй ночи, - поздоровался вошедший первым Демид, за его спиной стояли Арсений и Игорь, Иваныч замешкался, закрывая тугую, промёрзшую дверь.
- Жду вас, жду, бесценные гости, ладно ли добрались? - сказала старуха так, как будто она ждала путников давно.
- Слава Богу, все живы, - ответил Демид, снимая шапку и глядя по сторонам в надежде увидеть иконы и перекреститься.
- Осени себя крестом так, твой Бог всегда с тобой, а наши покинули нас почти тридцать лет назад, - спокойно сказала старуха, вставая с места и кладя свиток на стол.
Старуха внимательно посмотрела на мужчин, стоявших у порога, ее сморщенное лицо вытянулось, маленькие глазки вдруг стали ясными и совсем молодыми, заблестели чуть голубоватым светом. Она медленно подошла к путникам, потянула носом, будто принюхиваясь к пришедшим.
- Синегор, хвала предкам! Ты вернулся, вернулся, сойдет сыть на народ наш многострадальный, - хватая длинными костлявыми пальцами Арсения за грудки и прижимая к себе, вдруг вскрикнула она.
Арсений некоторое время стоял как вкопанный, он оторопел от неожиданного порыва старухи, потом обнял ее, и так они простояли долго, как будто встретились два родных человека.
- Садись, отрада наша, садись ближе, - усаживая Арсения рядом с собой на скамейку и боясь выпустить его руку, шептала старушка. – Проходите и вы!
Путники разделись и сели за стол.
- Агафья, собирай на стол, гость у нас долгожданный, и вы садитесь, с вами у меня разговор особый будет, - строго сказала старуха, обращаясь к остальным мужчинам.
Женщина, что привела путешественников, поставила перед ними большую миску меда и чугунок вареной похлебки. Иваныч достал из рюкзака сухари и остатки запечённого мяса, все сложил на стол. Старуха костлявой рукой взяла сухарь и поднесла его к носу глубоко вдыхая хлебный аромат.
- Глянь, Агафья, хлеб! Уж сколь лет мы его не видывали, - как ребенок, обрадовалась старушка.
- Десять, - отрывисто ответила женщина и села поодаль на лежанку.
- Хлебца-то возьми с медком, - улыбнулась старуха женщине, ее белые ровные зубы блеснули в пламени жировухи.
- Благодарствую, - сказала Агафья, взяла сухарь и налила травяной чай из глиняного чайника, что стоял на печи.
- Пейте отвар-то, пейте, чай, пристали с пути-то, - хрустя сухарем, говорила старуха.
- Спасибо, - ответил Арсений, он хотел было налить всем чаю, но старуха задержала его руку.
- Негоже самому, твоя доля другая. Федун, налей-ка всем, - неожиданно обратилась она к Иванычу. Все переглянулись, Иваныч был поражен, что бабка знает его. Откуда?
Он беспрекословно встал и налил в приготовленные кружки горячий отвар. Гости принялись за нехитрый ужин.
- Откуда вы знаете Федора Ивановича? - спросил робко Игорь.
- Всех вас знаю, это он вам Федор Иванович, а мне Федун, скока горя и боли принес он люду моему! Ну, да спрос с него небольшой, душа у него задурманена силой поганой до времени была. Искупил он проступок свой тяжелейший, не дал сгинуть сыну нашему, а что матушку не сберег - так на то ее воля была, - сказала старуха, пристально глядя на Иваныча.
- Твоя правда, Лукерья, не сберег я Светляну, и что тогда со мой было? Видно, бес попутал, - узнал старуху Иваныч, присел за стол и замолчал.
- И тебя знаю, и в пояс тебе поклониться хочу! Ладно ты жизнь свою прожил, суть в тебе от отца твого и в сынах твоих продолжится, вот и Синегор наш дюже на тебя похож! Сильный род за ним пойдет, кровь твоя и наша силу огромную земле дадут, - вставая и низко кланяясь Демиду, прошептала старуха.
Демид в изумлении поднял глаза на старуху, он не понимал, о чем ему говорит эта старая женщина.
- Так не сказали тебе? - видя удивление Демида, спросила старуха.
- Чаго сказать-то должны? Попросили меня, я и привел их, с городу ученые, говорят, они, - ответил таежник, не понимая, о чем речь.
- Синегор - сын твой, тем разом, что бывал ты тут, семя свое нам доверил. Вот и дали небеса надежду на продолжения народа нашего, а после того и не рожала земля Синегора более. Прокляли предки народ, ушла сыть на тридцать лет, не сберегли мы матушку, лишили народ закона великого, грязные помыслы пустили в души людские, распри и беды обрушились на общину. Стал люд дуром дурить, в мир бежать, да законы праотцов нарушать, а зверь лесной и птица покинули места эти гиблые. После двух десятков лет без сыти от горя и голода увел народ вглубь от глаза мирского пришлый. А мы с Агафьей в конце лета сюда вернулись, знала, что вы придете, Синегора дожидаться осталась. Вина в том и моя есть, и живу я только мольбой о возвращении сына нашего. И вот радость великая - вернули предки Синегора, и новое семя принес он с собой. Матушек растим, а мужа правильного нет давно, так пришел Синегор и рода начало привел нам, - указывая на Игоря, говорила старуха.
Игорь шумно пил травяной отвар, ничего не понимая, Иваныч с Демидом посмотрели на него с улыбкой. Они понимали, о чем говорит старуха, но пугать парня не хотелось, пусть все идет своим чередом. Арсений достал из рюкзака завернутую в цветной платок книгу, вложенные в нее золотые таблички и протянул старухе. Она всплеснула руками, а потом осторожно, с любовным трепетом развернула платок, поцеловав дорогую реликвию, глубоко выдохнула, словно освободилась от чего-то.
- Теперь все будет ладно, пейте отвар и спать, - строго приказала она и протянула помощнице руку.
Та подскочила, помогла бабке встать, провела ее к лежанке, что была у печки, старуха еще раз поцеловала книгу, положила ее на край лежанки, просунула руку куда-то за печь и вытащила берестяной короб. Смахнув с него толстый слой пыли, открыла крышку и достала золотой кубок, украшенный цветными камнями, стопку золотых табличек, точно таких, что передал ей Арсений, маленькие серебряные стаканчики с золочеными крышками и еще много мелких вещиц, о происхождении которых никто, кроме старухи и Агафьи не догадывался.
- Все сгодится, скоро все сгодится. Агафья, мужик-корень готов?
- Готов, матушка, третьего дня готов, - ответила женщина очень тихо.
- Вот и ладно, а теперь отдыхать. Дай-ка мне свиток берестяной, грамотку заветную, завтра уж Синегору отдам, а сейчас спать, - еще раз сказала Лукерья и все сложила в короб, сунула за печку и, довольная, молча улеглась спать.
Агафья бросила к печи медвежью шкуру и велела мужчинам ложиться, Арсения уложила на свое место, а сама торопливо вышла из избенки.
- Замерзнет бабенка? - забеспокоился Демид, видя, что Агафья ушла.
- Спи, в бане она сночует, - отрывисто прошипела старуха.
Все затихло, Арсений не мог уснуть, он тихо лежал, вслушиваясь в тишину и сопение Иваныча и Демида. В его голове пока не укладывалось все, что он здесь увидел и услышал - старухе на вид лет сто, худая черная женщина, его называют Синегором, так несколько раз его называл Иваныч, когда он был маленький, это его настоящее имя, удивило очень почтительное отношение к нему одному. И что значит продолжить здесь род, и пришла с ним сыть? Вроде бы все понятно, но в то же время ничего не понятно. Он пришел сюда посмотреть, как живет его народ, а народ ушел, бросил деревню, только старуха и черная женщина как будто ждали его прихода, вроде как точно знали, что он придет. У него семья, долг, обязанности перед Катей и сыном, а бабка твердит, что он возродит их народ, но как? Остаться здесь он не может, его интересовало только то, что связано с жизнью его матери, никаких изменений в своей жизни он не планировал. В этих противоречивых думах он и уснул.
Пробудился Арсений от легкого озноба, парок от дыхания и совсем озябшие ноги говорили о том, что землянка совсем выстыла. Он осмотрелся, в комнатке никого не было, печь совсем холодная, на столе стояли глиняные кружки с недопитым травяным отваром, лежали собранные рюкзаки, в углу Демидов мешок с провизией и патронами, пушистый ледяной куржак вился вокруг двери. «Давно ушли», - подумал Арсений и принялся растапливать печь лежащими у стены крупными смолянистыми поленьями, за печной вьюшкой он обнаружил берестинку, и вот уже в печке весело затрещали поленья, тепло пошло по всей избенке, запахло хвоей и медом.
Арсений сидел у печи и смотрел на огонь, в его душе что-то менялось, что, он пока не понимал, но что-то очень важное происходило с ним сейчас. Еще немного посидев так, он резко встал, надел куртку, сапоги и вышел на улицу. Восходящее над тайгой солнце окрасило все в розоватый цвет, снег на лапах вековых кедров искрился всеми цветами, как драгоценный алмаз в зеленой оправе. Молодой человек вдохнул хрустальный морозный воздух всей грудью, голова немного закружилась, он присел на стоящую у ступенек колоду для рубки дров. Избенка, в которой путники ночевали сегодня, до середины вросла в землю, она стояла на опушке леса, и что удивительно - по одну сторону опушки сплошь росли березы, стройные белоствольные, а по другую - сосны огромные, вековые и тут же молодые, стройность их рядов наводила на мысль, что лес этот кем-то был посажен. Чуть поодаль стояла рубленая, добротная изба побольше, из трубы к голубому небу поднимался дым, у ее входа была аккуратно сложена поленница дров.
Арсений любовался на сказочную картинку опушки леса, деревянную избу с белым пушистым дымом из кирпичной трубы, девственной тайгой и белыми, как парное молоко, горами на горизонте. Он медленно поднялся, опьяненный чистейшим воздухом и красотой пейзажа, и по вытоптанной в снегу дорожке прошел к топившейся избе, заглянул внутрь. Баня была пуста, бревна стен и пола чисто вышарканы, Арсений рассмотрел высокий полок и лавки, шайки для мытья и выдолбленные бочки для воды, берестяные туеса с белой массой, напоминающей то ли мыло, то ли известь, в предбаннике по стенам висели пучки сухих трав и корешки, стояли запасы на зиму, туеса с ягодой и грибами, кедровый орех, масло, мед в сотах, короба с вяленой рыбой, немного репы и моркови, пересыпанной голубым мхом. Арсений окликнул Агафью, ему никто не ответил, он плотно притворил за собой дверь и вышел на улицу. Из глубины леса на взгорке показалась высокая темная фигура, молодой человек узнал в ней ночную гостью, он поспешил ей навстречу. Женщина медленно шла, покачиваясь из стороны в сторону, она несла на плечах коромысло с тяжелыми деревянными ведрами, полными студеной воды.
- Давайте, я помогу, - пытаясь взять у женщины ношу, сказал Арсений.
- Негоже вам прислуживать люду, - ответила Агафья, но согласилась принять помощь, было видно, что она сильно устала. - Благодарствую, пристала я. Мы с матушкой Лукерьей редко баню топим, силы у нее не те, шестого дня ей сто седьмой годок пошел, да и мне с ручья воду не сподручно носить, для дела я кажен день ношу, а для бани - раз в десяток ден, - Агафья оказалась разговорчивой.
Арсений медленно шагал следом за женщиной, стараясь не расплескать воду.
- А народ-то где? - спросил он, радуясь разговорчивости спутницы.
- Все в главный терем пошли к обряду готовиться, и вам надобно туды, матушка Лукерья сказала, что учиться вам надо, бремя на вас тяжёлое лягит, многое знать надобно, - улыбаясь, открыла дверь в баню Агафья.
Арсений вошел в баню, поставил ведра на лавку и вышел. Женщина, ярко освещенная золотыми солнечными лучами, поправляла сбившийся платок, ее длинные светло-русые косы упали на грудь, она вся как будто светилась необыкновенным светом. Арсений смотрел на нее и не мог поверить преображению - перед ним стояла молодая и очень красивая женщина с огромными зелеными глазами, окаймлёнными пушистыми ресницами, ее влажные розовые губы чуть вздрагивали в нежной улыбке. Агафья взглянула на него, яркий румянец вспыхнул на ее щеках, еще через секунду она смущенно отвела взгляд. Арсений смотрел на нее во все глаза, такой красавицы он никогда не видел, еще вчера ему показалось, что перед ним черная костлявая старуха с угрюмым потухшим лицом. А сегодня, о чудо, она расцвела и преобразилась, как бутон розы после ночного дождя, и все вокруг нее, казалось, сияет и торжествует. Ярко-голубое небо, белый лес и ослепительно блестящий снег создавали ощущение волшебства, и она показалась Снегурочкой из сказки. Арсений даже не замечал, что Агафья все в той же черной нелепой юбке и темном стареньком платке, но он не мог оторвать от нее взгляд, так прекрасное было ее лицо и красивы изящные, как лебединые крылья, руки. Все вокруг словно преобразилось. В душе Арсения звучала изумительно красивая музыка, ему хотелось кричать, петь, подхватить эту женщину и прижать к себе, он не мог объяснить себе, почему, но внутри все трепетало от восторга.
- Надо торопиться, дни сейчас коротки, а дел много, - завязав платок, вдруг сказала Агафья и пошла вперед по тропинке мимо берез и сосен, растущих ровными рядами.
- Деревья сажали? – вдруг, словно очнувшись, спросил Арсений, поднимая голову и вглядываясь в верхушки вековых деревьев.
- Да, это наши предки и тот, кто ушел безвременно … Видишь сосняк? Это мужи наши лежат, а березы - то жены, матушек же отдельно носили в тайное место, они роду жизнь дали, их рябина кормит, душу бережет, рябина плодная и душа матушки плоть от чистоты. А Синегоры по краю, род берегут и после жити, вишь, кедруха какая, это они, Синегоры, праотцы наши, - объясняла Агафья, указывая рукой на деревья.
- А как же вы на кладбище живете? Почему в деревне не остались?
- Матушка Лукерья говорит, что праотцы нас сберегут, а деревня без Синегора сыть потеряла, и жити в ней нет, а теперь вернется все, и люд вернется, - весело засмеялась женщина, прибавляя шаг.
Арсений насилу поспевал за ней, она словно парила над узкой тропинкой между сугробов, шурша длинной темной юбкой.
- А куда Синегоры девались, наверное, не один род начинался в деревне? - спросил Арсений.
- Не один. Когда матушку твою лихие люди в мир увели, стоял у каменных тронах Синегор старец, так он от горя в семь ден сгорел, после Синегором стал Симион, его в осень медведь заломал, в том годе духи зла в зверя вошли, много народу шатуны заломали, не одыбал он, следом ушел. После Синегор Прокоп был, стоял у каменных тронов пять лет, при нем двух матушек-готовок, маленьких то есть, волки загрызли, люд порешил, что душа у него без сыти, на выселки увезли, он там и утоп. Потом совсем молодой Синегор Архип стал, так он люд совсем распустил, законов не знал, а книгу нашу в мир унесли, брать правду неоткуда стало, вот и начались у люда распри, убили его при драке, так и остались мы без головы. Тогда старики во главе с Виталием-мирянином народ наш в лес увести решили, подальше от мира. Лишь недавно мы с матушкой сюда вернулись тебя ждать. Там, в новом поселении, они совсем без жити пропадают, матушек растят, а семя нового нет, болеют шипко и младенцы мрут. Теперь-то все по-другому обернется, в лютой месяц ходоки придут, увидят тебя и скопелем назад воротятся, - улыбалась Агафья, рассказывая историю своего народа.
И вот уже показалась деревня, старые перекошенные дома, как мертвые великаны, пугали пустыми глазницами окон. Арсений старался не смотреть на полное запустение некогда крепкой сытой деревни. Он спешил за спутницей, глядя только на ее спину, ему хотелось взять ее за руку, но что-то внутри останавливало, сдерживало его.
- Ты не серчай на мертвые дома, они родятся заново, вон, лесу скока, одно лето - и все встанет снова! Главное, сыть вернулась, и жити будет, и люд народится здоровый крепкий, как кедры в лесу. Вернулась радость, и семя матушке будет, и род новый, и Синегор от крови и плоти, - радовалась Агафья, словно читая мысли Арсения, она почти бежала к старому терему.
И вот показались поросшая молодым осинником площадь у терема, старая сосна, под которой вчера решили переночевать путники, и огромные древние изваяния. Арсений подошел ближе, вглядываясь в знакомые знаки и рисунки: «Закон жити», - прочитал он.
- Позже, все позже, у тебя будет время, а теперь пора, солнце уже в пике, обряд надо творить, - сказала Агафья и потянула его за рукав.
Арсений послушно последовал за ней, она привела его к старому полуразрушенному терему, обошла его с другой стороны и ловко вскарабкалась на обледеневший валун. Она вошла в открытое окно, Арсений последовал за ней. В полутемном холодном зале пол совсем сгнил и провалился, лишь кое-где торчали из-под снега ветхие доски, да обломки огромного стола, за которым много лет назад сидели старцы. Крыша, сплошь в дырах, пропускала яркий солнечный свет, и как только солнце вошло в зенит, два огромных каменных трона, словно выросших из-под земли, начали излучать невероятное тепло и чуть видимое свечение. Кругом снег, мороз, а каменные кресла согревали полуразрушенный терем. Лукерья еле слышно дала команду Иванычу и Демиду, они с трудом усадили Игоря на каменный трон, он почти не шевелился, его ноги, как плети, волочились по земле, глаза смотрели растерянно, он не проронил ни слова. Старуха, кряхтя, с трудом забралась на поставленную позади каменного трона высокую колоду и принялась читать заклинания на непонятном языке. Затем достала из-за пазухи венец из березовых веток и надела ему на голову. Демид с Иванычем стояли чуть поодаль и внимательно наблюдали за происходящим. Дядька держал в руках большой золоченый сосуд, наполненный неизвестной жидкостью. Лукерья едва дотягивалась до головы Игоря, так высоко стояли каменные троны. Она шептала и шептала, не прекращая ни на секунду обряд, затем сделала Иванычу знак рукой. Он торжественно поднес к ней золоченый сосуд, Лукерья окропила голову Игоря и продолжала шептать понятные только ей заклинания.
Игорь сидел на троне в белых льняных одеждах с широко открытыми глазами, его тело было расслабленным, руки скрещены на груди. Вдруг почки на венце стали набухать, и среди зимы появились маленькие зеленые листочки, сморщенные, клейкие, как бывает в мае. Его плоть встрепенулась и дала о себе знать. Демид с Иванычем торжественно захлопали в ладоши, они подбежали к Игорю и накинули на него тулуп, парень не шевелился, мужчины с трудом выволокли его наружу, уложили на нарезанный пихтовый лапник, затем подвели старуху к окну. Арсений смотрел на все молча, в его душе что-то происходило, он словно знал, что случится потом, понимал и осознавал, что говорила Лукерья. Он искренне радовался происходящему, чувствовал всю торжественность момента, его сердце часто стучало, мыслей не было, он всем своим существом растворялся в невероятной радости происходящего. Стоя у самого выхода, он подхватил Лукерью на руки и помог ей выбраться из терема. Игоря накрыли тулупом и понесли в направлении избушки, шли быстро, Лукерья не отставала, она несла золоченый сосуд и приговаривала: «Готова, матушка, готова, скоро свершится чудо, чудо рождения чистого и светлого Синегора». Понимая, что происходит, он шел вслед за всеми, вот только девушки нигде не было.
- А где Агафья? - вдруг спросил он.
- Готовится матушка, к таинству готовится, - торжественно ответила Лукерья.
- К какому таинству? - не хотел верить Арсений.
- Мать рода она, двадцать годков ждала семя чистое, и вот свершилось, род новый начнется с нее, с матушки Агафьи, - ликовала Лукерья.
Арсений прибавил шаг, он обогнал старуху, схватил ее за рукав и развернул к себе, в его душе все перевернулась, его словно обдало кипятком и безграничный восторг сменился гневом: «Она родит ребенка от другого мужчины, она никогда не сможет быть со мной, я потеряю ее, не успев приобрести». Сердце замирало в его груди, он не мог объяснить, что с ним творится, но от одной мысли об этом он умирал. Он чувствовал всем своим сердцем, что, если сейчас он это допустит, его сердце и душа разорвется на миллионы самых малых частиц.
- Нет!!! - закричал он, и эхо, подхватив его крик, трижды повторило. - Нет! Нет!!! Нет… - все твердил он, как одержимый, его зрачки расширились, лицо исказила страшная гримаса страха и отчаянья.
Никогда в жизни не чувствовал такой безысходности, даже тогда, когда Катерина отказалась ехать в Сибирь, когда он хотел умереть от отчаянья и замерзал в сугробе, когда он узнал тайну своего происхождения. Но такая мучительная боль в душе, такое пронзительное одиночество испытывал Арсений впервые.
- Как нет? Семя есть, чистое, сильное, и матушка готова, праотцы благословили народ наш, - стоя как вкопанная, Лукерья не понимала, что происходит.
Мужики заторопились и ушли далеко вперед, старуха стояла посреди мертвой деревни, глядя в глаза Арсению, она смотрела в глаза, а видела душу, считывая мысли, порывы и бушующие страсти. И тут его душа стала понятна старой ведунье: «Он любит и готов преклониться ей, любит как богиню, со священным трепетом, чувствуя ее существо душой, просто потому, что она есть, не прикасаясь, не требуя, любит по-настоящему, понимая, что ее душа – часть его души, единое целое, разлученное ранее, но обретенное сейчас». Лукерья успокоилась и даже обрадовалась, ей не нужно будет придумывать причину для того, чтобы он остался, теперь он сам не сможет уйти.
- Добре, матушка и в новом поселении найдется, семя я сберегу до времени, а ты здесь с Агафьей останешься, новый род начнешь. А к осени, глядишь, и первенца сродим, - ласково сказала Лукерья, чуть прищуриваясь.
- Не могу я, у меня семья, сын, - очнулся Арсений.
- В миру - то пустое, не твое, истина в тебе от сыти нашей, и житие праведное со своим народом. Тридцать лет страданий люд невзгоды и усобицы терпел, Синегора дожидался, одно спасение – это род новый начать, кровь твоя и право над каменными тронами твое. За три десятка лет впервые священный камень согрелся и росток дал. Не гоже губить целый народ за малость, - говорила старуха, а слова ее тяжелым камнем падали Арсению в душу.
- Но я не готов остаться, я пришел сюда посмотреть, откуда я родом и помочь, чем смогу, в память о матери, - растерянно отвечал Арсений.
- Дремала в тебе сыть до времени, не жил ты там, в миру, не дышал, не любил, сыть твоя ждала свого, родного. А тут распахнулась душа, впустила любовь и не сможешь ты больше в мир воротиться, Агафья заберет покой, душу испепелишь без нее и сгинешь. А тут все твое: небо и земля, свобода и ветер, любимая женщина и мать сына твоего. Родишь ты сыть, и люд наш тебя в веках славить будет, как истинного Синегора, возродившего народ свой. Помысли, да завтрома у тебя есть время, пока матушка в силе, а иначе смерть нам, без крови твоей и воли, - тихо сказала так старуха и поплелась за едва заметными силуэтами Иваныча и Игоря.
Арсений остался стоять на дороге, в его душе творилось страшное, казалось, что огонь горит в груди. Он медленно повернулся и, еле передвигая ногами, побрел обратно в деревню, не видя ничего вокруг, он машинально дошел до огромной сосны на лобном месте и рухнул прямо с снег. Обхватив голову руками, он рычал, хватая горячими губами холодный колючий снег. Он рыдал, неистово, бешено, слезы ручьями катились по его замерзшему лицу, но он не чувствовал холода, потом что было сил бил руками о ствол сосны, разрывая кулаки в кровь. Белый снег медленно становился красным, словно раздавленные ягоды калины рассыпались у векового дерева.
- Арсений, - услышал он тихий голос Агафьи.
- Уйди, я не хочу, не хочу!!! - громко кричал он.
Молодая женщина подошла и тихо села рядом, прижимая его голову к своей груди. Арсений хотел было вскочить, уйти, но что-то внутри него не пускало, он уткнулся ей в грудь, обхватил ее руками, прижимая к себе изо всех сил, стонал и плакал, как раненый зверь, а потом затих. Сколько они так сидели, он не помнил, время остановилось для них, но Арсению стало легко и спокойно на душе, как не было никогда в жизни. Ее запах и щекочущие лицо волосы казались до боли родными, он не вспоминал Катю, сына, он просто растворялся в этой едва знакомой женщине, она была частью его, стала нужна как воздух.
Как сердце и кровь, как вода и рыба, как небо и облако, как солнце и земля - убери одно и второе погибнет - вот что чувствовал Арсений. Он не представлял, как может оторвать себя от нее, он взял ее руку и начал жарко, неистово целовать, Агафья смотрела на него огромными зелеными глазами и только шептала: «Нам пора, времени мало, пора, жити мой». Арсений легко взял ее на руки и понес, он быстро шел по заснеженной деревне, уверенный, сильный, могучий. В эту минуту он был не Арсений, он стал Синегором, правителем таежного народа. Он основатель рода, сын великой матери рода и начало новой жити.
Утром он проснулся в объятьях Агафьи, она укрывала его пушистым одеялом из лисьих шкур. Ее красивое молодое лицо лучилось счастьем, русые волосы мягкими волнами покрывали обнаженное тело.
- К сбору опенков у нас родится сын, - тихо прошептала она, ласково поглаживая его по небритой щеке.
Арсений молчал, он не мог сказать ни слова и только нежно целовал лицо, шею, грудь любимой. Он был счастлив.
- Пусти, охальник, утро уже, да и к завтраку надобно, матушка Лукерья заждалась, поди, - смеялась Агафья, вырываясь из объятий любимого.
Она быстро спрыгнула с полка, что служил им постелью, длинные пшеничного цвета волосы закрывали ее стройный стан, босыми ногами едва касаясь пола, она выскочила в предбанник и вернулась с большим берестяным коробом, вынула вещи и сложила у ног Арсения.
- Я приготовила тебе нательное, негоже Синегору в мирском, - ласково улыбнулась она.
Арсений сел на лавку, развернул вязаный свитер и приложил к себе, на удивление тот пришелся ему в пору.
- Я видела тебя во сне еще в детстве, меня готовили для другого, а я всегда ждала тебя, матушка запрещала мне вязать, так я тайком, - натягивая на любимого мягкий свитер, объясняла Агафья.
Арсений надел приготовленные Агафьей одежды и стал похож на таежного мужа: толстые серые штаны, свитер с глухим воротом, бредни из волчьего меха с берестяной подошвой и душегрея из овчины.
- Агафья, я вот все думаю, а как Игорь согласился на обряд? - рассуждал Арсений, натягивая обувь.
- А он и не вспомнит ничего, ему не надобно это знать, там, в миру, у него своя жизнь, а здесь останется часть его и начнет новый род. Матушка его с утра зельем напоила, он все видел, чувствовал, а органы онемели, и только жила становая работала. А после, как семя взяли, его другим отваром напоили, он поспал и все забыл. И не надо ему помнить, а то думать будет, поди, ешо искать дитятко начнет, а то ни к чему. Матушка Лукерья семя в специальный сосуд в раствор особый поместила, я его в деревню снесу, ходу туды дня три, там обряд с матушкой Василисой проведем, она созрела уже, ей осьмнадцать годков ужо, и к листопадничкам Синегорка родится, все по природе, по жити будет, - объясняла Агафья, заплетая косы.
- Странно у вас все, а нельзя ли просто, как заведено? - покачал головой Арсений.
- Не может Синегор от срама родиться, простой муж может и жена может, а правитель будущий, он особый, праотцы так издревле делали и знали, что не каждый муж на ту долю подходит, а только тот, кого каменные троны примут, честный, сильный и здоровый, кровь его должна сыти нести. И матушку по-особому растят, она все, что народом нашим нажито за долгие поколения, в себе несет. Вот ты силу свою чувствуешь? - спросила Агафья, повязывая платок.
- Пока нет, - улыбнулся Арсений.
- Ну, это пока, матушка Лукерья обряд проведет, сыти в тебе разбудит и грамотку вручит заветную, тридцать лет она ее берегла, - рассуждала девушка.
Молодые люди оделись и отправились в землянку, мороз немного спал, и белые тяжеленные тучи ползли по небу, закрывая солнце, предвещая снегопад. Арсений глянул на тусклый серый горизонт, вековые ели и кедры отбрасывали длинные черные тени на совершенно белом снегу.
- Солнышко в плену к снежнику попало, а ночью метель будет после снегопада, - сказала Агафья.
Они медленно, обнимая друг друга, подошли к землянке, Арсений открыл дверь и впустил первой Агафью. Лукерья, Игорь, Демид и Иваныч сидели за столом, беседовали.
- Сыти в дом, - улыбнулась Агафья. - Матушка, на стол ладить? - спросила она с порога.
- Да, Агафьюшка, припозднились вы, припозднились, - обрадовалась старуха, глядя на счастливых гостей.
- Доброе утро, - поздоровался Арсений и прошел к столу.
Игорь с Демидом кивнули в знак приветствия, Иваныч сморщил лоб и зло зыркнул на него из-под мохнатых бровей.
- Садись, Синегор, утричать будем, Федун глухаря давеча принес, сытный похлебец получился, - усаживая Арсения рядом с собой, ласково говорила старуха.
За эти два дня она помолодела, ее глаза светились, а впалые щеки стали румяными, она сменила черный платок на цветную шаль и все время улыбалась. И вообще все преобразилось, избенка стала как будто больше и светлее, пахло вареной дичью и травами. Демид с Игорем оживленно о чем-то беседовали, и только Иваныч сидел, уткнувшись в деревянную плошку, молча размачивал сухарь в только что налитой похлебке.
- Сегодня к вечеру метель будет, а с утреца завтрем и двинетесь, дела сделаны, слава небесам, все случилось, повидались, - рассуждала матушка Лукерья, прихлебывая супец.
- Да, сегодня еще дровишек вам наколем, да за солью надо в солеварню сходить, видел я, на исходе в коробе-то, - озабоченно ответил Демид.
- Твоя правда и благодарствую, коли споможешь, - ответила Лукерья.
- А мне хочется снимков сделать для альбома, край я наш изучаю, описываю, столько мест интересных кругом, - поддержал разговор Игорь.
- Делай, милок, делай, твоя воля, - улыбалась старуха, хитро прищурившись.
Агафья тихо присела к себе на дальнюю лежанку, поставила на край печи плошку с похлебкой и попросила у матушки сухарик. Иваныч резко обернулся и глянул на нее взглядом, полным ненависти и осуждения. Девушка вся сжалась, ее щеки запылали, она отдернула протянутую руку и принялась дуть на горячую похлебку.
- Не гоже, Федун, злобу таить, тебя тут привечали, кров, сыти давали, а ты такую беду сотворил. Что Синегора уберег, за то тебе поклон до земли, да на то не твоя воля была, праотцы тебя выбрали, не тебе судить сына нашего, он от чистоты духа и плоти рожден, и ему видней как род начать, как жити дать народу свому, - строго произнесла Лукерья.
Тот поднялся и быстро вышел вон из избы, хлопнув дверью. Арсений, немного помедлив, подошел к Агафье и обнял ее, прижимая к груди, что-то тихо прошептал на ухо, положил в руку сухарик и выскочил следом за дядькой. Иваныча нигде не было, крупные хлопья снега сыпали с неба, не давая рассмотреть горизонт, заметали следы и тени.
- Иваныч!!! Отец!!! - кричал Арсений, кидаясь по сторонам.
Стояла полная тишина, и только далёкое завывание приближающейся метели нарушало безмятежный танец белоснежных снежинок. Арсений внимательно смотрел на снег в надежде найти следы дядьки, но видел абсолютно ровную белоснежную простыню, даже тропинка исчезла под только что выпавшим снегом. Арсений побежал до края опушки, посмотрел по сторонам, тропинка к ручью была едва заметна.
- Отец!
- Чего кричишь, медведей поднимешь, - неожиданно хрипло пробасил Иваныч чуть в стороне.
От плотно падающих снежинок поваленное ветром дерево почти сравнялось с белым снежным покрывалом. Иваныч сидел на нем, опустив голову, и молчал.
- Отец, - подошел к нему Арсений.
- Чего ты решил? Одно скажи, идешь домой? И как же Катя? - тихо сказал дядька, поднимая голову, в его старых помутневших глазах стояли слезы.
- Я не знаю, - пауза повисла на несколько минут, мужчины смотрели друг на друга, Иваныч словно хотел проникнуть в мысли сына, а Арсению было сложно сказать ему о своем решении.
Наконец молодой человек собрался с силами и торжественно произнес:
- Я принял решение, мне нужно остаться, здесь мой народ, мне нужно его спасти.
- Народ? Скажи, просто из-за бабы остаёшься. Синегор? Ты такой же мужик, как и все, увидел смазливую мордашку и растаял как воск, а она и подсуетилась. Катерина тебя из какой пропасти вытащила, сын у тебя. Арсений, стоит ли она того, думай, сынок. Лукерья права, не могу я тебя осуждать, но я прошу тебя, умоляю, подумай, - тихо-тихо говорил дядька, казалось, он говорит сердцем.
- Отец, Агафья здесь не при чем, это у меня внутри что-то перевернулось, понимаешь, я стал другой, я не чувствую Катю, не люблю ее. Чужая она мне. Сам не пойму, что со мной. Здесь все мое, родное, я здесь дышу, живу, люблю, я чувствую себя, Агафья словно моя половина, - пытался объяснить Арсений.
- Думай, сынок, времени мало, у них своя жизнь, для нас тайная, сложная, тяжелая, может быть, чище чем у нас, но своя, и мы здесь чужие, - убежденно говорил Иваныч, держа сына за руку.
- Я должен остаться, они меня ждали, это мой народ, - повторял Арсений как заклинание.
- Думай, сынок, иди и думай, - Иваныч встал и пошел к избушке, он слышал, как Демид рубит дрова, а Игорь кладет поленницу, присвистывая.
Арсений остался один, он вспомнил старый дом, прихрамывающую ворону, озорную Катерину, врачей, переезд, институт, своих коллег и студентов, душа оставалась спокойной и даже какой-то пустой, словно он просматривал кадры старого кино. Вроде это было не с ним, или в другой далекой жизни, будто бы он слышал это, но не чувствовал, словно это была репетиция, а вот сейчас пришла жизнь, настоящая, его жизнь. «Катя - кто она для меня? Мать моего сына, жена», - думалось Арсению. Сказать себе, что он любит ее как жизнь, как воздух, как себя, он не мог. Когда человек один и не отчитывается ни перед кем, он честен. Катя ему чужая, совсем, они не единое целое, она не понимает его, не чувствует, она хочет, чтобы он жил так, как нужно ей. А ему тяжело, сложно, плохо, одиноко. Тогда зачем все это? Сын. Но сын вырастет и будет жить свою жизнь, как когда-то он вырос с мнимым отцом, что он помнит из детства: страх, боль, ненависть. А его сын - что почерпнет он из детства, с не любящими друг друга родителями, вечно недовольными, ссорящимися и живущими каждый своей жизнью. Как воспримет Катя его уход, и что будет с ней? «Я стану для нее предателем, но не стану ли я большим негодяем, живя с ней рядом и понимая, что не люблю ее. Долг … Я должен вырастить сына, учить своих студентов, я должен довести начатое до конца. Но это моя жизнь, и я хочу остаться здесь!» - мысли роились в его голове. Он встал и медленно побрел по направлению к роднику, тропинки совсем не было видно, и он брел, увязая в рыхлый снег выше колена. Скоро силы покинули его, и он рухнул в сугроб, снежная пыль запорошила его с головой, превращая в белую бесформенную кучу. Сколько он лежал, он не понял, время растворилось, холодные белые снежинки медленно покрывали лицо, превращаясь в теплые капли, ручьями сбегали за глухой ворот свитера. Тело онемело, Арсений не чувствовал холода, он вообще ничего не чувствовал кроме безысходности. Как ему поступить, что выбрать? Голова звенела от пустоты. Он очнулся от неожиданной вспышки, Игорь, не замечая товарища, щелкал фотоаппаратом, снимая окрестности.
- Игорь, как там? - неожиданно для себя спросил Арсений.
- Все хорошо, Демид с Иванычем в солеварню пошли, хотят соли принести, а я решил пофотографировать, пока солнце еще не село, - объяснил Игорь, удивленно глядя на товарища.
Он не вникал в происходящее, после обряда он еще не совсем пришел в себя и находился в состоянии прострации.
- А Агафья, как она? - вставая и отряхивая одежду от снега, спросил Арсений.
- А я ее после завтрака не видел, старуха все нас жизни учила с Демидом, а Агафьи не видел, - сказал Игорь.
- Игорь, я тебя спросить хотел. Вот ты - городской житель, собрался в глухую деревню ехать жить и не страшно тебе? - неожиданно спросил Арсений.
- Арсений, я ни на минуту не думаю - город или глухая деревня, главное, я буду рядом с любимой Анечкой. В городе ей будет сложно, она воспитана по-другому, а я со всем справлюсь рядом с ней. Долго я шел к своей цели, впервые ее увидел еще маленькой девочкой и что-то во мне перевернулось, я даже не представлял рядом с собой другую, перестал замечать остальных женщин. Все однокурсники с девчонками по дискотекам бегали, а я учился и только о ней мечтал. Любые поводы искал, только чтобы к ней в деревню попасть, даже охоту полюбил, лишь бы с дедом Сашей по зиме у них пропадать. Мне ничего не надо, глянуть на нее и все, ты не поверишь, я ведь даже за руку ее не держал, а не то что поцеловать. А люблю ее, даже слов не найду, как, - задыхаясь от эмоций сказал Игорь.
- Вот и я люблю.., - задумчиво прошептал Арсений, даже не прошептал, а простонал.
- Что с тобой? - не понял друг.
- Да так, пойду я, - тоскливо ответил Арсений и побрел к избенке.
Вечерело, Арсений не заметил, как пролетел день, он словно был в коме, решение не приходило и казалось, еще немного - и черная пучина смерти поглотит его, он еле слышно отворил дверь в баню.
- Агафья,- тихо позвал он.
- Да, Синегор, я здесь, - ответила девушка приветливо.
Он прошел и медленно сел на край лавки, Агафья подошла и присела рядом.
- Скидавай верхушку, промок весь, зябко, - пытаясь стащить с любимого душегрею, сказала она.
- Что? - не понимая, откликнулся Арсений.
- Давай, сниму верхушку-то и бродни сними, озяб ведь, - повторила девушка, стаскивая с него меховые сапоги.
- Я сам, - чуть слышно ответил он и принялся раздеваться.
Душегрея парила от сырости, меховая шапка слиплась и была похожа на мокрую кошку, одежда полетела на пол от неловких движений. Руки как плети упали на колени, глаза потухли, в ушах звенело, все тело болело. Агафья стряхнула и развесила одежду сохнуть, подбросила в печь поленья и села рядом.
- Тяжело тебе, маешься? Не торопись, слушай сердце, оно не обманет, вот выпей и ложись, все сладится как надобно, - подала Арсению большую глиняную кружку с травяным отваром Агафья.
Арсений выпил одним залпом горькую теплую смесь и медленно, как подкошенный, упал на полок, девушка закинула его ноги и накрыла меховым одеялом.
- Спи, жити мой, спи, все сладится, - тихо шептала Агафья, натягивая пимочки.
Девушка выскочила на воздух, колючие ледяные порывы ветра хлестали ее по лицу, она бежала по одной ей ведомой тропинке мимо полуразрушенных изб, подгоняемая ночной метелью. Кромешная темнота, страх и отчаянье гнали ее, как дикую волчицу, она падала, спотыкаясь о ледяные кочки, тут же поднималась и вновь торопилась вперед. Ночь темная, колючая, метельная, ничего не разглядеть и в пяти метрах пути, и только луна, на мгновения проблескивающая сквозь рваные тучи, освещала путь. Агафья увидела лобное место, вековую сосну и терем с разрушенным крыльцом и крышей, тут же сваленные в кучу изображение волков, лосей, медведей, истлевшие от времени, ощетинились растрескавшейся почерневшей древесиной, но это все родное, свое, знакомое с детства. Только здесь ее спасение, здесь ее услышат, помогут, поймут. Она рухнула на колени перед древним каменным идолом, платок сполз с ее головы, в растрепанные ветром волосы насыпался снег. Женщина не чувствовала холода, ее тело стало как натянутая струна, казалось, тронь ее - и она зазвенит, как колокольчик, звонко, зычно, и весь лес наполнится этим звоном, или даже вся земля, столько невысказанной боли накопилось в ней. Она быстро вытащила из-за пазухи старинный нож с костяной рукояткой, тот, которым резали пуповины новорождённым Синегорам, отсекла им несколько прядей и, чиркая старым огнивом, подожгла, одно мгновение - и волосы зашипели, разгораясь, скручивались, превращаясь в огненный клубок, ветер подхватил тлеющие искрящиеся волоски и понес их, кружа и раскидывая над снежной равниной.
- Матушка рода, батюшка Синегор, праотцы земли нашей, верните нам Синегора, отдаю вам кровь свою, плоть свою, помогите и защитите! Не пустите его обратно, оберегите наш народ! Новым родом, старым народом прошу и заклинаю вас, - Агафья с силой вонзила нож в свою ладонь, кровь крупными каплями потекла по ее руке, девушка встала и обняла древний каменный идол.
Снег на святыне окрасился в алый цвет, ладони прилипли к промёрзшему камню, кровь, замерзая, тонкой струйкой скатывалась вниз, застывая на пустых глазницах идолов-праотцов. Вдруг небо прояснилось, ветер мгновенно стих, и полная луна осветила окрестности серебристым светом. Чуть поодаль стояла матушка Лукерья, опираясь на клюку, она молча подошла к Агафье, взяла девушку под руки и помогла ей встать.
- Полно, девонька, на все воля небес, он сам должен все решить. Мы не в праве его заставить, в тебе уже живет чудо, и надо его беречь, а значит и себя беречь ты должна прежде всего. А останется Синегор с нами, аль нет - не нам решать. Дай руку-то, напрасно, ты так, напрасно. Ты сильней его, ты мать. Кто он? Синегор, правитель, рожден от чистого и непорочного, а ты - начало всех начал, уйдет он, а в тебе его останется и продолжится в веках. И только мать может знать, как дышит, живет у сердца ее дитя, будь он хоть Синегор, хоть просто муж. Ты - начало всего, и лоно твое на свет новый род произведет, А он, если проник в тебя душой, а не только плотью, останется, сей час останется. Не кручинься, не гоже матушке с дитем под сердцем горе мыкать, радость у нас великая, чудо в тебе живет, род новый, - завязывая кровоточащую рану белой тряпицей, говорила Лукерья.
Агафья рыдала, она не могла проронить ни слова, так и стояла с широко раскрытыми глазами, полными слез, они горячими ручьями стекали по ее замершим щекам.
- Завтра на заре пойдешь в деревню, семя надо снести, матушка Василиса уже заждалась, - обнимая и прижимая женщину к себе, продолжала Лукерья.
- Как же, матушка? - сквозь слезы шептала она.
- Пока оттепель, обернешься, туды дня три хода, там поживешь маненько и обратно, я дожидаться тебя стану. Сладится все, девонька, гляди, луна-то как серебрится, - успокаивала ее старуха, поднимая голову к небу.
Женщина молчала, она поправила платок, вытерла слезы и молча зашагала рядом с наставницей. Агафья вернулась в баню, Арсений спокойно спал, она прилегла рядом и затихла. Ей не хотелось потерять ни минуточки, всю ночь она смотрела на него, не отрывая взгляд.
Арсений проснулся, когда солнечные лучи маленькими зайчиками плясали по его лицу. Небольшое окно оттаяло после вчерашней метели и впускало в помещение так много света, что отчетливо проступал причудливый узор древесины на бревенчатых стенах. Он быстро сел, откинув меховое одеяло, и посмотрел по сторонам, в бане было тепло, но печь уже прогорела, на краю кирпичной приступки стояла миска с ароматной жареной дичью и полной кружкой медового отвара, Агафьи нигде не было. Верхняя одежда лежала рядом, она была аккуратно сложена, бродни стояли прямо у ног. Арсений оделся, глотнул из кружки еще теплый отвар и выскочил на улицу, голова была светлой и ясной, мыслей не было, и он никак не мог вспомнить, что было вчера. Морозный, хрустально чистый воздух взбодрил его, окончательно разгоняя сон. Он бежал в избенку в надежде увидеть Агафью, его душа рвалась к ней, он хотел видеть ее глаза, быть рядом. Прошла лишь ночь, а ему казалось, что они расстались целую вечность назад, и сердце сжималось от тоски. На пороге избенки его встретил Демид, он тащил свой мешок, ружье и рюкзак Игоря.
- Добре, встал уж, а мы сладились в обратный путь, - сказал он.
- Доброе утро, - ответил молодой человек и торопливо вошел внутрь.
Иваныч сидел за столом, доедая завтрак, и о чем-то говорил с Лукерьей, Арсений услышал только последнюю фразу старухи: «Не неволь, душа знает лучше, всему воля сердца, пущай сам, жити ему». Арсений молча сел рядом с дядькой, посмотрел на старуху, немного помолчал в надежде, что сейчас появится Агафья, а потом, глядя ей прямо в глаза, спросил, строго, громко, как правитель, как вождь:
- Агафья где? Позвать ее можно?
- Матушка с зарей в путь двинулась, дело у нее важное, дорога дальняя, придет через десницу дней. А ты, Синегор, ждать ее будешь, мне в подмогу, книгу счесть тебе надобно, дел у нас много, - загадочно объяснила старуха.
- Как? Она одна по тайге пошла, как вы ее отправили? - закричал Арсений.
Он не спрашивал, он требовал ответа, гнев захлестнул его, с ним происходило что-то странное, с него как будто снимали кожу, он менялся, преображался, скорее, рождался заново.
- Не кричи, батюшка, дела важные отлагательства не терпят, придет Агафья, - успокаивала старуха, понимая, что с ним происходит.
- Я попрощаться с ней хотел, уходим мы сегодня поутру, да, Иваныч?
Дядька кивнул, но сидел молча, смотрел то на Лукерью, то на Арсения, ему нечего было сказать, он был готов принять любое решение сына. Всю ночь он думал, слушал старуху и решил: «Будь что будет, я приму любое решение. Катерине помогу, деток вырастим. Она не одна, у нее есть семья, и мы с Ларисой ее не оставим. Говорить Арсению о втором ребенке не стану, не смогу удержать его долгом, узнав, он вернется и потом всю жизнь будет страдать и мучиться. Пусть все идет так, как идет, решать ему самому, Лукерья права».
- Ты ворочаешься? А как же народ наш, кто править им будет, кто законы поддержит и люду надежду даст? - говорила Лукерья, глядя на Синегора.
- У вас скоро родится Синегор, семя взяли, матушка есть, вот вам и надежда, - зло буркнул Арсений, резко поднялся и пошел к выходу.
- Иваныч, поторопись, пора нам, загостились, - скомандовал он и вышел, хлопнув дверью.
Его разрывало на части: «Агафья даже не осталась проститься со мной, она меня не любит, мной воспользовались, как мальчишкой, взяли, что хотели и все. Прав Иваныч - увидел смазливую мордашку! Все, пора домой, там все понятно, а здесь… Нет, больше я на такое не поддамся, сын у меня родится к грибам, ахинея, вот я дурак… », - думал он, ругая себя, срывая на улице одежду, подаренную Агафьей, и натягивая свой лыжный костюм, словно с этой одеждой он снимал с себя тоску и тревогу по ней, по любимой. Сейчас он ненавидел все вокруг и, в первую очередь, себя за малодушие и слабость: «Как я мог подумать, что здесь моя жизнь, я почти решил остаться, но получается, что я никому не нужен. Старуха не удерживает, так пару слов и все, Агафья совсем ушла. Зачем я здесь? Народ поднимать… А нужен ли я народу?», - шептал он сам себе.
Иваныч, Демид, Игорь стояли чуть поодаль, наблюдая за его резкими движениями, он бросил к ногам лыжи, засунул ноги в крепления и зашагал вперед.
- Арсений, ты не торопись, Лукерья нас проводит до околицы, из этой деревни так просто не уйдешь, благословение нужно, путь неблизкий, - кричал ему вдогонку Демид.
Арсений не слушал, он почти бежал, не оглядываясь. Мужики дождались Лукерью и пошли по деревенской улице, на лобном месте поклонились каменному идолу, дошли до околицы и остановились перед большим белым пустырем, что был когда-то огородом, а сейчас тут и там порос молодым соснячком, до края тайги было километра три. Арсений удалялся от путешественников по плотному снежному насту, цепляя зеленые сосновые лапы, кухта летела, накрывая его почти с головой, но он не останавливался, широко шагал и рывками двигался вперед.
Путники стояли у края поля, наблюдая за уходящим вдаль Арсением, Лукерья окропила их водой из золоченой чаши, низко поклонилась и тихо сказала:
- Идите и не ворочайтесь, свое заберите, а наше воротите, дорога вам клубком, жити долгой, а сыти полной. Чистой вам души и воды.
Мужчины поклонились старухе в пояс, Иваныч поцеловал ее сухие костлявые руки, утер набежавшую слезу и стал надевать лыжи, отойдя чуть в сторону. Старуха подошла к нему, взяла за руку и очень тихо, одними губами сказала:
- Не печаль ее, не томи, скажешь, что медведь в лесу порешил, так ее душе легче будет…А дите ее крепким родится, за себя и него жизнь в миру проживет. Иди и будь спокоен, сыти всем хватит и тут, и там.
Иваныч не сразу понял, о чем это старая Лукерья ему сказала, но позже он так и поступит, а сейчас он спешил, надо было догнать сына.
Демид последовал примеру дядьки - прикоснулся к изработанным рукам матушки, она ласково потрепала его уже седые волосы и чуть слышно сказала:
- Младшенькую свою учи, она большим человеком станет, она награда тебе за душу твою чистую и за подарок нам.
- Спасибо, матушка, - ответил Демид и отошел.
- Иди сюда, свет мой, - позвала старуха Игоря.
Молодой человек подошел ближе, наклонил голову, стараясь угодить старой женщине, а она поцеловала его в лоб и поклонилась до самой земли.
- Слушай, чего говорить буду: Анну свою береги, первенец ей тяжко достанется, в город ее свези, тятьку не слухай. Если все ладно сделаешь, то пятерых деток она тебе родит, жити тебе долгой, сыти полну избу, - сказала так Лукерья и молча пошла обратно в деревню, не оглядываясь.
Мужики еще минутку постояли, провожая и глядя ей во след, и пошли через поле. Арсений ушел далеко, его силуэт напоминал деревянную игрушку с оторванной головой. Он так низко опустил голову, со стороны казалось, что он ее потерял. Путники ускорили шаг - и вот уже достигли кромки леса, Иваныч посмотрел по сторонам, Арсения нигде не было.
- Арсений!!! – громко крикнул дядька, эхо подхватило его голос и повторило трижды.
Тишина, только снеговой путик указывал дорогу, мужчины переглянулись и молча пошли по протоптанной лыжне.
- Иваныч, куда это он так петляет? Как заяц, не в себе он, чо ли? - заругался Демид, видя, как кружит между деревьев след Арсения.
- Догнать его надо, что-то с ним неладно, - забеспокоился Игорь.
- Мужики, я первый пойду, а вы за мной, путь неблизкий его успокоить надо, - сказал Иваныч, он передал свою поклажу Игорю и ускорил шаг, почти побежал.
Пройдя немного, дядька нашел Арсения сидящим на упавшем еще летом дереве, он был похож на снежного идола, весь белый, в лице ни кровинки, и только огромные зеленые глаза светились пронзительным звериным огнем.
- Отец, я умираю... Не понимаю, что со мной, но я не могу отсюда уйти. Ноги бегут вперед, а душа рвется из груди, сгорает, мне нужно туда, обратно в деревню! Я задыхаюсь, сил нет терпеть эту муку. Я понимаю, что если я уйду сейчас, то умру, сердце мое не выдержит боли, вот здесь все горит, невыносимая боль, отец, - Арсений прижал руки к груди и заплакал, как ребенок, вздрагивая всем телом.
Иваныч молчал, он смотрел на сына, а перед его глазами поплыли образы его матери, она никак не могла привыкнуть к жизни в миру, она так и осталась дикой волчицей, свободной и независимой. И в ее сыне дремал тот, кем он должен был стать, Синегор, а здесь на родной земле он проснулся и уничтожил Арсения, который жил в миру. Иваныч понимал - перед ним сейчас совсем другой человек, не его маленький Сенька, а правитель, вождь Синегор. Пусть плачущий, раздавленный, мечущийся в неведении, но это другой человек, вот сейчас он вернётся и расправит крылья, закрывая ими свой народ.
- Ты - сын своей матери, ты родился заново, проснулся в тебе Синегор. Иди, сынок, живи, как завещали тебе праотцы, и будь счастлив, - обнимая сына, сказал Иваныч.
- А как же? - не успел договорить Арсений.
- А все остальное сладится, как Бог даст, все будет хорошо, иди, - сказал дядька.
Арсений постоял еще минуту, глядя на Иваныча, его глаза посветлели, он поправил на плечах рюкзак и хотел было идти. Обнял отца крепко-крепко, прижимая его к своей груди.
- Спасибо, я всегда буду вас помнить, - сказал Синегор и быстро зашагал прочь, он почти бежал, нет, он летел, не чувствуя ног.
Демид и Игорь стояли чуть поодаль, смотрели и не понимали, что происходит. Подойдя к ним, он на мгновение остановился, пожал им руки, тихо сказал:
- Прощайте, мужики, не поминайте лихом. Спасибо тебе, отец, за науку и жизнь, а тебе, Игорь, за дружбу.
И он резко повернулся. Дойдя до края тайги, Арсений остановился, он окинул взглядом белое снежное поле, поросшее молодым соснячком, старую, полуразрушенную деревню. Его тянула туда неведомая сила, манил зов его предков и, конечно, любовь, такая, какую человек испытывает лишь однажды. Та любовь, что делает человека свободным непобедимым великаном, который может преодолеть любые преграды и трудности. Вот и Синегор ощущал себя самым счастливым, ему казалось, что крылья выросли у него за спиной, он не чувствовал холода, неровности дорог, рыхлого снега под ногами, он бежал что было сил, вперед, домой. У околицы темнела маленькая фигурка женщины, она стояла, как травинка на холодном ветру совсем одна, и внимательно вглядывалась вдаль. Дойдя до середины поля, Синегор смог разглядеть знакомый силуэт, а длинные пшеничные косы поверх темной душегреи развеяли последние сомнения.
- Агафья! - что было сил закричал он.
Женская фигурка как лепесток, подхваченный ветром, сорвалась с места и побежала навстречу Синегору. Она вязла в глубоком снегу, падала, поднималась вновь, но желание приблизиться к нему хоть на мгновение заставляло ее изо всех сил бороться с непроходимыми снегами. Она сделала последний рывок и вот он подхватил ее на руки, прижимая к себе, родное, самое дорогое, что было у него на земле. Синегор шел по полуразрушенной, мертвой деревне, нес на руках женщину, без которой не мог жить, дышать и даже существовать.
Вдруг вокруг потемнело, и крупные хлопья снега полетели с недавно голубого неба, все смешалось - небо, земля воздух, все стало белым, стирая краски и заметая следы. Только он и она, слившись в единое целое, шли по этому бескрайнему белому океану жизни. Они молчали, им не нужно было слов, они чувствовали друг друга, и для них это было главное, безмерное счастье грело их души - они начинали новую жизнь и новый род.

Эпилог

Иваныч вернулся домой. Он сказал Катерине все так, как велела старуха. «Так она будет помнить его только с хорошей стороны, и он останется для нее любящим мужем и достойным отцом, она станет хранить добрую память о нем, рассказывая детям и внукам», - рассудил дядька, рассказывая страшный вымысел. Федор Иванович прожил долго, он растил внучат, занимался хозяйством, всю свою жизнь он хранил страшную тайну, сначала рождения Арсения, а потом рождения Синегора, но это был его выбор, он сделал его от бесконечной любви к своему единственному сыну.
Катерина родила мальчика, назвала его Арсением. Малыш рос очень смышлёным и крепким, дети любили друг друга и стали отрадой для матери. Братья Екатерины переехали к ней, вскоре создали свои семьи и жили рядом. Через десять лет Катя вышла замуж за коллегу по работе и была счастлива, но память об Арсении хранила всю жизнь.
Демид все время вспоминал поход в таежную деревню, старшего сына, он не раз думал о его решении, пытаясь понять его. Он в точности выполнил совет старой Лукерьи - младшую дочь отправил учиться в Красноярск в медицинскую академию, девочка оказалось очень способной, она с успехом окончила вуз и стала врачом-онкологом.
Игорь перебрался в лесную деревню, выстроил дом, женился на Аннушке. Разругавшись с Прохором, увез жену первый раз рожать в город. Оказалось, что, промедли он несколько дней, они бы потеряли ребенка, и Анна осталась бы бесплодной. А так через две недели они вернулись домой с прелестной малышкой, которую нарекли Лукерьей, через два года Анна подарила мужу сына Пахома. Жили они долго в любви и согласии.
Синегор с Агафьей ушли в таежную деревню, народ встретил нового правителя ликованием. Ранней весной, не дожидаясь оттепелей, мужики вернулись в деревню, валили лес, готовили бревна к строительству. А только сошел снег, как деревня ожила, бабы, ребятишки везли пожитки, гнали скот. Деревня рождалась заново. Сыть вернулась на земли синегорцев. Синегор с Агафьей жили долго, у них родились пять сыновей и три дочери. До глубокой старости Синегор правил своим народом, возрождая законы, храня память о предках. Он и сейчас живет где-то там, далеко в сибирской тайге, храня великую тайну, давно забытую всеми.