Медальон

               
     В недалёком, но ещё не братоубийственном, прошлом довелось Иечке поколесить по Псковской губернии. Маршрут поездки сочинила директриса турфирмы, у которой в тех краях была дача, и она, как человек творческий и чрезвычайно непоседливый, исшагала-изъездила всю округу в поисках чего-либо неведомого для любознательных туристов, помимо всенародно-любимых и высокочтимых пушкинских мест, и не только…
     Изюминкой программы был объект в посёлке с весьма необычным названием Ореховно.  Автобус долго катился по вполне приличному шоссе, но когда показался призывный указатель на Пушкинские горы, он неожиданно свернул на тряскую просёлочную дорогу, а дальше, как говорится,  огородами, огородами и к Котовскому… Побултыхавшись по кочкам, порастряся бока было-задремавших пассажиров, автобус остановился на небольшой полянке, где перед глазами  опешивших туристов предстало удивительное зрелище  -- умело составленная декорация.
     За невысокой оградой  возвышался прелестный кукольный домик-дворец-замок  с заострёнными крышами многочисленных башен. Изящные удлинённые окна на изрезанном изгибами фасаде, хрупкие застеклённые веранды, прилепившийся к мансарде небольшой балюстрадный балкон, лепные ломаные карнизы над окнами – всё создавало неповторимый, влекущий аромат и трогательную красоту.  На этом декорация не заканчивалась, ибо, чтобы прогуляться по прилегающему к дому  парку, приходилось, как Гулливеру в стране лилипутов, осторожно ступать по замысловатому лабиринту узких аллей и тропинок, украшенных  подлинными итальянскими мраморными скульптурами. Обсаженные доселе невиданными заморскими цветами, деревьями и кустами, дорожки ведут к кругу, в центре которого чуть слышно струится фонтан из распустившегося бутона мраморной розы в руках юной обнажённой девы. То  и дело попадается  уютная, обвитая густой зеленью ажурная беседка, в которой укрылась мраморная скамья,  зовущая отдохнуть в благословенной тенистой прохладе. По проложенной рядом тропе бежит, мурлыкая, по гальке ручей. Тишина, покой, услада…
     Пологий спуск ведёт к узенькой речушке, через которую перекинут изящный мостик с витыми чугунными перилами. Там, за речкой  -- нетронутый  зеленеющий простор.  Вот такое Ореховно.  Маленький нюанс: на каждом шагу встречаются работники, тщательнейшим образом любовно облагораживающие всё живое и неживое в этом диковинном экзотическом  раю. Да, ещё ничего не сказано о  владельце этого заповедника. Он существует. Сам родом из этих богом созданных, но потом забытых, мест. В пору беспрецедентного процветания и преуспеяния сколотил он беспредельное состояние, позволившее ему сделать оставшейся на родине матери скромный подарок в виде описанного выше. Её уже нет, но ухоженное, ставшее официальной достопримечательностью Псковщины чудо-чудное, диво-дивное по-прежнему процветает. А что же, собственно, владелец? О нём распространяться не принято: разве что скажут, что раз в году, а то и реже, наведывается сюда, чтобы свой глаз порадовать, да воспоминаниями предаться, да помечтать. Если есть ещё о чём…
     Короткая ночёвка в весьма приличном, хоть и придорожном, отеле, и завтра тур продолжится.
     Для благочестивых в программе заложено посещение Духовой горы, где надо на четвереньках, ползком (забегая вперёд, скажем, что многие так  и делали) карабкаться по склону на вершину довольно высокого холма, где и сотворялось  чудо. Но оно не оставило и остальных двуногих: чтобы их возблагодарить за приезд и, возможно, направить на путь истинный, всевышний  припрятал для них в папоротнике,  у подножья холма, без преувеличения, несметное количество белых грибов, тем самым осчастливив всех путешествующих.
     А пока продолжается поездка в сопровождении гида  по весьма пересечённой местности. Трясясь по бездорожью в  заданном направлении, гид то и дело взмахом руки то направо, то налево указывает на одиноко стоящие вдоль дороги обшарпанные сооружения с заколоченными окнами и  дверьми.  Указуя  на  эти здания, ключевым словом гида было «бывший, бывшая» -- касалось ли это школы, больницы, магазина или коровника. А вдоль бесконечности опустевших плодородных чернозёмных полей, простиравшихся по обеим сторонам дороги, было слышно, как земля взывала с мольбой: «Возьми меня, вспори меня, засей меня, оплодотвори меня!» И больно, и горько было ощущать этот клич природы…
     Потом дорога вообще кончилась, и автобус стал прорываться через какие-то заросли пышной растительности, загораживающие водительский обзор. На самом деле было приятно ехать в этой зелёной гуще, бьющей ветками в окна проезжавшего автобуса и  с любопытством взирающей на его пассажиров. Это продолжалось довольно долго. Поскольку никаких комментариев  от гида не поступало,  пассажиры сами стали приглядываться к мелькающим по сторонам деревянным постройкам, которых  казалось  нескончаемое  множество. Иечка долго недоумевала, пока её не пронзила мысль – да ведь это десятки брошенных деревень! По-своему красивые деревянные дома разной степени сохранности стоят чуть или совсем покосившись, бок о бок с такими же брошенками, как они. Согнувшись от старости и неухоженности, они не видят ничего вокруг, ибо глаза их наглухо заколочены гниющими досками. Некоторые подслеповато смотрят на мир в щёлочку отвалившейся доски и увиденное их не радует. Наконец, остановка.  Вокруг тишина. Даже птицы не поют. Серые, промокшие от летних ливней стены домов. Пустынность и заброшенность. 
     Но нет!  Что это? Жизнь самоутверждается: дома утопают в гигантских разросшихся яблоневых садах. Деревья буквально с головы до пят усыпаны роскошным штрифелем и антоновкой.  Да-да, той  самой знаменитой, несравненной псковской антоновкой, в погоне за которой люди готовы проехать сотни километров. А тут – вот она, просится тебе в руки. Мечта гурмана… Круглые, крупные, лоснящиеся от собственного сока и солнечного света яблоки на тебя смотрят с плохо скрываемой радостью и надеждой.
     Все вывалились из автобуса, начав жадно собирать осыпавшиеся плоды. Набрав полные сумки, люди радостные забрались в автобус. А Иечка стояла с глазами, полными слёз, потому что  слышала в стуке ливнем падающих яблок безутешную похоронную барабанную  дробь. А яблони, в очередной раз не дождавшись  хозяев, с горечью роняя яблочные слёзы, так и остались стоять,  качая головами, как бы  вопрошая: «За что вы нас бросили? Что мы вам плохого сделали?»
     Вскоре опять остановка. Ещё одна руина. Всё в тех же густых зарослях можно рассмотреть остов чего-то некогда очень внушительного, импозантного. Любимый Иечкой красный кирпич, но это тот, что был прикрыт когда-то слоем штукатурки. Двухэтажный каркас с башенкой, без крыши. Правда, частью крыши служат растущие прямо по её периметру деревца, выросшие из залетевших некогда в её щели семян.  Ни окон, ни дверей – одни величественные проёмы венецианских окон. Особняк помещика Алексея Львова, конца 19-го века.
     Да, эти места были облюбованы русским дворянством. Ещё бы:  здоровый климат, щедрая земля – живи и радуйся. Вот больше 350 дворянских семей и радовались на Псковщине, обустраивая свои имения, пока…  И вот теперь перед нами один из них, особняков. И не последнего человека в табели о рангах: можно бы и отреставрировать  былую красоту…  Выслушав грустную историю, туристы бодро заполняют автобус  в предвкушении чуда, ожидающего их на  Духовой горе. А Иечка…
     Она продирается через лопухи, огибает то, что осталось от некогда величественного фасада и замирает… Пред ней открылась картина невиданной красы, но сначала она услышала доносившиеся звуки торжественного полонеза. Ия оказалась на пороге огромного светлого зала,  окаймленного  белыми колоннами и пилястрами ионического ордена. Слева тянулся ряд овальных венецианских окон, в стены справа были вмонтированы гигантские зеркала. Между окнами и зеркалами на изящных столиках флорентийской мозаики тускло поблескивала мрамором итальянская скульптура. Рисунок потолка из папье-маше повторял замысловатые изгибы наборного паркета из ценных пород дерева. Над пышным великолепием декора плыли два ряда зажжённых люстр, мерцающий свет которых придавал происходящему мистическую окраску. Звуки оркестра, примостившегося на  небольшом балконе под потолком у противоположной стены, стали отчётливее.  Лёгкий туман, словно окутывавший всех и вся, рассеялся, и Иечка смогла рассмотреть счастливые лица танцующих пар. Они выступали одна за другой: кавалеры галантно подавали юным девам руку, на которую те доверчиво опирались, глядя в глаза кавалеру. Солидные дамы, собравшись в кружок, сидели поодаль, одобрительно улыбаясь и  глядя на весёлые лица танцующих дочерей и внучек.  Иечка стояла, прижавшись  щекой к холодному мрамору колонны. Её никто не замечал. Она переводила взгляд с танцующих пар на изумительный декор зала и,  наконец, решила,  что главным украшением служат удивительной красоты и изящества лепные гипсовые медальоны с изображением танцующей музы. Она изящно порхала на голубом фоне, облачённая в лёгкую прозрачную тунику.  Казалось, ещё одно движение и она упорхнёт с голубого медальона и закружится с кавалером в звучащем теперь вальсе. Глядя на неё, Иечка даже представила себя на её месте.
     Неожиданно музыка смолкла. Свет ламп потускнел. Раздался хрустальный звон осыпающихся зеркал.  Фигуры присутствующих растаяли в плотном тумане. Всё погрузилось в кромешную  тьму. Разверзлась пучина, поглотившая в один миг и счастье, и красоту.  Иечка вздрогнула и поняла, что обнимает пустоту.  В смятении она огляделась по сторонам: да, всё правильно -- зияющие глазницы окон, корявый остов стен, обломки прежней жизни валяются под ногами. И над всем этим ярко-голубое небо, которому всё нипочём.
     Внезапно  Иечку как током ударило: она почувствовала на себе чей-то до боли знакомый взгляд.  Запрокинув голову и присмотревшись,  она увидела, что в верхнем левом углу чудом сохранился полуразрушенный голубой медальон. Юная танцовщица, утратив левую руку и ногу, по-прежнему  грациозно парила  в воздушном танце,  с грустью взирая на непридуманную картину.
     А что же наша Иечка? Проглотив  душившие её  слёзы, она направилась  к ожидавшему её автобусу, не замечая  недовольных взглядов попутчиков  и осуждения в глазах гида.
     Иечка была счастлива – ей было много дано…