Судья

Всё произошло совсем не так, как он себе это представлял. Не так, как пишут в книжках и показывают в кино. Не так, как рассказывали многочисленные «очевидцы». Не было никакого света в конце туннеля, да и самого туннеля тоже не было.
Максим просто заваривал чай и случайно коснулся горячего чайника. Резко отдёрнув руку, он опрокинул чашку со стола. И всё. Но этого оказалось достаточно. Ощущение неотвратимости происходящего заполнило его сознание и ввело в ступор. Молнией промелькнувшая в сердце боль, сменилась чувством абсолютного покоя. Он безвольно наблюдал за медленно падающей со стола чашкой. Плавно выливающаяся вода разделялась на капли и опускалась на пол, разбиваясь на множество фрагментов, которые расползались в разные стороны. Он с удивлением и восторгом смотрел на происходящее, никогда доселе не виданное им, явление.
– Как в замедленном кино, – услышал он за спиной и оглянулся.
Молодой парень стоял, опираясь плечом о стенку,  и улыбался.
– Необычное ощущение, не правда ли?
– Да, необычное, – ответил Максим, совершенно не удивляясь появлению в квартире незнакомого человека.
– Так всегда бывает при переходе, – пояснил парень, и, заметив в движении Максима желание обернуться, добавил, – не смотри.
– Почему, – удивился Максим?
– Лучше не видеть, что там… Это может вызвать в тебе неприятные чувства. Они будут отвлекать.
– А что там?
– Твоё умирающее тело. Смерть всегда вызывает неприятные чувства, а тем более собственная. Впрочем, можешь смотреть. Это не возбраняется. Но нам пора.
– А, так я умер?
– Ты опечален?
– Немного.  А впрочем, мёртвые не жалеют.
– Тогда всё в порядке.
– А ты кто?
– Я твой проводник.
– И что мне делать?
– Идти со мной.
– Куда?
– На суд.
– Значит всё-таки суд, – пробормотал Максим.

Сразу же за дверным проёмом они погрузились в густой туман.
– Долго нам идти? – спросил Максим.
– Здесь нет понятия «долго».
– Как это?
– Время здесь отсутствует.
– Чем же отмерить путь, который мы пройдём?
– Объёмом твоей памяти.
Только теперь Максим заметил, что вокруг них что-то происходит. Стали появляться какие-то неясные силуэты, слышаться невнятные звуки, а в сознании волнами пробегали будоражащие воображение чувства. Это усиливалось и проявлялось всё чётче, пока не обрушилось на него лавиной ясных воспоминаний. Со всех сторон его обступали сцены из прожитой жизни, но чувства, возникающие при этом, выстраивались в чёткую последовательность.  И первое, что вызвала память, был момент его рождения.
Ещё не было никаких образов, но ощущения, которые он при этом испытывал, были такими яркими, будто он заново рождается.  В начале – свет. Резкий, яркий, проникающий внутрь его сознания и высвечивающий… пустоту. Затем холод. Жуткий. Словно с него содрали кожу и выставили на мороз. А дальше – ужас. И он не сковывал, а рвался наружу.
–Так вот почему все новорожденные кричат – им страшно.
И ещё – он почувствовал земное притяжение.  Да, да, он впервые чувствовал тяжесть своего тела, и Максим без труда смог описать траекторию своего перемещения – вверх, в сторону по кривой дуге и вниз. И наконец, ещё одно ощущение, совсем слабое, ускользающее – протест и жалость по утраченному.
– Я всю жизнь помнил об этих чувствах и гадал – откуда они. Пытался объяснить бредовыми видениями во время болезни, – подумал Максим.
– Сильные чувства, – откликнулся проводник.
– Ты читаешь мои мысли?
– Да.
– И чувствуешь то, что чувствую я? – насторожился Максим.
– Нет. Это нет. Твоя память о чувствах мне не доступна.
– Так кто же ты всё-таки?
 – Я же сказал – твой проводник.
– И всё?
– И всё.
– И без тебя ни как?
– Я тебе неприятен?
– Не люблю, когда читают мои мысли.
– Это потому, что ты ещё не привык к своему нынешнему состоянию. Но это пройдёт. Это просто надо… Чуть не сказал «пережить». Перетерпеть. Сосредоточься на происходящем вокруг.
А вокруг действительно происходили удивительные вещи – картины из его жизни. И он смотрел на себя со стороны. Сами события едва угадывались в тумане, но чувства, эмоции были те же, которые он испытывал тогда. Вот мама учит его держать ложку и есть самостоятельно. Но тяжёлая ложка не слушается его руки и тыкается мимо рта. Это вызывает в нём раздражение до слёз, и он никак не может понять – почему мама мучает его. Ведь это так здорово, когда тебя кто-то кормит, а твои руки свободны, и ими можно выделывать всякие штуки: махать, почесывать за ухом, дёргать за волосы.
– Наверное, все чувствуют одно и то же, но не все помнят об этом, – прокомментировал проводник. – Поэтому каждый выбирает свои ворота.
– Какие ворота?
– Такие. Не отвлекайся. Потом поймёшь.

События прошедшей жизни мелькали одно за другим. Это не была непрерывная последовательность. Это были отдельные эпизоды.
– Ты видишь только то, что осталось в твоей памяти, – пояснил проводник.
– Так это сколько понадобится времени, чтобы перебрать все воспоминания?! – воскликнул Максим.
– Время здесь отсутствует, – повторил проводник. Ты что, куда-то торопишься?
– Нет, но я не понимаю смысла происходящего.
– Поймёшь со временем. Ну вот – и я заговорил на языке жизни. Всему своё время… да что такое, – осёкся проводник.

Память продолжала высвечивать события его жизни: детские игры, слёзы и смех, обиды и гордость. Это были первые в его жизни эмоции. Яркие, сочные, незабываемые.

Неожиданно перед ними вырос цветочный киоск:
– …Да, по-моему, замечательно. – Парень разглядывает букет. – И сколько стоит эта красота?
Молоденькая продавщица улыбается: – всего четыреста двадцать рублей.
Парень вытаскивает из кармана куртки деньги, очевидно приготовленные заранее, и начинает считать.
– Ой. Двадцать рублей не хватает.
– Ничего страшного, – продолжая улыбаться, произносит продавщица. – Мы уберём парочку цветков, и всё будет в порядке.
– Не надо, – встревает Максим, стоящий в очереди за парнем. – Жалко портить такую красоту. Я доплачу.
Парень оборачивается…
– Ты!? – вырывается у Максима.
– Узнал. – Выдыхает проводник. – Я.
– Ну, и как, с букетом? Всё в порядке?
Ты об этом никогда не узнаешь.
– Почему?
–Потому, что я, это не он.
– То есть как?
– Я, это тоже ты. Вернее твоё подсознание, твой внутренний голос. Назови это как хочешь. Это, скрытая от тебя до поры, часть твоего сознания.
– До какой поры?
– До поры твоего перехода. Хотя… Она иногда пробивается… и наяву, и во снах. Но её проявление такое слабое, а во снах столько всего намешано, что отличить – где что, совершенно невозможно.
– Но почему я вижу образ парня из цветочного киоска?
– А ты вспомни те чувства, которые испытывал, когда доплатил за букет.
Максим помнил. Это было чувство душевной удовлетворённости. Оно возникало всегда, когда он помогал кому-то. И Максим испытывал его много раз.
– Очевидно, чувства, которые ты испытал тогда, основа твоей сущности, твоё Я. И они привязаны к тому парню. Поэтому он твой проводник. Но мы что-то заболтались. Надо двигаться дальше.
А движение, между тем, и не прерывалось. События прошедшей жизни вспыхивали яркими пятнами и, вызвав бурю эмоций, исчезали, уступив место следующим. И чем дальше, тем отчётливее понимал Максим самого себя:
Вот он выскакивает из подъезда своего дома. Вдруг перед ним появляется собака, огромная овчарка, и начинает лаять. Страх сковывает всё его тело, и он не может пошевелиться.
– Фу! Гайда, фу! Не бойся. Она не кусается. Это она от испуга. Ты выскочил неожиданно.
Хозяин уводит собаку, а он еще долго не может прийти в себя. Это сильное чувство страха, испытанное им впервые, ещё долго будет преследовать его, всякий раз, когда опасность возникнет неожиданно. И только спустя много лет, он сможет перебороть его, когда глухой ночью его остановят трое и предложат купить кирпич. Тогда он поборол в себе страх и не сдался, пока не потерял сознание. И уже потом, в больнице, придя в себя, он ощутил это сладкое чувство победы над своим страхом.

Постепенно, Максим создавал мнение о самом себе. В жизни он постоянно сомневался: в своих силах, в принятых решениях, в своих способностях… А здесь… Ни каких сомнений. Всё ясно и понятно. Конечно, бывало всякое. Он испытывал и страх, и гнев, и брезгливость, и даже малодушие, но каждый раз понимал, что проявляет слабость и старался делать выводы. Не всегда это удавалось с первого раза, но он был настойчив, и, в конце концов, научился управлять своими эмоциями. Сейчас, пересматривая свою жизнь, он отчётливо это понимал.
По большому счёту ему не было стыдно за прожитые годы. Крепкая семья, взрослые дети, нашедшие своё место в жизни, любимая жена…
– Она придёт с работы, а меня… нет.
– У неё свой путь, – откликнулся проводник.
– И я ничего о ней больше не узнаю?
– Это мне не известно.
– Жаль.
– Жаль? Ты же говорил: "мёртвые не жалеют".
– Да, говорил! Но я не мог знать…
– Ладно, успокойся. Ты действительно не мог знать, что любовь не умирает. И это не метафора, как видишь.
– Это не была любовь с первого взгляда. Да и не бывает её с первого взгляда. К такому выводу Максим пришёл ещё в зрелые годы. Рассуждая о любви, он понял, что с первого взгляда может быть только влюблённость, и уже она, либо перерастает в любовь, либо проходит. Его влюблённость переросла в любовь, когда он ощутил, что не может жить без Неё.
Максим вспомнил их первую встречу и первый разговор:
– «…В «Третьяковке» я была впервые. Отпуск заканчивался, а я не успевала объять необъятное. Перед этим весь день ходила по Москве, устала и хотела есть. Сидела перед картиной, на лавочке, и ела сосиски, сырые. Посетители смотрели на меня: кто с улыбкой, кто с недоумением, кто со страхом, но я старалась не обращать на них внимания – я не могла оторваться ни от картин, ни от сосисок».
Я впервые встретил девушку, которая не пыталась быть лучше, чем есть на самом деле, – прокомментировал Максим. – Про таких говорят – открытая душа. И я изо всех сил старался отвечать ей тем же.
А память продолжала высвечивать прошлое:
В тот вечер он задержался на работе и опоздал на последний автобус. На всякий случай, прождав двадцать минут, он решил поймать такси, и вдруг ощутил острое желание увидеть её. Быстро пересчитал деньги и понял, что до её дома хватит.
Была ночь, они стояли у подъезда и целовались, пока её не позвала мама. А потом он шёл к своему дому. Через весь город. Всю ночь. И это была самая счастливая ночь в его только начинающейся жизни. Он любил. И этот город, и эти безлюдные улицы, и звёздное небо над головой…
– Так вот оно какое – счастье! – вспомнил он чувства, рвавшиеся из груди. Комок эмоций закружил его в вихре воспоминаний.
– Неужели мы с ней больше не встретимся?
–Это зависит от вас.
– От нас!?
– Это зависит от того, какие ворота перед вами появятся. И появятся ли вообще.
– Ты так и не сказал, какие ворота?
– Сейчас сам всё узнаешь. Опять. Не могу избавиться от этих прижизненных словечек. Причём здесь час?.. Впрочем, мы уже пришли.
Увлёкшись своими размышлениями, Максим не заметил, как образы воспоминаний, обступавшие его, исчезли, а перед ним возникла бескрайняя кирпичная стена с облетевшей местами штукатуркой.
– Что ты видишь?
– Кирпичную стену. Точно такую я уже видел однажды…
– И всё.
– Нет. Ещё дверь.
Да, в стене он видел дверь. Это была дверь его квартиры.
– И что это значит?
– Что ты имеешь в виду?
– Почему я вижу дверь своей квартиры?
– А ты видишь дверь своей квартиры?
– А ты не видишь?
– Нет. Ворота, или дверь, как у тебя, это твоё эмоциональное восприятие своей сущности. А твои эмоции мне не доступны. Я часть твоей памяти.
– И что означает эта дверь в мою квартиру?
– Почему это дверь в твою квартиру, я не знаю. Главное, что ты её видишь.
– И что за ней? Суд?
– Нет. Суд уже был. Дверь, это приговор.
– Как? А как же суд. Где судья?
– Судья это ты.
– Я?
– Да. Самого себя обмануть невозможно. А потому самый справедливый судья для тебя ты сам. И если ты видишь дверь, значит, ты вынес себе приговор.
– Но я вспомнил не всю свою жизнь, и ты говорил про ворота.
– Вероятно, для приговора, того, что ты вспомнил, достаточно. А что касается ворот, то каждый видит своё. В основном видят ворота. Я не знаю, почему у тебя дверь. Главное она у тебя есть. И тебе туда.
– Да, мне туда, – Максим ощущал это каждой частичкой своего сознания.
– Ты что-то чувствуешь?
– Да. Я не знаю, что там конкретно, но это то, что я заслужил.
Это значит, что я тебе больше не нужен. Прощай.
 – Прощай, – машинально ответил Максим, думая о своём. За этой дверью пошли лучшие годы его жизни. За этой дверью он мог быть самим собой. И этим счастьем его одарила...
– Она придёт с работы, а меня нет.
Вдруг Максим отчётливо понял, – в том, что происходило в его жизни главное не события, а именно эмоции, ощущения от происходящего.
До него дошло, что свою прожитую жизнь он оценивал не поступками, а эмоциями, которые при этом возникали. Можно поступить правильно,  с точки зрения общественной морали, но при этом остаться недовольным собой, а можно совершить аморальный поступок и испытать удовлетворение. Это и есть истинное мерило. И за этой дверью – итог. А сама жизнь лишь подготовка к… Он не знал к чему, но чувствовал, – к чему-то истинному. К чему он обрекал себя всю жизнь. И Максим, уже без малейшего сомнения, резко, открыл дверь и шагнул в разверзшуюся перед ним неизбежность.