Сон разума

Сказка

В некотором царстве, в тридесятом государстве проживали эти двое – муж да жена. И были они не от мира сего, но полюбили его за время жизни своей. Природу этого края полюбили – она напоминала им совсем другой мир, где они были рождены изначально, причём, свободными людьми. Жили они по-своему – всё чему-то учились, книжки всякие читали, всё какие-то затеи себе придумывали.
   С соседями были приветливы, но дружбы не водили. Однако же вреда от них никому не было, даже наоборот: то диковинные цветы у дома во дворе посадят; то хлопотами за переработку мусора займутся; то кошку, брошенную, подберут, да ещё и разговаривают с ней.
   За шесть тысяч лет существования современного человека (если считать от древних Шумеров), голубая наша планета натерпелась от людей, её заселивших. Уж очень воинственны оказались! Все шесть тысяч лет так и воевали – то в одном месте, то в другом. То территории у соседа отвоёвывали, то оборонялись; то соседской жизни завидовали, пытаясь отнять, нажитое непосильным трудом, да перетащить к себе. А когда грамотеи подсчитали, что без этих войн и трёх сотен дней мирно не прожили, все ужаснулись, но остановиться так и не смогли – гены, понимаешь ли.
   До того, как возникла последняя человеческая цивилизация в плотном теле, эта голубая планета служила полигоном по добыче полезных ископаемых для других цивилизаций – пришлых. Техники сюда нагнали когда-то – видимо-невидимо! Вся земля была изрыта карьерами. Здесь добывали, здесь и перерабатывали. Всё то, что теперь зовётся сопками – это почти всё – бывшие терриконы пустой породы. Во многих каньонах, да ущельях и сейчас ещё видны следы ступенчатых проходок той колоссальной техники.
   Да… был период, когда и металлы, и камни всякие добывались тут открытым способом в количествах неимоверных. Homo sapiens (кроманьонцы) были созданы пришлыми в качестве самовоспроизводящейся грубой рабочей силы. И служили им уже порядка тридцати тысяч лет. Иногда между пришлыми возникали споры нешуточные, заканчивающиеся порой планетарными катастрофами, над следами которых и поныне грамотеи головы свои ломают.
   Поскольку воспитание, наряду с образованием и творчеством, давало положительный эффект в развитии, были завещаны новым людям простейшие заповеди, доступные пониманию и позволявшие подняться на эволюционную ступень. А в остальном… человечеству было позволено развиваться по собственному усмотрению. Надежда на жрецов и первых правителей была не малая, но и сомнений было достаточно. И был дан срок человечеству на проверку его зрелости.
   Много всякого произошло с тех пор на Земле: люди оказались весьма воинственны, примитивно жадны, и много всяких глупостей натворили, да ещё именем Бога… Учились мало, а часто и не тому, чему следовало учить, ну, а уж о сроке проверки на зрелость и вообще почему-то не вспоминали. Не до того, видать, было. А срок-то, как оказалось, подошёл. Забыли люди, что с богами шутки плохи.
   Вот потому-то и произошёл три тысячи шестьсот лет назад всемирный потоп. Об этом и Шумерские, и Вавилонские и Библейские тексты рассказывают почти одинаково. Смыли боги с лица Земли всё и всех, оставив лишь одну благочестивую семью вместе со стадом разных животных. Семье этой было дано право продлить свой род.
   Когда вода схлынула постепенно, сыновья того семейства разошлись по земле, причём в дар от богов они получили, полагающиеся им, народы. У богов это возможно.
Жизнь снова начала налаживаться, и снова… «на те же грабли». Видимо, те самые кроманьонцы оказались весьма сильными. Да и как иначе – делая рабов, боги заложили в них то, что им тогда было нужно. А полторы тысячи лет спустя ещё был Иисус… Ведь для чистоты эксперимента богам запрещено было помогать людям. Но боги – есть боги, и они нашли способ.
   Очень жаль распятого Христа! Всё снова повторилось, словно разум человеческий был отключен в общей массе. Первоначальные жрецы давно уже растаяли в исторических бурях. Церковь проявила себя инквизицией, уничтожив на кострах девять миллионов человек, причём именем Бога. Правители продолжали междоусобные войны, сгубив ещё больше народу.
   Раб мечтал иметь послушных рабов, либо найти себе удобного хозяина, и не более того. Понятие свободного созидания на ум не приходило. Островками духовного развития оказались искусство и наука. Причём, последнюю всегда пытались использовать в военных целях.

   ***
   Пошли как-то раз наши муж да жена за грибами. Ну и кошку свою, голубоглазую, с собой взяли. А как же? Это был член семьи и общая любимица. А кошка-то умницей была. Знала, что путь предстоит неблизкий и сидела в рюкзаке у Линды (так жену в этой сказке звали) смирёхонько, лишь изредка высовывая свою мордку.
   В одном из лукошек сиротливо лежал беленький гриб боровик. Да и то потому, что чуть не наступили на него – прямо у тропинки рос, под сосенкой. Грибники-то они были никудышные. Но здесь, в дремучем лесу, можно было поговорить и кое-что вспомнить, и кое-что обдумать, не будучи заподозренными в каких-либо происках. С этим в царстве том было очень строго, а список недозволенностей представлял из себя длиннющий свиток.
   Рефлексия – дело-то просто необходимое человеку, особенно, когда он начинает запутываться в информационном потоке, где и правды, и лжи, наверно, было поровну, иначе этот поток унесло бы от человеческих умов в сторону, как вы понимаете. Берегов-то у него нет! Тьфу… Опять запутались – не поток это вовсе, ибо слово (оно же и мысль) – есть начало всего. Но, откровенно говоря, над этой истиной люди не особо задумывались, а потому, мололи языком всё, что их изворотливый ум придумывал.
   Это только так говорится, что государство то, где всё и происходило, было тридесятое. На самом деле все давно уже знали, что оно триклятое. Кто проклял – уже не помнили. Только вот лень-безразличие да натура рабская, да беда извечная – были тремя проклятиями того царства, да и не только того. Вот их-то, эти самые заклятия, и собирались снять наши грибники, отправившись в путь.
   Лень-то была Сон-травой навеяна – ох и трудно будет им разбудить разум человеческий! А натуру-то рабскую вскормили и вырастили когда-то мать-покорность, да отец-страх. Может и еще что-то было. За тысячи лет она уже расплодилась основательно. Не иначе, как Лиходей – инфернальных дел, вечный министр – помог. Ну, а беда-то уж тут как тут – где завидит слабинку, там и вселяется.
   Шли они, разговоры разговаривали, да вспоминали:
«Пойду-ка я пешком по своей глинистой прохладной тропинке, там я встречу то – не знаю, что... но непременно встречу», - рассмеялся Гнат, - Кажется, так ты однажды написала?
   - Нет, милый, это я напишу через семь лет. Впрочем, наше с тобой время нелинейно. Главное в том, что мы успеем сделать для этого мира. Срок-то, отпущенный нам на эту жизнь, подходит к концу, - напомнила она своему благоверному.
   - Временная фрактальность, о которой здесь мало, кто знает и говорит, позволяет творить чудеса. Хотя, знаешь, Линда, порой мне ужасно хочется бежать отсюда, от серой убогости и непросвещённости, от зависти и жадности, от злобного сквернословия и безумного пьянства. Но вдруг встречаю в ком-то проблески высокого сознания, единения с душой, природную порядочность, тягу к знаниям, к культуре… и ради этого, готов тащить свой тяжкий груз снова.
   - Уж такие мы, - вздохнула жена. - Затем сюда и вернулись. Интересно ведь: как формируется человек и его сознание, чем прирастает душа, кем он мог стать и кем становится в экстремальной ситуации. Ведь говорить-то о себе можно много чего, да и возомнить – не мало. А вот случится беда какая, и ты есть то, что ты есть на самом деле.
   - Ох, Линда! Вернулись-то мы туда, где вечно порицаемы и гонимы, - хмыкнул муж. – А борьба за собственную жизнь имеет мало общего с профетической миссией, с эволюцией и созиданием – она всего лишь примитивная борьба за выживание. А оправдание себе находят все, и гонители, в том числе.
   А события, происходящие вокруг нас, отмечены, всё более явными, знаками, причём, весьма тревожными, которые мы стали замечать уже повсюду, отдавая себе отчет в том, что другим людям они ни о чём не говорят. Ты хоть, по крайней мере, пыталась предупредить их в своих стихах и сказках о том, что мы стремительно движемся к планетарной катастрофе и своему концу.
Что ты там писала о злобном лице человеческой цивилизации?
   - А! Пустое. Сейчас я уже думаю иначе. Мне печально, что наш язык превратился в цитатник. Повторять их, стало достоинством человека, увы! Похоже, что мы разучились продуцировать собственную мысль. Но каждый из нас делал всё, что мог.
   Ты помнишь, с чего началась последняя цепь событий? - напомнила Линда. - По-моему, это произошло ещё семь лет назад. Помнишь, как-то раз раздался телефонный звонок от Лёшки – моего старого знакомого, одноклассника? Это было… в конце декабря – день, как день, ничего особенного.
   Накануне наш старый прохвост – Рыжий ободрал обои в коридоре, и нам предстояло поклеить новые. Хотелось привычно-красиво встретить Рождество – праздник пришествия чистого духа!
Работы было немного, но провозились мы до трёх пополудни. А по окончании, раздался тот самый звонок:
   - Лин, привет, что не поздравляешь меня? – голос одноклассника в телефоне был навеселе.
   - Ой, Лёш, поздравляю! У тебя сегодня день рождения?
   - Ну, нет же – сегодня День Ч (так он и сказал). Ты, что с луны свалилась? 90 лет, а ты и не знаешь… я же, имею к этому отношение!
   - Лёш, не обижайся, мне казалось, что ты моложе. В общем – поздравляю!
   - Ты хоть вещатель-то смотришь? Там об этом с утра…
   - Нет, не смотрю, мне некогда – обои мы переклеивали и слушали «Джаз», где не вещают, и слава богу! Хорошую музыку люблю слушать. – Сказав, тут же пожалела, ведь могут и этот канал закрыть, а могут и нелояльность припаять.
   - Да-да! Тогда мне показалось, что…
Впрочем, надо восстановить цепь событий. Вспоминай, Линда, пока нас не прослушивают, да не высматривают. Кстати, ты гаджеты свои оставила дома?
   - Конечно, дорогой. Потому и часы с компасом надела.
Помнится, я поджарила тосты, уложила на них ломтики форели с салатными листами и сделала имбирный чай. В духовке запекался картофель с яйцом и сметаной – по бабушкиному рецепту. Мы уютно устроились на кухне. Рыжий нарезал круги возле ног, явно подлизываясь, а я ему что-то выговаривала.
   - Ты ему намекнула тогда, что коты тостами на питаются и солёной рыбой – тоже. Но он не унимался, и пришлось дать кусочек.
И вот эта бестия, как я помню, уселся на задние лапы на стул, передними обхватил поджаренный хлеб, и пытался, в подражание тебе, кусать его.
   «Ну, знаешь… это уж слишком!» - сказала я тогда. - «Не вздумай мякнуть что-нибудь, а то кормить тебя будет некому». А он смотрел хитрющими зелёными глазами и продолжал муслякать тост. «Мистика какая-то…» - подумалось мне, - хотя, чему удивляться? С некоторых пор и вещи, и кот в нашем доме зажили своей жизнью: когда хотели – исчезали, когда хотели – появлялись вновь.
   Потом мы поболтали с Лёшей о предстоящей встрече одноклассников «сорок лет спустя», о житье-бытье, но, глянув на часы, я заторопилась на встречу с приятельницей. Ты пошёл проводить меня.
   - Да, да! Помню, что улица обдала нас свежей прохладой. Падал редкий снежок, ложившийся на твою варежку узорчатыми гексагонами. (Ох и люблю же я ввернуть замысловатое словцо! Со студенческих лет - люблю).
   - Мы развивались, тренировали свой ум, оттачивали язык, жадно вбирали в себя знания. И это был верный маршрут с интересными остановками, встречами с великими людьми, с которыми удалось пообщаться. Ведь всё нам потом пригодилось! – взяв мужа за руку, напомнила Линда.
   - Наш путь до метро проходил через сквер, где рабочие меняли мачты освещения, записанные снизу собаками и проржавевшие насквозь. Эти мачты были похожи на тощих гусей, вытянувших в удивлении свои длинные шеи и разглядывающих прохожих свысока.
Те фонари меняли на классические фонарные столбы с шаровидными плафонами, - вспоминал Игнатий Митрофанович, восстанавливая в памяти тот вечер.
   «Наверно, будет уютно?! - сказала я рабочим, когда мы проходили мимо, - к двадцать четвертому-то успеете?»
   «Да, что за праздник – Новый год? Успеем к восьмому марта!» - пошутил один из них, с мягким южным акцентом. - В общем, поняли друг друга…
   Идя по аллее, и едва поравнявшись со старым фонарём, я тогда заметила, что он погас. Потом так же второй, третий, четвёртый. Тут уже мы услышали крик нам вслед: «Девушка, уходи, пока весь сквер без света не оставила!»
К счастью, аллея закончилась, и до метро мы дошли без приключений.
   «Да уж!.. всюду знаки, их только надо уметь читать», - подумал я тогда. А к ночи мы оба почувствовали себя неважно, нас лихорадило, - вспоминал Гнат.

   ***
   - Свернувшись клубочком на постели, помнится, я, следуя советам одноклассника, щёлкнула пультиком, чтобы узнать, что там «Опиум для народа» вещает?  Как положено, угодила на исполнение хвалебной песни в честь нашего царства-государства.
   Стройными рядами, словно фишки домино, стояли члены правительства, сотрудники многочисленных подразделений того самого комитета и, конечно же, он Сам. (Все его звали - Сам. Сам решал, сам возглавлял, сам перенаправлял, сам карал и миловал. Феодаа-ал!.. Воевал только не сам, но силами своего народа).
   Народ его, в большинстве своём, был несчастный, не шибко разборчивый, порой – пуганый, потому и не возражавший против такого присвоения. Убогость эту Сам взращивал и поощрял. И называлась та народная масса у него – ресурс, который должен быть предан, трепетен, по крайней мере, перед царём-батюшкой. И, точно уж, не досаждать своими глупыми расспросами, вроде «отчего ж казна пуста и жизнь не густа?» Одно слово – ресурс – всегда под рукой для разных надобностей.
   Кроме большой армии опричников, были у Самого и специальные баюны, которые старались во все лопатки, навевая дурманящий сон. Это, чтобы разум народный вдруг не проснулся. Бедные люди! «Сон разума рождает чудовищ!»
   Но я отвлеклась. Мы в своих воспоминаниях дошли до того самого концерта.
   На экране был большой зал дворца царского собрания. И весь этот огромный зал оказался забит до отказа служивыми. Причём, многие, на первый взгляд, были весьма недурны.
   «Ух ты! Силища какая!» – с женским ехидством, подумала я тогда. А очень скоро нам довелось понять кое-что про ту силищу…
   Отзвучала ритуальная песнь, царь ловко взбежал на сцену, где была установлена элегантная трибуна, и произнёс панегирик, посвящённый 90-летию органов безопасности его царской милости. На этом я провалилась в сон, успев укутаться в тёплый плед.
Проснулась от того, что ухо уловило фальшь.
   Шёл концерт. Неаполитанскую песню «Скажите девушки подружке вашей …»  пел знаменитый баритон. Это была хорошо знакомая вещь – её когда-то любила мама. Эту песню я слышала с детства в разных исполнениях. Но чтобы Он!.. не уложился в музыку? Тараща глаза, мы уже оба смотрели на сцену. Впечатление было такое, что мы переместились во времени лет на пятьдесят назад. «Какое ретро! Сейчас так сцены не оформляют» - говорили мы друг другу.
   Камера беззастенчиво демонстрировала сценический пол, щербато бликующий в синем свете прожекторов. На заднике были раскрашенные лампочки, имитирующие светомузыку. Часть из них постоянно не загоралась, или загоралась невпопад – и это раздражало. Никакого другого убранства на той огромной сцене не было, даже цветов. Ощущение казарменной дубовости и недоумение от чего-то, происходящего там, ещё не осознанного, но интуитивно опасного, парализовывало.
   Второй песней этого баритона была «Тёмная ночь». Оркестр замолчал, и певец начал исполнять её под аккомпанемент рояля. Видимо, для большей задушевности. Мы замерли, словно болельщики: «Ну!.. держись, парень! Не знаем, что там на тебя влияет, но видим, что ты еле живой».
   Складывалось впечатление, будто каждое слово давалось ему с огромным трудом. В одном месте «зафонил» микрофон, словно всё это происходило в местечковом клубе, на самодеятельной сцене, а не на главной сцене царственной, тридесято-государственной столицы.
   «Что они там, звуковики, службы своей не знают? - думала я, - это же позор!» Темп исполняемой, всем знакомой, мелодии был снижен до невозможного предела. Казалось, что пианист просто не сможет её доиграть. По его лицу было видно, что он сам не рад всему происходящему, но что-то мешает ему поступать иначе.
Движения певца были профессиональны, но настолько скованные, что казалось, он вот-вот упадет в обморок.
   Камера крупным планом демонстрировала его лицо – оно было страдальческим. Каждое слово давалось ему с огромным трудом. Но всё когда-нибудь кончается. Вот и эта мука закончилась, и мы снова провалились в свои сны с мыслью одной на двоих: «Да что же это, за напасть такая?»
   Из забытья меня вывел скрежет железа – так спросонок показалось. На экране был известный альтист, выступавший с оркестром джазовой музыки. Знаменитый альт почему-то совсем не звучал. Тот инструмент, который он сделал одним из лидеров концертного исполнительского искусства, потерял вдруг свой голос! В немыслимой какофонии трудно было даже мелодию узнать – выручал оркестр. Это был шок! Ты сидел, обхватив голову руками.
   Экран вещателя показывал маэстро крупным планом. Знакомая челка спала ему на глаза, губы напряженно сжаты, желваки яростно ходили по скулам. В выражении лица – недоумение и упрямство в желании выправить ситуацию, но она оказалась неуправляемой. На музыканта страшно было смотреть. Я подумала, что вот-вот он прекратит мучить свой альт и покинет сцену. А зал сидел с прямыми спинами и каменными лицами, очень похожими друг на друга.
От всей этой бесовщины разболелась голова, и я снова уснула.
   Сквозь дрёму донеслась французская мелодия, где мадемуазель пела блюз. «Берегись, пташка! Голосок твой сегодня совсем слаб. Но что с тебя взять – перед тобой два таких зубра потеряли свой дар божий» - слышала я твои рассуждения сквозь сон.
Ну, а престарелые, и любимые мной, «Scorpions» подвели черту под этим кошмаром. То была, чистой воды, чертовщина. Часы показывали полночь.
   «Ну, всё, довольно! Не смотрела полгода, ещё столько же не включу!» – говорила я нашему коту, который, щурясь и улыбаясь, мурлыкал: «Вот тебе и вытребеньки!»
   Дьявольский контракт, похоже, был подписан. Лиходей входил в силу на этой земле. Сколько черной энергии было притянуто к этому залу?! Сколько направлено её на людей, не ведавших об опасности – существующей и грядущей!?

   А потом был сон – странный, но как ты выразился, вещий. Я вдруг увидела себя среди этих служивых: офисная обстановка – люди с бумагами деловито сновали туда-сюда, я что-то обсуждала там. Вышколены они были безупречно. Разговор их легок, непринуждён, и всё по делу. Радовала их правильная речь и деловая хватка в решении вопросов. Красавцы – подтянутые, загорелые, стильно подстриженные, в начищенной обуви!
   Офис был хорош своими просторами, порядком, воздухом, светом. А между тем, в голове сверлила мысль, что здесь находиться мне весьма опасно! И ещё… что я опаздываю на самолёт. И вот, наконец, все мы погружаемся в него.
   А потом я уже увидела этот лайнер снизу. Он предстал детской игрушкой, нависшей надо мной. Самолёт оказался Конкордом и зловеще наклонил свой хищный клюв в мою сторону – жуткое зрелище – он вот-вот войдёт в пике! Усилием воли я трансформировала форму крыла и выправила его нос. А самолёт вдруг превратился в военную машину, нёсшую под крыльями грозные ракеты.
   «Ох, как опасно!» - Опять усилие воли, и он превращается в серую птицу с большой головой и характерными крыльями. Получилась самая настоящая сова. Она ожила и бесшумно взмахнула крылами.
И сразу мысль, что сова в помещении и может разбиться о стекло! Опять усилие воли… и рама открылась. Птица сделала плавный разворот, легла на одно крыло и вылетела наружу. Повеяло зловещим холодом. За окном – тёмно-синий ультрамарин ночного неба подёрнулся сединой. У горизонта уже появилась рассветная полоса в чёрно-багровых тучах, что было неестественно и страшно.

   ***
   Бом-бом, бом-бом, бом-бом… - сигналил будильник на телефоне. Семь часов утра. За окном ещё темно, на подоконнике горел рождественский семисвечник. На углу кровати, в ногах, дремал в позе сфинкса наш древний кот. Экран вещателя был выключен.
Страшно болела голова, нос заложен, а всё тело разбито. «Кажется, я заболела», - была первая мысль. А потом вторая, про концерт – это был уже не знак, это было предупреждение: «Сделка с дьяволом уже заключена, и вам предстоит в этом жить!»
      - Пройдёт несколько лет, и действительность окажется гораздо страшнее сна, - сказал Гнат, - хорошо, что ты вспомнила предысторию. Порой мне кажется, что мой разум угасает. Только здесь, в дремучем лесу, и удаётся восстановить его. Даже, ведя свой, обособленный, образ жизни, я с годами дурею. Это вместо мудрости-то, которая должна посещать стариков!
   - Ничего, дорогой, нас двое – будем держаться, сколь сможем. Однако, надо поспешать и непременно добраться до нашей цели. Ведь антидот от Сон-травы мы сможем получить только там. А коль разбудим разум, так человек и лень-безразличие стряхнёт с себя сам.
Ой, смотри-ка, на ветке сова сидит. Уж не та ли, что во сне была?
   - Да я это, я! - молвила Сова человеческим голосом. - Далече ли собрались, голубчики? Смотрю, с грибами-то вы не очень постарались. А ведь тут, в дремучем лесу, тоже есть глаза и уши. - В это время кошка в рюкзаке опасливо зашевелилась. - Да не бойтесь вы – это я не про себя. Лиходеевы псы тут пробегают иногда, готовые порвать любого. Такова уж их природа!
   - Милая Совушка, да как же нам поскорее до праматери нашей, мудрости - Софии, добраться?
   - А почто она вам?
   - Да дело есть до неё важное, - промолвила Линда.
   - Знамо, важное – иначе бы так далеко не собрались! - вздохнула Сова, - наберите-ка поскорей мухоморов, а боровичок-то белочке оставьте... То-то же! А вот и псы на подходе.
Прямо перед ними, из-за ели выскочили два барбоса. Ощерились, грозно рыча. Но, увидев в лукошке, привычные уже, мухоморы, понимающе оглядели грибников и помчались дальше.
   - Басенька, ты жива там? - спросила Линда, заглядывая в рюкзак. На что кошка коротко муркнула.
   Съев по пирогу с капустой, запив водицей и покормив кошку, они снова тронулись в путь. Сова вызвалась проводить вкруг болота. Очень скоро путники поняли, что без неё, блуждать им пришлось бы долго! Да и Сон-травы могли бы нанюхаться. А это – конец доброй затеи.
Вскоре стали попадаться берёзки, лес посветлел, и Сова простилась с ними, указав нужное направление.
   - Держитесь света всегда! - крикнула она на прощание.
   Так они и пошли до праматери Софии-мудрости, чтобы пробудить человеческий разум. Путь был неблизкий, но эти двое обретали друзей и единомышленников, а это дорогого стоит. Впереди их ждало ещё «То – не знаю, что» и много тяжких испытаний. По дороге встречались другие группы: одни искали Грааль, другие – вход в Шамбалу, чтобы получить для себя жизнь вечную; третьи – пытались добиться справедливости от Самого и его министров. Дела-то у всех были важные!
   Человечество голубой планеты, об эту пору, оказалось у порога глобальных перемен космического масштаба. На смену существующей цивилизации приходила новая – шестая раса. И, если разум человеческий не успеет проснуться, то в этом эволюционном переходе погибель всех дремлющих будет неминуема.
   К слову сказать, царство их, к тому времени, вступило в новую войну. А любая война, как известно, запускает механизм производства более совершенного оружия, которое всегда было направлено против людей! Странно всё это с точки зрения здравого смысла. А уж интересы самой планеты, хотя она – живой организм, приютивший нас и предыдущих обитателей, в расчёт вообще не берутся. Но, видимо, об этом не задумывались – ни наши, ни те, кто были прежде.
   Человек, в котором крепко и глубоко заложено рабство, приходя к власти, да не имея чувства ответственности, эмпатии и дара созидания, начинал мнить, что теперь ему позволено решать, кому жить, а кому погибать. И это занимало все его помыслы. Может поэтому, силы добра и зла продолжали свою междоусобицу за человеческие души на этой планете. Но надежда, та, что лежала на самом дне, ещё оставалась, и надо было спешить.


2007г - 2014г 
Фото из интернета – «Сон разума» Ф.Гойи
Капричос Франсиско Гойи – это 80 гравюр.
80 пороков, суеверий, грехов общества:
Глупость. Тщеславие. Разврат. Обман. Зависть.
Клевета. Алчность. Лень. Равнодушие…
Время идёт, но человек так и не сподобился
Изменить себя