Развитие коневодства от скифов тюрков до современн

Развитие коневодства от скифов тюрков до современных тюркских народов
В. В. Понарядов в книге "РАСПРОСТРАНЕНИЕ НАЗВАНИЙ СЕДЛА В ИНДОЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКАХ" пишет:
"Распространение и развитие коневодства и верховой езды имели в истории большое хозяйственное и военное значение. Поэтому значителен интерес к этой проблеме археологов и историков, усилиями которых в ее изучении достигнуты значительные успехи. Этимологический анализ названий седла в индоевропейских языках позволяет уточнить историю распространения этого изобретения. При этом подлежат учету не только прямые лексические совпадения, которые могут отражать заимствование названия вместе с заимствованием самого предмета или общее праязыковое наследие, но и случаи совпадения внутренней формы слова, которые отражают калькирование чужого названия при заимствовании технологической инновации.
Начнем с иранских языков, потому что именно кочевые иранские народы древности были, по-видимому, в числе первых изобретателей верховой езды, и первые седла появились и совершенствовались тоже в их среде.
( Вышеизложенная нформация, опирается на ложную алтайскую гипотезу:
1. Скифы это индоарии (индусы-арии, осетины, индоевропейцы, предки русских ариев,
2.В курганах были похоронены  индоевропейцы,
3. Евразийская степь до тюрков хуннов занимали индоевропейцы, индоарии, предки иранцев, осетин, славян.
4, Прародина тюрков Алтай И своё движение на Запад они начали после разгрома Тюркского каганата. Гумбатов Гахраман)

С этимологической точки зрения в иранских языках представлены несколько типов названий седла. Н.-перс. z;n, ср.-перс. z;n связывают с авест. zaena ‘оружие’, zaya ‘снаряжение’, zayan ‘снаряженный, вооруженный. Трансформация засвидетельствованного в авестийском и более далеких индоевропейских языках первоначального значения ‘оружие’ в ‘седло’ могла произойти в условиях, когда первоначально этим словом обозначалась попона, которая не только выполняла функцию седла, но и, усиленная бронированными элементами, служила защитным вооружением для боевого коня. Близкие к н.-перс. z;n формы представлены в курдском, белуджском и других западных иранских языках, где они, однако, скорее являются персидскими заимствованиями, чем исконными словами. Более уверенно можно говорить о заимствовании персидского слова во многие восточно-иранские языки, в частности, в афганский, где присутствует также заимствованное из индоарийских k;t;;. С другой стороны, н.-перс. z;n проникло в новые индоарийские языки, где получило широчайшее распространение. Осет. sar; имеет параллель в согд. s’;r и в афг. sar;.
Древнейшим индоарийским названием седла является скр. pary;n;am, образованное от корня y; ‘идти’ с приставкой pari- ‘вокруг’. Значение, видимо, производно от названия ремня (подпруги), который охватывал туловище лошади, закрепляя примитивное седло-попону.
Более обычным в новых индоарийских языках (хинди, непали и др.) названием седла является k;t;h;, из индоарийских языков это слово было заимствовано в афганский. Оно является производным от k;t;h ‘дерево как материал, древесина’ < др.-инд. k;s;t;h;m ) и первоначально обозначало, очевидно, деревянную основу седла (арчак, ленчик).
В армянском языке седло называется tamp.
В кельтской группе гойдельские и бриттские языки демонстрируют разные названия. Гэл. diollaid, diallaid, ирл. diallait этимологически связаны с др.-ирл. dillat, валл. dillad, ср.-брет. dillat ‘одежда .Очевидно, такое именование должно было первоначально обозначать примитивное седло-попону. В валлийском языке названием седла служит cyfrwy, первоначально имевшее значение ‘завязка’.
 Вероятно, здесь, так же как в древнеиндийском и армянском, на седло перешло первоначальное название подпруги, крепившей то же самое примитивное седло-попону. На фоне значительного разнообразия названий седла в рассмотренных языках становится понятно, что привычно кажущаяся нам наиболее естественной производность такого слова от глагола ‘сидеть’ в обширном славянско-германско-романском ареале оказывается на самом деле далеко не тривиальной.
Однако реальные исторические отношения между славянскими, германскими и романскими формами выяснить совсем не просто. Праславянское *sedьlo или *sedъlo, откуда рус. седл;, укр. сiдл;, болг. седл;, сербохорв. с;дло, словен. s;dlo, чеш., словац. sedlo, польск. siod;o, в.-луж. sed;o, н.-луж. sod;o, полаб. sedl;, М. Фасмер (1987: 590) считает этимологически идентичным гот. sitls ‘сидение’, др.-в.-нем. se;;al ‘кресло’, лат. sella ‘стул, кресло’, греч. лакон. ';;;;; ;;;;;;; (Гесихий), галл. sedlon, но отделяет от сходных германских названий седла типа др.-англ. sadol, др.-в.-нем. satul, satal ‘седло’ (из *sotlo-, *sodtlo-), которые имеют другую ступень вокализма. В противоположность этому, Р. Дерксен безоговорочно признает славянское слово германским заимствованием (Derksen 2008: 443-444).
Как уже было сказано, в конце античной эпохи в латинском языке для обозначения седла вместо ранее применявшегося греческого заимствования ephippium стало употребляться слово sella, которое существовало в языке и раньше в значении ‘стул, кресло’. Именно sella имеет продолжение во всех романских языках: ср. фр. selle, ит. sella, исп. silla, порт. sela, рум. ;a и др. (Pu;kariu 1905: 134). Латинское слово было заимствовано в форме ;;;;; в греческий язык (см. выше) и в форме shal; в албанский . Хотя лат. sella может быть этимологически тождественным славянскому *sedъlo еще на праиндоевропейском уровне, очевидно, что их праиндоевропейский источник не мог иметь значение ‘седло для верховой езды’. Это общее значение у сходных латинского, славянского и германского слов имеет несомненное контактное происхождение. Первоначальный источник подобной лексической инновации и направление взаимных влияний, которые где-то могли иметь природу прямого заимствования, а где-то - калькирования слов, производных от глагола со значением ‘сидеть’, сейчас едва ли возможно определить. Однако ясно, что во всех втянутых в этот процесс языках данная лексическая инновация должна была появиться практически синхронно как результат распространения некоей существенной технологической инновации в конструкции седел. Причем можно довольно точно определить и абсолютную хронологию: это первые века н. э., когда в латинском ephippium было заменено на sella, а германский и славянский ареалы еще не претерпели существенной дивергенции. Процесс хорошо накладывается на период Великого переселения народов, а искомой технологической инновацией оказывается, судя по всему, распространение в Европе седла современного типа с жесткой деревянной основой, состоящей из двух полок, располагающихся на спине лошади по обе стороны от хребта, и двух скрепляющих их спереди и сзади лук арочной формы. Такое седло, изобретенное на рубеже н.э., было принесено в Европу гуннами". (Индоевропейское языкознание и классическая филология - XVII (чтения памяти И. М. Тронского). - СПб., 2013).
Советские исследователи С.И. Вайнштейн, М.В. Крюков в работе
"Седло и стремя" писали: "Вид человека, лихо гарцующего верхом на осле, не может не вызвать у нас сегодня снисходительной улыбки. Другое дело — лошадь! Она словно специально создана для того, чтобы скакать на ней, преодолевая расстояния и преграды.
Однако простая и логичная мысль о том, чтобы сесть на лошадь верхом, почему-то совершенно не приходила в голову человеку на протяжении тысячелетий после того, как это животное впервые было одомашнено. Как показывают новейшие данные, доместикация лошади произошла, вероятнее всего, в IV тысячелетии до н.э. в Северном Причерноморье.  Две тысячи лет спустя на огромных территориях Евразии получает распространение обычай использования лёгких двухколёсных повозок, запряжённых парой лошадей. В это время существовали уже развитые приспособления для управления упряжной лошадью (кожаная сбруя с металлическими распределителями ремней, удила с псалиями и др.). В принципе аналогичные по своему устройству колесницы мы находим в раскопках гробниц иньских правителей древнего Китая, на наскальных рисунках Монголии, Тувы, Алтая, Средней Азии, на египетских фресках. И хотя некоторые исследователи трактуют отдельные шумерские тексты, датируемые II тысячелетием до н.э., как косвенные свидетельства спорадического использования коня для верховой езды,  но изображений всадников в эту эпоху ещё нет.
Впрочем, по крайней мере одно исключение из этого правила всё-таки существует. В древнеегипетской батальной сцене, датируемой XIV в. до н.э., мы видим воина, скачущего верхом. В руках у него поводья, но они слишком длинны, чтобы сдержать коня. Сидит этот человек в крайне неудобной, неустойчивой и напряжённой позе, почти на крупе (рис. 1). Не случайно поэтому многие исследователи считают, что перед нами не опытный всадник, а дезертир, решившийся на крайний риск: обрезав постромки и взгромоздившись на упряжную лошадь, он бежал с поля брани. В IX в. до н.э. верховых лошадей уже использовали в своем войске ассирийцы, но делали они это очень своеобразно. На бронзовом барельефе, относящемся примерно к 850 г., изображена группа всадников, стреляющих из луков. Характерно, что сидят эти лучники примерно так же, как это делал упоминавшийся нами египтянин, — сдвинувшись далеко назад, к крупу лошади. В таком положении контролировать действия коня шенкелями невозможно, а руки у воинов заняты. Поэтому чувствуют они себя на спине лошади явно неуверенно, и в тот момент, когда нужно спускать тетиву, их лошадей придерживают под уздцы пешие солдаты. Это изображение относится ко времени «второго возвышения» Ассирии, когда Ашшурнасирпал II и Салманасар III предпринимали активные завоевательные походы против Урарту, Вавилона и других соседних государств. Возможно, что рассматриваемый барельеф свидетельствует о применении ассирийцами своеобразной новинки в области военной техники и тактики: севшие на лошадей лучники получали лучший обзор местности и могли поэтому эффективнее поражать врага. Но, произведя залп, они, видимо, тут же спешивались, во всяком случае стрелять на скаку ещё не умели. После временного упадка Ассирийской державы, которым отмечена первая половина VIII в. до н.э., реформы Тиглатпаласара III создали предпосылки к её новому возвышению. При Ассархаддоне ассирийцы уже широко применяли конницу. Полагают, что с наибольшим успехом она использовалась в пересечённой местности, где традиционным колесницам действовать было трудно. Дошли до нас и изображения ассирийских всадников этого времени.
На каменном барельефе из Ниневии хорошо видны не только фигуры воинов, скачущих верхом, но и детали их вооружения, конская упряжь, даже выражение их лиц. Какова резкая разница в этих двух изображениях, которые разделяет не более двух столетий! Ассириец VII в. до н.э. сидел на лошади так же, как это принято и в наши дни. В его облике нет ни тени прежней скованности и неуверенности. Он галопирует, бросив поводья и размахивая боевым топором. Пожалуй, никто не усомнится в том, что он — профессиональный наездник. Чем же объяснить столь быстрый прогресс в технике верховой езды у ассирийцев? Весьма убедительной представляется точка зрения тех исследователей, которые связывают распространение конницы в Ассирии с проникновением в Переднюю Азию кочевников-скифов. Впервые этот народ упоминается в ассирийских текстах около 700 г. до н.э. То было время, когда скифские племена начали стремительно продвигаться из степей Придонья на юг, вдоль побережья Каспийского моря в Закавказье (недаром Эсхил назвал Кавказ «скифской дорогой»). Вскоре кочевники начинают всерьёз вмешиваться в большую политику ближневосточных государств. Около 674 г. до н.э. царь скифов женится на дочери Ассархаддона и оказывает «царю царей» важную услугу, вступив с ним в союз. Впрочем, это не помешало скифам позже объединиться с мидийцами и захватить в 612 г. Ниневию, что привело в конечном итоге к падению Ассирийской державы. Вот на каком историческом фоне, надо полагать, и произошли те существенные сдвиги в военной технике, которые зафиксированы двумя ассирийскими барельефами. Но взглянем на них ещё раз и отметим, что умелые всадники Ассархаддона не пользовались стременами: их ноги плотно прижаты к бокам лошади, а носок оттянут вниз. Значит ли это, что, переняв у скифов манеру езды верхом, ассирийцы почему-то воздержались от использования столь важного атрибута конской упряжи, каким является стремя? Или сами скифы ещё не знали стремян? В поисках ответа на эти вопросы нужно обратиться к археологическим памятникам, оставленным племенами «скифского мира».
Лето 1924 г. Группа археологов, участников экспедиции этнографического отдела Русского музея, приблизилась к большому кургану, сферическая насыпь которого напоминала бесформенную кучу камней. За первым курганом, образуя цепочку, виднелось ещё несколько каменных насыпей. Остановившись, исследователи с интересом всматривались в открывающуюся панораму ложбины древнего ледникового происхождения. У местных жителей она носила название Пазырык. Здесь, в Горном Алтае, в 80 км от Телецкого озера, даже в солнечный день было прохладно. Сказывалась высота: 1600 м над уровнем моря. Пологие буровато-зеленые холмы с небольшими рощицами стройных лиственниц уходили в голубую даль, сливаясь с изломанной линией Чулышманского хребта. Что могло здесь ждать ученых, было ещё неизвестно, и небольшие рекогносцировочные работы, проведённые в долине руководителем экспедиции С.И. Руденко, казалось, не предвещали ничего особенного. Но результаты раскопок Па[зы]рыкских курганов буквально потрясли научный мир сенсационностью находок. Под каменной наброской обнаружилась ледяная линза, сохранившая, как в гигантском холодильнике, в течение двух с половиной тысяч лет почти в первозданном виде всё то, чего обычно время не щадило, от чего даже порой не оставалось и следа. И хотя курган был ещё в древности ограблен, сделанные в нём находки были поразительны. Они воскресили для нас удивительно ярко и образно давно ушедшие черты быта и культуры кочевников скифской эпохи. И среди самых интересных открытий была находка десяти трупов лошадей с полностью сохранившейся упряжью. В первом Пазырыкском кургане были найдены конские сёдла. Они состояли из двух набитых шерстью кожаных подушек, соединённых между собой и с двух сторон накладывавшихся на спину коня. Поверх седла закреплялась подпруга, сзади к нему был присоединён подхвостник, спереди — нагрудный ремень. К седлу было привязано несколько ремешков, свешивавшихся вниз, — частью для украшения, частью для приторачивания груза.
Надо сказать, что многочисленные археологические исследования в Великом поясе степей Евразии свидетельствовали о чрезвычайной близости многих элементов материальной и духовной культуры этого «скифского мира». Объяснялось это как господством единого хозяйственно-культурного типа, так и особенностями кочевой жизни скифов, благодаря чему отдельные достижения культуры чрезвычайно быстро распространялись на огромные расстояния. Сравнение сёдел из Пазырыка с другими, известными по изображениям того же времени, давало основание полагать, что в скифскую эпоху (VIII-III вв. до н.э.) ни у одного народа стремян ещё не существовало. К такому убеждению пришёл и один из авторов этих строк, когда он в начале 60-х годов занялся специальным исследованием истории конской упряжи.
Однако в то же время крупный советский археолог — специалист по истории скифской эпохи, касаясь упряжи скифов, утверждал: «По-видимому, с IV в. до н.э. появляются примитивные стремена в виде ременных петель... Без такого упора всадник, особенно тяжело вооружённый, не мог легко вылезти из седла».  Эту точку зрения разделяли также и другие исследователи. Единственным основанием для такого вывода обычно служила ссылка на знаменитую Чертомлыкскую вазу: на одном из её фризов изображена осёдланная лошадь со свисающим стременем в виде петли.  Эта ваза хранится в Эрмитаже, но в Государственном историческом музее в Москве экспонируется её копия. И действительно, на ней можно увидеть скифа, стреноживающего взнузданного и осёдланного коня, у которого с седла свисает отчётливо видная петля. Чертомлыкская ваза путала все карты. Вопреки совокупности фактов, казалось бы, свидетельствовавших о незнакомстве ранних кочевников со стременами, с одного из скифских сёдел упрямо свешивалась вниз кожаная петля. Но может быть, при копировании древнего предмета допущена неточность? Нужно было ехать в Ленинград, чтобы ознакомиться с подлинником. Ваза извлечена из шкафа. Увеличительное стекло позволило различить мельчайшие детали злополучного седла. И что же? Стремени в виде петли... на нём не оказалось! Вниз спускался тонкий и прямой конец подпружного ремня. Да, на московской копии, действительно, была явная неточность. Неисповедимы пути научного исследования. Прошло несколько лет... и когда эта статья была уже в основном написана, авторитетный английский журнал «Antiquity» опубликовал статью М. Литтауер, содержавшую сенсационное утверждение, что у одного из двух всадников на известной золотой гривне из скифского кургана Куль-Оба, хранящейся в Эрмитаже, ею обнаружено стремя, укреплённое на цепи, а следовательно, уже скифы его знали.  Это было полной неожиданностью. Что делать? Пришлось нам снова ехать в Ленинград, чтобы проверить и это сообщение. Мнение Б.Б. Пиотровского, которому мы рассказали о цели нашего посещения, было вполне определённым: «Какие там стремена, это же, вот, штрипки!». Идём в Особую кладовую Эрмитажа. Гривна лежит на специальном столе. Яркий свет. В руках сильная лупа. Осматривается каждый миллиметр изображения. У одного из всадников в левой руке повод, а правая рука свисает, сжимая в кисти какой-то отсутствующий предмет. Несколько ниже по внутренней стороне правой ноги идут, опускаясь вниз, две узкие золотые пластинки, тщательно сплетённые между собой. Чуть ниже колена плетение заканчивается небольшим узелком и продолжается в виде двух свободно свисающих узких пластин, не доходящих до конца штанов, причём один конец короче другого. Никакой связи со штрипкой. Никакого стремени. Так это же — поразительно реалистично и точно изображённый плетёный ремень. Такие же плети до сих пор можно увидеть в правой руке всадников — тувинцев, алтайцев, киргизов... Рукоятка тоже явно была, но, к сожалению, не сохранилась (отчётливо видно отверстие в кисти правой руки, где она находилась). Левая рука второго всадника держит повод, но его правая свободно опущена, кисть её плотно сжата.Таким образом, сейчас можно со всей определённостью говорить, что ни на одном известном изображении скифского времени стремян нет.
Итак, древнейшие в мире стремена найдены на Енисее? Нет, это мнение вряд ли убедит всех участников спора у постамента Медного Всадника. И не убедит прежде всего потому, что ни в одном археологическом комплексе гунно-сарматского времени ни в Азии, ни в Европе вместе с конской упряжью ни разу не были найдены стремена. Что же касается недатированных миниатюрных стремян, то они могут относиться и к гораздо более позднему времени: на верхнем Енисее обычай класть в погребения вотивные модели вещей археологически засвидетельствован в различных памятниках вплоть до VI-VIII вв. Среди многочисленных фигурок людей, которые должны были сопровождать погребенного в иной мир, 14 статуэток осёдланных лошадей, 13 из них со всадниками. Ноги у всех свободно свисают. Но что это? В трёх случаях спереди слева у седла видны какие-то своеобразные приспособления на ремне. Стремена? Эта находка и некоторые другие факты позволили прийти к выводу, что стремя, без которого мы сейчас не можем представить себе верховой езды, начиналось вот с такого несложного приспособления, что это — прототип будущего стремени, своего рода «подножка», которой пользовались, чтобы легче было сесть в седло. Не случайно помещается она с левой стороны седла: на коня всегда садились слева. Вставил ногу в эту петлю, вскочил верхом, а тут уже можно ногу освободить, потому что сидеть с ногой на «подножке» неудобно: она закреплена слишком высоко.
Открытие изображений всадников с односторонними «подножками», прикреплёнными к седлу, имело принципиальное значение для исследования истории стремян. Оно сразу привлекло к себе пристальное внимание специалистов.  Но оставались ещё и некоторые сомнения: в какой мере такие «подножки» были типичны для своего времени? Ведь вообще-то не исключено, что по тем или иным причинам мастер, изготовлявший статуэтки из Чанша, ограничился изображением одного стремени, хотя в действительности всадники тогда уже пользовались двумя.
Ответ скептикам был дан фактически ещё в 1973 г., когда близ Аньяна, в провинции Хэнань (КНР), было раскопано погребение начала IV в. с многочисленными предметами конской упряжи. К сожалению, опубликованы эти материалы были лишь почти десять лет спустя, но зато теперь они уже не выглядят единичным свидетельством, а прекрасно вписываются в широкий исторический контекст.
В погребении №154 близ Аньяна было обнаружено захоронение, принадлежавшее, по всей видимости, знатному сяньбийцу — одному из тех, кто в начале нашей эры на протяжении нескольких столетий чувствовал себя хозяином Северного Китая. В результате «варварского» завоевания здесь возникло несколько государственных образований, основанных бывшими кочевниками. Погребённый лежал на спине, под головой у него было седло. Благодаря этому все детали последнего оказались при раскопках непотревоженными. У археологов появилась редкая возможность реконструировать весь комплекс конской упряжи IV в. Аньянское седло имело жёсткую деревянную основу, подобную той, которую мы видим, например, на объёмном изображении осёдланной лошади из Турфана, относящемся примерно к тому же времени.  Первое, что бросается в глаза, — это вертикальные плоские луки (передняя несколько меньших размеров, задняя более массивна). Седло фиксируется на спине лошади посредством двух подпружных, нагрудного и подхвостного, ремней, украшенных накладными бронзовыми бляшками с позолотой. Слева на коротком ремне с седла свешивается бронзовое позолоченное стремя — та самая «подножка», которую мы видели на статуэтках из Чанша.
Вторая особенность — длинная (кожаная?) лопасть, свешивающаяся ниже уровня ступней всадника. Появление этой детали седла объясняется, надо полагать, тем, что ноги наездника теперь вставлены в стремена и без лопасти ими можно поранить бока коню.
А вот и стремена! Это уже не подножка, потому что, сев в седло, человек не вынимает ноги из стремян, а упирается в них, повышая тем самым свою устойчивость и более уверенно управляя конем. Благодаря этому всадник может теперь стрелять на скаку.
Тем временем в степях Евразии жизнь шла своим чередом. Там возникали и гибли недолговечные политические образования, создававшиеся недавними кочевниками, которые передавали своим осёдлым соседям способы обращения с конём и приготовления кумыса, усваивая при этом не только навыки землепашества и строительства жилищ, но также чужую письменность и формы стихосложения. Одно из ведущих мест среди этих народов по-прежнему занимали сяньбийцы, переживавшие в VI в. своеобразный «ренессанс» своей традиционной культуры. Вот в такой своеобразной ситуации с седлом, ставшим неотъемлемым атрибутом конской упряжи, начинают происходить существенные изменения.
За последние годы в Северном Китае раскопано немало погребений VI в. Эпитафии, клавшиеся в могилу, позволяют судить о том, что некоторые из них принадлежат сяньбийцам, другие — китайцам, хотя сопровождающий инвентарь не обнаруживает сколько-нибудь значительных различий. На полихромных фресках нередко изображены всадники и лошади: в потустороннем мире человека должно было окружать всё то, к чему он привык при жизни. Если внимательно присмотреться к этим изображениям, то можно обнаружить на них следы трансформации седла и стремян.
Стремя теперь уже не круглое, как раньше: оно состоит как бы из двух частей. Нижняя часть — плоская и прямая, а верхняя — удлинённая и по форме напоминает арочный свод. Нога в таком стремени, бесспорно, более устойчива, а это позволяет надёжнее контролировать коня шенкелями. Очень жаль, что в эту эпоху было принято покрывать осёдланных лошадей попоной. На изображениях она скрывает от нас детали конструкции седла. Но и по общим контурам его можно с уверенностью утверждать, что луки теперь уже не расположены вертикально, как прежде, а изогнуты и плавно переходят в сиденье. Именно такая конфигурация седла отчётливо видна и на терракотовой статуэтке из погребения, датируемого 576 г.
Путь археолого-этнографического отряда Тувинской экспедиции Института этнографии АН СССР в один из жарких летних дней 1959 г. лежал в долину р. Алды-Ишкин. Почти плоский и однообразный степной пейзаж Западной Тувы, лишь кое-где иссечённый линиями арыков.
Преодолевая подъём, машина медленно поднималась к урочищу Кокэль. Справа и слева от дороги виднелись невысокие, но огромные по площади каменные насыпи неправильных очертаний, а рядом с ними в нескольких местах — небольшие, поросшие травой округлые курганы. Осматривая этот обширный могильник, исследователи обнаружили здесь помимо курганов древнетюркские оградки и любопытное каменное изваяние тюркского воина в латах, как бы стерегущего вечный покой усопших. Отряд приступил к раскопкам. Результаты исследования могильника Кокэль превзошли все ожидания. Здесь были открыты и тщательно изучены памятники скифского времени, огромные курганы-кладбища племён гуннского мира со многими сотнями непотревоженных погребений, а также древнетюркские курганы, разбросанные в разных частях могильника. Последние были оставлены местными кочевыми племенами во второй половине I тысячелетия, но время их сооружения разделяли многие десятилетия. И вот в них была впервые открыта уникальная серия хорошо сохранившихся конских сёдел.
Кокэльские сёдла  были значительно совершеннее прежних. Изменились формы полок и лук. Последние стали изящнее и намного ниже, они (особенно задняя) теперь слегка наклонены и за счёт этого более плавно и органично вписываются в силуэт седла. Были и другие конструктивные новшества. Всё это сделало седло более удобным для всадника. Теперь ему было намного легче садиться на коня, поворачиваться на всём скаку, наклоняться вперёд или назад, что было особенно важно при использовании нового вида оружия — сабли.
Как время появления нового типа седла в VI в., так и территория его распространения в это время позволяют предполагать, что это изобретение связано с древнетюркскими кочевыми племенами, передавшими его поздним сяньбийцам, китайцам и другим соседним народам Центральной и Восточной Азии. В VII-VIII вв., по мере распространения влияния древнетюркской культуры, новый тип седла далеко вышел за пределы собственно тюркского мира, став достоянием многих народов Азии и Европы. Дальнейшая эволюция седла привела к образованию на рубеже I и II тысячелетий новых форм, сохранявшихся у номадов до этнографической современности, но исходным для них был древнетюркский тип седла.
...Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть
из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим
наших занятий предмет: и откуда являются вещи...
Лукреций Кар.
Перед нашим взором прошло более десяти столетий — начиная с ассирийского барельефа VII в. до н.э. и кончая находками в Кокэле, от мягкого седла без стремян — к жёсткому седлу с левосторонней подножкой и, наконец, к седлу с «настоящими» стременами. Да, прав был автор трактата «О природе вещей»: из ничего ничто не может возникнуть. И хотя мы старались проследить весь ход исторического процесса появления седла и стремени, многие детали этой проблемы ещё ждут своего исследователя".  СЭ. 1984. №6. С. 114-130.

Лексика седла, стремени и узды у древних и современных  тюркских народов, а также у современных  потомков древних индоевропейцев.

седло: др. тюрк. М.Кашг. - eнeр,
азерб.- йehер, туркм.- eeр, тур.- eyer, гаг.- ер,
кум.- eр, балк.- eр, крым.тат.- eгeр, караим.- йер,
башк.- eйер , татар.- ийер, чув.-йенер,
кирг.- eeр, каз.- eр, каракалп.- eр, ногай.- иер,
уйг.- егер, узб.- eгeр,
якут.- ынныр, хак.- изер, шор.- езер, тоф.- езер, тув. - езер, алт. - eeр.

англ.- сейдле,  арм. -тамб, грек.- самари,  инд. гуджарати - катхи,
исп.- силлин,  нем.- саттел,  осет. -сарг, перс- зин,  тадж- зин.

стремя:др. тюрк. М.Кашг. - узенгю,
азерб. – узенги, туркм. - узенеи, тур. - узенги, гаг.- озенги,
кум. – озенги, балк. - езенги, крым.тат. - зенги, караим. – озенги,
башк. – озенги, татар. – озенге, чув.- есенке,
кирг. - узёнгю, каз. - узчнги, каракалп. - узчнги, ногай. - зенги,
уйг. – юзенги, узб.- узчнги
якут.- ихенге, хак. -изенге, шор. - езенге, тоф. - езенге, тув. - узенги.

англ.- стирруп,  арм. - кхаррашпвот, грек.- анаволеас,  инд. гуджарати - жагатаво, исп.- естрибо,  нем.- саттел,  осет. - агданцой, перс - хамч,  тадж- узор.

 узда:др. тюрк. М.Кашг. - югон,
азерб.- юен, туркм.- уйан, тур. - дизгин,
кум. - юген, балк. - жуген, крым.тат. - юген, караим. - юген,
башк. – юген, татар. – йоген, чув.-йевен,
кирг. - югон, каз. -жуйен, каракалп. - жуйен, ногай. - ювен,
уйг. - юган, узб. - юган,
якут.- уун, хак. - чюген, шор. - чюген, , тоф. - хазаар, тув. - чюген, алт. - уйген.

англ.- бридле ,  арм. -сандз , грек.-  чалинари,  инд. гуджарати - лагама, исп.-брида ,  нем.- заум,  осет. - уидон, перс - видана, тадж-занчир .