Близкие люди

- О, нарисовалась – не сотрешь! Матвеевна, ты что-то сегодня начальство из себя строишь. Что такое? – Вероника Петровна поерзала на лавочке, освобождая местечко для заклятой своей подружки. Шарф, связанный ей внучкой, теплый и мягкий, но несуразно длинный, концом зацепился за пуговицу на пальто Марии Ивановны. И пришлось повозиться, чтобы не порвать тонкую пушистую нить, из которой он был связан.
- Какое начальство? Что ты болтаешь? – Екатерина Матвеевна, среди подруг известная как «Генерал», подождала, пока приятельницы разберутся со своими одежками, а потом со вздохом опустилась на лавочку.
- Ну то, которое не опаздывает, а задерживается. – Вероника хохотнула и внимательнее глянула на подругу. – Ты чего такая смурная? Случилось что?
- Валя приехала. – Екатерина Матвеевна стряхнула со старенького, любимого своего, пальто, соринку и замерла, глядя прямо перед собой. Тон ее не сулил ничего хорошего.
Подруги откинулись на лавочке и переглянулись у нее за спиной. Ситуация и впрямь была из ряда вон. Неудивительно, что Катя не только опоздала к ежедневному «разбору полетов» двора, но и пришла, припадая на больную ногу, что означало только одно – она нервничала. Причем, нервничала так сильно, что обострились старые болячки, а значит, что сегодня ночью она снова будет горстями пить лекарства, а потом плакать в подушку, о чем никому не расскажет. Кто ж про такое рассказывает? Разве можно жаловаться на родную дочь? Как не крути, а сама воспитывала – сама и виновата, что ребенок такой получился.
А Валюшка всегда была огонь-девка. С самого маленького возраста матери покоя не давала. То из садика сбежит, а потом ее весь город ищет, то с клена, что растет во дворе, свалится. Да не с нижних веток, а с самых верхних, тонких, которые вон у Маши окна закрывают на пятом этаже. Они тогда все втроем поседели в один миг, а девчонке хоть бы что. Полежала немного, отряхнулась и дальше бежать, пока мать скорую вызывала. Бедовая… В школе учителям от нее доставалось, потом из института попросили за прогулы. Чего только не было. Потом вроде остепенилась. Замуж собралась. Уж как они радовались! Катя чуть не плакала. Молчать просила лишний раз. Боялась сглазить. А потом Валя своего жениха знакомить с матерью привела. И дрогнула даже грозная Екатерина Матвеевна. Где только выискала это чудо Валентина?! Маленький, плюгавенький, в чем только душа держится? А туда же! Жених! Даром, что Валя рядом с ним – королева рядом с шутом. Она ведь у Кати красивая. Вся в мать! И стать, и фигура, и лицо – все при ней. Только распорядиться правильно не сумела. Впрочем, как и мать в свое время. Вероника ведь помнила отца Вали. Тоже не пара был первой красавице на фабрике. Выпивоха и гуляка. Как только Екатерина на него польстилась? Непонятно! Но, сердцу-то не прикажешь… Вот и появилась на свет Валюшка, а непутевый ее папка сбежал от Кати, когда дочке еще и года не исполнилось. Другая бы страдания устроила, слезами умыв свою неудавшуюся жизнь семейную, а Катя – нет. Плюнула вслед ему, дверь закрыла и принялась свою жизнь устраивать так, как считала нужным. Замуж больше не пошла, хоть и было за кого. Никому ничего не говорила по этому поводу, и только с подругами поделилась:
- Не хочу больше. Хватит. Нет ее - любви-то! Я ж думала, что на все она способна, над всем властна. Коль полюблю, так и человеком сделать сумею. Семью дам, детей, глядишь, и будет счастливее без бутылки да дружков. Ан нет! Ничего такого не изменит. А другой мне и не нужен. Отцом Валентине он не станет, потому как - чужая кровь-то. А я и без мужика проживу. Раз попробовала – больше не хочется.
Вероника тогда хмыкнула только на все откровения подруги. Ясно же! До сих пор своего бывшего любит, вот и не хочет другого к себе пускать. Все надеется, что вернется Валюшкин отец, совесть поимеет. Да только где она, та совесть-то у него? Давно на бутылку променял! Про жену забыл, а про дочку и знать не хочет. После Вали трех баб сменил, а потом и вовсе подался куда-то – ни слуху, ни духу теперь. Катя как узнала, так и окаменела вся. Ничего от прежней девули, красоты писаной да радости несказанной, не осталось. Вся вышла. А получилась Екатерина Матвеевна – начальник производства и кремень-баба, которой палец в рот не клади, а то без обеих рук останешься. Выгрызла себе и место, и почет с уважением. Только вот с дочкой совладать не сумела. Любила ее больше жизни, вот и разбаловала дальше некуда. А Валентина, мать хоть и любит, но жить по ее порядкам никогда не хотела. Всегда все лучше знала… В одном только, как потом выяснилось, не прогадала – мужа себе выбрала правильного.
Катя ведь зятя совсем не приняла. Злилась, что дочь с ней не посоветовалась. Что выбрала не пойми кого, не спросив у матери, как лучше будет.
А Алексей этот - ничего. Умным парнем оказался. С тещей не спорил, но и заискивать не спешил. Тихой сапой квартиру Катину в порядок привел. Где что починил, где обои переклеил, где краны поменял. И глядь, а Катерина уже не так сурово брови сдвигает. Советоваться начала помаленьку. А потом у Валентины с Алексеем дочка родилась и Катя зятя окончательно приняла, когда увидела, как он к своему ребенку дышит. Светка с первых дней у отца на руках оказалась. Валя родила легко, но потом какие-то осложнения пошли и неделю спустя после выписки, она загремела в больницу, оставив дочку на мать и Алексея. А тот не растерялся. Совета у тещи просил, но делать старался все сам, мотивируя это тем, что раз дочь его, то и ухаживать за ней должен отец, а не бабка. Вероника тогда впервые после ухода Валиного отца, увидела слезы на глазах у Катерины. Зятя она не хвалила, но ее коротко брошенное: «Отец у Светки – лучше не бывает!» - стоило любой награды.
А уж, когда Валя, год спустя после родов, завербовалась на работу и уехала на Север, оставив дочь, Екатерина и вовсе от нее открестилась.
- Нет у меня дочери больше! Не так я ее растила, чтобы мой ребенок своего бросил не глядя! Знать ее не хочу!
И только подруги знали, как разом сдала Катерина, потеряв веру всей своей жизни в то, что любовь живет хотя бы в детях. И даже Светка, которая бабушку обожала, сдвинуть с места этот камень, на котором большими буквами было выбито: «Не тронь – веры нет!», не могла.
Алексей, который для Кати давно стал Лешкой, Лешей, Лешенькой, остался жить с тещей, ведь идти ему было больше некуда. Родители его спились давно, их квартиру за долги отобрали, а грозная Катерина, что поначалу только фыркала в его сторону, да ругала почем зря, стала со временем ближе матери, с которой у Алексея отношений никогда и не было толком. Так, родила, потому, что деваться некуда было, а что душа живая растет рядом – никогда не думала.
Так и жили они втроем – Екатерина, Алексей и маленькая Светка. Жили справно, ведь Лешка оказался не только хорошим отцом и зятем, но и хорошим мастером. И люди шли и шли к нему косяком, чтобы дать работу, понимая, что после того, как возьмется за нее этот маленький смешной человечек, можно не волноваться – плитка ляжет ровненько, обои будут поклеены идеально, потолки станут выше, хотя никто не поднимет их даже на сантиметр. А как окончит он ремонт – в квартире или доме будет так светло и уютно, словно добрый дух пройдется, наводя порядок и готовя для них будущее счастье.
Алексей работал поначалу с одним напарником, потом с двумя, а после сколотил три бригады, открыл свою фирму и вот уже он не Лешка, а Алексей Николаевич и теща с дочкой за ним как за каменной стеной. И у всех свое дело, все ладно и гладко. Алексей работает, Екатерина тоже, а Светка «расписана» по часам между ними – кто и когда в школу ведет, кто какие уроки с ней делает, кто в музыкалку или на каток бегом бежит, чтобы ребенок всегда при деле был.
И только по дочке своей непутевой Екатерина все-таки скучала все эти годы. Письма не писала, но запросы посылала, чтобы знать, где она да что делает. Делала она это тайком, через зятя Вероники, который служил в полиции. И тот ни разу не отказал, понимая, как важно для матери понимать, что с ребенком, какой бы он ни был, все в порядке.
И вот те на! Новости! Вернулась! Даже не думая, как примут или что скажут. Всегда такой была – только свое «я» тешила, про материнские слезы вспоминая лишь тогда, когда что-то надо было.
Вероника сердито шмыгнула носом и глянула на Екатерину:
- Что делать будешь?
- Не знаю пока. Поесть дала и спать отправила. Она с поезда – устала. Глаза как плошки и заморенная какая-то, будто не кормили ее год.
- Может, болеет? – Мария Ивановна подала голос и робко погладила по руке Екатерину. Та руку не отдернула, но насупилась, и Маша поняла, что подруга сердится. Не на нее, конечно. Но ситуация выбила Катю из колеи и теперь долго придется успокаивать ее. Всегда так было. Сильная во всем, кроме себя самой… А это значит, что будут нервы, и опять слезы ночью в подушку, так, чтобы внучка, которая спит в той же комнате, не услышала. И коротко брошенное зятю:
- Светку береги, если что со мной...
Все это уже было, когда Валентина приезжала в последний раз. Только тогда Светланке было всего четыре года и странная тетя, которая появилась ненадолго в квартире, никак ее не впечатлила. Девочка молча отодвинула от себя подарки, которые привезла мать, забралась на руки к отцу и просидела там весь вечер, сердито отмахиваясь от попыток Вали взять ее на руки. Далась только Катерине, да и то, когда пора было ложиться спать. Валентина проревела полночи, сидя у себя в комнате, а утром собралась и снова уехала, так и не дождавшись, пока дочь проснется.
После ее отъезда Алексей вечером вызвал теще скорую, а потом поднял все свои знакомства, чтобы найти ей хорошего врача. Первый инфаркт обошелся Катерине «малой кровью». С тех пор она берегла себя, понимая, что Светка еще маленькая и Алексею будет трудно одному понять девочку.
Сейчас Светлане было уже десять и приезд Валентины сулил превратиться в настоящую катастрофу. Подруги, снова переглянувшись, подобрались, и взяли Катерину «в оборот»:
- Как думаешь Светке сказать?
- Не знаю.
- Может, пусть пока Лешка заберет ее? Я тебе ключи от дачи дам. Пусть поживут там, пока суд да дело. – Мария Ивановна, как всегда, была конкретна и по делу.
- Спасибо, Маша. Может и придется воспользоваться. Я ему звонила, но он не отвечает. Занят, наверное. А Свету уже через час забирать из школы. Что делать – ума не приложу…
- Что у нее сегодня? Музыкалка? – Вероника глянула на часы.
- Да.
- Давай-ка вы ко мне после школы. Скажешь Светке, что я пирог испекла, который она любит. Пообедаете, а потом на занятия ее отведешь. К тому времени, наверное, Алексей уже объявится. Вот и будете решать, как дальше.
Катя благодарно кивнула подруге и тут же вскочила с лавочки.
- Ты чего? – Вероника от неожиданности чуть не свалилась с края лавки и уставилась на подругу, не понимая, что происходит.
- Ах, ты ж, паразит такой! – Екатерина сорвалась с места и, припадая на больную ногу, понеслась вдоль дома, не обращая внимания на поспевающих за нею подруг.
Мальчишка, распылявший из баллончика краску на свежевыкрашенный фасад дома, опасность заметил не сразу и был схвачен за ухо стальными пальцами Екатерины Матвеевны так, что вырваться не было никакой возможности. Взвыв от неожиданности и боли, он закрутился ужом, пытаясь вырваться и только грозный окрик Кати удержал его от попыток остаться без уха:
- Стой, пока не оторвала! Ты что творишь, поросенок? Мать твоя за ремонт платит, а ты его портить вздумал? Да еще как?
Екатерина развернула мальчишку к стене и тыкнула чуть не носом в неоконченное «художество».
- Кто так рисует, а? Руки откуда у тебя растут? Не умеешь – так и не берись! Что бы путное нарисовал, а то как все – две кривульки выучит и давай «автографы» ставить. Художник! От слова «худо»! Маша! – Екатерина оглянулась через плечо. -
Звони Федору. Я ему еще одного любителя рисовать нашла. Пусть забирает!
Минут через десять Екатерина с рук на руки передала подоспевшему высокому крепкому парню нарушителя спокойствия и облегченно выдохнула:
- Ты его к делу пристрой, а то ерундой мается.
- Хорошо, тетя Катя. Умеет что-нибудь?
Екатерина молча махнула рукой на стену, где красовались черные разводы на нежно бежевом фоне.
- Ясно! Краска ваша у меня еще осталась. Завтра все сделаем в лучшем виде. Незаметно будет. А ты – шагай за мной. И не вздумай дернуться куда. Все равно найду!
Мальчишка, завороженно глядя на парня, только помотал головой:
- Ты же Феникс? Да?
- Знаешь меня? Вот и хорошо. Значит, точно знаешь, что я с такими, как ты, делаю?
- Ага! – мальчик закивал так энергично, что Екатерина с подругами только улыбнулись.
- Топай за мной! – парень махнул на прощание женщинам и пошел к арке, где был выход из двора.
Мальчишка подхватил рюкзак и кинулся следом. А Вероника повернулась к Екатерине и спросила:
- Где Федор сейчас со своими рисует?
- Гаражи подземные на Горького отдали им. Там стенка большая, места хватает. Какой у него Гагарин получился – я аж ахнула! Не зря учили пацана!
- Надо сходить. Посмотреть. Давно обещала ему, да все не соберусь. Вот с Валей твоей разберемся и прогуляемся.
Екатерина снова помрачнела и кивнула. Говорить не хотелось. Она смотрела вслед Федору, который уже что-то объяснял мальчишке, скачущему за ним чуть не вприпрыжку, и вспомнила, как четыре года назад поймала этого парня вот так же, отобрав баллончик с краской. И как кинулся он тогда на нее с кулаками, осыпая отборным матом. Это сейчас он здоровый и крепкий, потому, что Катя его загнала в «качалку» к своему соседу и приказала заняться воспитанием подрастающего поколения, не уважающего ни возраст, ни пол тех, кто делает замечания. А тогда Федор был похож на заморенного котенка. Худой, бледный, прыщавый. Обычный, ничем не примечательный подросток, который был никому не нужен и неинтересен. Воспитывала его только мать. Такая же затурканная и уставшая, как и большинство женщин на фабрике. Сына она растила по тому же принципу, что и окружающие ее люди: сыт, одет и ладно! То, что у мальчишки талант, ее не волновало. Подумаешь! Разве можно на жизнь заработать художествами? И пусть учительница, которая уговаривает ее отдать мальчика в художественную школу, займется своими детьми, а не пытается воспитывать чужих!
Федор, который быстро понял, что матери безразлично то, чем он хочет заниматься, стал искать выходы своему желанию сделать серый мир городской окраины чуть ярче. Первые баллончики с краской доставаясь ему неимоверным трудом. Для того чтобы купить один такой, приходилось больше трех часов помогать мужикам в гаражах, благо, что интерес к технике, как и к рисованию, всегда был силен, и к пятнадцати годам Федор мог собрать и разобрать любой мотор от машины отечественного производства и плавно подбирался к иномаркам.
Именно поэтому, когда Екатерина отобрала у него драгоценный баллончик с краской, он кинулся в драку:
- Отдай! Это мое!
- А это - мое! – Екатерина легко отвела от себя кулаки Федора и развернула его в сторону стены дома. – Зачем пачкаешь? Ладно бы, что красивое нарисовал! А это что?
- У меня только черная краска есть! А рисовать – это разные цвета надо. Где я их возьму?
И тогда Екатерина удивила его так, что он от неожиданности сел на лавку и забыл, что нужно бежать, ведь эта чокнутая тетка может и участкового вызвать.
- А, если я тебе другие краски куплю? Сможешь нам вон те гаражи красиво сделать? Торчат как пни посреди двора! Надоели!
Федор тогда только кивнул, почувствовав, как свело от волнения все внутри. Вот он – его звездный час! Можно будет рисовать и никто ругать за это не будет!
- Только – уговор! Сначала ты мне на бумаге нарисуешь, чем ты там украшать все это дело будешь. А то мало ли? Тут дети гуляют. Я должна понимать, что это будет красиво. Понял?
Через четыре месяца гаражи были разрисованы героями мультфильмов, а Екатерина показала эскизы Федора знакомому Маши, который работал в театре.
- Талантливый парень! Учиться надо. Если толк будет – возьму к себе декоратором.
В училище Федор поступил с трудом и не без помощи подруг, которые искали знакомых, готовых помочь, ведь мальчик не учился в художественной школе и даже азов не знал, рисуя интуитивно, наугад. Помощники нашлись благодаря все той же Маше, которая много лет служила в театре, заведуя костюмерной. Федор почти жил у нее в мастерской, на ходу учась тому, чему других учили годами. Но, благодаря своему желанию и упорству Екатерины, которая грозилась спустить с него сто шкур, в училище все-таки поступил. Учился он с радостью, понимая, что теперь ему открыт тот путь, о котором он даже мечтать не смел. А заодно брал под крыло таких же, как и он сам, оболтусов с баллончиками краски, уча их заниматься не мазней, а творить что-то похожее на искусство. И скоро во многих дворах запестрели яркими красками стены, гаражи и трансформаторные будки. К Федору стали обращаться с заказами. Этот приработок и работа в театре позволили Федору снять квартиру и устроить свою жизнь так, как он того давно хотел. Мечта о мастерской аэрографии пока оставалась мечтой, но Федор шел к ней, путсь и медленно, но упорно. Матери он помогал, но общался с ней поскольку постольку, ведь та так и не приняла его образ жизни, считая, что сын мается ерундой. Понимание Федор находил в доме Екатерины, куда приходил запросто, в любое время, помогая заниматься со Светкой и зная, что здесь ему всегда рады. Но ближе всех Фед общался с Машей, которая всегда рада была видеть «мальчика», стараясь подкормить его и выслушать. Для нее, одинокой, и не имевшей ни родни, ни детей, Федор давно стал кем-то вроде приемного сына. И поэтому Федор с благодарностью несся на первый зов Екатерины или Марии, когда те просили о помощи. Жизнь его, благодаря этим женщинам, преобразилась совершенно. И он точно знал, кому за это нужно сказать «спасибо».
- Ладно. Пойду! За Светой пора. – Екатерина отряхнула руки. – Ухо-то болеть будет... Слишком уж вертелся, поросенок!
Вероника улыбнулась:
- Некоторым полезно.
Глядя вслед подруге, она покачала головой:
- Чем помочь ей, Маша? Боюсь я что-то…
- Чем тут поможешь? Чужая избушка – свои погремушки. Катя сильная, но с дочерью никогда управиться не могла. Хотя, мне ли судить? Своих не нажила – вот и чужих судить нечего…
Вероника взяла под локоть подругу, жалея, что обнять обширную свою Машу не может, и сказала:
- Ты нашим детям всегда роднёй была. Лучше любой родной тетки! Кому, как не тебе, советы нам давать, а? Вот и нечего! Думать давай, что делать, пока Катерина до очередного инфаркта не допрыгалась.
Маша похлопала легонько ладонью по руке Вероники и подняла-таки голову. Ее крест останется с нею навсегда, ведь изменить уже ничего нельзя, но что делала бы она без своих подруг? Без Кати, что выхаживала ее тогда, после неудачного аборта, отвадив всех сплетниц, которые с радостью сплясали бы на ненужных ей уже костях… Жить не хотелось, потому, что надежды, что когда-то все наладится, не осталось после того, как врач, пряча глаза и долго не решаясь сказать, все-таки выдавил из себя страшное:
- Детей вы иметь больше не сможете. Мы сделали все, что могли. Извините.
Маша знала, что виноватых искать нечего, ведь прими она тогда другое решение и было бы все иначе. Но, страх, остаться одной, с ребенком на руках и без всякой поддержки, оказался сильнее. Родители, которые открестились от нее сразу и навсегда, так никогда и не простили ей этой ошибки, разом вычеркнув Машу из своей жизни. Как они могли так поступить, Мария не понимала, но брат и сестра, которые приехали в город учиться, подтвердили ей, что ни мать, ни отец, видеть ее не хотят. Так Маша осталась совершенно одна, не считая подруг. И те стали для нее настоящей семьей, заменив в душе пустоту, которая образовалась после того, как сначала родители, а потом и брат с сестрой, решили, что она для них лишняя. Маша долго переживала, старалась наладить отношения, но, после появления в ее жизни Федора, плюнула на эти попытки. И занялась собой, «мальчиком» и делами двора, возглавив совет жильцов. Поначалу на эту должность прочили Екатерину, но та отказалась, сама выдвинув кандидатуру Марии:
- Так лучше будет. Я ругаться горазда, а Маша правильно все сделает и красиво. Она с любым договориться может без ругани, а вкус у нее лучше нас всех вместе взятых. Вот и пусть сделает так, чтобы двор наш и дом были в порядке. А мы помогать будем.
Маша с возложенными обязанностями справилась на «отлично». И скоро на фасаде дома появилась незаметная табличка: «Дом образцового содержания». И это касалось не только стен или крыши. Как-то само собой сложилось, что жильцы пошли и с личными вопросами, понимая, что им помогут, оставив за кадром доверенные семейные секреты, и выдав четкую инструкцию куда идти и что делать.
Так, у Смирновых из двадцать первой квартиры, с подачи Маши, отобрали детей, а потом вернули через полтора года, после того, как родители взялись-таки за ум. А все почему? Потому, что Маша с подругами следили за исполнением каждого пункта требований органов опеки и глаз не спускали ни с мужа, ни с жены, заручившись поддержкой соседей. И это дало результат. Гулянки прекратились. Зина, которая стала пить, «чтобы мужу меньше доставалось», бросила это занятие и поставила своему благоверному ультиматум:
- Или уматывай на все четыре стороны, ирод, или мужика включи уже! Детей забрали, я с тобой совсем себя потеряла! Да на что ты мне такой сдался? Разведусь с тобой, к чертовой матери, и выйду замуж за Ваську. Он, хоть и не красавец, а мужик положительный и не пьет!
- Детей не дам! Чужой дядя их воспитывать не будет! – Михаил набычился, но руку на жену в этот раз, почему-то поднять не посмел.
- Глаза-то разуй, папаша! Где они, дети твои? Все! Разговор окончен! Или ты отцом будешь, или другого папку им найду!
И именно Михаил, "завязавший" и держащий свое слово данное подругам и жене, помог потом Маше сделать пандус для Вадика Сорокина. Она уговорила тогда Любашу Вершинину поменяться квартирами с Дашей Сорокиной. После того, как сын Даши, Вадик, попал под машину и стал инвалидом, молодая еще женщина потеряла и покой, и сон. Муж ушел от нее почти сразу, бросив одну с сыном, и заявив, что не готов тратить свою жизнь на калеку. И Даша готова была шагнуть со своего балкона на пятом этаже, если бы не Вадик, которому едва исполнилось десять. Что с ним случилось, он пока понимал не до конца, и гонял на новенькой инвалидной коляске по квартире, где Даша сняла все двери и готова была уже расширить проемы, когда к ней пришла Маша.
- Не дело это, Дашуня, что сын у тебя только на балконе гуляет.
- А как иначе-то? Я его с коляской туда-сюда не натаскаюсь. И так уже спину сорвала.
- Я тут с Любашей поговорила. К нее квартира такая же как у тебя. Она готова с тобой поменяться. Оформите все полюбовно, а Михаил обещал пандус приладить, чтобы ты могла Вадика на улицу вывозить. Что скажешь?
Даша, которая настолько устала за последний год, что ей казалось, будто ничего хорошего в этой жизни с ней уже и не случится, разревелась и Маше пришлось бежать домой за валерьянкой.
А еще чуть позже Алексей, который строил дом заместителю главного врача областной больницы, договорился с ним, что Вадика «посмотрят». И уже через пару месяцев Даша собирала вещи для поездки в Москву. Ее сына ждала операция и скорее всего не одна, но у нее появилась крошечная пока и, такая робкая, надежда, что ее мальчик будет ходить…
Маша и правда все делала «красиво». Вот и сейчас, она пораздумав, глянула на Веронику и кивнула на Катин подъезд:
- Пойдем-ка!
Валентина открыла им дверь и даже не удивилась.
- Здравствуй, Валя! Пустишь? – Маша оглядела дочь Кати, отметив и потухший взгляд, и первую седину в волосах.
- Конечно… - Валентина распахнула дверь и сделала шаг назад, пропуская подруг матери в квартиру.
Разговор у них был долгий и сложный. Валя, словно сквозь вату слышала то, что говорила ей сначала Маша, а потом и Вероника. Она кивала, с чем-то соглашаясь, но молчала.
- Валюша, ты же уже не девочка. Вот мы и пришли поговорить с тобой, как со взрослой женщиной. Мать твоя уже не молода. Сил и здоровья нет почти. Все растеряла, пока за тебя душой болела, да дочку твою воспитывала. Лешка молодец, конечно, но он ей зять, а не сын. Что ты думаешь себе? Как дальше? Если опять приехала воду мутить, так лучше уезжай, пока Светланка тебя не видела. Не береди девчонку-то! Ни к чему это!
Валентина сидела, опустив голову и слушая, как говорят подруги о матери. В их словах было столько заботы и такая неприкрытая, силы какой-то невероятной, любовь, что Валя вздрагивала каждый раз, когда Вероника хлестала ее словами, не жалея, в отличие от Маши.
- Растила тебя, как цветочек. Все тебе! Про себя и не помнила. А что вышло? Горя нахлебалась так, что даже внучке тепла не досталось толком! И все почему? Может потому, что ремня на тебя жалела, а, Валентина? Может надо было с тобой по-другому?
- Надо было… - Валя подняла голову и Маша вздрогнула, увидев ее глаза. Она взяла за руку Веронику, которая готова была уже продолжить, и задала только один вопрос.
- Ты насовсем приехала?
- Да.
Вероника открыла было рот, но Маша вдруг встала, потянула ее за руку, и глянула так, что подруга разом растеряла все слова.
- Вот и ладно. Вот и хорошо. Пойдем мы. Скоро Катя придет со Светой. Без нас обойдетесь.
Екатерина потом расскажет подругам, как стояла на коленях перед дочерью Валя. Как Света долго слушала мать, а потом подняла глаза на бабушку и отца и сказала, как отрезала:
- Посмотрим!
А потом ушла в свою комнату и ревела так, что ни Алексей, ни Катя не смогли ее успокоить. И девочка так и уснула в слезах, держа непутевую свою мать за руку, а Валентина боялась даже пошевелиться и так и просидела всю ночь у кровати Светланки, шепотом каясь перед Катериной и рассказывая о том, как жила все эти годы.
А утром, когда Алексей собирался на работу, Катя встала, приготовила ему завтрак и, боясь поднять глаза, спросила:
- Лешенька, а как же дальше? Как с Валей-то? Куда ей теперь? Я тебя со Светкой никуда не отпущу. А как дальше жить мы будем – ума не приложу. Всю ночь думала…
- А что тут думать, мама Катя? – Алексей отодвинул чашку и встал, обняв тещу за плечи. – Люблю же я ее, дуру такую. Куда я денусь?
Плечи Екатерины дрогнули и опустились, словно сбросив с себя весь тот груз, который несла она на них все эти годы. Прижавшись на секунду щекой к руке зятя, который давно стал ей сыном, Катя выдохнула:
- Ей не говори ничего пока. Пусть хоть немного за вас повоюет. Так надо.
И Алексей, поцеловав тещу, уедет на работу. А Катя заглянет в комнату, где, уткнувшись в ладошку дочери, будет спать Валя и тихонько прикроет дверь. Пусть! Подождет сегодня школа. Для Светланки сегодня будет, возможно, самый большой урок в жизни. Да и для Валентины тоже. Будь Катерина матерью получше, может и не пришлось бы ее дочке сдавать такие «экзамены». Но, кто ошибок не делает, да еще там, где это детей касается? Инструкции к ним ведь не прилагается…
Катерина глянет на часы, стоящие на комоде и охнет. Ждут ведь! Пора!
И подруги снова потеснятся на лавочке, тревожно заглядывая в глаза, а потом облегченно выдохнут. Наладится. Все наладится. Потому, что будет новый день и новое время. А уж какие перемены принесет оно с собой – только само и покажет, когда надо будет. А гадать ни к чему. Лучше сделать хоть что-нибудь. Изменить что-то если не для себя, то для других. И тогда, быть может, поймет это самое время, что пора и ему тоже менять что-то к лучшему.
И та коляска, которую, спустя полтора года, будет катать у подъезда, под присмотром бабушки и мамы, Светланка, станет лучшим доказательством такой перемены.