Whats new 2

   Моим друзьям!
   Николаю Починщикову!
   Марку Иванову!
   Александру Фахми!

   Вечером была назначена встреча у Пучини и я, не торопясь, начал собираться. Своё знатное прозвище Коля Починщиков получил от нас за склонность к музыкальному сочинительству, проявившемуся в написании песен, несколько из них были записаны на «Мелодии" и после этого на свет появились два диска-миньона. Это была большая личная победа Коли, которой он гордился, и мы были рады за него. Коля был славным парнем, увлекающимся музыкой, литературой, историей, самиздатом и прочим, прочим, прочим, чем в 60-ые - 80-ые занимались все порядоч-ные люди.

    Получив образование в менделеевском институте, поработав в каком-то НИИ то ли над созданием, то ли над уничтожением некой стратегически важной гадости, Коля бросил это занятие и поступил в музыкальное училище Ипполитова-Иванова на теоретическое отделение.

   Годы учёбы не прошли даром, во-первых, он получил эти самые теоретические знания, которых жаждал в свои 33 года, во-вторых, обзавёлся полезными знакомыми из мира музыки,  и, наконец, в третьих, и быть может самое главное, он продлил себе молодость, снова став студентом, окунувшись в мир беззаботного, богемного балдежа.

   У Коли была комната в коммуналке, в которой скромная площадь была строго поделена между тремя предметами. Первый - это рояль “Мюльбах”, на крышке которого жили завалы книг и нот, кроме того, на этой же крышке выпивали и закусывали.
   Второй предмет - это широченная софа, на ней обычно размещались все гости, сна¬чала в сидячем, а потом и в лежачем положении.
   Третий предмет - это уникальный магнитофон,  такой экзотический, самодельный монстр высотой более метра, а в ширину и глубину где-то сантиметров по семьдесят. Не знаю, сколько весило это чудо,  но думаю, на уровне рояля. Сделан он был на базе студийной трёхмоторной протяжки. Всё в нём было солидное и добротное, корпус из толстенного дубового массива, заморённого под красное дерево. Огромный динамик излучал звук, казавшийся нам тогда верхом совершенства, главное, что были хорошие, выпуклые басы, все балдели от низкой частоты, которая через пол вползала в наши тела и возбуждала воображение и желания.

   Пучини был обладателем прекрасной джазовой фонотеки, которую собрал, благодаря той же Ипполитовке. Там заведующий фоностудией Саша Фахми, хороший музыкант, скрипач, педагог организовал запись и перезапись всех джазовых дисков, которые только можно было достать в Москве, или получить из-за границы. У Фахми был феноменальный архив записей, некоторые из них до сих пор остаются уникальными и даже у самых-самых коллекционеров сегодня многого можно и не найти.

   Вечер был в самом разгаре, народ собрался на прослушивание новых, свеженьких, прямо от Фахми, записей Фрэнка Синатры. В комнате был сплошной биток, а от накуренного резало глаза.
 
   Мы уже отслушали целый концерт Фрэнка и Коля с Марком Ивановым до хрипоты расспорились по поводу одного пикантного места в песне “Lady  day”, где у Синатры произошёл небольшой кикс - слегка сорвался голос. Несколько раз Коля ставил это место и утверждал, что Синатра слишком велик, чтобы допустить такой промах, тем более в записи, он считал,  что это задуманный драматургический ход маэстро, и это принципиально. Марк, наоборот считал, что это именно исполнительский брак, драматургическая ценность которого была определена уже потом при работе над пластинкой и это принципиально. Предмет спора для того и другого никогда не имел большого значения, главное, чтобы он был, поскольку они жаждали рыцарского турнира интеллектуалов, к которому заранее готовились. Развести их удалось только с помощью стаканов с портвейном, предложенных Фахми. Невысокого роста, поразительно напоминающий Пушкина и внешностью и гордым, воинственным характером, он был необычайно живой и стремительный. Говорил он быстро и порой надо было напрягаться, чтобы в слитых воедино, наскакивающих друг на друга буквах, слогах и словах, уловить смысл им сказанного.

   Коля, поколдовав со своим магнитофоном, поставил следующий концерт Синатры под названием “Only The Lonely” (Только для одиноких). В интимном полумраке комнаты зазвучали волшебные звуки оркестра Нелсона Риддла и Фрэнк запел красивую балладу об одиночестве. Трёп прекратился, мы слушали, впитывая в себя философскую грусть этой песни, потом другой, потом третьей. Это были вещи одного настроения, гармонично связанные между собой и поэтому создающие впечатление неразрывного целого. Вот зазвучала тема знаменитого “What's new?” (Что нового?), её очень мягко и трогательно начал тромбон, затем вступил Фрэнк Синатра и душевный трепет в его исполнении передался нам, мы слушали внимательно музыку, стараясь ни словом, ни движением не нарушить этот американский романс. Когда закончилось исполнение, Коля остановил магнитофон, в комнате стояла тишина, все были под впечатлением услышанного.

   Прошло две или три недели. Я получаю по почте письмо, недоумённо разглядываю его и читаю обратный адрес Марка Иванова. В письме, со свойственной Марку педантичностью, по пунктам были расписаны вопросы ко мне разного характера, которые были важны для него, а в конце была фраза: “Тебя интересовал текст “What's new”. Направляю текст и перевод песни”.

   На двух отдельных страницах был от руки написан английский текст и русский подстрочник дивного американского романса,  этой трогательной истории любви. Я подумал, какой Марк всё-таки молодец, но какой странный, зачем-то письмо, когда есть телефон, да и встречаемся мы часто.
 
   Теперь я знаю, зачем. Это письмо -  хранящаяся у меня весточка из нашего прошлого, письменная память о моих друзьях - Марке, Коле, Саше.