Хубсугульская экспедиция Часть 3

    



      В 1979 году весь материал по насекомоядным млекопитающим (бурозубкам)
обрабатывал  исключительно  Шура Тимошенко (?). Я даже не припомню, чтобы на «Баян-Голе» кем-то из маммологов (включая и меня) был обработан хотя бы один экземпляр бурозубок, помимо того, что иногда мы снимали с них эктопаразитов.  (Ловили ли бурозубок конусами вне стационара Баян-Гол(?) или другими методами (?)


     Лишь один полевой сезон, когда мне пришлось это делать в силу того, что единственным зоологом - маммологом на "Баян-Голе" тогда оставался   я - был трёхмесячный летний период 1981 года. Но и тогда, в силу большого объёма выполняемых работ, обработка пойманных бурозубок сводилась лишь к следующим  процедурам: сбор эктопаразитов,  измерение веса тела, промеры  (длина тела, длина хвоста и длина задней ступни)  и следующая  за этим фиксация зверьков в банке с 70% спиртом. Вся дальнейшая работа с этим материалом должна была проводиться уже в лаборатории  охотфака  ИСХИ.



     Видимо, уже тогда, в 1979 году, у Александра была договорённость с Нарциссом Исаевичем, что темой его дипломной работы будут насекомоядные Прихубсугулья - бурозубки.  Почему только бурозубки?  В научной литературе, в которой был обобщён опыт зоологических исследований Прихубсугулья  до 1978 года, не были отмечены случаи обнаружения  представителей  других насекомоядных, кроме видов из рода Sorex (бурозубки).  Некоторые сведения о якобы  «встреченных» экземплярах  других родов  этого отряда  являлись косвенными, не подтверждёнными  ни фактическим материалом, ни хотя бы фотографиями или зарисовками. Так было, например, с упоминанием о сибирском кроте, обыкновенной  куторе  и малой белозубке.   
       Несмотря на тщательные поиски членами нашей маммологической группы экземпляров перечисленных выше родов  отряда насекомоядных в период  с 1978 по 1982 год,  ни один из них так и не был пойман или хотя бы отмечен  по следам своей жизнедеятельности. К примеру, кротов часто «выдаёт» наличие кротовин и земляных валиков на поверхности почвы, «водяную»  кутору  иногда  можно заметить плывущей или поедающей пищу недалеко от берега, для самки малой белозубки в период приплода  характерен так называемый «караван» (при передвижении детёныши  определённым образом цепляются друг за друга и за мать). Кстати, и другим видам рода Crocidura (белозубки) свойственно подобное поведение молодняка.


      В Прихубсугулье (как это было не прискорбно) нам не удалось ни отловить, ни даже пронаблюдать и ряд других, отмеченных предыдущими зоологами, млекопитающих (не из отряда насекомоядных).  Например, не было обнаружено  никаких следов водяной полёвки (её характерный помёт, кормовые столики, тропинки) на берегах Хубсугула, несмотря на тщательное обследование всех биотопов, пригодных для её обитания.


                *  *  *


      О работе по своему дипломному проекту я задумался в 1980 году, когда работал уже второй летний полевой сезон в советско-монгольской экспедиции. Произошло это как-то исподволь, даже ненароком.  Я обратил внимание, что в этот сезон Шура Тимошенко («Тимоха», как нередко звали его мы - маммологи) к обработке собираемого материала подходил уже несколько избирательно. Нет, весь материал, как и прежде, и собирался и обрабатывался нами добросовестно и довольно тщательно… И всё же нельзя было не отметить, что с гораздо большим интересом и усердием Шура измерял, взвешивал, препарировал и определял (в основном, предварительно) самых мелких из наших млекопитающих - бурозубок.  Конечно, из наших повседневных разговоров я знал, что бурозубки Прихубсугулья - тема его диплома; знал я также и то, что - следующий, 1981 год - это год, когда Александр  заканчивает наш биолого-почвенный факультет. То есть, за оставшиеся два семестра (кроме учёбы и сдачи экзаменов) он должен в обязательном порядке подготовить и защитить дипломную работу.  Мне почему-то казалось, что год - это достаточно большой срок и за год можно сделать много дел, даже учась... Поэтому сам я относился к работе по подготовке материала и написанию диплома как к занятию ещё весьма неблизкому.  Я полагал - раз учиться ещё два  года  (наш курс «выпускался» в 1982 году) - то  у меня  в запасе «уйма» времени для  этого мероприятия…
      Шура же так не считал и, несмотря на свой неиссякаемый оптимизм и «заводной» характер (чего стоили одни розыгрыши и «миниспектакли», придуманные, отрежиссированные  и исполненные под руководством  «худрука» Тимошенко),  на многие вещи в жизни смотрел здраво и даже прагматично. Он объяснил мне, что мы… -  зоологи позвоночных, а не, допустим, микробиологи, которые могут «ставить» свои опыты и эксперименты в любое время года. Наш «хлеб» - это полтора-два месяца летних полевых работ; за это время мы добросовестно и методично собираем материал, для чего часто и «носимся», как «угорелые». Делаем это для того, чтобы «зимой» весь собранный нами материал спокойно изучать и описывать.
       Вот почему он (Шура) за два сезона (1979 и 1980 годы) должен собрать и обработать материал для диплома по «максимуму» и тогда всё будет «тики-тики»… Не будет ненужных дёрганий, волнений и, особенно, авралов, которые случаются «сплошь и рядом» у нерадивых и не предусмотрительных студентов.  Делая же всё тщательно и по порядку и самое главное - не торопясь, можно «сварганить» не диплом, а «конфетку». Тем более, что кроме консультаций у Нарцисса Исаевича (являвшегося нашим основным  научным  руководителем), он ездил и в новосибирский Академгородок,  к Борису Степановичу  Юдину, кандидату биологических наук, заведующему лаборатории териологии  Биологического института СО АН СССР,  крупнейшему специалисту Советского Союза по систематике и экологии  насекомоядных  млекопитающих. Борис Степанович даже подарил «Тимохе» на память свою «работу»: «Насекомоядные млекопитающие Сибири (определитель), 1971 год».  Я часто видел у него в руках эту книгу с тёмно-зелёной обложкой, когда он, обнажив зубной ряд у отловленного зверька, сравнивал его с описанием и рисунком из данной монографии, чтобы определить видовой статус этой бурозубки.  Я и сам не раз просматривал её, любуясь безукоризненными зарисовками черепов и зубов бурозубок.
       Регулярно делал Шура и карандашные наброски зубов бурозубок, поместив материал под линзы бинокулярного микроскопа. Он мне рассказывал, что сам Борис Степанович такие зарисовки делает просто виртуозно и что именно по его эскизам и выполнены почти все рисунки этого определителя.
       В тех случаях, когда «Тимоха» был не уверен в своём определении того или иного вида, экземпляр шёл под статусом Sorex species, то есть бурозубка, вид которой пока не ясен. Именно такие непростые случаи и «заставляют» молодых специалистов прибегать к опыту и знаниям корифеев систематики.    
        Как разъяснил мне Шура, систематика бурозубок «строится», преимущественно, на строении их зубной системы (и дополнительно на строении и форме их glans penis -головки пениса) и в целом - достаточно сложна, особенно для ряда видов, морфологически очень схожих друг с другом. 
     Громадную работу по углублённому изучению насекомоядных млекопитающих Сибири в середине 20 века годы провёл учитель и наставник Бориса Степановича Юдина - Сергей Ульянович Строганов, выпустив фундаментальную монографию: «Звери Сибири. Насекомоядные. 1957 год».
      В последующие годы, когда был накоплен новый значительный материал по насекомоядным млекопитающим, большой вклад в изучение и разработку систематики этих млекопитающих Сибири внёс именно Борис Степанович Юдин.  Он провёл основательную ревизию насекомоядных Сибири, в том числе и бурозубок и как считал  «Тимоха» - можно было считать, что принципы систематики этих зверьков  были разработаны Юдиным практически заново.
      Вот  поэтому,  после тщательной обработки  всего своего материала по бурозубкам,  Шура  планирует снова съездить в Новосибирск, чтобы получить обстоятельную  и полноценную консультацию у Бориса Степановича Юдина.  Заодно и поработать с коллекциями бурозубок, находящимися в зоологическом музее Биологического  института СО АН СССР.  Кстати, коллекции млекопитающих отряда  насекомоядных, собранные  зоологами из различных районов Сибири и Дальнего Востока (до Чукотки, Камчатки, Приморья и Курильских островов включительно),  хранящиеся  в музее института, по утверждению  Александра - одни  из самых полных и представительных; они насчитывают  свыше 30 тысяч экземпляров.
      Из наших бесед становилось понятно, что Бориса Степановича  «Тимоха» уважал;  уважал как «человека» и особенно как специалиста, поэтому о поездках в Новосибирск и будущей работе  с Юдиным  (да и о самом  Борисе Степановиче) он отзывался весьма восторженно. Что же, считал я,  это абсолютно нормально, что Шура определился и с материалом  для своей дипломной работы и с её темой и даже с выбором учёного-наставника, опыт и знания которого - просто находка для него.
     Наши многочисленные беседы с Александром -  когда мы «бок о бок» часами обрабатывали  за нашим «походным»  столом-лабораторией  зверьков, пойманных в ловчие  конуса и плашки, а иногда и подстреленных - не прошли впустую. Кроме обычных, «бытовых» историй, мы порассказали друг другу и немало сведений о «жизни» разных представителей животных и растений. Истории «Тимохи» касались как конкретных случаев, участником которых он был сам, так и вычитанных им или услышанных от кого-либо из охотников или учёных; я же, в основном, «оперировал» 
массой фактов и примеров из прочитанной мной многочисленной  научно-популярной  и научной литературы по биологии и палеонтологии.
      Я узнал от Шуры массу интереснейших сведений, касающихся биологии и экологии представителей насекомоядных, в том числе и сибирских.  Например, оказалось, что наш сибирский крот - своеобразный уникум среди насекомоядных млекопитающих мировой фауны; у него известен такой феномен, как период латентности в развитии оплодотворённого яйца. Оказывается, у самок крота рост и развитие оплодотворённого яйца тормозится на стадии бластулы* и зимовать они уходят уже беременными. Такая эволюционно выработанная способность обеспечила сибирскому кроту ряд преимуществ в годы суровых и тяжёлых зимовок. Этот случай - единственный среди насекомоядных млекопитающих.
     Я даже немного позавидовал «Тимохе»; человек ясно представляет свою цель и старательно идёт к ней… И фаунистический материал у него прекрасный… Насекомоядные - к которым принадлежали «его» зверушки - один из древнейших на Земле отрядов плацентарных млекопитающих (их наиболее ранние ископаемые останки известны палеонтологам со среднего мела мезозойского периода), когда на Земле ещё вовсю господствовали динозавры).
      Виды современных насекомоядных достаточно специализированы, что наглядно отражает и их своеобразный внешний вид, как, например, у крота или ёжа. Это и  вызывает интерес к ним не только специалистов, но и большинства обычных людей.
      Хотя нам и не довелось увидеть бурозубок  живыми (мы извлекали из конусов уже мёртвых зверьков)  - они и погибшие выглядели  как настоящие «аристократы»  мира мелких млекопитающих.  Меховые шубки этих «крошек» на боках и спинке напоминали изысканный и нежнейший бархат различных оттенков тёмного и коричневого цветов, а на брюшке - светлых тонов.
      Бурозубки попадались в конуса наших ловчих канавок не очень часто, в плашки же они не попадались совсем, так как питались исключительно животной пищей: насекомыми и их личинками, червями и даже мелкими позвоночными, в том числе и  мелкими млекопитающими (их детёнышами, ослабленными или  ранеными особями и даже и абсолютно здоровыми,  если оказывались с ними вместе в небольшом замкнутом пространстве). Бурозубки не выдерживали даже непродолжительного (6-8 часов) голодания; обмен веществ у них был настолько интенсивным, что они находились в постоянном поиске пищи и съедали её за день, в полтора - два раза превышающей вес собственного тела. Не совершенной была и терморегуляция этих малюток. Из-за своих миниатюрных размеров их организм быстро рассеивал собственное тепло в окружающую среду и чтобы восполнить его, бурозубки (кроме постоянного питания) вынуждены были и много двигаться. Видимо поэтому все обнаруженные в конусах бурозубки оказывались мертвы; они или погибали от голода (если оказывались в конусе в единственном экземпляре) или «замерзали», оказавшись на малюсеньком пятачке замкнутого   пространства. Причём, были случаи, когда вместе с бурозубками в конусе мы находили полёвку или даже пищуху; так вот бурозубка прогрызала у них черепа и съедала мозг (иногда была съедена и часть спинного мозга «сокамерника»). Наблюдали мы и случаи каннибализма, если в конус попадало две бурозубки.  Видимо, несмотря на достаточное обилие белковой пищи - бурозубки всё равно погибали и гибли они, скорее всего, от потери тепла, выработка которого была связана и с интенсивной двигательной активностью зверьков.   Скорее всего, что отсутствие гигроскопичной и тёплой лесной подстилки, которая в природе поддерживала баланс терморегуляции у бурозубок,   вносило свою лепту в их быструю гибель.
     Сейчас я думаю, что было бы интересно провести эксперимент по отлову бурозубок плашками, но не стандартными, которыми мы ловили мелких грызунов, а совсем небольшими, с не очень тугой пружиной и в качестве насадки применять некоторые виды беспозвоночных (которые составляют основу питания бурозубок). Возможно, что можно было попробовать «насаживать» в качестве наживки и крупных червей или кусочки мяса от тушек отпрепарированных нами грызунов. А, возможно, что самой лучшей приманкой могли послужить кусочки сырых мозгов баранов или овец, которые легко можно было приобрести у местных аратов.  В общем, в 1980 году нам стоило поэкспериментировать. Чем хороши плашки - их можно установить практически везде: в достаточно влажных местах, среди кустарников, каменной россыпи, то есть там, где «сделать» ловчую канавку и вкопать конуса - большая проблема.
     Возможно, что стоило насторожить ряд таких плашек и на «водяных» кутор, устанавливая их на небольших дощечках по берегам топких водоёмов, густо поросших различной растительностью. В качестве приманки можно было «насадить» мальков рыб или водных моллюсков - их излюбленное лакомство...
   


                *  *  *



      В этот сезон Нарцисс Исаевич с Сергеем (Брюхановым) и Валерой (Мысиным) планировали провести несколько лодочных маршрутов, обследуя побережье (какую часть?)  и самое главное - острова Хубсугула.  Исследования эти проводились в рамках общей программы изучения млекопитающих Прихубсугулья.
     Нарцисс Исаевич (насколько я успел узнать его) был не из тех учёных, которые «заведясь» и «сев, что называется на свою тему» могли рассказывать напористо и «оптимистично» о какой угодно проблеме, и даже такой, которая была ещё совсем «сырой» и основывалась на минимуме фактического материала. Он не любил «трубить» о том, что по-настоящему волновало и интересовало его. Такие проблемы он -  методично и основательно накапливая зоологический материал (часто с помощью, таких как мы, студентов) -  постепенно решал.  О многих своих разработках Нарцисс Исаевич говорил лишь предположительно, характеризуя их как проблемы не совсем простые, которые не могут быть решены с налёта…  Обычно разговоры в нашей группе (в том числе и о проблемах зоологии) велись после ужина, вечером, уже при свете костерка. Мы заваривали в походном чайнике чай и отхлёбывая горячий, жгущий губы напиток, сдобренный несколькими ложечками сахара  -  говорили, говорили, говорили… Говорили обо всём: и что интересного произошло за день, и сколько «поймали» или подстрелили зверьков и не попались ли какие-нибудь «неизвестные» зверушки, и что нового у наших баянгольских  «соседей», и какие новости на базе экспедиции, и, чего греха таить, частенько «за глаза»  подшучивали над некоторыми членами экспедиции, а то и просто «ржали» над какой-нибудь «убойной» историей или  анекдотом…
     Но мы знали, что Нарцисс Исаевич серьёзно занимался аллопатрическим видообразованием  (в качестве которых и изучались некоторые виды полёвок).

      Ещё в молодости,  изучая  грызунов побережья  и островов  Байкала, он  пришёл  к некоторым интересным выводам. За несколько лет работы им был накоплен материал по такому виду горных полёвок, как Alticola  argentatus, обитавших на  побережье  и ряде островов (в том числе и на самом крупном острове - Ольхоне)  озера   Байкал.   

 Факты, "добытые" Нарциссом Исаевичем "говорили" - особи одного и того же вида, изолированные достаточно широкой (а также очень холодной даже в летнее время  и часто очень неспокойной) водной преградой (но, тем не менее, зимой осуществляющие контакт между собой по льду Байкала) - эволюционно   развиваются неравномерно. Но в этом не было логики; контакт между разными группами одного и того же вида (популяции) происходил, пусть и более редко, чем обычно. И все особи этой популяции должны были иметь габитусы, сходные по своим характеристикам. Факты не то, чтобы полностью опровергали это, нет… Но, они показывали - эволюция островных полёвок по ряду признаков (в том числе относящихся и к систематическим) происходит несколько «быстрее» и иначе, чем у «собратьев» с побережья, даже несмотря на их (пусть и слабый) контакт.

     Здесь же, на Хубсугуле, где все условия очень напоминали «байкальские» - не собрать «фактуру» с побережья и островов (и в дальнейшем не изучить её и не сравнить со всей массой «байкальских» фактов) - Нарцисс Исаевич не мог; упустить такую возможность было бы просто непростительной ошибкой. Вот почему его так  интересовали острова и побережье  Хубсугула и обитающие на них мелкие млекопитающие.

     Как мы не уговаривали своего «чифа» (именно так Тимошенко «величал»  Нарцисса Исаевича, забывая, правда,  произносить  это с придыханием и согнувшись при этом   в небольшом  полупоклоне…)  поехать всем вместе и посмотреть (и обловить, конечно)   восточный берег Хубсугула  и острова, особенно, самый большой  его остров - Далайн-Модок-Куйс-Арал.   В переводе с монгольского это значило (?); между собой же мы просто называли его - Далай-Куй.  Но все наши просьбы о совместной поездке Нарцисс Исаевич всегда мягко и интеллигентно парировал: «Ребята, здесь же столько работы… Кто же её сделает?»